"Дерхаб!" - этим словом началось торжество в доме кузнеца Асхаба. Поскольку мы с вами немного припозднились, позвольте мне познакомить вас с кузнецом Асхабом из рода Сурхаевых, его милой женой Меседу и гостями. Начнем, как водится, с главы дома. Кузнец… Слышите, сколько упругого звона в этом слове? Скажешь - и сразу видится маленькая сельская кузня с закоптелыми стенами, пропахшими окалиной; старые залатанные мехи раздувают горн; на сплющенную наковальню то присаживаются острокрылые щипцы, чьи губы напоминают птичий клюв, то падает с тяжким уханьем древняя кувалда, за которой в споре с железом всегда остается последнее слово. Кувалда… Слово старое по форме, хотя содержание его стало совершенно иным. Хозяин дома теперь работает на заводе сепараторов, где кузня - ведущий цех: здесь кузнецы не жонглируют кувалдой, а работают пневматическим молотом, который в тысячу раз тяжелее кувалды и на столько же легче для мускулов мастера. Гордое слово - кузнец - обрело в наше время почет и уважение не только за мощные бицепсы, но и за умную голову.
Пятнадцать лет назад кузнец Асхаб женился на дочери хмурого бухгалтера с красивым, как зарница в июле, именем - Меседу. И я скажу, и земляки подтвердят: Меседу по праву носит свое имя: отец красавицы не зря твердил, что готов стать хромым на обе ноги, если кто усомнится в том, что его дочь - самая ладная в ауле, хотя спесь и не лучшее украшение папахи мужчины…
Первые пять лет кузнец прожил с уважением (в отличие от всех горцев, которые любить, ладно уж, согласны, но чтоб уважать - не уговоришь и не заставишь) с женой своей в ауле. Всюду их видели вместе, что немало удивляло тех, кто избегает показываться со своей половиной на улице, не сидят с ней рядом в клубе, хотя бы послушать лекцию о равноправии женщин, я уж не говорю о том, чтобы поддержать под руку мать своих детей, помочь, когда она несет воду или вязанку хвороста. Спросите: а что мешает мужчине самому принести воду или дрова? Отвечу: предрассудок, чтоб его… - ну, ладно, мы люди культурные, будем жить надеждами, что этот самый предрассудок вот-вот сойдет на нет, ну как Сулак в Каспий… - с каждым годом все меньше и меньше… Вах! Мы, кажется, отвлеклись, далеко отошли от праздничного стола в доме кузнеца Асхаба.
Все, казалось, было хорошо в его молодой семье: даже солнце грело на два градуса выше, чем в других саклях; и гости у них бывали, и не за пустой стол садились, только одно обстоятельство омрачало юных супругов. Каждый - втайне от другого - печалился и грустил, горевал и беспокоился. Не было детей.
Родные кузнеца не раз и не два намекали ему, чтобы развелся с бездетной - тут не то что предрассудок, сам закон был на его стороне - и женился на другой. Родственники мужа пытались осторожно втолковать и жене, что все равно без детей крепкой семьи не создашь. Меседу от этих разговоров "по душам" делалась кроткой, молчаливой и на все вопросы отвечала горькими слезами. Но кузнец о разводе и слышать не хотел, даже если на нем окончится прославленный род Сурхаевых.
Чтобы уберечься от возможных и даже неизбежных распрей, Асхаб решил переехать в большой город, где никто никого толком не знает. А там можно взять ребенка на воспитание: в конце концов не тот отец, кто жизнь дал, а тот, кто воспитал, человеком сделал.
Для работящего всюду дело найдется. В городе кузнецу особенно повезло: вместе с другими рабочими он первым закладывал фундамент завода сепараторов, на котором и теперь кузнецкое дело - не лишнее. Здесь Асхаб обрел верных друзей, завоевал уважение. А в награду за терпение и верность спустя пятнадцать лет после свадьбы Меседу родила сына. Да еще какого! Через месяц младенец улыбался миру четырьмя зубами-жемчужинами. Не верите? Хотите уличить меня в незнании законов природы? А известно ли вам, почтенные, что у природы бывают свои причуды? Захочет - у одной матери из трех сыновей вырастут два мастера-умельца, а третий - доцент. И что поделаешь? Еще не все законы природы нами познаны…
А вы посмотрите, как славно улыбается малыш, которого мать бережно запеленала и уложила в деревянную, изукрашенную выжженными узорами колыбель: это родные кузнеца, как гром среди синего неба, явились с подарками и сразу же, как на пожар, умчались обратно в свой аул - видимо, совесть их грызла, поджаривала за былые попреки, хотя Меседу - гордая, счастливая - уже не помнила зла. Сегодня ее сердце, как говорят горцы, не умещалось на земле, вот он, ее первенец, ее солнышко, смысл и цель жизни. У нее даже голос стал звонче, моложе…
За столом кузнеца собрались самые близкие друзья. Сегодня предстояло торжество особого рода: новорожденный получит имя, с которым ему долго-долго жить, учиться, служить в армии, работать, отзываться на голоса друзей и - так ведь тоже бывает - приводить в трепет врагов…
Имя человека! Не такое это простое дело - выбрать имя. Я знаю: один папаша, тот самый доцент, решил назвать своего сына Электроном - еле дедушка с бабушкой отстояли, а вот за внучкой не углядели - то ли шайтан попутал, то ли аллах не уберег юных родителей, но их младшую дочь, милую, славную аптекаршу, зовут Станей - это сокращенно Станя, а полное имя - Гидроэлектростанция!
Нет, нет, сыну нашего кузнеца подобное не угрожает: сегодня ему дадут имя, достойное рода Сурхаевых, где каждое новое поколение получало в наследство мастеровитые руки и умную голову.
Ну, вот мы и познакомились с хозяевами, а теперь прошу к столу, где дымится в глубоких блюдах мясо черного барана, кость которого разбивать ни при варке, ни во время еды не полагается - иначе новорожденный вырастает хворым на тело и слабым на голову. Предрассудок, скажете? Возможно, но безобидный и благожелательный предрассудок неизбежно превратится со временем в добрый обычай, которыми украшается наша жизнь. Согласны?
- …Мне говорили: разведись! А я отвечал: не разведусь! - уже не в первый раз вспоминал кузнец. - Вот представьте себе: мог я поддаться уговорам, разрушить семью, потерять Меседу? И сына, значит, не было бы… - в счастливом глубоком голосе кузнеца проступила тревога. Он даже оглянулся на колыбель - там ли его счастье, его отцовская гордость?
- …Я не разрушил, я сохранил… Верьте, не хвастаюсь… Хорошая у меня жена, порой ей доставалось, ой как трудно…
- Каждой достается от своего мужа, - улыбнулась Меседу, не боясь упрека, что без позволения вмешалась в разговор.
- Дорогой Асхаб! Горцы говорят: у первой жены найдется один недостаток, у второй - обнаружится два, а у третьей - наверняка сыщутся все три повода для развода, - напомнил мастер Максуд.
- Что верно, то верно! - поддерживал мастера молодой кудрявый инженер. - Только вот откуда появилась притча - лишь тот мужчина, кто имеет семь шрамов от боевых ран и семь жен?..
- Семь шрамов, семь жен?.. Ты-то что в этом понимаешь? - вмешалась жена кудрявого. - Смотрите, друзья: вчера женился, а сегодня уже обсуждает житейские проблемы!
- И не вчера, а два месяца и семь дней! - уточнил инженер и грозно сдвинул угольно-черные брови над смеющимися глазами. - Помолчи, раскрепощенная! Дома поговорим, а в гостях веди себя прилично! Ну, дорогой наш Асхаб, твоя радость - наша радость! Да последуют за первенцем еще сыновья! Дерхаб!
Дав бокалам отзвенеть этот приятный сердцу каждого отца похвальный тост, кузнец с достоинством ответил:
- Пусть плодоносит моя Меседу, как анаровые рощи нашего колхоза! Хотите верьте, хотите нет, только вряд ли кто видел такие гранаты, какие выращивают у нас! В прошлом году председатель привез на выставку анары весом в два килограмма!
Мастер Максуд, поглаживая усы, обожженные серной кислотой, подмигнул соседу-инженеру:
- Наш Асхаб немного похож на акушинца. Когда спросили, что нового в ауле, акушинец ответил: пока все по-старому, новость одна: вырастили такую тыкву, что она заслонила собой солнце; теперь в самый лютый зной жители соседних аулов страдают - у них нет тенистой прохлады, какую дает тыква акушинцев.
Все рассмеялись, а кузнец, немного захмелевший, не столько от вина, сколько от счастья, искренно огорчился:
- Не верите? И я удивлялся: такие гири-гранаты, как удерживаются на тонких ветвях? Во время сбора плодов председатель выдает всем пожарные каски, чтоб люди не получили травму…
Ха-ха-ха! - грянуло за столом.
Мастер, покрутив бурый ус, добавил:
- Вот-вот… и кубачинцы решили помочь соседям: смастерили такой котел для варки акушинской тыквы, что удар молотка по одной ручке котла не слышит клепающий вторую ручку! Неплохие габариты, Асхаб! Под стать твоим гранатам!
- Ну, это ты уже зря, - посерьезнел кузнец. - Я своими глазами анары видел…
- И на вкус пробовал?
- Нет, гранаты стали выращивать уже после моего отъезда в город.
- Ну и шутник! - развеселился мастер. - А ты знаешь, что полагается за приписки?.. На первый раз - взыскание, а там…
Гости смеялись, даже Меседу улыбалась, видя озабоченное лицо мужа: как же ему доказать свою правоту? Как на грех, именно сегодня не было у гостеприимного кузнеца ни одного земляка из родного аула… Он чуть было не грохнул по столу, кулачищем, который вполне мог заменить если не кувалду, то хороший молоток, но вовремя удержался, вспомнив, в честь чего собрал гостей.
Кузнец рассмеялся, не желая отставать от друзей:
- Ладно, придет день, я познакомлю вас и с нашим председателем, и с нашими гранатами! Дерхаб, друзья! Пусть плохим людям живется скучно, зато моим друзьям - сытно да счастливо! Дерхаб!
- Дерхаб! - отозвались сидящие.
В это время в дверь кто-то постучал.
Меседу, всегда встречающая гостей сердечно, приветливо, кинулась к двери:
- Входите!
На пороге стоял молодой парень. Невысокий рост, скуластое, сухощавое лицо, пылающее здоровым деревенским румянцем человека, большую часть суток проводящего под открытым небом, выдавали в нем жителя аула. Из-под черной папахи доверчиво поблескивали живые, чистые глаза; губы, плотно сжатые, уже подчинялись воле и упорству, а светлый шрам на подбородке - след падения с горных лыж - говорил в пользу отважного.
- Простите, извините, не скажете: здесь живет Асхаб Сурхаев? - стеснительно начал парень.
- Входи, входи, дила узи, - Меседу улыбалась, будто все пятнадцать лет с нетерпением ждала именно этого гостя.
- Вы, наверное, меня не узнаете…
- Узнала, как не узнать! Проходите к столу!
- …Когда я… меня вызывали на соревнование по вольной борьбе, мать очень просила, чтобы проведал родственника. Вот… пришел, но у вас гости… простите, извините, если некстати. - Он тщательно вытирал ноги о коврик, а потом решительно сбросил с ног ботинки и остался в одних шерстяных носках домашней вязки.
Меседу, по секрету говоря, большая чистюля, была польщена таким жестом гостя.
- Входите, входите! Грешно разговаривать у порога, когда все ждут за столом… Мы давно уже из аула и многих не узнаем сразу, но рады, очень рады землякам. Папаху можно положить здесь, на столик.
- Мать записала адрес, а я потерял листок. В городе дали справки на троих Сурхаевых… - продолжал объяснение новый гость уже в комнате.
- Садись, дорогой! Объяснительную записку потом подашь! Меседу, дай еще бокал. - Кузнец подвинул стул и крепко, с какой-то особенной признательностью пожал руку пришедшего: вот теперь, когда появился кунак из его родного аула Банава, пусть только попробует кто-нибудь усомниться в том, что анаровые рощи дают крупные плоды.
- Как твое имя?
- Бахадур!
Должен заметить, почтенные, на нашем наречии Бахадур означает: смелый, храбрый. Как правило, в горах первенцу дают имя или погибшего отца - что случалось в грозные времена былого не так уж редко: сын появлялся на свет, когда отца, сраженного в бою за свободу, за честь рода, уже унесли на кладбище, - или нарекают именем деда. Есть у нас добрый уважительный обычай: давать имя пришедшему в мир человеку в честь кунака, посетившего саклю, где появилась яркая, расписная люлька для новорожденного. В день, когда родился Бахадур, в ворота дома его отца постучался старый верный кунак…
Шло время, Бахадур рос, и все чаще его отец говорил:
- Из этого воробья должен вырасти орел.
Для таких слов были основания: в мальчишке рано проступили черты упорства, воли к победе в спортивных играх, стремление защитить слабого.
Борьба - наш древнейший вид спорта, любимый и почитаемый не менее, чем джигитовка, стрельба на скаку, метание камня. Если первые два вида очень ценятся наставниками наших призывников, то метание камня - его проводят в дни празднеств первой борозды - сочетает в себе приятное с полезным: сколько полей очистили джигиты - об этом знают только груды валунов, сброшенные ловкими, сильными руками, да спелые колосья, выросшие на земле, освобожденной от каменной тяжести. Я так думаю: каждый вид спорта должен вместе с красотой иметь пользу, взрыхлять поле жизни. Вот только не могу додуматься, какое поле взрыхляют конькобежцы-прыгуны через пять, семь, а если чемпионы, то и через десять бочек, уложенных в ряд на ледяной дорожке?..
Ну ладно, пока мы с вами толковали о разных видах спорта, наш воробышек Бахадур успел оглядеться и даже настолько осмелел, что отказался от штрафного бокала вина.
- Понимаете, ну никак нельзя… - Парень покраснел, но решительно накрыл бокал своей крепкой смуглой рукой.
- Почему не можешь? Болит что-нибудь? Врачи но велят?
- Понимаете, вызвали на сборы борцов и сказали… ни капли.
- То-то я вижу, у тебя шея крепкая! - догадался мастер Максуд. - Слышали, интересные предстоят схватки. Ну, если режим, - не будем настаивать. За победу нашего приятеля! Дерхаб!
Бахадур был очень польщен вниманием к себе: первый раз пришел к родственнику и всех, можно сказать, светлым крылом задел, встретили, как родного.
Бахадур поднял бокал и чокнулся со всеми:
- Дерхаб! За вашу радость! Пусть она часто гостит в этом доме!
Кузнец, выждав, пока гость закусит добрым куском баранины, напомнил об анаровых рощах родного аула, где каждый куст - ростом с корабельную сосну, а каждый плод - не меньше арбуза.
Бахадур слушал кузнеца с недоумением, но быстро сообразил, что хозяин решил повеселить гостей и его, Бахадура, приглашает быть партнером в розыгрыше.
- Точно, дядя! - с ходу подхватил юный гость. - У нашего председателя именно такие рощи, если считать орешник за анар, орех - за гранат, а двухпудовую гирю - за штангу в шестьсот килограммов!
Мастер схватился за живот. Инженер поперхнулся так, что жене пришлось постучать своего супруга кулачком по широкой спине.
- Вот тебе и анары, Асхаб! - закатывался мастер Максуд, хлопая в ладоши.
- Что ты говоришь, парень, - вскипел кузнец, - ты что, не видел республиканскую газету, где рощи нашего председателя сравниваются с хвалеными цитрусовыми плантациями?!
Бахадур и эту шутку оценил по достоинству:
- Верно, дядя! Это только здесь в городе не знают, что наш аул окружен райскими садами: ветви ломятся от плодов; одно дерево по-разному плодоносит: внизу - манго, наверху - бананы, справа - финики, слева - ананасы!
- Замолчи! - рявкнул кузнец. И тут же прихлопнул рот рукой: не следует так вести себя с гостем, хотя он и младше тебя. - Ты, парень, напрасно меня на смех поднимаешь…
- Я?! - изумился Бахадур. - Это вы, дядя, разыгрываете всех нас…
- Нет, ты вспомни, на всю первую страницу газеты был снимок: наш председатель в анаровой роще, - не унимался кузнец.
- Для славы чего не сделаешь, чтоб в газету попасть, наш толстяк мог и в чужой сад залезть!..
- Как ты сказал о нашем председателе? "Наш толстяк"? Кто это?..
- Да наш же, Мустафа, помните, дядя, пришел Мустафа с войны: самый худой и самый длинный. А теперь посмотрели бы: апогей с перигеем сравнялись, очень упитанный стал. Может, и от возраста…
- Мустафа?.. Упитанный? А куда вы дели председателя Алибека? Маленький такой, рванулся в небо на метр сорок вместе с папахой!..
- Не было у нас Алибека… - Парень нахохлился, ну точь-в-точь воробей в дождливый вечер. - Я с детства помню только одного председателя - Мустафу. Толстяка Мустафу.
- Стой, стой, друг! Скажи-ка, ты сам из какого аула?
- Я?!
- Нет, ты!
- Из Гулебки я…
Теперь за столом громче всех хохотал кузнец. Остальные усмехались, понимая, в какое неловкое положение попал воробышек. Кузнец поднялся со своего места, подошел и обнял пария за опущенные плечи:
- Я, дорогой, из аула Банава, есть такой, недалеко от Дербента. Ваши Гулебки - вон они где, в Сирагинских горах, а мой Банава - вон он где, у самого синего Каспия. Ясно?!
Бахадуру все стало ясно: ошибся, ох как ошибся он, сев за чужой стол. Он поднялся, поправил пояс и оглядел собравшихся:
- Простите-извините меня, почтенные. Я виноват и перед вами. Пусть всегда в этом доме будет так тепло и радушно, как сегодня. Мать сказала: не может того быть, чтобы ее брата из рода Сурхаевых не знали в городе; для нее город - такой же аул: все знают каждого, а каждый знает про всех. Вы так любезно встретили… я подумал… конечно, вы и есть мои родственники. Позволил себе шутить, как с односельчанами… Простите-извините, еще раз прошу…
- Ну, ну, пустое говоришь! - успокаивал кузнец гостя.
- Позвольте, я уйду…
- Нет, нет, - вмешалась Меседу. - Гость в такой день - счастье для нас, для нашего маленького. И… даже интересно, как ты здорово поддел моего Асхаба, - засмеялась она молодо, звонко.
- Спасибо. За все я благодарен… но лучше я пойду искать своего родственника. У меня еще два адреса…
- Э, нет, дорогой! Есть дело поважнее, чем анаровые рощи аула: надо моему сыну дать имя. Как можешь уйти?
- Почему это "моему" сыну? - вскинула тонкие дуги бровей Меседу.
- А как надо сказать? - не понял кузнец.
- Поглядите, люди! Работает на заводе, в коллективе, а дома ведет себя единоличником! Что ж, по-твоему, сын только твой? Я, значит, не принимала никакого участия?
- Правильно, Меседу! - поддержал мастер. - Так его, воспитывай, сбивай спесь.
- Хорошо, хорошо, пусть будет - наш сын.
- Пусть - совсем нехорошо! Что значит "пусть"?
- Опять не так сказал? Да, да - наш сын. Теперь довольна? Друзья! - Кузнец обратился ко всем и обнял Бахадура за плечи по-родственному, будто два аула - Гулебки и Банава - испокон веков стоят так близко друг от друга, что уже никто и не может сказать, идет ли он по тропинке Банава или уже спустился на землю Гулебки - День этот запомним по двум событиям: встрече с нашим молодым кунаком Бахадуром и тем, что сегодня дадим нашему сыну имя. Мы тут с Меседу не только спорили, но успели обсудить и решили…
- Что же вы решили? - не дождался конца паузы инженер.
- …Не отступать от доброго горского обычая: в честь нашего юного кунака назвать первенца Бахадуром. Дерхаб!