Ничему теперь Полина не завидовала, кроме молодости. Ей пошел тридцать пятый год: песенка спета. И не заметишь, как стукнет сорок, заключая короткий бабий век. Только сын - единственная отрада в жизни. Говорят, сыновья у одиноких матерей более мягкие и добрые. Что ж, она не может пожаловаться на своего Марата.
- Вы опять зажурились, Полина Семеновна? - спросила ее Мелешко. - Давайте-ка я лучше займусь вашей спинкой.
- Да я уже заканчиваю мыться....
Девчонки блаженствовали в жарко, натопленной бане. Где-то раздобыли березовые веники и, попеременно забираясь на полок, хлестали себя до изнеможения. Полина не любила париться, но с улыбкой наблюдала за веселой возней девчат. Так не мылись, кажется, с самой Кировоградщины, где стояли в зимней обороне.
- Ой, никак самолеты? - насторожилась Галя.
Полина чутко вслушалась. На село наплывал надсадный гул моторов, словно "юнкерсы" одолевали крутой подъём. Она посмотрела в запотевшее оконце.
- Идут на переправу. Ну-ка, девочки, поторопитесь.
- Баня не мост, нам нечего бояться! - озорно ответила Ольга, поднимаясь на полок.
Со стороны реки долетел знакомый леденящий свист пикировщика и вслед за ним бомбовый удар. Еще, еще: свист - и удар, свист - и удар. Там, как видно, образовалась сплошная "карусель" над переправой, и "юнкерсы", замкнув широкий круг, один за другим бросаются в пике и снова взмывают в небо для очередного выхода на цель.
Банный восторг девчат поутих. Одна Ольга не обращала никакого внимания на бомбежку.
- Хватит тебе, кончай, - строго сказала Галина Мелешко.
И тут рубленую баньку качнуло от близкого разрыва, лопнуло, зазвенело оконное стекло. "Недолгим был наш рай", - успела подумать Полина. Все кинулись на пол - кто где стоял, даже Оля мигом скатилась с заветного полка.
Улучив момент между разрывами, Полина выглянула в разбитое окно. Высоко над Бутором, не ломая строя, шли клин за клином тяжелые бомбардировщики. Они, словно походя, попутно сбрасывали гремящий груз, уверенные в том, что над большим селом, переполненным войсками, не промахнутся.
Полина быстро перевела взгляд на землю. Немногие из шоферов успели укрыться в бункере, остальные лежали близ машин.
А бомбы все сыпались. Баньку опять качнуло с такой силой, что она еле выстояла от взрывной волны.
- Господи, что же это? - вырвалось у Гали, которая не боялась ни черта, ни дьявола, но бомбежку не переносила.
- У меня ключ от погреба, бежим! - Ольга потянула ее за руку.
- Дай же одеться.
- Некогда, бежим!
- Там мужчины... - простонала Галя.
- Им сейчас не до нас. Оля первая выскочила из бани, увлекая за собой Галю Мелешко и Люду Иванову.
Полина проводила их тревожным взглядом: они белыми тенями метнулись через лужайку, мимо лежавших в траве солдат. Если бы кто из шоферов поднял голову, то не поверил бы своим глазам, увидев этих обнаженных фей под яростной бомбежкой. Но Ольга права, - солдатам было не до того. Рядом бухнул сильнейший разрыв. Полина отшатнулась от окна, подумав, что девчонкам не добежать до погреба. Однако военная судьба пощадила ее золотых помощниц. Когда она снова нерешительно высунулась из-за бревенчатого простенка, они уже были у самого входа в погреб.
Налет продолжался. Около бани чадил крытый грузовик, поодаль свечой горел омет. Дым и пыль, смешиваясь, затягивали село черно-рыжей завесой. Баньку тряхнуло еще разок: пламя жарко вымахнуло из топки. Полина отскочила к двери, поеживаясь от сильного ожога. Она схватила таз с водой, принялась заливать огонь.
И тут все сразу стихло. Наступила та неземная тишина, когда и звон в ушах нестерпимо оглушает, а частые удары сердца точно гул набата.
Полина оделась, вышла. Низовой южный ветер относил тучи терпкого дыма к центру села. Водители грузовиков вставали, отряхивались с этаким видом полного равнодушия к тому, что происходило несколько минут назад.
- С легким паром вас, товарищ капитан! - громко сказал тот самый балагур.
Шоферы рассмеялись, начали подтрунивать друг над другом, - кто и как вел себя под бомбежкой. Полина давно отметила, что после каждой новой встречи со смертью с глазу на глаз людьми овладевает странная веселость.
- Раненые есть? - спросила она.
Был легко ранен водитель редакционного автобуса.
- Вам повезло, товарищ, - сказала она, перевязывая ему руку.
- Всем нам повезло, удар пришелся по центру села.
- А разрешите узнать, товарищ капитан, где ваши сестры? - не унимался говорливый парень.
- Мои сестры?.. - И она спохватилась, что бедные девчонки до сих пор отсиживаются в леднике. - Пойдемте-ка, кавалер, со мной.
Она связала вещи девчат в большой узел, а солдата-весельчака нагрузила целой охапкой кирзовых сапог. Он стоял в предбаннике, ничего не понимая.
- Да где они-то?
- В подвальчике, пьют квасок после бани.
- Вот оно что!.. - парень так захохотал, что даже выпустил из рук свою ношу. - Когда же они успели проскочить?
- А тогда, когда вы лежали вон там ничком.
- Эх, век не прощу себе этой промашки! - бодро сказал он, пытаясь скрыть свое смущение, что какие-то девчонки оказались куда смелее мужиков.
Вернувшись на квартиру, Полина отправила Ольгу в медсанбат, узнать, нужна ли ее помощь. Но потери были невелики: трое раненых и двое убитых. Выручили винные подвалы и погреба, которых в селе насчитывалось не меньше домов. Зато бомбежка, неожиданная и безнаказанная, нанесла урон технике, скопившейся на улицах Бутора. Да и сам Бутор немцы изрядно перебутырили: до вечера горели в разных местах деревянные домики, клонились по-осеннему еще недавно пышные, белые сады, дико иссеченные осколками.
Полина получила распоряжение: быть готовыми к выезду из села завтра в шесть ноль-ноль. Конечно, дальше оставаться в селе нельзя - "юнкерсы" непременно снова прилетят с бессарабских аэродромов.
Возбужденные событиями, девушки долго не ложились спать. Больше всех болтала, конечно, Ольга, вспоминая, как она бежала в погреб, как чуть не споткнулась о ноги какого-то солдатика, растянувшегося поперек дорожки, как долго не могла открыть замок, - не слушались руки от испуга, - как потом, когда голая стала мерзнуть в погребе, на чем свет стоит ругала себя; за дурацкий побег из бани.
- Если бы не вы, товарищ капитан, я бы совсем закоченела!
- Ладно, ладно, устраивайтесь на покой, - сказала Полина.
В дверь постучали, тихо, деликатно.
- Кого еще там принесло? - сердито отозвалась Ольга.
- А это меня занесло попутным ветром. - На пороге остановился высокий седой полковник с плащ-накидкой на руке.
- Извините, пожалуйста, я думала...
- Извиняю, сержант, - улыбнулся он.
Полина сразу догадалась, что это и есть, наверное, тот самый полковник Родионов, о котором говорил недавно Богачев. Он подошел к ней, учтиво, даже галантно представился, как умеют делать старые военные. Она, в свою очередь, по-хозяйски пригласила к столу.
- Хотите чаю?
- Не откажусь. Но я всего на полчаса.
Галина Мелешко засуетилась с хозяйским самоваром. Ольга значительно переглянулась с Людой Ивановой: вот новый ухажер пожаловал к нашей начальнице, только староват, не чета майору, что заезжал третьеводни.
- Вы, конечно, не помните меня, Полина Семеновна, - сказал полковник, свободно располагаясь за столом. - Но я-то вас помню. - И он с привычной обстоятельностью политработника начал объяснять уже всем девушкам: - Видите ли, какое дело, мне довелось вместе с родителями Полины Семеновны воевать в гражданскую войну на Урале. С отцом ее, Семеном Карташевым, я был в красногвардейском отряде Кобозева. Ну, а мама ее, Вера Тимофеевна, позднее работала у нас в штабе обороны Оренбурга. Маленькой Поле было тогда лет семь-восемь. Не ошибаюсь, Полина Семеновна?
- Мне было девять, когда погибла мама.
- Когда погибла мама... Какая это была женщина... С легкой руки командующего обороной города мы все говорили о ней некрасовскими стихами: "Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет"... Вы, девушки, конечно, знаете эти стихи?
- А как же! - немедленно отозвалась Ольга. - Из поэмы "Мороз, Красный нос".
- Правильно, сержант. Никто не писал о русских женщинах с таким чувством, как Николай Алексеевич Некрасов... Да, все мы в то время восхищались храбростью Веры Тимофеевны. Летом восемнадцатого года она осталась в Оренбурге, занятом конницей Дутова, и поступила к белым машинисткой. Кто-то очень правильно сказал, что лучшие разведчики - это женщины. Вера Тимофеевна бесстрашно помогала красным, вошла в полное доверие к дутовцам. Но и в открытом бою дралась героем. Когда в мае девятнадцатого ее окружили пластуны, она отбивалась до конца. И, уже оттесненная на берег Урала, нашла силы, чтобы покончить с собой последним выстрелом...
Ольга с опаской взглянула на Карташеву, боясь, что та не выдержит этого порывистого ветра воспоминаний. Но полковник вдруг сам неловко повинился:
- Вы уж простите меня, Полина Семеновна, что я заговорил о давно минувшем под настроение.
- Что вы! Может, еще чаю?
- Не откажусь.
Родионов пил чай с крестьянской степенностью. Полина присматривалась к нему и думала: "Сколько всего пережил человек и опять воюет наравне со всеми! Трудно, должно быть, ему".
- Говорят, мир тесен, а война - тем более, - сказал полковник, отодвигая в сторону пустую чашку. - У меня не первая встреча на войне. Тут как на вокзале перед отходом поезда: нет-нет и встретишься с кем-нибудь из давних знакомых. Что касается вас, Полина Семеновна, то я как-то зимой, услышав имя капитана Карташевой, все собирался заглянуть в "святцы" отдела кадров. А на днях, на марше к Днестру, мы с майором Богачевым разговорились о том о сем, и он к слову упомянул и вас.
- Странно. Я его совершенно не знаю. Он только помог нам вытащить бричку из оврага.
- Как бы там ни было, ваше имя было названо. Тогда я, еще не уверенный, о той ли Карташевой идет речь, но под гипнозом смолоду памятного имени, рассказал майору на досуге о нашей оренбургской Поленьке. Кажется, вы не очень-то довольны? Каюсь, откровенность - соль моей профессии.
Девчонки совсем притихли, наблюдая теперь больше за своей докторшей, чем за полковником.
- А сегодня и вашим сестрам вот рассказал. Они же этого не знают, уверен.
Под окном засигналила машина.
- Ага, за мной, - полковник встал, поблагодарил хозяек за угощение.
- Спасибо вам за память о маме, Сергей Митрофанович, - сказала Полина.
- Память - главный врач на войне.
- Я не думала, что встречу на фронте человека, который бы знал маму.
- Война - собирательница воспоминаний, Полина Семеновна. Если бы можно было записать все окопные воспоминания, то получилось бы что-то вроде кодекса победы. Но мы еще потолкуем об этом.
Полина вышла проводить его. Сойдя с крыльца, он приостановился и заговорил уже по-свойски:
- Теперь я не упущу тебя из виду. Что касается Богачева, не сторонись его - он славный малый. Командовал батальоном. Среди комбатов, как правило, не бывает прощелыг... Ну, поеду. Береги себя...
И они расстались уже друзьями, хотя познакомились час назад.
Полина стояла на крылечке, невольно прислушиваясь к далекой перестрелке за рекой. Бутор спал, натерпевшись страху под бомбежкой. В небе горели неестественно крупные звезды, до которых, казалось, рукой подать. Млечный Путь тоже светился ярче обыкновенного. В небесах торжественно и чу́дно... И на душе у Полины был праздник. Встреча с полковником Родионовым настроила ее на раздумчивый лад: да, человек силен не сам по себе, а окружающими людьми. И если ты испытываешь иной раз тоскливое одиночество, то, как видно, от плохого знания людей. Осмотрись позорче: вокруг тебя такие щедрые россыпи людской доброты, что ты подивишься, как не замечала их раньше. Вот и Сергей Митрофанович, бесспорно, принадлежит к тем людям, которые жили и живут для других. Не каждый способен так жить, но зато каждого, кто способен, само время зачисляет в ряд подвижников.
3
Бои местного значения. Какие это обидные слова для солдата в обороне...
Когда полным ходом идет наступление на широком фронте, когда отсчет населенных пунктов ведется крупной мерой - десятками или даже сотнями за сутки, когда чуть ли не каждый день победные салюты, - тогда и воюется полегче. А в дни затянувшейся, баталии вокруг одного-единственного, ничем не приметного сельца, где атаки вперемежку с контратаками, где ничтожная высотка то и дело переходит из рук в руки, где "ничейная" полоска земли в сплошных воронках кажется недосягаемой, - до чего же горько читать в газетах, что на твоем участке "ничего существенного не произошло"...
Все три дивизии генерала Шкодуновича были уже на том берегу Днестра. С ходу оттолкнувшись от упругой излучины реки, они вскоре овладели ключевым селом Шерпень, заняли Спею-северную, но дальше продвинуться не могли. Сначала немцы пытались остановить стрелковый корпус с воздуха, но потом начали подтягивать резервы. Однако для того, чтобы ликвидировать плацдарм, нужно, по крайней мере, двойное превосходство в силах. А пока что сложилось то обычное равновесие сил, которое и выражается примелькавшейся формулой: атака - контратака. Генерал Шкодунович знал, что не он один форсировал Днестр, что таких плацдармов несколько, но разве угадаешь, какой из них противник выберет для реванша. И комкор готовился к худшему: дивизии получили графики земляных работ, расписанные по дням, артиллерия была сосредоточена на правом, берегу, НП корпуса вплотную придвинулся к реке. Все делалось по науке, преподанной Отечественной войной.
Шкодунович сам побывал за рекой и остался доволен ходом оборонительных работ. Траншеи полного профиля, ходы сообщения, огневые позиции батарей, узлы связи, аппарели - сколько бессарабской земли перелопатили солдаты по ночам! Теперь, в конце третьего года войны, любой из них понимал, как важно зарыться поглубже в землю, тем более на маленьком плацдарме, который весь как на ладони у противника.
Штаб корпуса был сформирован меньше года назад в Пензе, но дивизии, включенные в его состав, имели за плечами немалый боевой опыт. Кстати, одной из них и командовал полковник Шкодунович до недавнего назначения на должность комкора. Оно обошлось для него без той психологической ломки, которую испытывают иные военачальники при выдвижении на высокие посты. Он поднимался по служебной лестнице неспешным шагом, - ступенька за ступенькой, - и поэтому довольно просто, без всякого волнения сменил полковничьи погоны на генеральские, а дивизию - на корпус. И все же почувствовал, как изменился масштаб работы, хотя и был готов к такой перемене.
На вечернем досуге, расстелив карту Третьего Украинского фронта, Шкодунович не раз прикидывал, откуда всего удобнее нанести главный удар во время будущего наступления. Выходило, что это с успехом может сделать 5-я ударная армия на севере, но не исключал и южного варианта - района Тирасполь - Бендеры, где находилась 37-я армия. Ну, а для себя-то он отводил скромную роль - участие во вспомогательном ударе: во-первых, очень мал Шерпенский плацдарм, во-вторых, слишком пересечена здесь местность. Однако корпус стоит на Кишиневском направлении, и немцы, конечно, попытаются сбросить его в Днестр. В самом деле, от Шерпени напрямую до Кишинева всего сорок километров. Так вряд ли противник смирится с потерей этого села. Недаром тут появились немецкие гренадерские полки, румыны же потеснены к югу.
Возвращаясь сегодня с плацдарма, Николай Николаевич Шкодунович увидел на берегу женщин, которые только что перебрались сюда. Он подошел к ним, поздоровался.
- Капитан медицинской службы Карташева, - по всей форме доложила военврач.
Он прищурился, будто от солнца, и поинтересовался для порядка:
- Ну-с, какую задачу поставили перед вами, товарищ капитан?
Полина четко объяснила свою задачу.
- Славно, что медики не отстают от пехоты, - сказал он, исподволь приглядываясь к ее спутницам. Каждый раз, когда ему доводилось на фронте встречаться с женщинами и, тем паче, совсем юными девушками, он испытывал неловкость оттого, что им приходится воевать наравне с мужчинами. - Славно, славно, - задумчиво повторил он. - Только, пожалуйста, учтите: тут все насквозь простреливается.
В этом его "пожалуйста" Полина почувствовала настоящего военного интеллигента, для которого никакая субординация не может заслонить человека.
- Да, а вы из какой дивизии?
Полина назвала свою дивизию.
- Я скажу комдиву, чтобы вам соорудили неприступный медпункт, - сказал он, чуть приметно улыбаясь в черные, коротко подстриженные усы. - Дорогу дальше знаете?
- Найдем.
- Прямо по ходу сообщения, потом налево.
- Спасибо, товарищ генерал.
Он постоял у въезда на зыбкий наплавной мост, провожая их долгим взглядом. Карташева повела девушек к темному зеву хода сообщения, и худенькая сестра, замыкавшая цепочку, ежеминутно оглядывалась назад. Он отечески пожалел ее сейчас. Кто-кто, но уж он-то, командир корпуса, хорошо представлял себе, какие испытания ждут эту девочку за Днестром. Наконец вся цепочка скрылась из виду, и Николай Николаевич ступил на дощатый латаный настил колыхавшегося на волнах моста, который саперы едва успевали ремонтировать после утренних налетов "юнкерсов".
У первой же развилки, где была, словно ток, выбита солдатскими ботинками округлая площадка, Полина остановилась, подождала девчат, растянувшихся по ходу сообщения.
- Наверное, здесь и надо поворачивать налево.
- Ясно, - не задумываясь, подхватила Ольга.
- Ты всегда все знаешь, - махнула на нее рукой Галина.
- Генерал так любезно объяснил.
- Он вообще внимательный человек...
- К женскому полу! - бойко продолжила Ольга.
- Перестань говорить глупости, - одернула ее Полина.
- Молчу, товарищ капитан.
- Комкор Шкодунович - один из самых образованных, тактичных генералов, каких мне приходилось видеть, - сказала Галина Мелешко.
- Все они тактичные, когда наша берет, - не удержалась Ольга. - А чуть заминка какая-нибудь, и начинается разговор на "матовом языке", без переводчиков.
- Ну и что?
- К слову пришлось.
- В бою всякое бывает, - заметила Полина.
- Нет, грубость я не прощаю даже великим полководцам!.
Полина рассмеялась. Она вспомнила, как на Днепре Ольга прямо, заявила об этом комдиву, и тот перестал брать с собой кого-нибудь из медсестер, которых включали в оперативную группу на всякий случай (после тяжелого ранения на НП командующего артиллерией дивизии).
- Вот бы записать на грампластинку телефонные разносы во время немецких контратак...
- Довольно, довольно, Ольга. - Полина решительно свернула влево. Она шла и видела перед собой добрые, думающие глаза генерала Шкодуновича, который - Галя права - отличался редким природным тактом.