Уже не впервые подумала она о том, до чего же мягко обходились в ревкоме и Чека с этими людьми, которым ничего не стоило дать честное слово не продолжать борьбу с Советской властью. Нет-нет, нельзя так им верить. На совести Казанцева десятки загубленных жизней. Поручик сам цинично хвастался на приеме американского консула в Биржевке, как он является по ночам в тюрьму, уводит большевичек за пороховые погреба или в собачьи ямы за винным складом и расстреливает без суда и следствия. Что ж, теперь наконец трибунал воздаст ему по заслугам. Но как напасть на след белого разведчика в осажденном городе, где все перемешалось в горячке боев не на жизнь, а на смерть? Если Казанцев уйдет и на сей раз, то виноватой будет она, только она, Карташева.
- Чем ты занимаешься целый день?... - На пороге стоял Николай Ломтев, помахивая новым плетеным темляком с нарядной кистью.
- Что на Салмыше? - в свою очередь спросила Вера.
- Связи нет, даже вестового не догадаются прислать.
- А ты позвони в губком.
- Хорош штаб, который ничего не знает. - Николай прошел в комнату, сел за свободную машинку, налегая на стол всей грудью, точно изготовился стрелять из пулемета.
Она рассказала о своих газетных находках. Он выслушал без интереса.
- Никуда не денется твой поручик.
- Мне бы такой оптимизм, как ты любишь говорить.
- И потом, знаешь, Вера, сейчас не до поручика, когда на город с трех сторон прут генералы.
- Да как ты не поймешь, что именно сейчас Казанцев может расчистить дорогу любому из генералов? У нас нет никаких резервов. Михаил Дмитриевич каждую ночь перебрасывает одни и те же батальоны с участка на участок - то на юг, то на восток, то на север...
- Не горячись, я все понимаю.
- Ты сам в прошлом году сосватал меня в разведку...
- Неплохо бы вообще сосватать тебя, Вера Тимофеевна, да невеста ты с характером.
- С ума сошел! Что, тебе мало девушек? Василиса ходит за тобой как тень.
- Не наводи тень на плетень.
- Оставь, Николай.
- Ладно, не дуйся, я пошутил.
Внизу гулко хлопнули дверью, послышались торопливые шаги на лестнице. Так - через ступеньку - взбегает наверх только начальник обороты. Ломтев вышел, чтобы встретить Великанова.
- Карташева здесь? - услышала она его голос в коридоре. - Позови ко мне.
Михаил Дмитриевич весь сиял от радости: в цыганских глазах - блеск, улыбка поигрывает на лице, тронутом весенним загаром.
- Победа, товарищи! - сказал он, присаживаясь за рабочий стол. Но тут же встал, заходил по комнате: ему, видать, не сиделось. - Полная победа!.. Вера Тимофеевна, пишите пожалуйста. - И он стал диктовать срочное донесение штабу Первой армии.
В ночь на 26 апреля части 2-й и 5-й дивизий четвертого армейского корпуса генерала Бакича переправились на западный берег Салмыша, где были встречены 277-м Орским рабочим полком, 211-м стрелковым полком 24-й Железной дивизии, кавалерийским полком 20-й дивизии, интербатом. Завязался бой. К полудню неприятель был оттеснен к реке. Особо отличился 277-й полк: командир Юлин и комиссар Терехов лично водили свои батальоны в контратаки. На славу поработали и артиллеристы. Их меткий огонь с открытых позиций отрезал белым все пути отхода. Один паром был разбит вдребезги, а другой сорван с каната. Загнанные в болотистый, топкий угол между реками Салмыш и Янгиз, колчаковцы начали сдаваться. К вечеру плацдарм ликвидирован полностью. Неприятель оставил на поле боя сотни убитых, в том числе семнадцать офицеров и генерала. По Салмышу, по Сакмаре до сих пор плывут трупы. Захвачено в плен 1500 солдат, вся артиллерия белых, много винтовок, пулеметов. Нанесен решительный удар по четвертому корпусу Бакича, на который возлагали немалые надежды командующий Западной армией Ханжин и сам адмирал Колчак.
- Немедленно, передайте в Сорочинскую, - сказал Великанов Ломтеву, размашисто подписав готовое донесение. И круто повернулся к карте. - Думаю, что Гай порадуется вместе с нами. Видите, как ходко шагал Бакич, намереваясь выйти на Самарскую железную дорогу, ведущую к Волге, но споткнулся, неожиданно для себя, на малоизвестном Салмыше. Бог шельму метит!..
Он рассуждал громко, будто его слушали десятки человек, хотя в комнате осталась одна Вера. Оглянувшись, Михаил Дмитриевич сбавил тон.
- Генерал Бакич хотел убить двух зайцев: наглухо замкнуть кольцо вокруг Оренбурга с запада и одновременно, перехватив дорогу на Сакмару, с ходу ударить во фланг Южной группы войск Восточного фронта. Не вышло. За двумя зайцами погонишься - ни одного не поймаешь. Тем более, что Дутов сегодня не поддержал колчаковцев. Да, его генералы тщеславны, Вера Тимофеевна, вы абсолютно правы. Жуков и Акулинин, бесспорно, надеялись, что Бакич разобьет нашего брата на севере, и тогда они вступят в город как победители. Сорвалось... Утомил я вас стратегией, Вера Тимофеевна?
- Что вы, я слушаю с удовольствием, Михаил Дмитриевич!
- Кстати, поручика Казанцева не задержали?
- Нет.
- Жаль. Он может сыграть первую скрипку в дутовском "оркестре".
- Вот именно, - охотно согласилась Вера, подумав о сегодняшнем разговоре с Ломтевым. Она решила показать Великанову свои газеты, но тут явились братья Коростелевы, Акулов и вслед за ними братья Башиловы.
Все были возбуждены событиями на Салмыше. Обычно сдержанный Иван Алексеевич Акулов долго тряс руку Великанову, расхваливая за оперативность, за быстрое выдвижение Орского полка навстречу генералу Бакичу..
Оказавшись в роли именинника, начальник обороны чувствовал себя неловко. Кто-кто, а уж он-то знал, как много сделали члены губкома для салмышского контрудара.
- Итак, штаб в полном сборе, - сказал Великанов. - Разрешите, я доложу некоторые соображения на завтра. - Он дал знак Вере, чтобы записывала.
- Нет, ты сначала подробно расскажи, как воевал с Бакичем, - весело потребовал комиссар штаба Александр Коростелев. - Может, и Башиловым пригодится.
Великанов взял со стола вербный прутик, заменявший указку. Он начал издалека, с 21 апреля - с первой попытки Бакича форсировать Салмыш и двинуться на город с севера.
Председатель губкома, привычно склонив голову, слушал задумчиво. Акулов умел слушать. Он даже не смотрел на карту, расцвеченную красными и синими стрелами, - она ему, наверное, и во сне виделась не раз. Когда же он изредка останавливал взгляд на ком-нибудь из присутствующих, его усталые глаза выражали тайное любопытство, словно он давно не встречался с этим человеком. Александр Коростелев сидел рядом с братом Георгием, прочно облокотившись на полированный стол, и зорко следил за великановской указкой, легко скользившей по берегам Сакмары, Салмыша, Янгиза и Каргалки, которые свивались под Оренбургом в один тугой речной узел. Довольная улыбка пряталась в коротко подстриженных усах Александра Алексеевича. По левую руку от него пристроились Башиловы, Марк и Ефим, комиссары 217-го и 218-го рабочих полков. Внешне братья не походили друг на друга. Ефим настоящий богатырь, а Марк невысок и худ, - но в храбрости не уступали один другому. По возрасту, по занимаемому положению они были здесь младше всех и держались соответственно.
Вера сидела в сторонке, не спеша оглядывая то Коростелевых, то Акулова, то Башиловых. Какие разные люди, но какое общее благородство душ! Вот стоит перед ними, губкомовцами, старыми большевиками, молодой, беспартийный человек, волнуясь, излагает ход Салмышского боя, и они слушают его, как учителя на уроке географии. Революция объединила их на всю жизнь. Никто даже в шутку никогда не напомнит Великанову, что он бывший офицер. Да, самые тактичные люди - это коммунисты.
- Что касается потерь, то наши потери минимальные, - добавил, заключая, Великанов. - Правда, в одной из контратак погиб командир двести одиннадцатого полка Железной дивизии Николай Барановский.
- Он, кажется, сын помещика? - спросил Ефим Башилов.
Вера насторожилась.
- Граф, - сказал Александр Коростелев. - Но честный и отважный малый... У нас в Оренбурге был свой Барановский, заядлый эсер, председатель "комитета спасения родины от революции", как прозвали его рабочие. Когда в ноябре семнадцатого года Дутов посадил ревком в тюрьму, то этот социал-адъютант атамана пытался и там агитировать нас, чтобы мы "воздействовали" на Кобозева, начавшего наступление из района Бузулука.
- Что ж, Барановские бывают разные, - сказал Георгий Коростелев.
- Верно, - не поднимая головы, сказал Акулов. - Барановский из Железной дивизии достоин народной памяти.
И все, не сговариваясь, помолчали. Вера, глядя на Ивана Алексеевича, подумала, как точно совпали ее мысли с его словами.
- А теперь - чем ты хотел порадовать нас на ближайшие дни? - обратился к Великанову Александр Коростелев.
- Вообще-то нам действительно повезло в последние двое суток: дутовские генералы все чего-то выжидали. Сегодня стало ясно - чего. - Он снова энергично встал по армейской привычке. - Однако со дня на день последует новое наступление казаков. Лично меня больше беспокоит южное направление.
- Почему южное? - поинтересовался Акулов.
- Там ведь город защищен Уралом, - заметил Александр Алексеевич.
- Река рекой, но генерал Жуков, по некоторым сведениям, более склонен к авантюризму. - Великанов мельком глянул на Веру. - Да и опыт боев показывает, что Жуков не считается ни с чем. Близость цели обнадеживает таких вояк.
- Тут есть резон, тем не менее...
- Одну минуту, Александр Алексеевич. - Акулов мягко остановил Коростелева. - Давайте послушаем человека военного.
Михаил Дмитриевич немного смутился.
- Товарищи, я вовсе не исключаю одновременного удара с юга и востока, - продолжал он после некоторой паузы. - Мы должны быть готовы к худшему. Я только хотел сказать, что на юге противник стоит в непосредственной близости к городу, на востоке же второй казачий корпус лишился теперь локтевой связи с колчаковцами, разгромленными на Салмыше, и пока генерал Акулинин осмотрится, Жуков наверняка атакует нас на левом берегу Урала. А соотношение сил остается прежним: шесть. тысяч штыков против двадцати тысяч сабель. На худой конец надо бы пополнить двести семнадцатый и двести восемнадцатый полки...
- Верно, Михаил Дмитриевич, верно, - сказал Акулов. - Но мы на крайний случай вооружаем еще несколько дружин.
- Спасибо, Иван Алексеевич. Буду иметь в виду.
В комнату быстро вошел Ломтев.
- Телеграмма из Сорочинского.
Гая Гай поздравлял командующего Особой Оренбургской группой Великанова и рабочие полки с первым мощным ударом по Колчаку и приказал немедленно представить отличившихся к наградам.
- Стиль торжественный, - улыбнулся Акулов.
- Замахивались на казачишек, а попутно ударили по верховному правителю! - весело поддержал его Коростелев.
Великанов понимал, что эти штатские люди, смело, взявшие на себя оборону города, до сих пор относятся к Гаю несколько противоречиво: они, конечно, помнят его сомнения в целесообразности защиты Оренбурга; но в то же время Акулов и Коростелев ценят, что за плечами Гая освобождение Симбирска, успешные бои на Волге, стремительный марш-бросок на Южный Урал. И похвала командарма так или иначе льстила им. К тому же со стороны всегда виднее. Занятые архитрудной обороной, всякий день отражая массированные атаки Дутова, они, может быть, и не задумывались о "первом мощном ударе по Колчаку", хотя Александр Коростелев заметил однажды в шутку, что Фрунзе спасибо скажет за Салмыш. Только теперь, после победы на Салмыше, их собственное дело приобрело иной масштаб: это уже не тактический эпизод на Восточном фронте, а в самом деле начало разгрома Колчака. Пусть все еще было впереди - самые черные, критические недели, но точка опоры оказалась верной. То был Оренбург, который нужно отстаивать с двойным упорством.
- На сегодня хватит, - сказал Акулов по праву старшего. - Утро покажет, что к чему.
И все шумно поднялись, откровенно довольные, что день прожит с пользой для революции.
5
Вряд ли кто из горожан мог знать, сколько же вообще в Оренбурге коммунистов. Но большевичек знали все. К ним относили любую женщину, которая помогала красным. Впрочем, даже старые партийцы вроде бы авансом зачисляли таких в свои ряды. Объяснялось это, наверное, тем, что женщины на войне жертвуют большим, чем собственная жизнь.
Из оренбургских коммунисток особенно выделялась Мария Макарова, деятельная, талантливая, красивая. Она была одних лет с Верой Карташевой, но революционеркой стала еще до Октябрьского переворота, в ранние девические годы. Вера завидовала ей, как и другой Марии - Постниковой, отличавшейся редкой скромностью. Немало слышала она и о третьей Марии - Корецкой, расстрелянной казаками летом прошлого года в поселке Хабарном недалеко от Орска.
В Чека служила Катя Енина, которая участвовала в неравном бою с дутовцами во время их ночного набега на Оренбург в восемнадцатом году. Енина отбивалась совсем больная, опасно простуженная и на следующий день окончательно слегла. Когда в июле белые заняли город, Катя находилась еще в больнице. Девушку казнили бы, но ее выручила мать: материнская любовь способна являть чудо. Катя и рассказала Вере о связной Бажановой, сестре милосердия Черкасовой. Соня Бажанова помогла ревкомовцам бежать из дутовской тюрьмы, ловко пронесла туда оружие, а потом ходила с донесением через Актюбинский фронт. А Черкасова появилась в городе вместе с отрядом Кобозева и Павлова. Видавшие виды балтийские матросы гордились ее поразительным бесстрашием.
Макарова, Постникова, Корецкая, Енина, Бажанова, Черкасова... Вера ставила их в пример своим дружинницам из профсоюза домашних прислуг и прачек. Она добилась, чтобы ее дружине выдали боевые карабины взамен поломанных винтовок, которые женщины носили просто так, для пущей важности. По вечерам они собирались на занятия в Неплюевском корпусе: в каком-нибудь пустом классе знакомый фельдшер показывал, как надо делать перевязки раненым, а в подвале учились стрелять по самодельным мишеням. Сперва этому не придавали значения в губкоме, когда же белые вплотную подошли к городу, сам Акулов заинтересовался дружиной Карташевой. Молодые и несемейные добровольно ушли в рабочие полки. Но у Веры оставалось еще не менее полсотни женщин, которые тоже могли отправиться на фронт...
29 апреля казачий корпус генерала Жукова опять занял Меновой Двор, вышел на левый берег Урала у железнодорожного моста. Великанов собирал все подчистую для контрудара. Улучив момент, Вера напомнила о своей дружине.
- Обойдемся пока без женщин, - торопливо ответил он.
Начальник обороны спешил в Зауральную рощу, послав Ломтева в расположение двух резервных рот 218-го полка, чтобы двинуть их в обход поселка Карачи - во фланг прорвавшихся, казаков.
- В таком случае я пойду с вами, Михаил Дмитриевич, - заявила Вера. - Лишняя сестра не помешает на поле боя.
- Нет-нет, вы останетесь в штабе... Или лучше отвезите мое распоряжение артиллеристам на гору Маяк. Найдете фейерверкера Логвиненко. Там может понадобиться и ваша помощь. Коня возьмете у Гриши Хайслингера, со мной поедет Франц.
- Все сделаю, не беспокойтесь, Михаил Дмитриевич, - сказала она, подумав, что кстати надела сегодня брюки.
Великанов тут же умчался на передовые позиции.
- А разве товарищ Карташева умеет ездить верхом? - деликатно поинтересовался его ординарец, с неохотой отдавая коня женщине.
- Я казачка, Гриша.
- А-а, не знал, не знал... - смутился добродушный чех.
Она укоротила стремянные ремни по своему росту, машинально проверила, туго ли затянута подпруга, и, взявшись левой рукой за переднюю луку, одним слитным движением поднялась на стремени, как настоящая наездница, и плавно, не сгибая стана, опустилась, в канадское седло.
Гриша прищелкнул языком от удовольствия. Она невольно улыбнулась ему в ответ и, легко тронув Буланого, шенкелями, ослабила поводья. Цокот кованых копыт звонким эхом отозвался в пролете Неплюевской улицы.
Быстрая езда освежила Веру. Она вспомнила, как отец часто брал с собой в ночное, где ей нравилось посидеть со всеми у костра, поесть печеной, обжигающей картошки, послушать были-небылицы о походах в Туркестан. Возвращаясь из лугов домой, отец даже позволял немного порезвиться: она скакала по степному большаку наравне с ребятами, не уступая им ни в чем. Ах, как давно все это было. Да и было ли вообще?..
Гора Маяк возвышалась на левом берегу Сакмары, близ ее впадения в Урал. Когда-то именно отсюда Емельян Пугачев смотрел на осажденный город. И здесь теперь стояли трехдюймовые пушки красных под командованием бывалого фейерверкера Логвиненко.
Вера увидела его издали в группе артиллеристов. Подъехав, круто осадила коня, спешилась. Пока доставала пакет из внутреннего кармана кожанки, пушкари с явным любопытством оглядывали ее с головы до ног.
- Что у вас там нового? - спросил Логвиненко.
- Казаки заняли Меновой двор, Карачи, установили пулемет у железнодорожного моста. Наш бронепоезд не мог сдержать их, отошел в город.
- Эта вся картина у нас как на ладони, - так же вяло махнул рукой Логвиненко. - Вы нам расскажите, товарищ Карташева, что делается в штабе, где сейчас товарищ Великанов.
- Михаил Дмитриевич в Зауральной роще. Туда посланы отряд милиции, партийная дружина, запасные роты двести восемнадцатого полка. Товарищ Акулов тоже там.
Фейерверкер и его бойцы переглянулись.
- Давайте почитаем, как жить нам дальше. - Логвиненко разорвал наконец пакет и вышел из круга.
Вера поискала глазами, где бы привязать коня. Увидев за огневой позицией, в сторонке, кусты акации над овражком, повела туда своего Буланого. Выбрала деревцо понадежнее, калмыцким узлом затянула повод, отпустила широкую подпругу, отстегнула трензеля. Почувствовав свободу, конь доверчиво ткнулся в ее руку мягким, атласным храпом и, вскинув голову, пронзительно заржал. Она ласково огладила его изящно выгнутую шею, пожалев, что не взяла кусочек хлеба.
Город лежал внизу, верно, как на ладони. Улицы сквозные, из конца в конец, - на таких улицах настоящее раздолье для конницы. Всем ветрам открытый город. Только справа темнела роща и казачьей саблей на излете поблескивала излучина Урала. Оттуда долетал глухой шум боя.
- Спасибо, товарищ Карташева, порадовали.
Она оглянулась: рядом с ней остановился Логвиненко.
- Чем же я могла порадовать вас в такое время?
- Скоро должны подвезти, снаряды. - Он достал из брючного кармана массивные часы "Омега", какие обычно носили на цепочке обер-кондукторы почтовых поездов. - Товарищ Великанов обещает к тринадцати ноль-ноль. А в четырнадцать назначено контрнаступление. Теперь можно и пострелять немного. Нуте-ка, полюбуйтесь, товарищ Карташева.
Она приняла из его рук цейсовский полевой бинокль и стала смотреть на юг, туда, где сбегала с Донгузских высот чугунка по тронутой свежей зеленью степи. По обе стороны насыпи, как рыжие острова, - скопления лошадей: казаки оставили их с коноводами за Ситцевой деревней, а сами залегли на берегу реки. Винтовочная пальба то затихала, то усиливалась, перекатами захлестывая рощу. Тяжелые пулеметы гулко стучали на одной ноте, но не часто, не взахлеб. На пригорке стояла батарея белых. Вера насчитала четыре пушки.