Наташа(басом). Слушаю, ваше сиятельство. (На мгновение останавливается, потом подбегает к балкону.) Когда Ксения замуж будет выходить, чтобы мне первой сказали. Да-с! (Убегает.)
Ланин. Ишь ты, шельма. Как ни притворяйся – раскисла. Характерец! То юлит, на шее виснет, то вдруг… А про вас что сказала? Когда, говорит, замуж будет выходить… Что это она болтает? А?
(Ксения молчит и улыбается.)
Ланин. Угадала?
Евгений. Я и Ксения давно любим друг друга, Александр Петрович.
Ланин. Вон куда загнуло.
Ксения(подходит и обнимает его). Папа, милый, Наташа угадала!
Ланин. Ну, конечно, конечно.
Евгений. Александр Петрович, я простой студент, что я такое… может быть, вы…
Ксения. Молчи, Евгений.
Ланин. Та-ак. Стало быть, вы будущий Ксении муж.
Ксения. Да, папа. (Встает.) Папа, поздравь меня. Нынче такой… дорогой для меня день.
Ланин. Поздравь, поздравь…
Евгений. Вы… недовольны?
Ксения. Папа?
Ланин(встает, ходит в волнении.) Чем мне быть недовольным? Я же знаю, понимаю. У меня есть глаза. (Вдруг останавливается, обнимает Ксению.) Поди сюда, Евгений. Ну, поцелуйтесь при мне, Бог с вами. (Они смеются и целуются.) Вот, значит, и того, я вас благословил. Теперь видите, что не огорчен?
Ксения. Папочка, я так и знала. Вы меня так любили… Неужели вы были бы против счастья моего?
Ланин. Вот тебе, раз, вот тебе раз! Ты только меня не забывай. Ну, когда устанешь там в городе, или что, так меня чтоб уж не миновать.
Ксения. Папа, что вы! Папа… (Прислоняется к его плечу, со слезами в голосе.) Господи, мне и вас жаль, я и знаю, что буду вас по-прежнему любить. (Целует руки.) Вы старенький… А все-таки плачу.
Ланин. У нас все так… немного слабы насчет чувств. Да-с, слабы. Вот и я… собственно, что же. Евгений человек хороший, фантасмагорист немного, но хороший. Я люблю таких юношей… И все-таки я разволнован, не могу отрицать. (Улыбается, ходит взад и вперед.) Ксенюшка очень на мать покойницу похожа. Она такая же была. Только тогда по-другому одевались. Все – и свет в глазах, и руки… Все, ведь, тоже здесь было (закрывает глаза рукой). Тридцать лет было, а будто вчера. И весна была такая же, дух шиллеровский. В то время мы много читали Шиллера.
Ксения. Мамы… нет! Отчего нет мамы, я бы ее целовала, она бы плакала со мной.
Ланин. Ну, это уж… да. Тут ничего не поделаешь.
Ксения. Я помню маму молоденькой.
Ланин. Она умерла сорока лет.
Ксения. Все равно, я ее помню молодой. Не знаю, сколько ей было, только она была молодая. Я помню ее волосы, и как от нее пахло.
Ланин(Евгению). Берегите Аксюшу. Вы знаете, это очень трудное дело, жизнь. И вы ее охраняйте. Много вы еще тяжелого хлебнете друг с другом, это уж так положено – все несите. И только знайте, что надо… да… Бога просить, чтобы своей любви не переживать. Если уйдет она из жизни раньше вас… ну, многое вы тогда узнаете.
(За сценой хохот Марьи Александровны и голоса.)
Ксения. Это наши!
(Входит Елена с Фортунатовым, Коля ведет под руку Марью Александровну.)
Фортунатов. Я продолжаю утверждать, что все у вас здесь чрезвычайно замечательно и прекрасно. (Панину). Я в восторге от вашей усадьбы. Так светло, обширно, сад, пруды, оранжереи. Я, знаете ли, чувствую, что здесь была богатая жизнь… и как бы сказать – жизнь любви. Где ж было и любить этим людям прошлого, как не в роскошных парках, такими веснами, когда все, повторяю, кажется фантастичным и таинственным.
Марья Александровна(хохоча). Здесь, может, и любят, а не только любили. Любят, любят, наверно, от меня не скроешь.
Елена(смеется – немного пьяно). Любят? Вы находите, что любят? Диодор Алексеевич, вы тоже находите?
Фортунатов. Да, здесь можно опьянеть. И мне это чрезвычайно радостно. Мне кажется, что здесь человеческая душа, среди света и зелени, должна как бы распускаться и цвести. Знаете ли, все нежнейшее и лучшее, что в ней есть, выходит наружу.
Ланин(встает). Господа, теперь можно не скрывать: вы попали как раз на помолвку. (Берет за руки Евгения и Ксению.) Позвольте представить – жених и невеста.
Елена. Ксения, невеста? Правда? Я так и знала. (Целует ее.)
Ксения. Целуй меня, целуй крепче!
Елена. Милая, милая!
Фортунатов. Ах, вот как, весьма приятно (Панину, Евгению). Позвольте поздравить от души, я хотя и чужой здесь, но дружба с Еленой Александровной…
(Вбегает Наташа)
Наташа. Целуются? Мама? Ксюша? Что такое? А?
Ланин. Свадьба, коза Ивановна, да не твоя.
Наташа. Ксюша с Евгением? Молодцы! Свадьба, свадьба-у-у!! (Визжит, крутится на одной ножке.) Женька, молодец, подсидел. (Кидается ему на шею.) Ходил, ходил по аллеям и доходился. (Теребит его и как бы с ним борется.)
Евгений(смеясь). Наташа! Какая ты!
Наташа. Отобрал у меня тетушку, противный!
(Входят Тураев и Николай Николаевич)
Николай Николаевич. А-а, свадьба. Браво, Евгений Иваныч, Ксения, поздравляю.
(Тураев подходит к Ксении и целует руку)
Тураев. Вот он, свет-то полей! Вот она, королева наша!
Фортунатов(жене). Какое доброе предзнаменование! Мари, милая, ты не находишь, что это страшно хорошо, что мы приехали именно сегодня, в такой радостный день! Я снова утверждаю – я предчувствовал, что здесь должно произойти что-то превосходное. Мари, разве я не говорил тебе, что мое сердце расцветает? (Подходит к Ксении и целует руку.) Поздравляю, от всей души. Я не так молод, как вы, но мое сердце всей силой отзывается на зрелище высоких радостей жизни.
(Марья Александровна весело смеется).
Марья Александровна. Речь произнеси, речь! (Хлопает его по плечу.) Ах ты, друг ты мой сердечный!
Фортунатов. Чего ты смеешься, Машенька? Право, я, кажется, ничего смешного и не говорил.
Марья Александровна. Ты просто очень мил… очень мил.
Ланин. Господа, прошу покорно. У меня найдется по бокалу доброго вина. Надо чокнуться. (Хлопает Фортунатова по плечу.) Идем в столовую, профессор, пока достанут вина, я покажу вам масонские книги, – здесь осталось кое-какое старье.
Фортунатов. Неужели? Это крайне интересно!
Николай Николаевич. Парами идти. (Марье Александровне). Вашу руку.
Марья Александровна(Коле). Прозевали, господин радикал.
Коля. Во-первых, я не радикал, а анархист. Марья Александровна. А во-вторых? Коля (сердито, сконфуженно). Во-вторых, ничего. Марья Александровна. Ну, дайте руку хоть Наташе. (Уходят.)
Наташа. С Колей идти? Ладно, что поделаешь! Наше дело девичье. (Прыгает, но как-то натянуто.) Коля, будь хоть ты моим рыцарем, если другие не хотят.
(Под руку с Колей выходит за всеми. Тураев и Елена остаются.)
Тураев. Что ж, Елена Александровна, мне тоже вам руку подать? Помните, что сказал нынче Александр Петрович? Я ваш старинный рыцарь.
Елена. Петр Андреевич, вы меня очень трогаете. (Вздыхает.) Но сейчас мне не хочется еще идти. Знаете, я как-то затуманена. Столько чувств, дум, событий… не могу быть покойной. Фортунатов говорит, что здесь напряженная атмосфера. Это, пожалуй… верно. Скажите: вы ничего не замечаете?
Тураев. Как сказать?
Елена. Пошли пить за нареченных, это прекрасно… Но все ли здесь-то благополучно, в усадьбе?
Тураев. Если говорить правду… Наташа меня немного смущает.
Елена. Наташа.
Тураев. Может быть, я ошибаюсь, – но она не ребенок. Больше того…
Елена. Вот как! Вы… заметили!
Тураев. В ней есть настороженность… острота любящей девушки. Мне даже показалось, – но тут я отказываюсь понимать.
Елена. Что отказываетесь понимать?
Тураев. По-моему, она ревнует.
Елена. Можете больше не говорить. Вы уверены, что да, что она влюблена?
Тураев. Почти… уверен.
Елена. Я так и знала. (Ходит взад и вперед, в волнении.) Уж я замечала, она смотрит на него по-особенному, по-особенному смеется. Но здесь, в деревне, все усилилось. Точно ею овладел дух какой-то любовный. И эта восторженность, слезы, ну, я понимаю. Она влюблена… в отчима. В Николая… вот как.
Тураев. Мне было тяжело назвать это имя.
Елена. Что поделать, это так. Я не знаю одного – насколько серьезно. Да… тут нет ничего удивительного. Николай нравится многим. Мне самой нравился, когда выходила за него замуж. Но чтобы моя дочь… – я, конечно, не ждала. Чего не бывает! Петр Андреевич, вы преданный друг?
Тураев. Я? (Подумав.) Я даже слишком преданный, Елена Александровна.
Елена. Я так и знала. (Подходит к нему.) Я вам могу сказать многое, чего не скажу другому.
Тураев. Я слушаю.
Елена. Должна вам сообщить странную вещь. Очень странную. Как, по-вашему, чувствует себя мать, у которой дочь влюбилась в отчима? (Тураев разводит руками.) Ну, конечно, я понимаю. Неважно она себя чувствует. Страдает за дочь? К мужу ревнует? Так вот и оказывается, что нет, и не ревнует, и даже дочерью не очень занята. Это скверно, может быть, даже преступно… но поди ж ты. Мать думает совершенно о другом.
Тураев. Значит, – отвлечена.
Елена. Отвлечена! Отвлечена! (Садится около него и смотрит робко.) Петр Андреевич, милый мой!
Тураев(закрывает лицо руками). Зачем вы меня так называете?
Елена. Что же? Вы добрый, старый друг!
Тураев. Старый друг! Старый друг!
Елена. Папа смеялся нынче надо мной, говорил, что я влюблена.
Тураев(смотрит в сторону, неподвижно). Он вовсе не смеялся.
Елена. Как так не смеялся?
Тураев. Папа нынче не смеялся. (Молчит.)
Елена. Ну, влюбилась. Ну, да, да… что ж теперь делать?
Тураев. Ничего.
Елена. Дядя Тур, не осуждайте меня. Еще за границей, когда я в первый раз встретила его, он меня поразил. А-а, вы его не знаете. Между тем, это замечательный человек. Его считают немного за чудака, и правда, он говорит иногда странно. Но это только для тех, кто не вслушался в него.
Тураев. Он понравился мне сразу.
Елена. И уже там я поняла, что этот странный и, как кажется, несчастный человек… А когда я увидела его нынче… Нет, должно быть все мы здесь немного полоумные.
(Входят Ланин с Фортунатовым.)
Ланин. Да, многоуважаемый профессор. Таковы наши владения. И вон там, у пруда, самое замечательное место. Можно сказать, историческое место: статуя богини любви. Венера-с. Что вы думаете, восемнадцатого века… дедом из Франции вывезена. Там этакие скамейки, и со времен старинных на дубах, березах вырезаны сердца пронзенные, и там в любви всегда объяснялись, хе-хе, это как бы местное божество, хотя у него и отбиты руки. Да, покровительница любви, устроительница величайших кавардаков.
Фортунатов. Как это интересно! Скажите, пожалуйста, ведь, Елена Александровна не показала мне ее!
Ланин. Что же ты это, мать моя? Слона-то, можно сказать?
Елена(встает; улыбаясь, растерянно). Ах, да, я вам не показала, действительно. Но время еще будет.
Ланин. А вина-то несут? (В окно дома.) Винца-то, винца?
(Входят из дома Марья Александровна, Николай Николаевич, Коля).
Марья Александровна. А мы ждем тостов. Ах, какая зала у вас, Александр Петрович!
(Лакей вносит на подносе шампанское и бокалы)
Тураев(Панину). Как вы сказали про Венеру? "Устроительница величайших кавардаков?"
Ланин. Разумеется, душа моя. Все она мудрит. За нее сейчас выпьем.
Тураев(задумчиво). Да-да-да-а…
Ланин. Где ж виновники торжества? Спрятались? Где они там? Да еще бы бутылку. (Лакею). Еще бутылку! (Все берут бокалы. Входят Ксения и Евгений.) Ну, вот, за них, за молодость, за любовь, за Венеру, так сказать, за счастье.
(Все обступают помолвленных, чокаются. Голоса. "Браво! Поздравляем! Счастья!" Вбегает Наташа и сразу становится шумно)
II
Пригорок в парке, окруженный старыми дубами На скамье, лицом к зрителю Ксения и Наташа. За ними статуя, к ней примыкает в глубине сцены беседка. Направо внизу, сквозь деревья виден пруд. Теплая вечерняя заря.
Наташа. Скучно с ними. Сидят как сычи, ждут, пока клюнет. По-моему, если уж ловить рыбу, так раздеться, невод взять… А так скучно. Ксения, отчего это мне все скучно?
Ксения. Ты какая-то другая стала, Наташа, я замечаю, тоже.
Наташа. Все мне не нравится, все плохо. Деревья б эти срубила, пруд спустила, разбила б в клочья эту каменную дуру. Скажи, пожалуйста: голенькая, и как будто улыбается.
Ксения. Ну, Наташа, дай тебе волю, ты камня на камне не оставишь.
Наташа. Я уж такая уродилась. Если мне хорошо, весь свет Божий зацелую. Плохо – пропадай он пропадом.
Ксения. Ах, Наташа, ты воинственная.
Наташа. Я воинственная, а ты невеста. Вы невесты все такие тихони. (Обнимает ее.) Дорогая, не сердись, со мной что-то делается. Ты не тихоня, ты невеста. Тебе все хорошо.
Ксения. Я другого характера, Наташа.
Наташа. Ты страшно тихая и серьезная. Я тебе завидую. Ты любишь своего Евгения, он тебя любит… вы имеете такой вид, будто готовитесь, постом и молитвой… (смеется) к чему-то такому очень важному…
Ксения. Это, ведь, так и будет. Мы соединяем наши жизни.
Наташа. Ну, я знаю, знаю. Ты, Ксеничка, всегда была такая… умная. Я тебя немножко даже боялась. Ты все Евангелие читала, я помню. И разные философии.
Ксения(улыбается). Как ты меня смешно изображаешь…
Наташа. И Евгений тоже ходит… глубокомысленный, точно решает мировые вопросы. А я, если б была невестой, все бы целовалась.
Ксения. Ну, уж, конечно. (Смеется, гладит ее по волосам.) Евгений про себя обдумывает что-то. Он ведь замкнутый человек, Наташа. Он может ходить часами молча из угла в угол.
Наташа. Евгений страшно мил, но я бы за него не пошла, извини меня, Ксеничка. Вот уж именно он очень основателен. Ксения… а что, тебе Николай Николаевич нравится?
Ксения. Мы, кажется, не сойдемся вкусами. Что ж, он очень красивый инженер… Но…
Наташа. А, нет, ты его не знаешь, он только будто бы такой педантичный, а он ужасно славный, ужасно… (С раздражением.) И вот они все там рыбу ловят… Ловят, ловят целый день. Всю хотят выловить, что ли?
Ксения. Пускай ловят. Тебе-то что?
Наташа. Нет, противно. Потом затевают пикник какой-то дурацкий.
Ксения. Ты же все это любишь! Почему дурацкий?
Наташа. Любишь, любишь! Ты ничего не понимаешь, Ксения.
Ксения. А ты зря раздражаешься.
(Снизу, с пруда голос Фортунатова. "Я поймал леща, Наталья Михайловна!").
Наташа. Фортунатов! Вот ему и радость. (Кричит.) На здоровье!
Ксения. В нем есть что-то детское, правда.
Наташа. Бог с ним. Он мне безразличен. Скажи мне… Ксения, что, по-твоему, Николаю очень нравится его жена? Ну, фортунатовская?
Ксения. Не знаю, Наташа. Не замечала. Что ты все про Николая да про Николая, какая это ты…
Наташа. Целые дни удят рыбу. И Коля с ней постоянно. Вот уж, право!
(Фортунатов вылезает из-под склона В руках у него ведро.)
Фортунатов. Представьте, мне удалось поймать леща, и какого огромного! Признаюсь, меня обрадовала эта победа.
(Появляются Марья Александровна, Коля и Николай Николаевич)
Марья Александровна. Ты поймал рыбу?
Фортунатов(гордо). Да, вот, Машенька, лещ.
Марья Александровна(смеясь). Вижу. И теперь ты полчаса будешь радоваться ему?
Фортунатов. Обыкновенно в жизни – то есть, я хочу сказать не то, чтобы вообще (обращаясь к Марье Александровне), а в мелочах ее мне так мало везет, что, действительно, и эта победа доставляет мне некоторую радость. (Показывает леща.) Мирная рыба! Ты дремала в глубине пруда, кушала червяков, и вдруг стала моим трофеем.
Коля. Он мог бы быть и моим.
Фортунатов. Разумеется. Но, однако, поймал его.я.
Коля. Если б мне не мешали, очень может быть, что я поймал бы его.
Фортунатов. Да, ведь, я… я разве вам мешаю, Коля?
Коля. Не вы, а Николай Николаевич. Он систематически мешает мне ловить рыбу.
Николай Николаевич. Господин гимназист, вы ошибаетесь. И вообще у вас странный тон.
Наташа. Колька, ты чего ерепенишься?
Коля. Я не ерепенюсь, а вы около моих удочек систематически шумите и отгоняете рыбу, и я против этого всегда буду протестовать.
Марья Александровна. Коленька, вы чего разволновались? Кто там хочет отобрать вашу рыбу? Где этот злодей?
Коля. Марья Александровна… хоть вы… не смейтесь вы надо мной.