Марья Александровна. Я не смеюсь. Я растерзаю обидчика, как дикая менада.
Коля(хватается за голову). Ах, зачем, зачем?
Фортунатов. Позвольте, Коля, ведь, это одно недоразумение… Зачем так остро все принимать, вы так нервны… (Хочет взять его за руку.)
Коля. Пустите, ладно, я смешон… не могу больше. (Убегает.)
Ксения(Марье Александровне). К чему было дразнить? Как, правда, вы не поймете…
Николай Николаевич. Вчера чуть не затеял ссору на крокете… будто бы я говорю ему под руку. Бог знает что!
Фортунатов. Быть может, все это и так, но нельзя упускать из виду, что он наполовину подросток. Это такой нежный возраст, когда возможно многое.
Марья Александровна. Я, ведь, все в шутку. Я не думала, что он так примет. Конечно, над ним и нечего смеяться, он славный мальчик… И с характером, как видно.
Николай Николаевич. Однако, если его взять на пикник, он подвыпьет и, наверно, устроит какой-нибудь скандал.
Ксения. Почему непременно скандал? Как ты странно рассуждаешь!
Николай Николаевич. Вот увидите.
Марья Александровна. Это вы преувеличиваете. Нет, пожалуйста, я хочу, чтобы был Коля. И так мы его обидели, нет, это уж не годится.
Наташа. Куда вы хотите ехать?
Марья Александровна. Я сама хорошенько не знаю. В какой-то Дьяконов косик, так смешно называется лес. Там будто бы есть река, мы будем ловить раков, варить их тут же. Вот роскошь-то! Вечер будет чудесный, ночь теплая, сено там, наверно, есть. Я поймаю рака и заставлю его схватить клешней ус Николая Николаевича.
Наташа. Николай, а вы меня возьмете?
Николай Николаевич. Отчего же не взять.
Наташа(робко). Хорошо на пикнике!
Фортунатов. Если и там такая же природа, как здесь, лучшего желать нельзя.
(Слышно, как вдали поют девушки, возвращаясь с покоса.)
Ксения. О Дьяконовом косике я знаю немного: там река Болва, луга, кажется, хорошо. Лучше всего скажет вам об этом папа. Вот он и идет, кстати.
Наташа(оборачивается). Дедушка как-то медленно движется. Будто ему не по себе.
(Слева по дорожке выходит Ланий. Он в соломенной шляпе, опирается на палку.)
Фортунатов. Скажите, пожалуйста, Александр Петрович, далеко ли отсюда место, называемое Дьяконов косик?
Ланин. Дьяконов косик? Нет, дорогой мой, недалеко. Место хорошее. Раков ловить? Я слыхал, слыхал. Дело. (Садится.) Поезжайте. Ох, устал. Годы-то что значат: прошелся немного, и ослабь.
Фортунатов. Вы далеко были?
Ланин. Нет, тут по близости. Так, вообще. Прошелся. Встретил сейчас Колю – он имеет какой-то странный вид. Не то Чайльд-Гарольд, не то романтический убийца.
Фортунатов. Тут, к сожалению, сейчас вышла маленькая неприятность. Он вспылил, потом разгорячился сам и убежал.
Ланин. А-а, ну, так и быть должно. Так и быть должно. Тут всегда так. Влюбляются, ревнуют, бывают и слезы, и истории. Этот парк, знаете ли, чего не видывал. Недаром здесь такая поэтическая сень. (Оглядывается.) И ссориться-то место выбрали будто нарочно. Перед лицом Венеры-с, так сказать. Помните, я вам говорил.
Николай Николаевич. Хлам старый.
Ланин. Не совсем верно, дорогой. Тут сколько народу клятвы друг другу давало. И до дуэлей, я вам скажу, доходило. Прежде жили много шире, ну-с, молодежь приезжала стадами, и разные окрестные помещики, военные. Соловьи, ночи летние тогда такие ж были, как теперь, и вздыхали тогда по прекрасному полу не меньше. Покойная жена очень любила это место. Она говорила, что здесь хорошая заря, вот как сейчас, и хорош пруд – замечаете там розовое отраженье? Ну, и на надписи взгляните.
Фортунатов. Сердце… Позвольте, еще – это интересно.
Марья Александровна. Тут надпись: "J'etais ne pour l'amour impossible".
Ланин. Видите, что угодно. "Был рожден для невозможной любви", а, конечно, не встретил взаимности какой-нибудь Полины или Eudoxie.
Марья Александровна. J'etais ne pour l'amour impossible.
Ланин. Да, а в этом пруду, говорят… барышня одна утопилась.
Наташа. Дедушка, правда?
Ланин. Так говорили. Давно. При Александре Первом. Какая-то Pelagie.
Наташа. Pelagie!
Ланин. Так, ведь, это когда было! А может, и вовсе не было.
Наташа. Не пойду теперь сюда вечером… Никогда. Вдруг представится.
Ланин. Ну, что там. Мертвые спят мирно. Спят мирно. (Некоторое время все молчат. Краснеет закат; далеко, на болоте, аукает выпь.)
Ланин. Вот, пришел старый, и нагнал уныние. (В ведерце лещ начинает плескаться.) Это что за зверь?
Фортунатов. Мне посчастливилось, Александр Петрович, поймать этот экземпляр на удочку. Позвольте преподнести его вам.
Ланин. Спасибо, благодарю. Экого выудили!
Николай Николаевич. У профессора клюет не переставая. Он только не умеет подсекать, у него часто соскакивает.
Ланин. А-а, это не модель, это надо вам показать. Вы, конечно, этим не занимались, а тут надо сноровку.
Фортунатов. Я был бы крайне благодарен, если б вы…
Ланин. Могу показать, могу.
Николай Николаевич. Да мы, ведь, и удочки там оставили. На вашей, профессор, наверно сидит какой-нибудь гигант.
Ксения. Папа, только, ведь, они скоро должны ехать. (Вынимает часы.)
Ланин(спускаясь). Я покажу вам маленький карамболь… Карамболь с карасем.
Наташа. Дедушка стал гораздо слабее. Вот он и острит, а не тот, что был в прошлом году.
Марья Александровна. Сколько лет вашему дедушке, Наташа?
Наташа. Шестьдесят шесть.
Ксения. Он, наверно, возвращался сейчас с маминой могилы. Он часто туда ходит. И тогда у него бывает… такой особенный вид.
Марья Александровна. Он ее не забыл.
Ксения. Мама умерла лет двенадцать назад. Она похоронена около церкви, на кладбище. Он поставил на могиле белый памятник, из итальянского мрамора. Там всегда цветы. Когда солнце садится, там прекрасно бывает.
Наташа. Когда бабушка умерла, он чуть с собой не покончил. Почему он не умер? По-моему, если любишь, надо умирать.
Ксения. Почему же непременно умирать? Человек не должен этого делать. Он должен вынести свое горе.
Наташа. Ну, я знаю, ты у нас святая.
Марья Александровна. Если он так страдал, значит нашел человека, который был для него всем.
Наташа. Будто это трудно! Полюбите – он и станет всем. Правда, Ксения?
Ксения. Конечно.
Марья Александровна. Милая Наташа, вы мне очень нравитесь. В вас есть такой хороший огонь… да, вы все берете с плеча, мне это ужасно, ужасно нравится. Вы говорите – люблю – и все тут. Можно вас обнять? Мне хотелось бы вас поласкать.
Наташа. Что ж, ласкайте.
(Марья Александровна обнимает ее и целует)
Марья Александровна. Мне хотелось бы, чтоб вы не были так холодны, чтобы и меня вы хоть крошечку полюбили.
Наташа(смеясь). Вам нравится, чтобы вас любили. Вы всех ласкаете.
Марья Александровна. Ничего не ласкаю. Так… – я люблю похохотать, дурить, выкидывать разные штуки. Да это пустое. А чего мне хочется? Вот я живу с Фортунатовым, он такой отличный человек, нежный, добрый… Я не вижу героя, его нет, нет – куда это пропали герои? Вот стоит Венера, она знала это, разве ее спросить?
Наташа. Мы можем спрашивать Венеру. Все мы, женщины бедные, вокруг нее ходим. Я знаю гимн. Слушайте (обращается к статуе):
"О, богиня, с трона цветов внемли мне,
Зевса дочь, рожденная пеной моря!
Ты не дай позорно погибнуть в муках Саффо несчастной".
Марья Александровна. Умерли боги, умерли герои. Слушайте, какой сейчас волшебный вечер. Когда я к вам сюда ехала, была такая же ночь: мне казалось – хорошо бы бросить все это, стать дриадой, нимфой гор, полей. Вам не кажется иногда? Знаете, услышать свирель, священную свирель Пана – и сбежать. А?
Наташа.
"Ты не дай позорно погибнуть в муках Саффо несчастной".
Марья Александровна. Нет, вы плачете, этого совсем не нужно. Надо ей вот поклониться, ей, смотрите!
(С пруда слышен смех и голоса. Фортунатов кричит весело: "Маруся, а-у-у!")
Марья Александровна. Если она не пошлет мне любви настоящей…
(Со стороны пруда входят Елена, Фортунатов и Евгений.)
Елена. Оказывается, нынче пикник? Это отлично!
Ксения. Да, это придумали как-то быстро. Я только сейчас узнала.
Елена. Диодор Алексеевич показывал нам, как он будет ловить раков. Это умора!
Фортунатов. Маша сейчас опять посмеется надо мной. Ну, хорошо, я смешу Елену Александровну, неудачно подсекаю рыбу, но, ведь, я живой человек… Давно я не чувствовал такого легкого и светлого духа вокруг. Повторяю: сердце мое здесь расцветает, Маша, ты меня понимаешь. Она, например, моя дорогая жена, кажется мне теперь какой-то иной, фантастической… Смотрите, в ней есть отблеск необыкновенного. (Целует ей руку.) Нимфа Эгерия!
Марья Александровна. А ты? (Смеясь.) Ты кто?
Фортунатов. Ну, уж я…
Елена(сдержанно). Вы только сейчас заметили, что у вас прекрасная жена?
Фортунатов. Нет, я всегда знал это. Но, ведь, видите ли, я немолод, (Смеется.) Вот мое отчаянье. Знаете, с суконным рылом, как говорят русские, – в калашный ряд. Я рискую быть смешным, снова – но решительно, мне кажется, что здесь, среди молодежи и весны, я помолодел и сам.
Марья Александровна. Елена Александровна, вам можно доверить мужа, когда мы отправимся? Вам это не будет неприятно? А я бы поехала с Николаем Николаевичем.
Фортунатов. Мне кажется, если бы запрячь в линейку, как говорил Александр Петрович, то не стоило бы разделяться.
Марья Александровна(смотрит на Фортунатова, вполголоса). Нет, она не пошлет мне любви великой.
Наташа. Мама, я не поеду на этот пикник.
Елена. Почему, Наташа? (Подходит, обнимает.) Почему?
Марья Александровна. Ну, иду. Надо узнать, когда это будет. Может, мы верхом поедем. А? Диодор Алексеевич?
Фортунатов. Что ж, узнаем, Машенька. (Тихо.) Может быть, и верхом.
(Уходят.)
Елена(Наташе). Детка моя, что грустна? (Вздыхает.) Я тебя давно не ласкала, я плохая мать, плохая. Прости меня, мой золотой, мой Наташкин. (Целует ее.)
Наташа. Мама, я тебе много должна сказать… (Прижимается к ней.) Отчего это мне все страшно? Мама, правда, в этом пруду утопилась девушка?
Елена. Какая девушка? Кто тебе сказал?
Ксения. Это дедушка сейчас рассказывал. Какая-то барышня. Еще при крепостном праве… Как, право, это странно все.
Наташа. Мама, не могу! (Хватается за сердце, кричит, убегает.) Не могу!
Елена. Что такое?
Ксения(встает, беспокойно). Как она нервна! (Хочет идти за ней.)
Елена. Погоди. Я сама… (В тоске.) Ах, ее надо услать отсюда, конечно. Правда, Ксения?
Евгений. Да, ушлите, Елена.
Ксения. Почему ты так говоришь?
Евгений. Я же чувствую.
Елена. Все запуталось! Я плохая мать, Ксения… (Ходит в волнении.) Я сама не знаю, что это с нами делается такое.
Ксения. Не волнуйся, Елена, все уладится.
Елена. Не могу. Не могу не волноваться. Посмотри, что с Натальей!
Ксения. Я знаю.
Елена. Куда ж я ее отправлю? И Николай не уедет… ему теперь здесь как раз интересно.
Евгений. Вам, Елена; надо уехать самой, и увезти с собой Наташу.
Елена. Мне? самой? Как же я… (досадливо). А-а, это все пустое! (Решительно, переходя вдруг в спокойный тон.) Ну, там видно будет. Ничего я не знаю. Может быть, уеду, может быть, нет, посмотрим. (Озирается.) Я легкомысленная женщина. Я полагаю, что надо ехать на пикник. Поцелую Наташу и еду. Пора. Солнце село. Вы будете?
Евгений. Я – нет.
Ксения. И я.
Елена. Ну, конечно. Иду. Закат-то, закат! (Уходит.)
Евгений. Елена запуталась, действительно. Не может понять, мать ли она, влюбленная ли.
Ксения. Может быть. (Пауза.) Ты ее осуждаешь?
Евгений. Нет, по какому праву? Мне ее жаль скорее. Правда, она попала в тяжелое положение.
Ксения. Как у нас тут все смешалось, в самом деле.
Евгений(целует ей руку). Не только у нас, моя родная. Всюду. Это – жизнь. Знаешь, Ксения, я вот теперь много думаю о наших отношениях.
Ксения. И я.
Евгений. Я думаю так: "скоро вся она будет моею. Я – ее". Знаешь, у меня голова кружится от этого. (Пауза.) Это такое счастье…
(Ксения обнимает его и прислоняется щекой к плечу.)
Евгений. Ну, вот. Дальше. Для меня прийти к тебе – это погрузиться в тихий, дивный свет. Будто коснуться вечной правды.
Ксения. Ты слишком любишь. Оттого так говоришь.
Евгений. Нет, это только правда. Но потом я рассуждаю: а имею ли я право на все это? Я, маленький человек, полный страстей, греха?
Ксения. Что ты говоришь, Евгений!
Евгений. Ты, ведь, многого во мне не знаешь. А во мне есть страсти, есть мучительное, тяжкое, только глубоко запрятанное. Что несу тебе я?
Ксения. Любовь. Это главное. Ты, ведь, сам сказал, что ее силой побеждается все.
Евгений. Да, конечно. И любовь моя крепка. Но… меня все же берут сомнения… Нет, не в любви – в этом я уверен. Но я недостаточно себе нравлюсь, я б хотел быть во сто раз лучше, чище, выше. Одна есть у меня надежда. Мне кажется, что ты… так сильна, что если в жизни я начну плутать, ты меня выведешь на ясный путь.
Ксения. Я простая девушка. Ничего такого замечательного во мне нет, я могу сказать только одно – что тебе я отдаю и жизнь, и душу – все. Все бери, что мне принадлежит.
Евгений. Я так и думал. Видишь, сейчас темнеет, парк становится смутным… даже немного жутким. Вслушайся, может, услышишь здесь жизнь… эту старую жизнь, мятежную, темную… Тут всюду были страсти, может быть, убийство, здесь девушка тонула. Через такую-то жизнь и мы с тобой пойдем. А вон – встает звезда – вечерняя, любовная звезда. Это – ты. Ты меня поведешь, твой свет тихий, ровный. И он очистит меня? Очистит?
Ксения. Я никому тебя не отдам, если б на тебя и нападали. Евгений, я в одно страшно верю: в силу любви своей. Если на тебя посягнут злые силы – я тебя прикрою… любовью.
(За сценой шум, вбегает Фортунатов)
Фортунатов. Где же Елена Александровна?
Евгений. Что с вами?
Фортунатов. Там, Бог знает, что происходит… Боже мой, какая неприятность…
Ксения. Что такое, Диодор Алексеич?
Фортунатов. Опять Коля… Он такой несдержанный. Вы знаете… он ударил Николая Николаевича… и вызвал его на дуэль.
Ксения. За что же он его ударил?
Фортунатов. За то, за то… (молчит). Николай Николаич, конечно в шутку, поцеловал мою жену. Ксения Александровна, разумеется, это было нехорошо, но, ведь… это в шутку. Не мог же он сделать этого всерьез.
(Появляются Коля, которого держит под руку Тураев, Елена, Наташа)
Коля. Петр Андреевич, я все равно убегу… больше я не могу. Может, это и подло, но я не мог сдержаться.
Тураев. Не волнуйся. (Елене.) Во-первых, надо скрыть от Александра Петровича. Он старик, и так уж довольно слаб… Дуэли, конечно, никакой быть не может.
Коля. Я ударил человека… Но зачем он… топтать так грубо!
Фортунатов. Однако, Коля, это была шутка с его стороны. Николай Николаевич знает, что Мари моя жена.
Наташа(Фортунатову). Вы… вы… (Машет руками, от волнения не может ничего сказать.)
(Входит Николай Николаевич Он очень взволнован, но владеет собой)
Николай Николаевич. Я требую удовлетворения. Я не могу этого так оставить.
Коля. Как угодно, извиняться я не буду.
Николай Николаевич(спокойно). Я сумею этого добиться.
Тураев. Во всяком случае, сейчас ничего нельзя сделать.
Николай Николаевич. Почему?
Тураев. Надо подождать до завтра.
Николай Николаевич. Нет, не до завтра.
Ксения(подходит к Николаю Николаевичу). Конечно, не до завтра. Этого откладывать нельзя.
Николай Николаевич. Разумеется.
Ксения. Ты должен извиниться перед Колей.
Николай Николаевич. Я?
Ксения. Ты.
Николай Николаевич. Да… ты понимаешь, что говоришь?
Ксения. Вполне. Ты должен извиниться, потому что ты больше виноват, чем он.
Николай Николаевич. Ну, прости, это глупо.
Тураев. Не так особенно… Во всяком случае, своеобразно.
Николай Николаевич. Что вы, сговорились, что ли?