Ксения(тихо). Когда ты подумаешь хорошенько, Николай, ты со мной согласишься. Ты видишь, тому… другому Николаю… очень больно… он ударил человека… но его вина меньше, чем твоя.
Николай Николаевич. Это просто какое-то полоумие.
Ксения. Нет. Это… правда.
(Молчание.)
Фортунатов. А если не шутка, то…
III
Большая высокая терраса со стороны, противоположной первой террасе. Со средины ее боковые лесенки в сад. Зрителю видна часть цветника перед террасой; у подножия ее – скамейка. Вечер, свадебный ужин на террасе; на всем розовый отсвет заката, окна дома освещены, позднее на стол ставят свечи в колпачках. Центр стола – Ксения и Евгений, против них Ланин, затем остальные; много гостей, есть подростки, кадеты. Цветы, богатая сервировка; шум, смех, чоканье.
Молодой помещик. Господа, тише, потише, пожалуйста! Михаил Федотыч просил слова.
Барыня в пенсне. Слушаем! Милый Михаил Федотыч – он хочет говорить!
Ланин(звонит по бокалу). Ти-ши-на!
Михаил Федотыч(помещик, старик; в дорогой поддевке и красной атласной рубашке). Я уж что там… какой я там оратор, изволите видеть. (Встает с бокалом). Просто… вот с Александром Петровичем мы соседи, ну… там друзья старые, и Ксеничку я помню с самого детского возраста… мамашу покойную знал – достойнейшая была женщина. Я и хочу, тово… от души пожелать ей, как новобрачной, так сказать, счастья, ну, там радостей, детей… Благослови Бог. Я говорить не мастер, но от всего сердца, ей Богу. (Подходит к ней с бокалом, обнимает, целует.) От всего сердца.
(Кричат браво, чокаются, веселая суматоха)
Ланин(хлопая Михаила Федотыча по плечу). Федотыч-то у нас… оратор. Мне, пожалуй, отвечать придется, подвел-таки. Мы тут с тобой самое старье… (тихо смеются). Самое старье.
Михаил Федотыч. Ты этак с красноречием, чтобы чувствительно. Я облом деревенский, а с тебя больше спросится.
Ланин. Я облом тоже. Мохом здесь зарос… Ну, что же, и мы пару слов. Видно, надо.
Наташа(в дальний конец стола, где хихикают подростки). Тише вы, дедушка говорит. Т-сс, дедушка, дедушка!
Ланин. Господа, благодарю, во-первых, Михаила Федотыча – и от себя, да и от новобрачных, думаю. За любовь, за теплые слова. Да. Насчет их самих – милых детей моих – ну, они сегодня улетают, могу повторить, что вот он сказал. А там – (кивает улыбаясь, на конец стола, где молодежь) – там еще молодость, и по поводу всего сегодняшнего я могу, человек отживший, поднять бокал за это новое племя. Могу сказать так: "Молодость, здравствуй!" Дай Бог, господа, всем вам вступить в жизнь радостно, пронести через нее дары, отпущенные вам – чисто, светло, ясно. Ваше счастье!
Фортунатов. Браво, Александр Петрович! Браво, браво! (Подходит к нему.) Весьма счастлив, что наши взгляды в этом случае совпадают. Именно, пронести через жизнь священные дары. (Задумчиво.) Несмотря на все испытания, посылаемые судьбой.
Михаил Федотыч. С чувством сказал, старик. Кратко, но с чувством. (Чокается) Золотая голова!
Елена(Тураеву). Папа нынче философически настроен. В конце концов он прав.
Тураев. Да, я думаю.
Ланин. А теперь, господа молодежь, так как вам, наверно, надоело сидеть долго – кто желает, можете вставать, в зале танцевать вам можно, скакать, вообще делать что угодно. Разные печенья, варенья, чай вам устроят потом. И только не благодарить, нет, нет, у нас не полагается.
(Гимназисты, подростки, барышни с веселыми лицами все-таки благодарят Встает и кое-кто из взрослых. Лакеи быстро убирают со стола).
Елена. Надо бы танцы наладить им.
Барыня в пенсне. Ах, я с удовольствием! Для молодежи я с удовольствием.
Ланин. Ну, Наташкин, а ты? Ты не маленькая? Пошла, поплясала б?
Наташа. А? Танцевать? Нет, не хочется, дедушка. (Пожимается.) Мне нездоровится как-то.
Ланин. Вот какая плохая стала коза! Это нашему брату, ветер-рану (хлопает по плечу Михаила Федотыч а), простительно. А вам рано. (К нему же). Да, брат, слаб становлюсь. И сегодня: и радость, волнение, а как-то устал. Должно на покой пора.
Михаил Федотыч. Что ж, золотая голова: кому плясать, а кому – отдохнуть. И мы поплясали. Ну, да авось поскрипим еще. (Чокается). Ваше дражайшее.
Ланин. Я б не прочь поскрипеть. Посмотреть на детишек, вот Ксеньюшка может внука привезет через год, два. (Целует ей руку.) А все-таки жаль мне тебя отпускать… и рад за тебя, и жаль.
Ксения. Ничего, папочка, мы приедем.
Ланин. А уж нынче непременно? В путь?
Евгений. Все налажено, Александр Петрович. (Вынимает часы). И времени-то мало… Как раз к поезду опоздаем. Ксения, взгляни, все ль уложено? С полчаса нам и быть тут.
Ланин. Ишь, ишь, как торопится. Всюду б не опоздать.
Евгений. Александр Петрович, жизнь раз дана!
Ксения(мужу). Тебе тоже надо… Ты тут не засиживайся… (Уходит.)
Михаил Федотыч. За границу, батюшка? Хе-хе, вуаяж де носе? Я сам однажды был, и тоже, как с Анной Степановной повенчались. Город Венеция… там разные лодочки, водишка… Чудной народ… но хорошо.
(В зале раздается музыка Слышно, как кричит распорядитель, начинаются танцы) Ланин. Бал начали! Что, посмотрим, старина?
Михаил Федотыч. (Под руку с Паниным идут к двери. Евгений уходит.) Скажи, пожалуйста! И Сережа мой, туда же!
(На террасе остались Елена, Тураев, Николай Николаевич, Фортунатов и Марья Александровна)
Марья Александровна. А куда же делся Коля? Почему он не танцует? Где бедный анар-рхист?
Елена. Вы не знаете? Будто!
Марья Александровна. Говорят, удрал. Это правда?
Елена. Извини, Николай… но мне Колю все-таки жаль. Во-первых, он не прав, второе – молод. Да, он сбежал к соседям. Там у него есть друг, тоже молодой романтик.
Николай Николаевич. Вы потакаете ему, женщины. Это не романтизм, а истеризм.
Фортунатов. Коля просто влюблен в мою жену, как и многие. (Марья Александровна хохочет.) Чего ты смеешься? Смешного ничего нет. Сегодня за столом говорили о любви хорошо, но кратко. Не выяснили нам ее природы, и не указали, какой огромный оркестр любви есть жизнь.
Марья Александровна. Конечно, тебя не хватало, чтобы все разъяснить, доказать, определить в кратких чертах.
Фортунатов. Ладно, смейтесь. Я вижу над своей головой вечные звезды, мое сердце горит от любви… (останавливается и говорит спокойно и грустно) безнадежной, – да, прошу не доказывать мне обратного. И я хочу сказать еще один панегирик этой любви. Платон, Данте! Великие души, обитающие на тех звездах, впервые говорившие о божественной любви – взгляните на нас! вот тут мы все, так сказать, в этой усадьбе Ланиных, захвачены силой любовного тока, который крутит нас, сплетает, расплетает, и одним дает счастье, другим – горе: мы отсюда подымаем к вам взгляд, как к чистым высотам, остающимся всегда в покое. Венера – дух той Венеры, быть может, что стоит в этом саду, играет нами как щепками кораблей в водовороте.
Николай Николаевич. Диодор Алексеич, не заноситесь! – Слишком возвышенно.
Фортунатов. Нет, я прав. Все мы переживаем драмы, а если молчим, это ничего не значит. Я продолжаю: играет Венера не одними нами, а всей жизнью, всем миром, ибо его основа – любовь. Но и мы возносим хвалу этой вечной и святой стихии. Мы должны лишь очистить ее, принимать в том светлом сиянии, как виднелась она вам, великие учители.
Тураев. Почему вы смеетесь, Марья Александровна?
Марья Александровна(взволнованно). Я не смеюсь. (Хлопает Фортунатова по плечу.) Бедный рыцарь Кихада!
Фортунатов. Тот безумец был великим, ты забываешь!
Марья Александровна. А под носом тоже ничего не видел.
(Входит Наташа)
Наташа. Господа, сейчас уезжает Ксения.
Марья Александровна. Ксения уезжает?
Фортунатов(не обращая внимания, жене). Позволь, почему ты думаешь, что я не замечаю?
(Входит Ксения, Евгений. Они в дорожных костюмах, несколько взволнованы)
Ксения. Вот я и уезжаю… из отчего дома. С папой не могу тут прощаться, пожалуй, расплачусь. (Целует Елену.)
Елена. Милая – прощай! (Обнимает ее.) Мне с тобой тяжело расставаться именно теперь… Точно ты ангел тишины, мира. Ты от нас уйдешь, жутко станет. (Стоят обнявшись.)
Тураев(Евгению). В Мантуе остановитесь, хоть на день. Не будете жалеть.
Евгений. Постараюсь, непременно. (Оборачивается.) Ксения!
Ксения. Сейчас. (Крестит Елену.) Время для вас тяжелое, я же вижу. Будьте счастливы, все здесь счастливы. Наташа, дорогой ты мой! (Обнимает сквозь слезы.) Я б еще была радостней, если бы у вас тут… ну, дай Бог, дай Бог.
Лакей(в дверях). Барыня, Александр Петрович вас ждут-с, и лошадки поданы.
Ксения. Я буду тебе писать. (Громко.) Иду, иду. (Прощается с присутствующими, выходит с Евгением.)
Николай Николаевич. Проводы, бал, все блестяще.
(Выходит с Марьей Александровной. За ними остальные, кроме Наташи, Фортунатова)
Фортунатов. Да, да, все блестяще. (Наташе). А вы не провожаете тетку?
Наташа. Нет.
(В зале музыка смолкает, слышны крики: "Прощайте, Ксения Александровна! Всего лучшего" и т. д Некоторая суматоха)
Фортунатов. Мне тоже, должен сознаться, не хочется. Ну, да я другое дело. Но вот вы… Я смотрю на вас, Наталья Михайловна и, как дедушка ваш, не могу не удивляться, что вот вы, совсем еще молодая девушка, полуребенок, так прочно впали в меланхолию.
Наташа. А! В меланхолию. (Помолчав.) А какая была по-вашему эта Pelagie, помните, дедушка рассказывал?
Фортунатов. Вот – и снова ваша мысль обратилась к образу, который должен вызывать печаль. Между тем, вы имеете столько данных для прекрасной и богатой жизни.
(Слышны колокольчики, шум уезжающего экипажа)
Наташа. Вы мало видите вокруг себя.
Фортунатов. Позвольте, то же самое сказала мне сейчас жена, и я по-прежнему ничего не понимаю. Я вижу, что вы из веселой жизнерадостной девушки, какой я помню вас в первые дни моего приезда, стали мрачной; что на меня все как-то странно смотрят, в особенности после этой… неуместной, быть может, шутки Николая Николаевича, и истории с Колей.
Наташа. Ну… хотите, я вам прямо все скажу?
Фортунатов. Конечно, хочу, конечно.
Наташа. Мужем Марьи Александровны будете не вы, а Николай Николаевич. (Отходит. Фортунатов молчит.) Что бы вы сделали, если б убедились в этом?
Фортунатов. Я… я… все так странно, я просто удивлен. (Волнуясь.) Вы мне говорите такие вещи!
(Наташа отходит в дальний угол террасы и садится в лонгшез)
Наташа. Такие вещи, вещи. (Резко.) Если б я была мужчиной, я б убила соперника.
(Из дома выбегает группа подростков и молодежи.)
Девочка лет четырнадцати. Ух, жарко! Наташа, что ж ты не вышла к Ксении Александровне?
Кадет. Господа, одну минуту, не разбегайтесь!
Гимназист. Соня, вы со мной? Визави Павлик и Дебольская.
Соня. Нет, я ему обещала. (Дает руку кадету.)
Гимназист. Это предательство, Соня, вы согласились.
Второй кадет(подлетает к Наташе). Смею вас просить?
Наташа. Кадриль? Нет, устала.
Кадет. У нас и взрослые танцуют – Марья Александровна.
Наташа. Не могу. Просто, не могу сейчас.
(Кадет кланяется. Входит Елена с Тураевым)
Елена. Ну, вот бал в полном ходу. Хорошо, хоть эти веселятся. Дедушка бедный расстроился, ушел к себе.
(Распорядитель в зале кричит: "Messieurs, engagez vos dames".)
Кадет. Ну видите, я же говорил, пора… Соня, вашу руку.
Гимназист. Ах ты Боже мой, у меня до сих пор нет дамы.
(С шумом убегает)
Тураев. Бог мой, как все выросли! Все дети соседей, земцев наших, давно ли ходили под столом, а теперь туда же… (Вздыхает.) Того и гляди тоже начнут ревновать, ссориться.
Елена. Это мы с вами стареем, Петр Андреич, оттого нам и кажется, что время идет быстро.
Тураев. Конечно, стареем, конечно. Но над нами жизнь еще так же сильна, как и над ними.
Елена. Как еще сильна! (Подходит к перилам.) Вот Диодор Алексеич говорил о звездах, о любви. (Кладет голову на перила. Фортунатову.) Понимаете ли вы, как вы хорошо сказали? Понимаете ли вы себя, – знаете ли вы, кто вы?
Фортунатов. Ну, как это сказать. Фортунатов, Диодор Алексеич.
Елена. Нет. Вы милый, чудесный поэт, ученый фантазер. Кто в наше время увлекается звездами, Данте, любовью? Вы не понимаете сами, не чувствуете своего духа… потому что вы скромны.
(Фортунатов молчит. Тураев медленно спускается с лестницы в сад)
Елена. Да, я говорю правду, это же так, я знаю (Тураеву). Вы куда уходите? Почему? Я веду себя неприлично? Вы меня не одобряете, Петр Андреич?
Тураев(сдержанно). Нет, я никого не порицаю. Я… спускаюсь. Ночью в цветнике особенно благоухают левкои.
(Сходит еще несколько шагов. Дойдя до последней ступеньки останавливается и стоит некоторое время молча)
Елена. "Укрыть покровом темной нощи… темной нощи". (Быстро входит Марья Александровна)
Марья Александровна. Да, довольно. (Подходит к мужу, энергически хлопает его по плечу.) Довольно, мой друг. Не сердись на меня.
Фортунатов. За что мне сердиться?
Марья Александровна. Ты можешь на меня иметь сердце, я была плохой женой. Ты заслуживаешь лучшего. Тебя должна любить тихая Гретхен, и вы с ней будете вздыхать.
Фортунатов. Но к чему ты все это говоришь?
Марья Александровна. К тому, что я отсюда уезжаю.
Фортунатов. Куда? Да почему ты уезжаешь, Машенька?
Марья Александровна(делает неопределенный жест рукой). Так, вообще. Я не одна еду.
(Николая Николаевич тоже уходит. Наташа вскакивает с лонгшеза и сбегает в сад.)
Марья Александровна. Я своей жизни никому не отдам. Я проживу ее сама – как найду нужным, и чтоб умирая могла сказать: "Кончено. Все знаю". (Мужу, мягче.) Ты – первое поприще мое. Я вышла замуж девчонкой, и во мне силы спали долго, долго. Ты мил, но ты мягок, слаб. Ты не герой…
Фортунатов(тихо). Да… не герой…
Марья Александровна(возбужденно). Слышишь? Слышишь вальс? И Ксения, и Евгений – все туда, к солнцу. Я тоже хочу танцевать. Мы должны танцевать сейчас.
(Убегает. Музыка сильней, кружащиеся вихрем силуэты в окнах.)
Фортунатов(медленно подходит к Елене). Я не Кихада, я смешной муж, профессор, чудак, которого едва терпят. (Улыбаясь кротко.) Вот они, туманно-обольстительные предчувствия, с которыми я сюда ехал. А вышло, Елена Александровна, что моя жизнь кончилась здесь, в усадьбе Ланиных.
Елена. И моя.
Фортунатов. Почему же ваша?
Елена(берет его за руки и смотрит в глаза). Потому что… Все эти месяцы я терзалась и была счастлива, что вы тут – прекрасный, прекрасный… Ну, ладно, я заболталась. Но я именно хочу сказать…
Лакей(в дверях). Елена Александровна, чай подан на том балконе-с.
Елена. Хорошо, иду. (Быстро уходит.) (Фортунатов сидит молча, потом встает и медленно спускается в сад) Фортунатов. Елена Александровна любит… Как все странно. (Навстречу из сада медленно приближается Тураев под руку с. Паниным.)
Ланин. Да, милый ты мой, все меняется, все. (Фортунатову). Что, профессор, и вы устать изволили? (Садится на скамейку у подножия террасы.) Тоже свежего воздуху захотели? Нынче шумный был день, ах, какой шумный. Церковь, венчание, все эти образа, пение, утомляют…
Тураев. После этого отдыхаешь сейчас. Взгляните, роса, сеном пахнет, звезды.
Ланин. Я вас понимаю, да, да, дорогой. Лучше неба ничего нет на свете. Звезды столь прекрасная вещь, что легенды о том, будто там живут души умерших, не кажутся мне бессмысленными.
Фортунатов. Эти легенды вечны.
Ланин. Старческий мистицизм.
Тураев. Диодор Алексеич хорошо говорил нынче о вечном круговращении жизни и любви.
Ланин. Жаль, я не слышал. (Помолчав.) А теперь Ксеньюшка наша далеко. Пожалуй, к станции подъезжают. Вот она и жизнь-с!
(За сценой, направо от дома, отдаленный шум. На террасе показывается Елена.)
Елена. (Взволнованно, глухим голосом.) Петр Андреич!
Тураев. Я здесь.
Елена. На минуту.
(Тураев встает и быстро всходит наверх.)
Ланин. Что это Елена – встревожена?
Фортунатов. Но вообще Елена Александровна сегодня очень нервна.
(Тураев и Елена шепчутся, потом из дому выбегает лакей, что-то говорит им)
Елена(вскрикивает). Наташа?
(Оба быстро выходят)