Ланин. Что такое? Она сказала – Наташа?
Фортунатов. Да, как будто. (Встает и торопливо подымается.) Вы не беспокойтесь, Александр Петрович, я сейчас узнаю и скажу вам. Может быть, легкое нездоровье…
Ланин. Нет, уж нет, я сам. Нет, уж я не могу. (Старается поспеть за ним, но ноги плохо слушаются.) Старость, старость. Господи, что такое, отчего Елена так закричала?
(На террасе на него налетает молодежь)
Распорядитель(в дверях). Господа, в эти двери выход, да там растворите, захватывать весь балкон и обратно в зал. (Ланин пробирается с трудом к двери в кабинет). Анна Ефимовна, галоп пожалуйста! (Хлопает в ладоши). En avant, en avant! (Мчится в голове змееобразной цепи молодежи, которая хохоча, сваливая по дороге стулья, облетает вокруг стола и вносится в другую дверь залы.)
Михаил Федотыч(в дверях). Затолкают, прошу покорно. Затолкают живьем, как на Ходынке.
Барышня. Михаил Федотыч, берегитесь!
Кадет(с хохотом). Дорогу, дорогу!
Михаил Федотыч. Ишь разгулялись! Да не я ль вас собью? (Смеясь, загораживает собою вход, на него наскакивают, хохот, образуется давка, из которой он со смехом выбирается на балкон.) Где же Петрович? (Прикладывает руки к губам рупором, кричит.) Алек-сандр Петрович!!
(Из сада выбегает Николай Николаевич)
Николай Николаевич. Не кричите! Фу, ты, Боже мой! Сумасшедшая девочка.
Михаил Федотыч. Что такое? Милый мой?
Николай Николаевич. Наташа в пруд бросилась, вот вам и милый.
Михаил Федотыч. Да не может быть!
Николай Николаевич. Мы с Марьей Александровной гуляли… ну, я же и вытащил. Хорошо еще – скоро захватили.
Михаил Федотыч. Милый мой, что ж такое? (Хватая его за руку.) Да жива ль, жива?
Николай Николаевич. Ну, теперь там тьма народу… Да. Жива. Опоздай я на минуту… (Резко машет рукой.) Чуть сам не пропал с ней. А уж как плаваю. Фу, ты, Боже мой! Коньяк-то есть ли? Не могу. Напьюсь нынче. Да, жива. Пульс, ну… все как следует. (Из залы крики: "Анна Ефимовна, шестую! grand rond!".) И эти идиоты орут.
(Оба быстро и взволнованно уходят. Из зала снова вылетает молодежь, затопляет собой террасу, музыка бравурней, все быстрей темп, с визгом, хохотом несется второй grand rond, опрокидывая стулья, обрываясь местами Из сада бежит Фортунатов)
Фортунатов. Тише, господа, перестаньте, пожалуйста! Остановите музыку.
(Рояль заливается, цепь мчится быстрей)
IV
Зала с огромными окнами и дверью на балкон. Все растворено. Далекий вид за реку, в поля. День опаловый, слегка накрапывает дождь, но по временам выглянет солнце, тогда сияют старые золотые часы на подзеркальнике, светятся зеркала под тонким слоем пыли. Тихое благоухание лета.
(Тураев сидит в креслах, перед ним ходит Николай Николаевич, заложив руки за спину)
Николай Николаевич. В сущности, надо уезжать. Понимаю. Смущает болезнь Александра Петровича – а у нас и вещи уложены.
Тураев. Разумеется, ему будет это тяжело. Но и атмосфера здесь у нас нелегкая. Вы забываете, что Наташа едва оправилась. Фортунатов тоже Бог знает на что похож, хоть и крепится. Да и Елене Александровне было бы легче, я думаю.
Николай Николаевич. Вы говорите: у нас, у нас. (Улыбается.)
Тураев(смущенно). Да, я не имею права этого говорить, вы так точны и пунктуальны… (Встает.) Конечно, я в этой усадьбе чужой человек, но… да вы понимаете, я так часто здесь бываю… ну да, так тут много моего, я забросил земство, дела по имению…
Николай Николаевич(останавливаясь перед ним). Не надо говорить. Я же знаю. Пунктуален, точен. Я был педантом, Петр Андреич, а теперь я другой человек. Я когда-то любил Елену.
Тураев(морщится). Ах, не говорите. Этого вы не можете понять.
Николай Николаевич. Ну, конечно, не могу. Я теперь не могу понять, потому что принадлежу другой. (Резко.) А-а, свернет она мне шею, но и я… Я человек горячий. Тоже за себя постою.
Тураев. А по-моему, это счастье.
Николай Николаевич. Какое там счастье?
Тураев. Если женщина, которую любишь, свернет тебе шею.
Николай Николаевич. Разумеется! Вы мечтательный член училищного совета. (Подумав.) А может, вы и правы.
Тураев. Прав, конечно. Возвращаясь же к нашему разговору – я бы все-таки уехал на вашем месте.
Николай Николаевич. Марья Александровна то же говорит. А как уехать?
Тураев. Просто… бежать. Александру Петровичу скажем, что вы уехали в гости, потом что-нибудь придумать, что вас экстренно вызвали… и не говоря всего… кончить. Николай Николаевич. Да. Так.
Тураев. Велите запрячь пару в тележку, два чемодана… Марья Александровна может вас встретить за парком – и конец. Никаких прощаний не нужно. Оставьте письма, кому захотите.
Николай Николаевич(решительно). Верно. Вы способны дать хороший совет.
Тураев(с улыбкой). Да, только не по отношению к себе.
Николай Николаевич. Решаться, что ли? (Вынимает часы.) Сегодня в семь к поезду – и все сразу – конец. (Звонит.) Ладно, едем. Только никому, пожалуйста. Наташе, мужу – никому. Особенно Наташе. (Входит лакей.) К семи мне пару в тележку. Не запаздывать, прошу покорно.
(Лакей кланяется и уходит)
Тураев. Я Наташе не скажу, конечно. Но по-моему, это не подействовало бы так, как вы думаете. Она имеет вид много пережившего человека, перемучившегося.
Николай Николаевич. Мне жаль ее. Хорошая девушка. Почему-то меня полюбила… глупо! А Александр Петрович не встанет. Жаль старика, да что делать.
(Входит Елена Она видимо расстроена Садится на диван)
Елена. Папа заснул сейчас. А тут эта молодежь во флигеле… Положим, они приехали на два, на три дня и скоро уезжают… но уж у нас все так невесело… Этот… в воскресенье… доктор хоть и говорит, что при покое опасности мало, а я как-то смущаюсь.
Тураев. Как вы устали, Елена Александровна!
Елена. Да, еще, Николай: здесь Коля, ты знаешь, он нынче вернулся, и теперь они с Наташей отбывают обязанности гостеприимства. Но Коля просил поговорить с тобой. Он просит у тебя прощения. Николай, кончи это жалкое дело.
Николай Николаевич. Можно. Это все пустяки.
Елена. Да? Отлично. Петр Андреич, позовите его, он тут рядом, в комнате. Я на всякий случай взяла его с собой. (Тураев подходит к двери и зовет: "Коля". Коля входит.)
Тураев. Вот и он.
Елена(слабо). Ну, миритесь.
Тураев. Может быть, нам уйти?
Коля. Не надо. (Приближается к Николаю Николаевичу.) Николай Николаевич, я сделал гадость. Меня мучает это. Я прошу у вас прощения.
Николай Николаевич. Вздор. Вашу руку. (Жмет ее.) Вот и все. Драться-то, вообще говоря, не стоит, ну, что поделаешь. Я сам раз дал по физиономии. Да и тут, в этой усадьбе такая путаница, что никто ничего не разберет.
Коля(мрачно). Просто я был подлец. Человеческая личность священна. Я оскорбил ее, пошел против своих же принципов. Это гнусно.
Николай Николаевич. Забудьте.
Коля. Нет, всего не забудешь! (Елене.) Тетя Елена, отчего все так странно выходит? Ты меня помирила с Николай Николаичем, а в сущности лучше бы было, если б я вызвал его тогда на дуэль, и он убил бы меня.
Елена. Вот и ты, Коля, думаешь все, Бог знает, о чем.
Коля. Наташа храбрая. Она как мужчина сделала.
Тураев. Но позвольте, почему же все должны лишать себя жизни, убивать, топиться? Я никак не пойму.
Коля. У кого в глазах видна смерть, должен встретить ее смело.
Тураев. Но если так рассуждать, то придется чуть не всем нам…
Коля. Что ж, дерзайте. Неужели покориться слепой жизни?
Тураев. Не то, чтобы покориться, – но принять страдания жизни… любви.
Елена. В людях очень молодых, Тураев, чувства бурней, непосредственней наших. Вы не докажете им, что на человека возложено некое бремя, может быть, не от мира сего. Страсти зовут их в бой.
Тураев(горячее). Да, но мы – мы, быть может, не менее их страдаем – и должны же мы все-таки сказать им нашу правду о жизни.
Елена(наигрывает). Да, конечно. Только они будут поступать по-своему.
Николай Николаевич. Что касается меня, я больше согласен с Колей, чем с вами.
Елена. Разумеется.
Тураев. Нет, вы не правы. Жизнь есть жизнь – борьба за свет, культуру, правду. Не себе одному принадлежит человек. Потому и в горе… надо, чтоб он был выше себя, выше счастья.
Коля. Может быть. Не хочу сейчас спорить. Николай Николаич, пойдемте, помогите мне занимать этих гостей моих, если правду на меня не сердитесь. Сыграем, что ли, в теннис.
Николай Николаевич. Идем. Пусть они философствуют.
Елена. Только подальше от дома, ради Бога. Все же помните: папа болен. (Вздыхает.) И по моему – серьезно.
(Коля с Николаем Николаевичем выходят, Елена по-прежнему наигрывает на рояле. Некоторое время молчание)
Елена. Как расцвел мой муж! Вот она, любовь. Он посредственность, самый средний человек из средних, а глядите: он теперь другой.
Тураев. Да. Они едут сегодня. По моему совету. Чуть ли не тайком, в тележке, чтобы не расстраивать никого, Александра Петровича не беспокоить.
Елена. Так. Это хорошо.
Тураев. Они едут, мы остаемся. (Встает, подходит к ней.) Елена Александровна!
Елена. Да.
Тураев. Можно вам сказать одну вещь?
Елена. Говорите, друг мой.
Тураев. Ну… ответьте мне. Но только так уж… по совести. Вы знаете, что я вас люблю?
Елена(закрывает рояль, опускается лбом к его крышке). Знаю. (Протягивает ему руку.) Милый мой, милый мой. Мне нечего вам сказать.
Тураев. Я, ведь, знаю, вы любите другого. Но вы так прекрасны! Я не могу вам не сказать этого. Мне как-то жутко с вами, я все больше молчу, или если говорю, то пустое. Это потому, что если буду говорить вот так, как сейчас, то не выдержишь, ведь.
Елена(сквозь слезы). Боже мой, Боже мой!
Тураев. (целует ей руку.) Светлая моя заря, чистая заря.
Елена(чуть-чуть улыбается). Ах, Тураев, разве теперь говорят так? вы отживающий тип…
Тураев. Пусть отживающий. Я так чувствую.
(Входит лакей с почтой.)
Лакей. Газеты-с, повестка и заказное.
Елена. Сюда давайте. (Берет письмо.) А, Энгадин. От наших. (Читает про себя.)
Тураев. Может быть, в вашей усадьбе, где есть масонские книги, Венера восемнадцатого века, бюст Вольтера – все пережиток. И лакей этот пережиток. Ну, и я тоже.
Елена(оживленно). Слушайте! Это письмо от Ксении. (Читает вслух.) "Дорогая Елена, я немного безумная, так я счастлива. Третьего дня мы встречали утро в горах, у снеговых вершин. Было розово, прозрачно, и так тихо, что казалось, будто весь мир внизу, видимый так беспредельно далеко, отошел от нас совсем. И когда я вспомнила всех вас, мне вдруг стало так больно за вас, и так стыдно за свое счастье. Потом мы вернулись, и дома я читала Евангелие. Я думала о жизни, о счастье, и неожиданно мне стало казаться, что стыдиться счастья нечего. Не так же ли оно священно, Елена, как и горе? Ах, я хотела бы видеть сейчас тебя, говорить с тобой: может быть, то, что я написала, неправда, и я стараюсь просто оправдаться?" (Елена опускает письмо.) Нет, оправдываться не в чем. Ну, конечно, она права: "Счастье священно так же, как и горе".
Тураев. Помните день, когда она пришла из полей с золотистым отблеском в лице, и Наташа назвала ее "золотой королевой". Это был день их обручения.
Елена. Вот оно счастье и есть! (Встает, прохаживается.) Рядом с ними – с вами, со мной, жизнь выращивает нежные цветы и на них изливает всю силу радости. Вы думаете, Тураев, я завидую? (горячо). Нет, я клянусь вам: нет. Наоборот, меня радует это… очень, очень. Значит, говорю я себе: не оскудела еще рука дающего. (Останавливается у двери; удивленно.) Боже мой, папа? (Из другой комнаты голос: "Ну да, да, что ж удивительного". Входит Ланин, очень медленно, опираясь на палку и на плечо Наташи.)
Ланин. (Он сильно изменился, осунулся и ослаб.) Вот и пришел, старик плантатор. Медики говорят: двигаться нельзя, а я взял и вышел. Скучно мне лежать, Елена. Я б хотел пройтись по дому, и даже, и даже… (Начинает волноваться.) Где моя шляпа соломенная, Елена?
Елена. Шляпу я найду, да куда ты хочешь, скажи пожалуйста?
Ланин. Заснул сейчас немного, и во сне видел Наденьку. Так вот я хотел бы да…
Елена. Папа, милый, вам нельзя же.
Ланин. Знаю, знаю. И все-таки… ну, пойду. Не говори мне пустого.
Елена. Да тогда вас можно в кресле докатить.
Ланин. Не хочу. Я не грудной младенец… в колясочке.
Тураев. Александр Петрович, ведь, сейчас и дождик начался. Перестанет, тогда пойдем, я берусь вас провести.
Ланин. Дождик. Это неприятно. Да вы все хитрые, я понимаю. Вот Наташенька бы меня и без дождика провела. Хорошо, переждем. Так обещаешь меня доставить, Андреич?
Тураев. Непременно.
Ланин. Так, так. (Берет газету.) А-а, почта. Новенького нет ли?
Елена. Папа, письмо от Ксении, из Швейцарии.
Ланин(сразу проясняется). Да ну! Это мне приятно. И хорошее письмо?
Елена. Очень, папа. Она страшно, страшно счастлива.
Ланин. Вот уж это хорошо. Слава Богу. Рад за Ксюшеньку. И вернутся скоро?
Елена. Этого не пишет. Ведь, они предполагали на полгода.
Ланин. А ты ей напиши, чтобы точно ответила. (Вздыхает.) Вот это вот хорошо, что она счастлива. (Еще тише.) Этому, Елена, я весьма рад, скажу прямо. (Пауза.) Я теперь стал что-то подолгу задумываться: сижу, и думаю… точно вперед заглядываю. И все так выходит, что тебе, Елена, и Наташеньке… да, вы хорошие очень дети… только вам как-то выходит хуже, а Ксении получше. Может, это я из ума уже выживаю, но так мне мерещится. Потом еще эта барыня… Марья Александровна – тоже огневая. Эта сокрушит многих.
Елена. Ах, папа, вы меньше думайте! Вам надо лежать тихо, и смотреть, как солнце светит, как цветы растут.
Ланин. Я и делаю так, милый друг. Я стараюсь. Мне вот Наташенька – радость, я бы ей что-нибудь помогал учиться… Ну, там какие-нибудь переводы, по истории… Жалею, что нет детей совсем малых… мне это все доставляет большую радость. (Тураеву.) Вот бы вас женить, что ли, Андреич, вы бы со своими детишками тут около меня толкались.
Тураев. Я стар, Александр Петрович.
Ланин. Ну да, да, стар, рассказывайте!
Елена. Слушай, папа, а тебе не мешают гости? Молодежь приезжая? Они так шумят, я просто не могу их унять.
Ланин. Племя молодое, незнакомое? Нет, нисколько. Пусть погалдят. В мое время играли в petits jeux, теперь разные футболы. Что ж, если им нравится, пусть и футболы.
Елена. Они нынче чуть не с утра беснуются. (Подходит к балконной двери.) Вот теперь все сюда валят. (На балконе шум, видны гимназисты, кадет, барышни.) Тише, тише, здесь дедушка, нельзя шуметь.
Ланин. Елена, пусти их, пусти. Я чувствую себя недурно.
Кадет(в окно). Здравствуйте, Александр Петрович, как ваше здоровье?
Ланин. Здравствуй, воевода. Ну, идите сюда! Елена (в дверях). Только, пожалуйста, тише, очень вас прошу.
(Вваливается вся компания, с ними Коля, Николай Николаевич, Марья Александровна. Голоса: "Здравствуйте, дедушка, да вы совсем здоровы! А говорят, вы больны. Мы-то беспокоились".)
Ланин. Племя молодое, незнакомое. Ну, как футбол?
Кадет(указывая на гимназиста). Он в голкиперы не годится, продули, конечно!
Гимназист. И совсем я ни при чем. Надо лучше бить. А беки такие возможны? Посмотрели бы у англичан.
(Отходят, споря.)
Ланин. Елена, сыграй им, пусть бы потанцевали.
Девочка. Господа, вальс, дедушка разрешает. Вальс!
Елена. Хорошо, пускай. Я буду играть негромко, и вас тоже прошу: ради Бога, не очень свирепствуйте.
Ланин. Ну, чего там! Марья Александровна, и вы, прошу покорно.
Марья Александровна. Если позволите, я с удовольствием. (Тише.) Только мне б как раз темп побыстрей.
Ланин. Я вас знаю! А вы повинуйтесь.
Гимназист. Вальс, вальс! (Подлетает к барышне.)
(Елена играет, пары вступают в танец. Ланин постукивает в такт ногой.)
Ланин. Браво, браво, браво! Господин кадет, покойнее. Козлуете, батюшка. Коля, ты чего ж?
Наташа. Коля, я тебя приглашаю на тур.
Коля(улыбается печально). Что ж, идем. Танцы глупость… конечно, если хочешь…
(Танцуют некоторое время)
Ланин. А по-моему танцы отличная вещь. Как-никак, много красоты.