- Это не злой дух, - сказал Пларгун. - Это медвежий выродок - шатун, которого приняли за злого духа. Никакого духа нет. Все это выдумка самих людей. Такквонгун. Выдумали себе злого духа и кормят его много лет вместо того, чтобы хорошенько влепить в него пулю. Темные люди эти Такквонгун. - Пларгун почувствовал, что говорит раздраженно, но не мог сладить с собой. - Посмотри на этого владыку тайги. У него передняя левая лапа кривая. Человек перебил ее, и она срослась криво. Покалеченный, он не мог догнать оленей. Вот и явился к своему мучителю человеку, объел его, да от души поиздевался над ним.
Старик слушал в молчании. Сейчас Пларгун ему не нравился. Старик с укоризной посмотрел на дерзкого молодого человека.
- Нет никакого злого духа! Нет вообще никаких духов! - почти кричал Пларгун, тяжело дыша.
- А чем объяснить твою неудачу? - медленно, отчеканивая каждое слово, сказал старик, пронзительно глядя в глаза Пларгуну. - Нехану осталось совсем немного до плана. Я, худо ли, хорошо ли, взял восемь соболей. А ты - всего два. Так чем же объяснить твою неудачу? А время - идет!
- Просто я никчемный охотник! - сказал наконец Пларгун. В его охрипшем голосе была подавленность.
- Врешь! - Старик сейчас очень напоминал пригнувшуюся для прыжка старую облезлую росомаху. - Врешь! Я видел, капканы твои поставлены правильно. А соболь обходит их на расстоянии десяти - пятнадцати прыжков. Вот теперь и подумай!
Потом быстро отошел, повернулся в сторону деревьев, согнулся.
До Пларгуна донеслось всего несколько слов. Старик молил Пал-Ызнга простить молодого человека, несмышленого в таежных делах, в обычаях предков, и его, старого человека, вышедшего из ума и принявшего участие в столь непристойном разговоре…
Слабость валила с ног. Пларгун вошел в избушку, выпил из чайника целебный напиток и лег на нары. Старик в угрюмом молчании сел на чурку. Но тут же вскочил и вышел. Принес потрепанную охотничью сумку, достал мясо, нарезал большими кусками и бросил в кастрюлю с растопленным снегом. То ли от усердия, то ли еще от чего, старик сопел шумно, с присвистом. В ожидании, когда сварится мясо, он сидел на чурке в позе уснувшего филина.
"Зря все-таки я обидел старика, - мучился Пларгун. - Он тут ни при чем". Но чей-то беспристрастный голос спросил: "А ты подумай хорошенько. Разве не старик своим невежеством вселял в тебя сомнения и сковывал волю? Этого тебе мало? А разве не он вместе с Неханом чуть было не отправили твою собаку в жертву духам? И этого мало? А разве не он…"
- Хватит! - заорал Пларгун, вяло переворачиваясь на другой бок.
Лучка недоуменно вскинул седую голову. Потом неторопливо снял с печи кастрюлю, заостренной палкой подцепил кусок мяса и выложил его на стол. Отлил бульон в миску. Затем снова нагнулся к своей сумке, вытащил вяленый кусок кеты, бросил Кенграю, следившему с неотступной жадностью за всеми его движениями.
Не сказав ни слова, толкнул дверь и исчез за морозным облаком, что плотными клубами вкатилось в натопленную избушку. Через минуту послышался скрип утоптанного снега - звуки лыж.
"Ушел", - с тревогой подумал Пларгун.
К вечеру недомогание несколько прошло, и Пларгун почувствовал себя лучше. Поужинал. Накормил Кенграя. И когда уже засыпал, услышал выстрел. Он, казалось, раздался над ухом.
Кенграй вскочил, его уши заострились, заходили в разные стороны, ловя звуки.
Раздался скрип снега, кто-то быстро подходил. Открылась дверь, в темную избушку ворвались клубы морозного воздуха, закрыли проем в двери, оставив узкую щель наверху, через которую виднелись освещенные луной ветви.
- Вставай! Иди со мной! - голос старика прерывался от одышки. Старик загремел чайником и снова исчез в густых клубах морозного облака.
Пларгун накинул доху, надел шапку и, выйдя следом, замер.
Шагах в двадцати от избушки, запрокинув точеную голову с великолепными пышными рогами, судорожно бился дикий олень.
Уже потом, в избушке, после того как добычу освежевали, старик объяснил: зная, что в глубокий снег олени не любят делать переходы, он пошел по следу девушки, которая рассказала, что в четверти дня ходьбы отсюда пасется стадо оленей. Глубокий снег тяжело преодолевать тонконогому оленю. Поэтому его нетрудно нагнать на лыжах. И старик отбил хора и пригнал его к избушке, как домашнюю скотину…
Старик выхватил нож, пригнулся и точным движением вскрыл вену на шее оленя. Кровь хлесткой струей ударила в подставленный чайник.
- Пей! - приказал старик.
Пларгун упал на колени, подрезал струю сложенными лодочкой ладонями и припал иссохшими губами к горячей крови.
Он пил долго и жадно: истощенный организм, замученный цингой, требовал немедленной помощи…
Держался некрепкий мороз, к которому легко притерпеться. Если находишься в движении, даже становится жарко, хотя на тебе только ватная телогрейка.
Ловушки давно ждут хозяина. А за эти дни Пларгун заметно окреп.
Оба охотника ушли вместе по лыжне Пларгуна. У хребта с вершиной-гольцом старик сойдет на свою лыжню.
Когда стали на лыжи, Лучка кивнул на медвежью тушу.
- Что ты будешь делать с ним?
- Да ничего. Оставлю мышам.
- Будет корм - будут мыши. Будут мыши - будут соболи, - сказал старик.
Охотники двигались легко - впереди Пларгун, за ним - старик.
Накатанная лыжня сверкала под сильным солнцем, вела по распадкам и по взгоркам.
Пларгун обратил внимание на то, что сучья и колоды, ранее спрятанные под толстым слоем снега, теперь чернеют тут и там, будто кто сдул с них снег.
Следы соболей испещрили тайгу вдоль и поперек. Вся лесная живность воспользовалась затишьем, спешила пополнить свои запасы. Мыши и те вышли из-под снега и прострочили сугробы мелкими убористыми стежками.
У первой ставки охотники остановились изумленные: капкан черным крестом выделялся на снегу. Лучка досадливо покачал головой: кто же так маскирует капкан - он весь на виду.
- Просто-напросто снег испарился сверху.
- Что ты сказал? - переспросил Лучка.
- Снег, говорю, испарился сверху, над капканом.
Старик нерешительно покачал головой.
Через минуту-другую открытие заставило их задуматься. На снегу рядом с капканом и оголившейся, источенной мышами привадой будто кто-то насыпал мелкой древесной трухи. Но труха была слишком правильных размеров и странного зеленоватого цвета. Пларгун нагнулся, ногтем выковырял сперва одну крошку, потом вторую. Помял пальцами и понюхал.
Старик внимательно следил за ним.
- Что это?
Но Пларгун от обиды и ярости уже не слышал старика.
…Снег… Берлога… Куртка Нехана… Махорка в кармане… Испуганный взгляд Нехана и торопливое: "Это для жертвоприношений!" Подлец, вот как ты приносишь жертвы!
- Что это? - переспросил старик.
- Дух! Злой дух! - гневно закричал юноша.
Старик наклонился над желтыми крошками, дрожащими крючковатыми пальцами выковырял несколько штук, растер о мозоли на подушечках пальцев и поднес к носу.
Махорочные крошки нашли и у второй ловушки, и у третьей…
- Вот он, злой дух. Злой дух - человек! А не какой-нибудь там всевышний или еще кто, которого никогда и нигде не было!
Гнев придал юноше силу, он шел широким шагом. Старик едва поспевал за ним.
У стыка Округлой сопки и хребта с гольцом охотники переступили на лыжню Нехана.
Мирл лежал под сугробом с подветренной стороны наполовину занесенной снегом избушки и нежился на солнце. Нехан не имел обыкновения держать собаку в избушке - считал, что домашние запахи притупляют у собаки нюх, и даже в самые лютые бураны не впускал Мирла в дом.
Мирл услышал скрип снега, поднял толстомордую голову, повел обвисшими ушами в белесых шрамах - память о многочисленных драках с другими собаками, негромко гавкнул.
Нехан приоткрыл дверь, высунул лохматую густочерную голову: по его лыжне не спеша приближались двое.
"С чего они решили навестить меня?" - подумал он и, накинув на плечи телогрейку, вышел навстечу.
Двое подходили медленно и сурово. Даже не поздоровались. Нехан, привыкший к тому, что его почитали, сразу почувствовал что-то неладное.
Охотники молча сняли лыжи и повесили на сук корявой лиственницы, что стоит у избушки. Туда же повесили котомки и ружья.
Молча вошли в избушку, молча сели на чурбаки.
Нехан сходил в амбар за мясом и юколой. Все время, пока он возился у печи, старик и юноша не произнесли ни слова.
Нехан чувствовал: молчание похоже на предгрозовое затишье. Он еще не знал, что затеяли эти двое, и лихорадочно искал причину, побудившую их явиться к нему вместе. "Наверное, пронюхали о провизии, - подумал он. - Но когда они сумели это сделать? Пларгун ни разу не бывал у меня с тех пор, как разошлись по своим участкам. Может быть, Лучка? Но он, кроме избушки, ничего не мог видеть".
Молчание тяготило. Прервать его каким-нибудь пустяковым вопросом? Или непринужденно рассказать о чем-либо смешном? Нет, не надо. Все эти старания будут выглядеть нелепо и лишь подчеркнут возникшую между ними неприязнь. А может, спросить о делах? Ведь я все-таки начальник. И уже хотел было задать вопрос, но вовремя спохватился и промолчал. Он понял, что одно его слово станет той искрой, которой не хватает для взрыва. Нехан выставил на низкий столик нехитрую снедь, налил кипятку в кружки, поставил чайник обратно на раскаленную печь.
Он уже взял себя в руки и терпеливо ждал, когда они сядут к столу. Такой уж обычай: будет разговор приятным или окажется неприятным, а надо накормить людей с дороги.
Первым, не заставляя себя долго ждать, к столу придвинулся старик, за ним - Пларгун. Лучка сидел плотно, ссутулившись над краем стола, удобно подтянув под себя скрещенные кривые ноги. Левой рукой он выхватил дымящийся кусок оленины, прикусил редкими зубами, правую с ножом поднес под мясо и коротким резким движением отрезал кусок у самых губ. Прожевал его и с шумом проглотил.
Он быстро отрезал куски мяса, при этом сверкающее лезвие ножа энергично ходило у самого приплюснутого носа, а глаза довольно щурились, отчего казалось: на его лице вместо глаз остались только две черточки.
Пларгун жевал с угрюмым усердием, машинально глотал, совсем не чувствуя ни вкуса мяса, ни запаха чая. Он с испугом заметил, что его решительность тает по мере насыщения желудка. И поэтому опасался, как бы злость не прошла совсем. Надо быстрее закончить затянувшееся чаепитие. А старик даже не думает кончать трапезу. Вот как смачно чавкает. Как будто для того только и прошел трудный путь, чтобы сесть к столу и больше никогда не вставать из-за него.
Пларгун уже отодвинулся к стене. Старик же взял левой рукой новый, большой кусок.
"С таким аппетитом и до ста лет можно дожить", - сердито думал Пларгун.
Прошло еще много долгих минут, пока наелись и напились чаю.
Старик отодвинулся к стене, сложил дошку валиком и удобно прилег. Он дышал тяжело, сопел со сладким присвистом.
Нехан отщепил от полена щепку, разодрал ее ногтем и, причмокивая и чавкая, стал ковырять в зубах.
Все трое знали: молчание не может быть бесконечным. Где-то оно должно прерваться.
- Погода-то какая стоит, а? Курнг нам благоволит. - Нехан знал, в какую цель бить. Но старик сытно икнул, ожесточенно почесал давно не мытую голову, негромко сказал:
- Погода-то стоит хорошая. Да злой дух насыпал нам на приваду отпугивающей трухи.
Пларгун зло уставился на Нехана:
- Хватит строить из себя невинного оленя! Мы знаем все! Зачем вы это сделали?
- Что я сделал? Я ничего не делал! - растерялся Нехан. Признаться, он опасался, что Пларгун обнаружит следы его преступлений. В отношении старика Нехан не волновался нисколько - тот все объяснит кознями злых духов. А этот сопляк упорно будет доискиваться причин невезения.
Нужно было отвлечь внимание Пларгуна до снегопада, который спрячет все следы. Для этого случая Нехан приберег берлогу. Конечно, он мог один добыть медведя. Но медведь был нужен, чтобы оторвать людей от ловушек хотя бы на несколько дней! А за это время или выпадет снег, или порошей присыплет махорку. На медведя Нехан возлагал и другие надежды… Но он бросился не на того, болван.
А сейчас предательское солнце и ветер съели верхний слой снега, и крошки всплыли… Положение такое, что не отвертеться…
- Вы сделали все, чтобы меня преследовали неудачи. Вы покалечили Кенграя и лишили меня охоты по первоснежью. Вы бы, конечно, пристрелили пса, но я бы все равно нашел следы преступления, как нашел их сейчас. Вы пытались сделать все, чтобы я покинул тайгу. Вы хорошо обдумали свой грязный план. На случай, если я откажусь идти в селение, у вас было готово другое решение - взять меня измором. А потом еще стали давить на мою душу, на мое самолюбие. Знали, что, терпя неудачи, я дойду до отчаяния, и сознание собственного ничтожества выгонит меня из тайги. Вам это едва не удалось. Но не вышло! Не вышло! Вы жестоко просчитались. Это преступление - последнее!
Нехан весь как кипящая кастрюля с плотно закрытой крышкой. То он грозно распрямлял плечи, вскидывая голову, и порывался что-то сказать, то сгибался, как под непосильной тяжестью.
- Я знаю, зачем вы хотели меня изгнать. Вы хотели забрать деньги. Все деньги! Теперь ясно: это вы изгнали старика Тахуна из тайги.
- Врешь, негодяй! Клевещешь на человека. Это тебе даром не пройдет! - Нехан приподнялся было с чурбана, но, встретив решительный взгляд юноши, не выдержал. Отвернулся.
Лучка, услышав последние слова Пларгуна, в упор взглянул на Нехана. В широко раскрытых глазах старика недоумение, но уже через секунду оно сменилось гневом.
Пларгун перевел дыхание и продолжал:
- Конечно, вы бы могли поймать не только семьдесят пять, но и сто соболей. Благо, нынче урожайный год. Вы без особого труда взяли бы план со стариком. А старик вам нужен для обработки шкурок. Меня же взяли, чтобы выбить повышенный план. А потом - изгнать. А план-то остается прежний! И деньги все ваши. И слава. И вы…
- Что ты мелешь, негодяй! Клеветник! Ты ответишь за клевету! Старик Лучка свидетель…
- Да, старик Лучка свидетель. Но свидетель ваших преступлений!
Старик сидел молча, на его побледневшем лице играли тени необычных сомнений.
- А теперь открывайте лабаз и чердак!
Нехан не шевелился. Он злобно и тупо смотрел под ноги.
- Открывайте!
Нехан взорвался:
- Кто ты такой? Кто? Сопляк! Мразь!
Пларгун уже не смотрел на Нехана, будто того и не было.
- Идемте, - сказал он. И по тону было ясно, к кому он обращался.
Старик Лучка, крайне удрученный резким оборотом дела, медленно привстал, секунду покачался на отсиженных ногах, в которых легонько покалывало, и, щекоча, забегали сотни мелких мурашек.
Как и ожидал Пларгун, в лабазе нашли куль муки, пол-ящика масла, кислую капусту в стеклянных банках, сахар в мешке, консервы и чай. Но продуктов оказалось намного меньше, чем могло бы быть. Очевидно, часть продовольствия Нехан предусмотрительно снес куда-нибудь в чащу или уничтожил. Оставил ровно столько, сколько потребуется ему одному до весны.
После осмотра лабаза Пларгун хотел было подняться на чердак, но его остановил Нехан. Устрашающе сощурив глаза и отведя руку с ножом назад, он прошептал:
- Убью!
До бурана Пларгун поймал одного соболя.
Но сильный четырехдневный снегопад, который занес избушку по крышу, прервал охоту. Все эти дни и ночи охотники почти не спали. Чуть ли не через каждый час они поднимались с нар, на которых дремали, налегали плечом на дверь, отталкивали нарождающийся сугроб, выметали выход.
Старик Лучка лежал с открытыми глазами на сложенной оленьей постели, молча курил трубку. Иногда вытаскивал из-под кровати тяжелый плоский ящик с охотничьим снаряжением, долго рылся в нем, гремя металлом, наконец находил трехгранный мелкосетчатый напильник и ожесточенно садился точить ножи или пилу…
После бурана Пларгун еще раз переставил ловушки и поймал двух соболей. Один соболь темный с дымчатым подшерстком.
К этому времени дни заметно удлинились и солнце уже не спешило скатиться за стену высоких хребтов.
Пларгун заметил вскоре, что соболи перестали интересоваться привадой. Они не то чтобы специально обходили приманки, а будто потеряли нюх и, проходя рядом с привадой, не останавливались, а шли своей дорогой дальше. И еще заметил молодой охотник: соболь пошел по тайге широко и часто - приглядываясь к побежке другого соболя. Создавалось впечатление, что зверьков больше не интересовали ни мыши, ни рябчики, ни другая живность.
…Пал-нга терпеливо пережидал непогоду в своем теплом гнезде. Высокое старое дерево покачивалось и скрипело.
Пал-нга чутко прислушивался к шуму бурана и при каждом скрипе дерева вздрагивал. Обычно соболь спокойно пережидал непогоду: в гнезде тепло и запасенной пищи хватало на несколько дней. Но этот буран он пережидал в каком-то томительном нетерпении. Он даже не притронулся к мыши, которую поймал накануне ненастья и воткнул в щель рядом с дуплом.
Пал-нга еще задолго до прекращения бурана почувствовал его конец. Обычно после снегопада соболь не спешил покидать гнездо - снег рыхлый, не держит.
Но теперь, едва стих ветер и прекратился снегопад, он осторожно осмотрелся вокруг и быстро спустился по испещренной трещинами и желобками коре.
Сначала он не знал, в каком направлении идти, и минуту топтался на месте, пробуя снег. Снег мягкий, рыхлый. Пал-нга широко распустил густо опушенные жесткой остью лапки и легонько прыгнул на сугроб.
Скок. Еще скок. Ноги сами понесли к густому ельнику в сторону хребта с гольцом на вершине. Соболь скакал широко, не останавливаясь ни у валежины, ни у коряг и колод, под которые раньше он непременно бы заглянул.
Вскоре он наткнулся на след другого соболя. Прежде бы он не обратил на него внимания, но сейчас этот след всколыхнул сердце, притянул к себе.
Соболь помчался по следу. Не сделал он и сотню прыжков, как заметил: по следу, опередив его, проскакал еще один соболь. Теперь Пал-нга мчался по двойному следу. А этот след перевалил хребет и повел в сторону сопки, густо поросшей ельником…
Как только прекратился буран, старик стал на лыжи и, подгоняемый радостным предчувствием, покатил к старой ели.
Так и есть, Пал-нга покинул дупло раньше, чем снег осел. Старик прошел его торопливой побежкой и вскоре убедился в своем предположении: Пал-нга искал другую побежку. Началась долгожданная пора в длинной зимней охоте - ложный гон!
В конце зимы соболи будто теряют разум, забывают об осторожности. И пища уже не так их занимает, как прежде. Они всецело подчинены древнему и самому сильному зову - продлению рода. Самцы неустанно и с непреодолимым упорством рыщут по обширной тайге - ищут себе подружку. Чаще по следу одной самки идут два-три, а то и больше самцов. Они протаптывают тропы в самых тесных чащах и логах.
А самка всячески уходит от самцов: сейчас не время течки.