- На нашу базу работники соседних организации налетели, как вороны, когда услышали о ликвидации экспедиции, - рассказывает за ужином Рябов. - Все расхватали с дракой. Но основные грузы я передал на Угольную Никонову. Туда и мы с Таянкой и со всеми рабочими направляемся. Строительству значительно сократили ассигнования, отсюда и весь этот кордебалет с сокращениями и паническим свертыванием работ.
- Хорошо бы и Наташе с нами на Угольную… - размышляет вслух Рябова. - Отдохнула бы от таежных скитаний…
Я раздумываю над последними новостями, местными и полученными с "материка". Что-то ненужное, поспешное, необдуманное есть во всех этих свертываниях, сокращениях, урезываниях. Наш Северо-Восток нужно осваивать быстрыми темпами, скорее ставить его богатства на службу социализму, делу обороны страны: То что на западном горизонте тучи темнеют, становятся грозовыми, очевидно. Да и по соседству с нами, на Дальнем Востоке тоже сгущается атмосфера…
* * *
Еду в Горное управление выяснить, где мы с Наташей будем работать.
В длинной брезентовой палатке отгорожен фанерой маленький кабинет. Главный геолог Горного управления Дмитрий Вознесенский, иронически улыбаясь, говорит: - Вернулись, значит. Я всегда был противником организации Индигирской экспедиции. Считаю, что мы силами Горного управления сумеем покрыть геологической съемкой и разведать бассейн Индигирки. Правда, не сразу, а постепенно. Да это и не к спеху. На Колыме еще работы по горло. Летом пошлем две рекогносцировочные геолого-поисковые партии, пощупаем, что там имеется. Вас мы предполагаем назначить начальником одной из них.
- Я согласен. Но, мне кажется, с ликвидацией экспедиции поспешили.
Мой собеседник морщится.
- Был здесь у нас директор Берзин; скрепя сердце, подписал приказ о ликвидации экспедиции. Но обязал нас продолжать там работы. Цареградского этот приказ застал в Москве. А вашу жену, - продолжает Вознесенский, - мы назначим геологом на Угольную. Ей тяжело будет работать в вечно кочующей полумиллионной партии.
Я соглашаюсь.
В заключение получаю новое поручение - обеспечить транспортом полевые партии управления на летний сезон. Для этого надо съездить в якутский поселок Оротук и там арендовать сотни полторы лошадей. И еще надо привезти в бухгалтерию управления акт о сдаче последних грузов экспедиции.
Вечером попутной машиной возвращаюсь на Берелёх.
Пятнадцатого марта мы с Рябовым подписываем акт о полной ликвидации Индигирской экспедиции.
А в тот же день в Москве приказом по Дальстрою было поручено Цареградскому вновь организовать ее. Отпустили необходимые средства.
Мы в тайге ничего об этом не знали.
В Горном управлении старик бухгалтер, рассматривая сквозь очки представленный мною акт, бубнит недовольным тоном:
- Что же это вы, товарищ геолог, бросили материальных ценностей почти на сто тысяч! Оставленных вами сторожей подотчетными лицами утвердить мы не можем. Все грузы за вами будут числиться. Пока не отчитаетесь, пятьдесят процентов зарплаты будем вам выплачивать.
- Не беспокойтесь, отчитаюсь. Сторожа меня не подведут.
Вознесенский, встретив меня, пытается (не совсем удачно) изобразить всем своим видом сожаление и сочувствие.
- Должен вас огорчить. На Индигирку посылаем только одну рекогносцировочную партию - Нерскую. Вот познакомьтесь с будущим вашим начальником - Иваном Ефимовичем Исаевым. Опытный геолог, работал на Чукотке. В партии вы возглавите поисковый отряд, а Иван Ефимович, можно сказать, геолог чистой воды, и с нашим колымским методом поисков не знаком. Вы в работе прекрасно будете дополнять Друг друга. На вторую партию не хватило средств. Приходится по одежке протягивать ножки…
Я быстро договариваюсь с новым начальником о составе партии, снабжении и месте весновки.
- Ожидайте меня на Нере, в Балыгычане с лошадьми и каюрами в первых числах июня. Я приеду к вам через Угольную-Аркагалу, - говорю я, прощаясь..
* * *
Мы с Дмитрием Неустроевым возвращаемся из Оротука, где арендовали лошадей.
Как давно я расстался с Наташей! Целая вечность прошла…
- Ну, скоро Угольная? Доедем ли сегодня?
- Обязательно доедем. Солнце высоко. Весной день большой. Приедем, светло будет.
Конец апреля. Весна торопливо идет на север. Почернели южные склоны гор. Темными вишневыми лентами тянутся вдоль речек и ручьев густые заросли тальника, покрытого белыми пушистыми шариками. Побурели лиственницы.
Впереди бегущих оленей с дороги разлетаются белыми комочками Стайки прилетевших с юга снегирей. Небо голубое. Солнце неутомимо излучает потоки света и тепла. Глазам больно от ослепительного сияния.
Мы с Дмитрием загорели. Кожа на носу облупилась, потрескались губы.
- Угольная, приехали, - говорит Неустроев, направляя оленей к белеющим палаткам и срубам еще не достроенных зданий.
И вот встреча, такая долгожданная, такая желанная! Наташа в летнем платье, кажущемся необыкновенно ярким, в лакированных плетеных черно-белых сандалетах, и Татьяна Васильевна, такая же яркая, праздничная, приглашают меня в большую брезентовую палатку.
- Проходите в наши "апартаменты", - говорит Татьяна Васильевна, - вытирайте ноги. Мы здесь живем временно, нам строят дом. А тут рядом, в утепленной палатке, моя амбулатория.
В "апартаментах" все блестит чистотой. Палатка перегорожена на две половины: нашу и рябовскую.
- Работой своей я довольна, - рассказывает Наташа, убирая со стола геологическую карту и расставляя тарелки. - Тут, в бассейне ключа Замечательного, не только имеется угленосная свита с промышленным пластом угля, но в истоках его обнаружена зона кварцевых жил, явно золотоносных. Завтра мы с тобой пойдем, я покажу… Вот только я не совсем уверена, доволен ли мной начальник разведки. У него, когда он и говорит со мной, какой-то кислый и высокомерный вид. Я слышала от него такие слова: "не женское это дело лазить по шахтам и штольням…"
- А у него всегда такой вид, будто зубы болят, - смеется Татьяна Васильевна. - И особенно портится настроение, когда я прихожу с требованиями улучшить питание больным.
Обедаем вчетвером. Я отдыхаю с дороги, а утром прощаюсь с Неустроевым, возвращающимся в Оротук.
- Прощай, начальник, - говорит он. - Торопиться надо, дорога, однако, пропадает. Вернусь в июне, на лошадях, когда большая вода уйдет. Трава будет - тогда на Индигирку пойдем.
Через день после отъезда Дмитрия проходит олений транспорт, везущий на весновку грузы нашей Нерской партии. Приведший его Исаев озабоченно сообщает:
- Рабочих не дали. Одни ИТР со мной едут: прораб геолог Сергей Захаров, ваш старый знакомый, да коллектор Саша Нестеренко. Вознесенский сказал: сторожей, что на Артыке груз стерегли, взять в партию. Там Пятилетов промывальщик есть. А опробщика Ивана Чистых, как вернется из отпуска, направят к нам с лошадьми.
Пишу записку сторожам на Артык, чтобы сдали на хранение груз якуту Николаю Заболотскому, а сами присоединились к партии. Записку Николаю с просьбой принять груз на хранение пишу особо.
Подписываю обе записки и думаю: "Семь бед, один ответ. Заболотскому можно так же доверить груз, как и старику Пятилетову, как самому себе, как любому честному советскому человеку".
- В первых числах июня ждите меня с лошадьми. Грузы, какие понадобятся для партии, возьмите из Артыкского лабаза, - говорю я, прощаясь с Иваном Ефимовичем.
Каждый день мы с Наташей бываем на разведочной штольне. Помогаю ей документировать шурфы и канавы, оконтуривающие угольную свиту.
Весна полностью вступила в свои права. Мы бродим вдвоем с Наташей по девственной тайге, еще не тронутой рукой человека.
Прошел май. Стаял снег. Обнажились на пригорках красные полянки сладкой прошлогодней брусники. Расправил свои вечнозеленые мохнатые лапы стланик. Начал распускаться душистый багульник. Ажурной зеленый покрылись деревья. Зелеными шарами торчат кочки. Скатились полые воды. Прозрачен и чист насыщенный смолистыми запахами воздух. И нет еще в тайге ни одного комарика.
Загораем. Пробуем купаться в быстрых прозрачных ручьях. Вода холодна как лед.
- Смотри, смотри! В водё рыба, и ее много! - показывает Наташа на стайку хариусов. В прозрачной воде хорошо видно, как они перебирают плавниками, держась против течения.
- Да, рыба валом идет весной в маленькие речки и ручьи, икру мётать и жировать летом, - отвечаю я.
На следующий день, вооружившись удочками, мы пробуем ловить хариусов. Но, сколько ни стараемся, поймать ни одной рыбы не удается. Не берут приманку…
Подходит молодой паренек.
- Что, поймать не можете? Сейчас я их живой рукой обдурю.
В руках у него длинное удилище, на его конце прикреплена петелька из металлической струны. Осторожно он опускает свою несложную снасть в воду, чуть выше головы рыбы, подводит, не спеша, петлю под жабры спокойно стоящего хариуса, рывок - и, сверкнув серебром на солнце, рыба уже бьется на берегу.
- Вот это ловко! - восхищаемся мы.
Проходит полчаса, и на берегу трепещут восемь хариусов.
Сделав себе такие же удилища, мы все свободное время занимаемся ловлей.
Но вот уже десятое июня, а Дмитрия с лошадьми все нет.
* * *
Наконец появляется Дмитрий Неустроев с шестью лошадьми в две связки. С передней едет он сам в брезентовой короткой куртке, кожаных штанах, заправленных в летние легкие торбаза из сыромятной конской кожи. За ним долговязый Адам, сын Дмитрия Заики, знакомый мне еще мальчиком, одетый в брезентовый костюм и кирзовые сапоги. На последней лошади, неуклюже согнувшись в седле, едет человек в фетровой модной шляпе и ватнике. В нем я узнаю вернувшегося из отпуска Ивана Чистых.
Тринадцатого июня 1937 года все сборы закончены, лошади завьючены. Я прощаюсь с Наташей и Рябовыми.
- Через четыре месяца вернусь жив и здоров.
Подбегает начальник разведки и взволнованно рассказывает:
- Только что получил почту. Вознесенский пишет: есть известие, что Цареградский в Москве организует экспедицию на Индигирку…
Я в недоумении смотрю на него.
- Можно ехать? - спрашивает Дмитрий.
И вот мы в пути. Едем по широкой безлесной долине Емтигея. Воздух прозрачен, видно далеко.
"Как бестолково получилось с экспедицией, - думаю я, - сколько сил и народных денег потрачено попусту!"
Перед закатом солнца останавливаемся на ночлег.
После ужина Дмитрий пьет чай и благодушно рассуждает:
- Хорошо летом ездить. Тепло, светло. Корм лошадям есть. Комаров пока нет. Хорошо! Зимой беда, плохо. Холодно, да холодно. Темно. Однако лошадей надо пускать кормиться. Пойдем, Адам!
Мы остаемся около горящего костра с Иваном Чистых.
- Ну, как, Иван, отдохнул в отпуске? Где побывал?
Иван машет рукой.
- Какой там отдых у нашего брата таежника! В Москве двадцать дней пробыл, а что, паря, видел, спросите? Все время дома да по ресторанам гулял…
На широкоскулом лице Ивана искреннее раскаяние. Под глазами с узким разрезом темнеют нездоровые, припухшие мешочки.
- Правда, у стариков в родной забайкальской деревне побывал. Родителям кое-что купил. Но от жизни колхозной отвык. В Магадане встретил Сашку Егорова, вашего бывшего промывальщика. Ревматизм его одолел. Ноги совсем отказывают. Хочет на прииски податься работать. Он мне сказал, что ваша партия на Индигирку ушла. Стал к вам промывальщиком проситься.
Отпустив лошадей, Дмитрий с Адамом еще раз пьют чай.
- Укладывайтесь спать, товарищи, - говорю я, подбрасывая в костер дрова. - Первую ночь сам буду дежурить. Часа через два смену разбужу.
Стоит светлая июньская ночь. В полевом дневнике делаю первую запись: "14 июня пройдено 25 километров".
Кричат куропатки. Со свистом промчались чирки, по ошибке приняв белую палатку за озерцо. Где-то далеко заржали лошади. Тихо.
Сижу неподвижно, догорает костер. Вдруг, замечаю, в кустах что-то мелькнуло огненно-красное и исчезло. Опять появилось. На меня уставилась длинная мордочка лисицы с бусинками глаз. Хищница вышла на ночную охоту. Удивлена нашим появлением, полюбопытствовала и бесшумно исчезает в кустах, едва я пошевелился.
На следующий день, за перевалом, погода резко меняется. Дует холодный северный встречный ветер, идет дождь вперемешку с мокрым снегом. Ехать верхами холодно. Леденеют руки и ноги.
Наш передовик Дмитрий, как нахохлившаяся Мокрая курица, сидит неподвижно в седле, надвинув на лоб кепку. Вот он соскочил на землю и ведет лошадь на поводу, греется. Мы, как по команде, тоже соскакиваем с лошадей и идем по широкой кочковатой долине.
И так изо дня в день, делая за восемь - десять ходовых часов по 30–40 километров.
- Завтра, если хорошо поедем, у Николая Заболотского ночевать будем, - говорит Дмитрий, устраиваясь на ночлег. - Беда мне - спина болит. Разогнуться не могу. Однако лягу.
Утром он с трудом взбирается на лошадь с нашей помощью.
- Плохо, паря Митрий, болеть в тайге, - говорит Чистых, помогая больному усаживаться в седле. - Доберемся до Николая, лечить тебя будем перцовкой.
Едем по знакомой тропе. Здесь еще белеют наши поломанные нарты, брошенные зимой.
Ночуем около юрты Николая Заболотского. Он очень рад нашему приезду…
- Плохо живем. Провиант кончился. В факторию надо ехать, пушнину сдавать. Твой груз весь целый. Начальник Исаев ничего не взял, - говорит он, показывая сложенные на настиле в палатке мои подотчетные грузы.
Выдаю Николаю в счет зарплаты все, что он просит, и уговариваю его продолжать охранять груз.
Дмитрий совсем разболелся. Мое лечение аспирином и растирания спиртом не помогают. Перцовка, выпитая на ночь, только усилила боли.
- Ох, беда, чистое наказание, - охает и жалуется он. - Спина совсем не гнется, внутри болит. На лошади ехать не могу. Однако на плоту поплыву до Балаганнаха, Вперед вас приплывем.
Мы с огорчением оставляем больного и едем дальше.
За старшего каюра у нас теперь Адам. Он, несмотря на свою молодость, хорошо ухаживает за лошадьми.
Едем местами, мне хорошо знакомыми. Все здесь исхожено и опробовано.
Перед нами открылась широкая долина Неры. На ровном, чистом лугу, покрытом ярко-желтыми цветами куриной слепоты, пасутся коровы. Пологие склоны долины - в зелени распустившихся деревьев и кустарников. Пахнет дымом горящего навоза. Виднеется несколько якутских юрт и хотонов - загонов для скота. А немного в стороне от них, среди редких стволов лиственниц, у берега белеют палатки нашей веснующей партии. Далеко за рекой на фоне ярко-голубого неба с редкими облачками синеет гранитный хребет.
III. В поисках золота
В дальние маршруты. Первые открытия. Ключ Сох-Бар. По горным тропам. У Софрона. Юрта у золотоносного ключа. Могила шамана. Ключ Наташа. Паводок. Наледь в июле. Индигирка - река серьезная.
- Наконец-то вы здесь! А мы заждались! - встречает нас Исаев. - Теперь можно и в дальние маршруты двинуться.
- Пробовали мы арендовать лошадей у местных жителей; те - ни в какую: "Лошади дикие, под вьюком ходить не привычны", - рассказывает Захаров. - Пришлось работать недалеко от лагеря. Снаряжение таскали на себе.
- Ну, с тяжелым "сидором" за плечами по тайге далеко не уйдешь! - отмечает Пятилетов.
Обитатели лагеря читают и перечитывают газеты и письма, привезенные нами.
Я делюсь последними новостями:
- На Колыме говорят, будто в Москве Цареградскому поручили организовать новую Индигирскую экспедицию. С реки Алдан она будет переброшена на самолетах в район наших работ.
Все заинтересованы, высказывают свои соображения.
- Пока они до наших мест доберутся, немало времени пройдет.
- Не раньше августа, однако, работать начнут.
В бязевой палатке душно, как в парнике, неясные тени ветвей колеблются на стенах. На самодельном столе - большая схематическая карта. Мы внимательно изучаем ее, составляем план будущих действий.
Единодушно решаем вести работу двумя отрядами: "водным" и сухопутным. Вниз по Нере и Индигирке на плоту отправятся Исаев, Захаров, Нестеренко и Пятилетов. Лоцманом у них будет Гаврила Кривошапкин, местный житель, хорошо знающий реку; с запасом продовольствия поплывет Степан Лошкин. Мне с Чистых и Адамом на шести лошадях предстоит пройти через перевал к устью речки Тополевой. У юрты Софрона Корякина отряды должны встретиться.
Сухопутный маршрут мне нравится. По моим расчетам, он пройдет как раз вдоль предполагаемой золотоносной зоны и фактически продолжит мои поисковые работы предыдущих лет.
В юрте Гаврилы оставляем выздоравливающего Неустроева и часть продуктов на обратный путь.
- Поправлюсь, обязательно по реке догоню вас, - обещает он.
Проводив отряд Исаева, мы завьючиваем лошадей и тоже трогаемся в поход. По едва заметной тропке, заросшей густым гибким тальником, выходим к устью реки. Через каждые километр-полтора берем шлиховые пробы. Самое лучшее место для пробы - "щетки". Это - выход коренных пород слоистых сланцев и песчаников в русле или долине ручья. Здесь шлихи - обломки тяжелых минералов - хорошо улавливаются. Взятая на таком месте проба сразу дает полное представление о наличии минералов.
Но "щетки" не всегда встречаются в долинах. Приходится искать смешанные террасы, где на коренных породах лежат галечники. Стык галечников и коренных пород (по геологической терминологии - "спай") - самое надежное место для опробования.
Когда нет ни "щеток", ни "спая", пробу приходится брать у подмытого рекой берега или на косе.
Вот выбрано место для взятия пробы - коса, заросшая травой и мелким тальником.
Иван промывает первую нашу пробу. Я напряженно слежу, не блеснут ли среди черных шлихов желтоватые значки золота.
Иван делает последнее полукруговое движение, и вода смывает, как языком слизывает, остатки пустой породы. На дне лотка остается тяжелый шлих. В нем блестит единственный, чуть заметный значок золота. Промывка закончена.
Пробу высушиваю на маленьком костре, разведенном Адамом на гальке.
- Лошадям тяжело с грузом на месте стоять! - говорит Адам, взглянув на беспокойно переступающих с ноги на ногу лошадей.
- Иди-ка с ними километров на пять вперед, до первого бокового притока, и там останавливайся, - распоряжаюсь я. - Лошадей отпусти попастись. Костер добрый разведи, чтобы подыму тебя найти. Обед свари.
- Самый хорошо! - соглашается Адам и, затянув монотонную песню, исчезает с лошадьми за деревьями. Мы продолжаем работу.