Впрочем, в истоках ручья, на фоне голубого неба виднеется высокий конус красивого гранитного гольца. "Хороший геологический признак", - отмечаю я про себя и фотографирую голец.
- Юргун-тас - Красивая гора, - поясняет Илья. - Дальше пройдем - воды больше будет. Камни белые увидим. Однако золото есть.
- Посмотрим!
Пятилетов смывает несколько пустых проб.
Впереди я вижу небольшой приток, а справа и ниже его - хорошее место для опробования. Ручей здесь делает крутой поворот и подмывает левый увал, обнажая выход коренных пород. Верхние галечные наносы" полностью смыты.
Пятилетов доволен:
- Вот это местечко! Но если и здесь пусто, то дальше можно не ходить!..
Он набирает гребком пробу. Илья ему помогает. Я описываю место взятия пробы, состав породы, делаю зарисовку обнажения.
В лотке остается только полоска тяжелого черного шлиха. И вдруг под ним мелькнули, исчезли, опять мелькнули одна, две, три блестящие чешуйки..
- Смотри! Золото! - кричит маленький якут.
- Да еще какое! Вот так проба! - добавляет Пятилетов, подавая мне лоток.
С замирающим от радости сердцем я рассматриваю в лупу круглые, желтые, с матовой поверхностью золотники.
- Грамма два-три, - определяю на глаз вес пробы.
- Не иначе! - соглашается Пятилетов.
Илья прыгает и кричит:
- Я говорил, золото есть!
Пятилетов смывает следующие три лотка - результат еще лучше!
Я, высушивая последнюю пробу, поднимаю совок, чтобы высыпать шлих с золотом в капсюль и вижу на "щетке" круглый, лепешкой, самородок размером в золотой Червонец.
- Какое золото под ногами лежит!
Пятилетов вдруг, начинает ругаться:
- Старый слепой черт Софрон! Весь век по золоту ходил и не видел! Можно сказать, миллионером был и сам того не знал…
- Ну, при царе прибрал бы богатство кто-нибудь другой, - возражаю я. - Но шуму и золотой горячки было бы много, наткнись старатели на это золото до революции. Не одна бы душа погибла…
Пятилетов закуривает, зажигая спичку трясущимися от волнения руками.
- Видать по всему, добрый ключ мы с вами, Иннокентии Иванович, для Родины нашли. И долина у ключа развалистая, есть где россыпи богатой образоваться. Долежало в тайге богатство до настоящего хозяина!
Никогда я не брал еще таких удачных поисковых проб. Видимо, действительно мы нашли замечательную россыпь.
- А как окрестим этот ключ? - спрашивает Пятилетов.
- Ручей этот назовем не Горелый, а Пионер. Ведь пионер Илья помог нам еще найти. Да и уверен я: будет ручей пионером среди объектов, которые мы еще откроем в этом сезоне.
- Дело! - соглашается Пятилетов. - А вот этот ключишко, на выносе которого мы брали пробу, назовем - ключ Ильи.
- Быть по сему! - соглашаюсь я, подхожу к одинокой лиственнице, делаю затес и пишу карандашом: "Ручей Ильи", ставлю дату и подписываюсь.
- А ниже ты, Илья, подпишись.
Продолжаем обрабатывать ручей Пионер, двигаясь вверх по его течению. Илья показывает нам места, где зимой ловил петлями зайцев, а, ловушками-плашками куропаток.
В верхнем течении ручья мы опять берем хорошую пробу. Пятилетов радуется:
- Самостоятельное золотишко! Третий лоток промываю, и в каждом почитай, не менее грамма-двух металла. Не меньше четырех километров прошли, и все золото. На золоте, Илья, ваша юрта стоит! Вам Советская власть хорошо за нее заплатит, новый дом построит, когда здесь прииск откроется.
Промывальщик едва успевает отвечать любопытному Илье, как будет разведываться и разрабатываться золото в долине ручья Пионер.
Довольные, мы возвращаемся к юрте Софрона.
- Ну, друг, золото есть? - не без ехидства спрашивает он.
- Есть, и много!
Старый якут перестает пить чай и настораживается. Видит, что мы не шутим, и хмурится.
- Плохо, совсем плохо!
- Почему это плохо? - возмущается Пятилетов, - По-твоему, пусть лежит без пользы металл?
- Плохо будет, - твердит старик, - Людей много будет! Тайга гореть будет! Шуму много будет! Зверь уйдет. Другое место надо кочевать.
- Ничего, Софрон, жить ты станешь лучше и культурнее, будет работа, одежда, продукты, и никто тебя не тронет, - успокаиваю я его.
- А я, дедушка, поеду учиться в город. Геологом буду! - ликует Илья.
Поздно вечером возвращается со своей группой Иван Ефимович. Он похудел и загорел. Маршрут был тяжелый.
- На самой вершине вот этого красивого гольца мы были, - сбросив тяжелый рюкзак с плеч, рассказывает он, - Чуть ноги не переломали, пока добрались до его вершины. Высотомер показал 1850 метров над уровнем моря. Ну, а как ваши успехи?
- Ног не ломали, а с добычей вернулись, - Пятилетов показывает капсюль с самой богатой пробой.
- Вот это да! Где это вы нашли? - восхищаются наши товарищи. Они и про усталость свою мгновенно забыли…
После ужина, рассматривая полевую карту, на которую я уже нанес ручей Пионер, Иван Ефимович констатирует:
- Так, значит, Пионер берет свое начало с гольца, на котором мы были. Теперь вокруг него надо искать рудные и россыпные месторождения золота и, возможно, олова. Ваше открытие еще раз подтверждает, что мы работаем в колымской рудоносной зоне.
* * *
Одни лоси да мы, геологи, бродим по этим глухим безлюдным долинам. Пройдет несколько лет, и на открытые нами месторождения придут люди, оживет дремучая тайга. Так было на Алдане и Колыме. Так будет и здесь!
- Стой, начальник! Смотри под ноги! - испуганно кричит Иван.
Я от неожиданности роняю горный компас.
В двух шагах впереди - туго натянутая между деревьями волосяная веревочка. Поднимаю глаза и вижу: в стороне от тропки установлен самострел. Торчит стрела с острым железным наконечником. "На лосей!"- догадываюсь я и невольно отступаю назад.
- Вот старый, хрен Софрон! Забыл свою снасть убрать! - ругается Иван и осторожно трогает палкой веревочку. Стрела со свистом летит поперек тропки.
Поднимаю компас, дрожат руки, стынет от холодного пота спина.
- Спасибо, друг, от смерти спас…
С утра до вечера мы бродим по долинам ручьев и маленьких речек с однообразными наносами серых песчаников и темных сланцев. Результатов никаких.
Мы работаем с опущенными на лицо накомарниками в кожаных перчатках. Первые числа июля - самые комариные дни.
Спины и бока лошадей посерели от облепивших их комаров. Проведешь перчаткой по спине лошади - перчатка краснеет. Часами бедные животные стоят в дыму костра и отмахиваются хвостами от беспощадного гнуса.
- Смотрите, какой высокий лабаз на деревьях, и старый, видать! - Чистых указывает на высокий, в три человеческих роста, четырехугольный длинный сруб, установленный на четырех очищенных от веток и коры лиственницах. Сквозь редкий пол лабаза свисают пряди черных волос и какие-то лоскутки. Кругом на сучьях деревьев белеют черепа медведей, оленей и десятки маленьких заячьих и беличьих черепов с оскаленными длинными зубами.
- Это не лабаз, это могила женщины-шамана. В древние времена так тунгусы своих покойников хоронили, - объясняет Адам и торопливо ведет лошадей подальше от чернеющей на деревьях могилы.
Подходим к устью небольшого безымянного ручья.
- Смотрите, сколько кварца! - удивляется Иван. На лиственнице делаю затес с четырех сторон и пишу: "Нерская партия ДС". Иван читает надпись и, улыбаясь, дописывает карандашом: "Ключ Наташа".
- Почему же Наташа?
- Знаю, в честь какой Наташи…
Ключи и речки мы называем именами знакомых, героев любимых романов, фамилиями и именами работников управления. Ряду ключей даем революционные названия, иногда называем ключ по его характерным признакам. Так на наших картах появляются ключи: Широкий, Узкий, Крутой, Перевальный, Валунистый.
Двигаемся вверх по ключу Наташа.
- Пока ничего особенного, - говорю я, рассматривая взятые пробы.
Через некоторое время появляются кварцевые жилы. С каждым километром пробы улучшаются.
- Смотрите, - сдавленным голосом говорит Иван, протягивая лоток.
Я беру образцы из обнаруженных нами кварцевых жил.
- Вошли, видимо, в контактную рудоносную зону, - высказываю я предположение.
Увлекшись работой, не замечаем, что уже наступила короткая, светлая июльская ночь. Солнце скрылось за сопками.
- Пора возвращаться к устью, - говорю я.
- Да, вот это ключик! Не подвела Наташа! - восхищается Иван.
* * *
Долина реки все больше и больше расширяется, разнообразнее, становятся наносы. Река большой дугой огибает гранитный массив Юргун-Тас.
Физиономия Ивана после каждой промытой пробы расплывается в улыбке.
- Все косы да галечные борта, что, кроме знаков, тут возьмешь; не знаки самостоятельные пошли, - бормочет он, рассматривая пробы.
Погода быстро испортилась. Задевая сопки, поползли тяжелые свинцовые тучи. К вечеру задул сильный ветер.
Наша палатка, поставленная на островке, затрепетала. Закачались лиственницы, и на землю посыпались сухие ветви и мелкие шишки.
Ночью пошел крупный дождь. Капли барабанят по туго натянутой бязевой палатке. Под их мерный шум засыпаем.
Рассвело. Дождь продолжает идти. Река за ночь стала вдвое шире. Мутная и грязная, она мчится, унося деревья и кустарники.
Вода подступает к палатке.
Адам с трудом перебирается через ставшую глубокой протоку за лошадьми. Вчера вечером протока была сухая. Грязные потоки уже затопляют нашу стоянку.
В пять минут сворачиваем палатку и завьючиваем приведенных Адамом лошадей. Протоку переходим уже по пояс в воде.
Иззябшие, мокрые, забрызганные грязью, добираемся до высокой террасы.
Мы спохватились вовремя. На наших глазах река захлестывает островок - место нашей стоянки. Вода несется здесь широким сплошным потоком, пригибая вершины кустов и небольших деревьев. А дождь все идет и идет, угрюмый, холодный северный дождь. Дождевая вода скатывается с поверхности вечной мерзлоты, как с листа железа, в русла рек и ручьев.
Несколько дней проходит в вынужденном бездействии. Я сижу а палатке и под мерный шум дождя камеральничаю - вычерчиваю более тщательно свою полевую глазомерную карту. Привожу в порядок полевые записи. Описываю образцы и пробы.
Адам ремонтирует седла и сбрую лошадей. Иван чинит обувь и одежду - она так быстро рвется в тайге.
Дождь наконец прекратился, погода ясная.
Вода на наших глазах убывает, обнажая косы и борта реки, где можно будет брать пробы.
Мы выходим к устью реки. В вечерней розовато-сиреневой дали виден зубчатый гористый противоположный берег Индигирки. Широкое русло реки завалено рыхлыми галечными наносами. То здесь, то там белеет нерастаявший лёд. Он покрыл близ устья речки всю долину.
В самый разгар лета странно выглядит огромное белое пятно наледи - тарына, окаймленное ярко-зеленым лесом. Осторожно, испуганно похрапывая, лошади вступают на лед.
Наледи - огромные ледяные поля и бугры, не тающие летом, - как они образуются?
В зимние месяцы, при сильных морозах, реки и ручьи местами промерзают до дна. Образуются ледяные пробки, и вода, просачиваясь через галечники берегов, попадает на ледяную поверхность замерзшего, ручья или реки, растекается по земле.
Зимой, когда морозы достигают 50–60 градусов, наледь-тарын всегда покрыта водой, и над ней стоит густое облако тумана. За зиму намерзает слой льда толщиной до пяти-шести метров. Лето короткое, он не успевает растаять.
В бассейне Индигирки, в долине ее правого притока Мамы, я видел Большой тарын (Улахан тарын) длиной до пятидесяти километров…
Солнце скрылось за горами, и вечерняя заря розоватыми бликами расцвечивает купол тарына.
Хрупкий лед под копытами лошадей колется, как сахар, и рассыпается на мелкие иглы. Постепенно отстают комары и оводы. Местами среди льда попадаются рощи засохших деревьев.
По краям тарына лед стаял и тянутся серые галечники. Адам и Иван осторожно проводят лошадей возле глубоких, до двух-трех метров, узких канав, промытых во льду. По ним бежит прозрачная холодная вода. Мы знаем по опыту, как опасны такие ледяные канавы: провалится в неё лошадь и пока ее вытаскивают, замерзает.
Лед кончился. Перед нами вровень с берегами мчит свои шоколадного цвета воды стремительная Индигирка.
Мы вдвоем с Сашей Нестеренко на маленькой лодочке-"ветке" поплыли по Индигирке. Остальные с Неустроевым, догнавшим нас, и Адамом отправились на лошадях в обход скалистого участка реки плот с нашим неизменным лоцманом Гаврилой и Степаном уплыл вниз до поселка Тюбелях.
Саша гребет двухлопастным веслом. В его сильных руках оно упруго гнется. Я сижу на корме и подгребаю то справа, то слева стараясь управлять вертлявой лодочкой.
Жутко плыть в такой скорлупке по мрачной и стремительной Индигирке. Одна за другой три высокие скалы проносятся мимо нас. Вода ревет и шипит. Идеальное место для створа гидростанции…
На быстринах скорость течения доходит до двадцати и более километров в час. По совету Гаврилы к бортам лодки мы привязали два сухих бревна.
Работа наша требует большого напряжения: нужно грести, одновременно править, глядеть на утесы, зарисовывать обнажения, где возможно, замерять углы падения пластов, фотографировать. Но чуть перестанет Саша грести, "ветку" поворачивает и несет боком к утесам.
И вот река мчит нас прямо на отвесные скалы, которые острыми зубцами разрезают воду, бурлящую и пенящуюся.
Нажимая изо, верх сил на весла, удерживаем "ветку" на почтительном расстоянии от страшного утеса и, круто повернув к берегу попадаем в затишье, в устье небольшого ручья. Выскочив из лодки, вытаскиваем ее на галечный берег.
- Ну и река! - тяжело дыша и вытирая рукавом пот с раскрасневшегося лица, говорит Саша.
- Здесь, брат, в тайге, мух некогда ловить. Надо уметь хорошо грести, плавать, стрелять. Уметь действовать кайлом, лопатой и лотком Быть зорким и наблюдательным, шевелить мозгами…
Над нами носятся острокрылые горные стрижи. Тысячи комаров в день уничтожает эта полезная птица.
- Ну как, Саша, разочаровался ты в профессии геолога, - подтруниваю я, - Смотри, трудности какие! Страху, бывает, наберешься.
- Наоборот, полюбил я эту работу. Вот вернемся на прииски буду просить, чтобы комсомол и руководство треста послали меня учиться Иван Ефимович обещает дать хорошую производственную характеристику и советует поступить в Московский университет Он сам его окончил.
Привязав лодку к кустам ивняка, мы идем вверх по узкой долине ручья.
Смываю несколько лотков. В одном из них мы замечаем единственный значок металла, корявый, с чуть заметными кусочками кварца.
- Рудное золото! Кварцевую жилу надо искать в этом ручье!
Саша внимательно рассматривает в лупу шлих промытой пробы.
К истокам долина ручья расширяется. В русле стали часто попадаться угловатые валуны кварца.
Геологическими молотками мы отбиваем от них куски.
- Не видно следов оруденения. Чистый, молочный, видимо, пустой кварц! - Саша сердито отбрасывает отбитые образцы. - Коренной бы выход, жилу кварцевую найти!
Он в бинокль осматривает склоны ручья и вдруг кричит:
- Ура! Иннокентий Иванович, кварцевая осыпь!
Шаг за шагом мы двигаемся вверх по увалу, осматривая почти каждую глыбу кварца. Осыпь, все сужаясь, вокруг исчезает. Впереди не белеет ни одной точки!
- А где же жила? - вопросительно глядит на меня Саша.
- Нужно еще раз тут все просмотреть, покопать. Может быть, она задернована, покрыта растительностью, осыпями сланцев.
Мы еще раз проходим по увалу, местами выкапывая в щебенке ямки-"закапушки" глубиной до полуметра.
- Нашел, не иначе, жила!
Саша энергично, работает гребком, счищая дерн и мох с белеющей продолговатой глыбы, коренной жилы, расположенной чуть выше конуса кварцевой осыпи. Ручкой молотка, на который нанесены сантиметры, он замеряет ее мощность.
- Девяносто пять сантиметров - почти метр!
Компасом засекаем простирание жилы, общее ее направление. Определяем, под каким углом жила уходит в глубь.
Сильными ударами геологического молотка Саша отбивает от жилы куски рудной пробы и с видом охотника, убившего ценную дичь, складывает их в холщовый мешочек.
- Килограммов пять образцов будет! Для рудной пробы хватит!
- Вполне достаточно, Саша, и килограмма, лошадок надо пожалеть!
Мы отплываем от устья ручья в самом хорошем настроении.
Индигирка снова мчит нас. Впереди преграждает путь серо-розовая гранитная стена. Река стремительно бросается влево и течет На северо-запад.
Вот и острова. Внезапно между галечниками вижу ряды высоких скачущих гребней. Они в соседней протоке. Мы отделены от гребней узким галечным островком, но протоки вот-вот сойдутся…
Совместными усилиями стараемся отгрестись. Весло в руках Саши угрожающе гнется. Оно ежесекундно может сломаться. Течение мчит нас со скоростью поезда. Ниже острова высокие валы пенятся поперек всей реки. Первый же вал, в который мы врезаемся, заливает нашу лодку водой до половины, второй - до краев.
Бревна поддерживают "ветку", и мы не тонем, сидя по пояс в холодной воде.
Проплываем мимо большой реки Иньяли - левого притока. Течение отбрасывает нас на середину реки. Упорно гребем к левому берегу, но залитая водой лодка двигается медленно. Выскакиваем на косу, едва почувствовав, что дно нашего утлого суденышка коснулось гальки.
Вытащив лодку на берег, выливаем из нее воду. Вид у нас неважный.
- Да, бревна спасли нас!
Саша вынимает из кармана мокрых брюк резиновый кисет, достает спички и начинает разводить костер.
Обсохнув, мы продолжаем работу.
Вечером нам с трудом удается пересечь стремительную Индигирку и пристать чуть ниже двух палаток, где разместилась наша партия, уже вернувшаяся из бокового сухопутного маршрута.