- Сейчас, сейчас, тут на пять минут делов-то, - ответила Анна Тимофеевна, берясь снова за иголку.
Авдей Самсонович присел на чемодан, достал из кармана конфету.
- Ну-ка попробуем, что это за трюфелечки. И вы попробуйте, Анна Тимофеевна.
- Потом, я потом. Вот дошью и попробую, - Она быстро и ловко стегала иглой.
Авдей Самсонович бережно развернул вощеную, шелковистую обертку, надкусил конфетину и, прищурясь, стал медленно жевать, как дегустатор, определяющий качество изделия.
- Представьте, никакого вкуса, - поморщился он. - Сверху вроде шоколад, а в середке горечь.
- Я из шоколадных "Белую ночь" обожаю, у - них начинка кисленькая, приятная. А вам "Белая ночь" нравится?
- Мне вообще, Анна Тимофеевна, конфеты не нравятся, я их не ем.
- Ох, Авдей Самсонович, я смотрю, ничего-то вы не едите, потому и худой такой. Не курите, не пьете - это я одобряю - говорила Анна Тимофеевна, ставя тюк торчком, чтоб удобнее было забивать край, - Маслом брезгуете, с мясом осторожничаете, куда это годится? Подождите, я за вас возьмусь, будете вы у меня парень на все сто, - смеясь, заключила она.
- Согласен, Анна Тимофеевна, на все согласен, - улыбнулся Авдей Самсонович, жуя конфету.
Надо заметить, что хоть они и называли друг друга на "вы", Анна Тимофеевна была меж тем женой Авдея Самсоновича. Правда, юридически незаконной, не расписанной, но женой. Ровно две недели назад, после того, как Авдей Самсонович сделал ей предложение, и после того, как Анна Тимофеевна три дня наедине сама с собой решала свою судьбу, она сказала ему окончательное "да".
За эти три дня Анна Тимофеевна о многом передумала. О том, что ей вот уже сорок пять, что жизнь у нее не сложилась и вряд ли сложится, потому что мужчины ее возраста давно женаты, у них семьи и дети, а отбивать женатых и рушить другую семью не в ее характере. О том, что Авдей Самсонович, хоть и невидный из себя, хоть и старше, ее намного, но человек не злой и не пьяница. О том, что приехала она на Север недавно, всего полгода назад, и сразу неплохо устроилась: дали комнату, к работе санитаркой привыкла, больные ее уважают, главврач ценит и предлагает осенью поехать на курсы медсестёр. Но, с другой стороны, одна работа - малая утеха. Кончилась смена - сиди сиднем дома, завидуй на чужих детей, когда они затевают по вечерам в коридоре игру, в "жмурки"; прячутся среди корыт, тазов, велосипедов, ящиков с картошкой, выставленных жильцами из комнат, или забегают к ней: "Тетя, не выдавайте меня!", словом, кукуй, кукушечка, бабий век кончился. Ан нет, выходит, не кончился! Жила в одном доме с Авдеем Самсоновичем, встречались, здоровались - и все ничего, без внимания. А стал захаживать за солью, за заваркой - сердчишко тёх-тёх, затехкало, сразу догадалось: не соль ему нужна, не заварка. А когда услышала от него: "Я к вам, Анна Тимофеевна, давно присматриваюсь, и чем больше присматриваюсь, тем больше вы мне нравитесь", - когда услышала это, совсем сердце чуть не выскочило. Так надо ли бежать от судьбы?.. Анна Тимофеевна думала три дня и сказала окончательное "Да".
В тот вечер они пили чай с яблочным джемом в ее малой комнатушке, а после чая Авдей Самсонович торжественно объявил, что они уезжают. Надо было только выбрать место, где поселиться. Возбужденный Авдей Самсонович сбегал к себе и принес географический атлас.
- У меня, Анна Тимофеевна, как и у вас, никаких родственников нет, - волнуясь, говорил он, листая атлас. - Все погибли в войну на оккупированной территории. Придется нам самим решать, где теперь жить. Может, в Молдавию поедем? Смотрите, вот города: Измаил, Аккерман, Вилково, - водил он пальцем по карте, причисляя по незнанию к Молдавии Одесскую область.
- Можно в Молдавию, - не возражала Анна Тимофеевна.
- Или на Днепр? Как вы смотрите, если на Днепр? Могучая река, описанная в свое время Гоголем. Ну-ка, где тут Днепр? - тянул он к, себе атлас и неподрубленным платком вытирал упревшее от волнения и горячего чая лицо.
- На Днепре хорошие места, я в детстве под Херсоном у тетки была, - охотно соглашалась Анна Тимофеевна.
- А что, Как на Волгу, Анна Тимофеевна? - мгновенно изменил решение Авдей Самсонович, которого отчего-то тянуло к большим рекам. - Смотрите, вот городок какой-то… Тополиное. Наверно, тополей много, - Казань недалеко, а внизу Астрахань. По-моему, удачное место.
Когда было выбрано Тополиное, Анна Тимофеевна снова налила; в чашки чаю и подбавила в розетки яблочного джема. Аккуратно загребая ложечкой джем, Авдей Самсонович приступил к решению второго важного вопроса..
- Теперь вы вправе спросить меня, как мы узаконим наши отношения, - рассудительно заговорил он. - Конечно, если вы настаиваете, брак можно оформить в здешнем загсе. Но, с другой стороны это нежелательно…
Анна Тимофеевна зарделась, как школьница, и потупилась, а Авдей Самсонович, деликатно отхлебнув из чашки, продолжал:
- И вот почему. Я не молод, и меня здесь все знают. Пойдут излишние разговоры, а зачем? Я предлагаю сохранить это в тайне, а приедем в Тополиное и распишемся. Но, конечно, если вы настаиваете…
- Что вы, Авдей Самсонович, я не настаиваю, - решилась перебить его вконец смущенная Анна Тимофеевна.
- Очень хорошо, - Авдей Самсонович проникновенно и благодарно посмотрел на Анну Тимофеевну и оживился: - У нас будет с вами как бы свадебное путешествие инкогнито. Это даже романтично…
И вот теперь, отправляясь в свадебное путешествие инкогнито, Анна Тимофеевна кончала зашивать тюк, а Авдей Самсонович доедал конфету, сидя на чемодане. Ровно в четыре часа, минута в минуту, он поднялся, сказал Анне Тимофеевне, что скоро зайдет за нею, и пошел к себе.
Шофер райисполкомовского "газика" Васюков уже ждал его.
- Пойдемте, Федор Иванович, пойдемте, - говорил Авдей Самсонович, открывая комнату и пропуская вперед Васюкова. Потом указал ему на полушубок, который висел на гвозде у порога:
- Вот он, Федор Иванович. Смотрите и примеряйте, пожалуйста.
Васюков сбросил телогрейку, надел полушубок. Полушубок пришелся ему впору, хотя молодой Васюков был и плечистее и плотнее Авдея Самсоновича.
- Хорош! - охлопал себя в полушубке Васюков, - Сколько, Авдей Самсонович?
- Шестьдесят рублей, - не задумываясь, ответил тот и объяснил. - Я его десять лет носил, и вы столько же проносите. Стоил же он тысячу двести рублей старыми деньгами. Вот поровну стоимость и разделим.
- Дороговато, - засомневался Васюков и стал снимать полушубок.
- Дороговато? - удивился Андрей Самсонович, - Ну, Федор Иванович, я от вас такого не ожидал. Полушубок монгольский, теперь таких в продаже не сыщешь. А единственный дефект - вот эта заплаточка возле кармана, но она и не заметна, Зато цвет… Вы посмотрите, коричневый цвет очень практичен.
- Я понимаю… - замялся Васюков, которому нравился монгольский полушубок. - Давайте за полста, все ж дороговато.
- Не могу, - решительно качнул головой Авдей Самсонович, не думая о том, что теряет единственного покупателя и что полушубок придется везти с собой в теплые края.
- Ладно, забираю, - с досадой сказал Васюков и полез в карман за деньгами.
- Авдей Самсонович предложил Васюкову купить еще ненужные ему большие валенки и табурет, на котором стоял чемодан и который был его личной собственностью, но Васюков, не дослушав его, отказался.
- У меня своего барахла в чулане хватает, - грубовато ответил он.
Авдей Самсонович не обиделся, только вздохнул:
- Ну, пусть остается. Пусть новые жильцы пользуются.
- Пусть пользуются, - согласился равнодушно Васюков.
Он надел купленный полушубок, взял под мышку телогрейку и напомнил, что пора сносить в машину вещи.
- Да, да, поедемте, - заторопился Авдей Самсонович, снимая с гвоздя старенький китайский макинтош, и, неловко прокашлявшись, сказал: - Здесь такое дело, Федор Иванович, моя соседка в отпуск едет… Впрочем, даже не знаю, в отпуск или вообще. Я думаю, мы подвезем женщину до аэродрома?
- Подвезем, что за вопрос, - ответил Васюков.
- Вот и отлично, - повеселел Авдей Самсонович, закутывая шарфом шею. - Вы берите мои вещи, а я Анне Тимофеевне помогу. Да, ключ от квартиры я вам оставлю, отдайте его потом в ЖЭКе. Только не забудьте, пожалуйста.
- Отдам, не волнуйтесь, - усмехнулся Васюков. Он подхватил сразу все легонькие вещи Авдея Самсоновича и пошел из комнаты.
На аэродроме никаких задержек не произошло. Авдей Самсонович быстро получил билеты, Васюков помог погрузиться в самолет, и ИЛ-14 точно по расписанию взлетел в воздух.
Продрогший на морозе в своем жиденьком макинтоше, Авдей Самсонович вскоре отогрелся, снял макинтош и блаженно откинулся в кресле. И лишь теперь он по-настоящему понял, что со старой жизнью безвозвратно покончено и что на него надвигается, наваливается новая жизнь, о которой он мечтал и к которой стремился долгие годы. Ясно осознав это, Авдей Самсонович заерзал в кресле и оглянулся назад, как бы желая удостовериться, на месте ли Анна Тимофеевна и реально ли то, что она летит с ним.
Анна Тимофеевна была на месте, сидела в третьем ряду от него, в кресле возле оконца, очень миловидная в своем темном платье, с симпатичными ямочками на щеках, чересчур молодая и чересчур привлекательная. Она улыбнулась ему. Авдей Самсонович тоже хотел улыбнуться ей, но увидел; что на него смотрит и кивает знакомый экспедитор райторга, летевший, видимо, в командировку; Авдей Самсонович, не успев улыбнуться Анне Тимофеевне, кивком поздоровался с экспедитором и снова откинулся в кресле.
Пассажиры читали журналы или дремали, и ничто не мешало Авдею Самсоновичу закрыть глаза и перенестись мыслями в надвигающееся будущее. Он размечтался и увидел городок Тополиное, с домами какой-то неопределенной, полусказочной архитектуры, погруженными в заросли зеленых тополей, увидел, как в жарких солнечных лучах колышется над улицами белый тополиный пух, припорашивает крышу его дома. Дом этот рисовался четко: двухэтажный коттеджик, опоясанный стеклом веранды, окруженный пышным садом. Розово цвели в саду яблони, а вишни уже почему-то созрели и темно-красными, тяжелыми гроздьями путались в листве. Сад сбегал к реке. Авдей Самсонович вошел в воду, лег на спину, и река медленно понесла его по течению. В синем небе висело оцепеневшее в огне солнце, звенел прозрачный голый воздух, а река несла и несла его куда-то… Авдей Самсонович каждой клеточкой тела чувствовал вязкую теплоту воды, ловил губами мягкие брызги и пригоршнями бросал воду, как расшалившийся ребенок.
От всего увиденного у Авдея Самсоновича сладко защемило сердце.
"Все так и будет, именно так, - подумал он, - И дом, и сад, и река. Моторную лодку приобретем, "Волгу" купим…"
Сознание того, что другая жизнь совсем близко, что она вот-вот наступит, приводило Авдея Самсоновича в мальчишечий восторг. Нет, не зря он с такой старательностью копил деньги, не зря экономил, довольствовался самым малым в еде и одежде, не зря ни разу за двадцать пять лет прозябания в Оленьем не брал отпуска, а получал компенсацию. У него была твердая цель, и он неотступно шел к ней с того самого момента, когда приехал счетоводом в Олений, и до сегодняшнего дня, когда получил последний расчет и пенсионные документы.
"Конечно, я мог жениться раньше, гораздо раньше, - размышлял Авдей Самсонович. - Но что за радость иметь семью на краю света? Из семейных никто не готов капитально переселиться на материк".
Авдей Самсонович вспомнил свою сегодняшнюю стычку с Полиной Семеновной и рассмеялся в душе.
"И чего же вы, милая Полина Семеновна, достигли? - мысленно спрашивал он ее - Допустим, я жалел менять крупные деньги, покупал у вас селедку на копейки, вы разрезали ее, подсовывали мне худшую половину и за это прозвали меня Хвостом Селедки. Я не обижаюсь, бог с вами, но чего же вы все-таки достигли? В том-то и дело, Полина Семеновна, что ничего. Я уехал и начинаю новую жизнь, а вы остались и будете до смерти толкаться среди бочек и ящиков в своем магазине"…
Всю дорогу до Магадана Авдей Самсонович провел в мечтах и назидательно-веселых разговорах со своими сослуживцами и просто знакомыми, оставшимися в Оленьем. Он припомнил многое и о многом переговорил с ними, доказывая прожектеру Тимофееву, и легкомысленной Деревенщиковой, и языкастой Полине Семеновне, и пигалицам продавщицам из нового магазина, и даже серьезной Варе из сберкассы, доказывая им всём, что в сердце каждого человека должна быть определенная цель и идти к ней надо твердо, не сворачивая, как делал он.
В Магадане самолет стоял час. Все пассажиры вышли: одни долетели до места, другие отправились ужинать в ресторан. Авдей Самсонович с Анной Тимофеевной тоже сходили ресторан, выпили по два стакана чаю и съели по холодной котлете с хлебом. Анна Тимофеевна расплатилась за ужин прежде, чем Авдей Самсонович достал бумажник, и они первыми из пассажиров вернулись в самолет. Знакомый экспедитор сошел в Магадане, посему Авдей Самсонович сел рядом с Анной Тимофеевной и сказал ей, что таиться им больше нечего и что с этой минуты они для всех - муж и жена.
Вскоре самолет поднялся в ночное небо и снова взял курс на юг. Умаявшись за день, Анна Тимофеевна уснула в кресле, подложив под голову пуховый платок, а Авдей Самсонович так и не вздремнул ни минуты до самого Хабаровска, по-прежнему предаваясь мечтам и всяким размышлениям.
В Хабаровск прилетели ночью, взяли такси. Шофер на бешеной скорости погнал, машину по городу - только фонари мелькали в глазах. В первой же гостинице им повезло: оказались свободные места. Авдей Самсонович попросил поселить его в одном номере с женой и подал в окошечко паспорта. Ему показалось, что у администраторши испачканы сажей глаза, но, тут же сообразив, что это специально так намалевано, он уставился на худенькую администраторшу, пораженный ее глазами и прической, похожей на вздернутый сноп соломы.
- Вместе поселить не могу, - полистав паспорта, сказала администраторша, протяжно, в нос, выговаривая слова. - Нет штампа о браке. Берите, пока есть, свободные номера.
- Позвольте, но это моя жена, мы живем двадцать лет, - храбро соврал Авдей Самсонович не понравившейся ему администраторше и зачем-то оглянулся на Анну Тимофеевну, сидевшую возле вещей в другом конце пустого вестибюля. Потом снова склонился к окошечку, с достоинством сказал. - Мы не расписаны, но это наше личное дело.
- Гражданин, я вам сказала. Берете или нет? - нехотя ответила администраторша. - Вас поселю в люксе, третий этаж, пять пятьдесят в сутки, женщину на втором этаже, два пятьдесят в сутки. Предупреждаю, сутки у нас начинаются с двенадцати дня. Чтоб после не было недоразумений.
- Каких недоразумений? - не понял Авдей Самсонович.
- С сутками, - администраторша зевнула, прикрыв ладошкой рот, и протяжно объяснила: - Сейчас вы платите за сутки, а с двенадцати дня за новые сутки.
- Позвольте, это как?.. Это одни и те же сутки? - пытался понять Авдей Самсонович.
- Те же, да не те. Я вам говорю: у нас сутки начинаются с двенадцати дня.
- Да, но почему? - удивился Авдей Самсонович. - Сутки всегда начинаются ночью. Заметьте, каждый новый год тоже начинается с двенадцати ночи.
- А у нас не начинается. Вы будете вселяться? - теряла терпение администраторша.
- Что ж, поселяйте, если у вас такие возмутительные порядки, - обиделся Авдей Самсонович.
- Такие порядки сперва в московской гостинице "Россия" ввели, а мы передовой опыт внедряем, - горделиво заявила администраторша.
- Да, но так вы по сути двойную плату берете, - едко заметил Авдей Самсонович. - Я финансовый работник и кое-что понимаю. Вы считаете это справедливым?
- Не знаю, гражданин. Я вас предупредила. Возьмите бланки, - ответила она, подавая ему бланки.
Получив специальные бумажки к дежурным по этажам и сдав вещи в камеру хранения, загнанную в дальний угол подвала, Авдей Самсонович и Анна Тимофеевна пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим номерам.
3
В Хабаровске во всю трубила весна. На улицах продавали сирень и ландыши, деревья шелестели молоденькой листвой. К полдню солнце так припекло, что начал плавиться асфальт. Женщины ходили в легких платьях, мужчины носили пиджаки в руках. У тележек с газировкой толпились желающие охладиться. В воздухе мешались резкие запахи цветов, перегретого гудрона, выхлопных газов, свежей зелени, горячих пирожков. А вверху, над домами, деревьями, машинами, клумбами и людским потоком янтарным блеском горело раскаленное небо, извергая на землю ливень тепла.
Авдей Самсонович ходил с Анной Тимофеевной по городу и не переставал удивляться. Столько лет он не видел деревьев, трамваев, поездов, мороженого, сирени! Столько лет перед окном его дома торчала глыбастая сопка, а в окне кабинета маячила коптящая труба котельной. Неделями мели в поселке ледяные пурги, тучами носились по дворам лохматые собаки, Сидели на крышах, сравнявшихся с сугробами. На собаках развозили по домам колотый лед, ездили в командировки… У Авдея Самсоновича по-шальному светились глаза, он опьянел от жары, забытых запахов и многолюдья. То и дело он останавливался и, по-дурацки таращась, спрашивал Анну Тимофеевну, называя ее уже просто по имени:
- Аня, Анечка, что это за дерево, дуб или клен? Похоже на дуб, а впрочем…
- Липа, обыкновенная липа! Давайте сорвем веточку, - смеясь, отвечала она, отламывая небольшую веточку в клейких, желтоватых листочках.
- А там что такое? Во-он, в красных пакетах? - указывал он в следующую минуту на лоток, притулившийся к дому с колоннами.
- Да это ж молоко!. В городах давно молоко в пакетах продают.
- И не промокают они? - недоумевал Авдей Самсонович.
Анна Тимофеевна находилась тоже в веселом угаре и без конца предлагала то сходить на бульвар и посмотреть на разлившийся Амур; то спуститься в погребок съесть мороженое, то вела его на тихую улочку, где за низкими штакетниками буйствовала сирень. Авдей Самсонович беспрекословно подчинялся, пока не вспомнил, что надо съездить на вокзал и узнать насчет поездов. Они сели в переполненный трамвай, бежавший в сторону вокзала.
Скорый на Москву отправлялся поздно вечером. В кассе продавали билеты и на завтра.
- Ах, как мы оплошали! - огорчился Авдей Самсонович, - Надо было снять с аккредитива, взяли бы сейчас билеты.
После всех расходов - самолет, багаж, дорогие трюфели, такси, гостиница - у Авдея Самсоновича осталось тринадцать рублей с копейками. Утром он помнил, что надо сходить в сберкассу, но, попав в городскую сутолочь, забыл об этом.
- Сейчас возьмем, у меня все деньги с собой, - Анна Тимофеевна раскрыла сумочку, полную денег: она тоже получила расчет.
- Мне бы не хотелось, Анечка, - сказал Авдей Самсонович. - А впрочем, что же нам теперь считаться? Возьмем билеты, потом поищем сберкассу.