- Извините, Матрена Назаровна, этого мы сделать не можем, - вежливо ответили ей в поссовете, - Потому не можем, что создаем хозяйство и нам дорога каждая свиная голова. А кроме того, мы создаем птичник, и скоро к нам прибудет партия кур-несушек. Вот если хотите нам помочь, поступайте работать птичницей или свинаркой… Потому-что мы твердо решили бороться со спекулятивной частной торговлей.
- Шо вы, граждане, з ума сошли? - искренне удивилась Матрёна, - У мени шесть детей на руках и муж, як дитя, ни к чему не годный, кроме руль вертеть. Просю меня пойнять.
- Дело ваше, Матрена Назаровна, - с сожалением сказали ей, но поросят так и не продали.
Матрена наладилась было торговать замороженной в леднике корюшкой, но из этой затеи ничего не вышло. Оказалось, что в подсобном хозяйстве тоже появился ледник, а в нем - тонны намороженной корюшки. Магазин продавал рыбу по бросовой цене, и спросом она отчего-то не пользовалась…
Поздней осенью Матрена Зинченко покидала последним пароходом Пургу. У Нечипора кончился обусловленный договором срок вербовки, а на продление он не согласился.
Матрена всходила по трапу, легко неся в руках по пухлому кожаному чемодану с блестящими замками. За ней двигался Нечипор, пригибаясь под тяжестью таких же фасонистых чемоданов, за Нечипором шестеро мальчишек несли туго набитые портфели и горшки с цветущей геранью.
Матрена стояла на палубе отплывающего парохода, глядела на узкую полоску земли между водой и сопками, застроенную домами. Лицо ее застыло в удивлении, даже медные серьги-полумесяцы не покачивались в ушах.
- Як, ты говорил, те горы называюцца? - спросила она мужа, указав глазами на длинную гряду.
- Сопки называются, - ответил он.
- Надо же!.. - вздохнула Матрена - А як той поселок называецца, куда ты груз возил?
- Гагачий.
- Надо же!.. - снова вздохнула Матрена. Потом сказала детям: - Шоб запомнили мне, где жили, на какой вас край света батька завез… Тут люди от холода мрут, зубы и волосы выпадают…
Она всплакнула.
- Ничего не мрут, тут и кладбища нету, - не согласился с матерью чернявый, жуковатый сын.
- Не гавкай, Степка, когда не спрашивают, - сказала она, вытирая ладонью взмокревшие глаза. - Нету, так будет!
- Я не Степка, а Колька, - поправил сын. - А кладбища здесь все равно не будет, здесь земля мерзлая.
Матрена тяжело вздохнула.
- Надо же!..
2. Привет Миллионеру
Трудно представить, что было время, когда Пурга не имела фотоателье. Старожилы уверяли, будто было. Правда, тогда поселок только строился и не был райцентром. Еще уверяли старожилы, вроде в домишке, над которым теперь красовалась вывеска "ФОТО МОМЕНТАЛЬНОЕ, ФОТО ХУДОЖЕСТВЕННОЕ", жила какая-то Матрена Зинченко и что благодаря ей в поселке появилась нынешняя свиноферма, птицеферма и даже парниковое хозяйство.
Так оно или не так - не в этом суть. Суть в том что представить Пургу без ателье "ФОТО МОМЕНТАЛЬНОЕ, ФОТО ХУДОЖЕСТВЕННОЕ" было невозможно, а тем более без фотографа Эдика Капусты.
Эдик Капуста имел от роду двадцать восемь лет, рост низкий, лицо широковатое, два золотых передних зуба во рту и шикарную огненную шевелюру, густую и волнистую. Точно боясь ее испортить, он даже в самые лютые морозы не носил шапки за что сперва был прозван Снежным Человеком. А может не за это, а за то, что купался зимой в проруби на заливе и путь от дома до проруби проделывал босиком и в ярко-пестрых нейлоновых плавках.
Спирт он употреблял умеренно, больше любил свою работу заключавшуюся в том, чтоб запечатлеть на веки вечные всех жителей Пурги; от мала до велика. Перед домом Эдика Капусты стояла длинная витрина с образцами его мастерства: открытки, визитки, портреты одиночные, снимки групповые, черно-белые и в цвете. Зимой витрину надолго замуровывала толстая наледь, весной стекла оживали, и за ними, как на Доске почета, выстраивались знакомые лица: штукатуры Надя, Катя и Марина, учительница Зоя Михайловна, шоферы Петров, Соловьев и Ползунок, а с погремушками и сосками - Вадики, Толики, Вовики… В центре художественной галереи помещался самый большой, с коричневым оттенком портрет Клавы, жены Эдика и нормировщицы автобазы. Прямые Клавины волосы по-русалочьи спадали на свитер, чуть разведенные пальцы с обручальным колечком подпирали щеку, а глаза в стрельчатых ресницах затуманенно смотрели вверх, прямо на пики близких сопок.
- Снежный Человек из кого хочешь красавца сделает, - говорили одобрительно о Эдике Капусте, никогда не называя его ни по имени, ни по фамилии.
Даже в милиции, выдавая бланки для получения паспортов, напоминали:
- Не забудьте сходить к Снежному Человеку. Нужны карточки три на четыре…
Так бы, вероятно, и остался он навсегда Снежным Человеком, если бы в Пургу не пришло сногсшибательное известие. Оно разразилось над поселком; как гром среди ясного чукотского неба, волной прокатилось от дома к дому и до того потрясло своей невероятностью самого Эдика Капусту, что он на несколько часов утратил дар речи.
Когда срочно вызванный в райисполком Эдик через полчаса покидал его стены, у него подкашивались ноги и прыгали перед глазами ступеньки лестницы.
В подъезде его едва ли не сшиб райисполкомовский шофер Санька Мягкий, балагур, гитарист и отчаянный трепач.
- Привет Миллионеру! - хлопнул Санька пятерней Эдика в грудь и спросил: - Согласился?
- Нн-н-н зз-н-на-а… - жалобно промычал Капуста, не разжимая окостенелых губ, за которыми хранились два золотых зуба.
Уже входивший на почту крановщик Карасев вдруг невзначай обернулся, увидел на улице Эдика и быстро кинулся ему навстречу.
- Мое почтение Миллионеру!.. Это правда? - спросил он.
- Нн-н-н зз-н-на-а… - еще жалобней промычал каменными губами Эдик, попятился от Карасева и, пошатываясь, побрел дальше.
Возле котельной Капусту окликнул его друг, механик Костя Астафьев, фотограф-любитель, скромный, приветливый парень, которого Эдик долго и пока безуспешно пытался приобщить к купанию в проруби.
- Здравствуй, Миллионер! - улыбнулся он Эдику, - Что за шум идет по округе?
Эдик Капуста взглядом полоумного оглядел друга, издав при этом какой-то тянущий, хриплый звук, поежился и вдруг очень споро зашагал прочь, встряхивая в такт шагам роскошной рыжей шевелюрой.
Он галопом пронесся мимо автобазы, где работала Клава, даже не подумав забежать к ней и сообщить потрясшую его новость, влетел домой, вырвал из тетрадки лист, схватил ручку и, оставляя на бумаге кляксы, принялся быстро писать матери в Калугу.
"Дорогая мама, не считай меня сумасшедшим, но я могу тронуться, - писал он. - Поэтому сообщи срочно (авиа), были ли в нашем роду (в твоем или папином) родственники, проживающие за границей (уточняю, в Австралии)? И был ли такой родственник - мистер Гарри Чечетка? Был или нет? Очень важно! Ты не представляешь, что меня ищут уже год и надо дать ответ. Но я пока сомневаюсь насчет дяди Гарри: Может, липа или какая удочка? Так что пиши, не откладывай! Твой Эдик".
Ответ не заставил ждать. Мама из Калуги писала:
"Дорогой сынок! Мы с папой много раз прочитали твое письмо и решили, что в твоей семейной жизни что-то стряслось. Не дошло ли у вас с Клавочкой до развода? Зная из писем, как ты ее любишь, нам кажется, что ты находишься на грани нервного потрясения. Мы очень тебя просим не наделать глупостей. Мы с папой тоже были молодыми и знаем, как важно проявить в эти годы благоразумие и сдержанность. Мы с папой ничего не желаем больше, как того, чтобы у вас был мир, а у нас скорее появились внуки. У тебя, как мы поняли что-то перепуталось в голове из детских впечатлении. Дядя у тебя действительно был, это мой двоюродный брат, но он никакой не мистер Гарри, сынок. Его звали Гришей, он любил танцевать чечетку, и всем почему-то нравилось называть его Чечеткой. Дядя Гриша любил с тобой забавляться, и у тебя, наверно, осталось в памяти это слово - Чечетка, хотя тебе было два годика. Потом он пропал на войне, так и не успев жениться, а было ему уже тридцать четыре года, потому что я моложе его на три года. Мы с папой очень просим тебя проверить у врачей свое здоровье, все подробно написать так как мы волнуемся. Отдельно посылаем письмо Клавочке. Целуем вас, дорогие наши дети.
Ваши мама и папа".
Спустя неделю в Калугу полетело новое письмо телеграфного стиля:
"Дорогие мама, папа! Смешно читать ваши намеки, вроде я свихнулся. Уже все в порядке. Дядя Гриша не пропал. Оказался в Австралии, под именем Гарри Чечетка. Сейчас умер, завещал мне наследство. Оформляю.
Уплатил какую-то пошлину (150 рэ новыми). Разведайте, как у вас записью на машины… Запишите нас на "Волгу". Крайнем случае "Москвич".
Привет Клавы. Эдик."
И снова последовал ответ из Калуги:
"Какой ужас! Мы с папой потрясены и не можем опомниться. Неужели дядя Гриша жил и умер? У нас не укладывается в голове. Почему он не написал? Может быть, писал на Астрахань? Ведь все мы жили там до войны. Ужасная, ужасная новость! Насчет записи на машину еще не узнавали. И зачем вам машина? Чтоб насмерть разбиться или в лучшем случае покалечиться? Клавочка, ты женщина, ответь нам - зачем вам машина?
Целуем вас.
Ваши мама и папа".
Клава не разделила тревоги родителей мужа насчет того, что на машине можно разбиться, а посему, посылая им ответное письмо, обошла этот вопрос молчанием. Клава была не прочь заиметь машину. Еще она мечтала купить себе шубку из дорогого меха и явиться на новогодний бал в Дом культуры в золотистом парчовом платье. На большее применение будущих миллионов, оставленных почившим дядей Гарри Чечеткой, выдумки у Клавы пока не хватало. Да и в отношении машины она немножко сомневалась, поэтому спрашивала Эдика:
- Интересно, где мы будем на ней ездить? - и насмешливо добавляла: - По нашему Бродвею гонять, что ли?
- Клавочка, прояви фантазию, - терпеливо втолковывал ей Эдик. - Машина стоит в Калуге. Мы летим в отпуск, пересаживаемся за руль и прямым ходом жмем к морю. Турне по Кавказу… Крым, Байкал, Средняя Азия! Пейзажи родины и старина Суздаля врываются в наши стекла… Тебя устраивает?
- И опять летим сюда? - насмешничала Клава.
- И опять, извиняюсь, сюда, - подтверждал он.
- А машина ржавеет в Калуге?
- Машина отдыхает в утепленном гараже, с электричеством и ватерклозетом… А что ты, - собственно, предлагаешь?
- А что я могу предложить? - недоумевала Клава.
Пока в Москве по каким-то иностранно-финансово-дипломатическим каналам оформлялось наследство, Эдик Капуста терпеливо посещал в Пурге годичные курсы шоферов, прилежно изучал дорожные знаки крутых поворотов, опасных спусков, объездов и запрещенных стоянок, а в положенное время щелкал фотоаппаратом, проявлял пленку и обновлял витрину, по-прежнему оставляя в центре портрет Клавы. Но теперь в поселке уже говорили так:
- Наш Миллионер из кого хочешь красавца сделает.
- Не забудьте сходить к Миллионеру, - напоминали в милиции желающим получить паспорта. - Нужны карточки три на четыре…
Будущим наследством интересовались буквально все. И буквально всем Капуста охотно рассказывал, вплетая теперь в свой лексикон расхожие иностранные словечки:
- Может, кто-нибудь мечтал, что я откажусь? Допустим, в пользу государства? Нет, пардон, с какой стати? Хотел бы я увидеть такого умника!..
- Слышь, Миллионер, а родственника ты этого помнишь? - спрашивали его.
- Натурально. Он был мой любимый дядя, а я его любимый кузен, - весело отвечал Капуста.
- Он что, бобылем в ящик сыграл?
- Неуместный вопрос! С чего бы мне досталось наследство?
- Да, Миллионер, а как он попал за границу.
- Любовная история на уровне Шекспира. Не будем вдаваться, - темнил Капуста, сам толком не зная, каким образом дядя Гриша объявился в Австралии.
- А как считаешь, - спрашивали, - сколько тебе отвалят?
- На парочку миллионов рассчитываю, - не задумываясь, отвечал Эдик и таинственно добавлял - А может, и больше… Пока от меня скрывают…
Тем временем Клава послала в московский ГУМ открытку:
"Уважаемые торговые работники!
В нашем поселке Пурга нет в продаже дорогих, красивых дамских шубок из натурального меха. В мехах я плохо разбираюсь, но знаю, что бывают из горностая, соболя, куницы и т. д. Бывают ли они у вас и можете ли вы отправить мне вышеуказанную шубку, если перевести вам деньги? Хотелось бы еще купить парчи на длинное новогоднее платье (золотого цвета). Я ношу сорок шестой размер. С уважением к Вам
Клава Капуста".
И получила ответ:
"Уважаемая гр. Капуста! Шубы, о которых Вы спрашиваете, в продаже бывают, оформить высылку можем. Стоимость их различна - от 1000 до 3000 рублей, в зависимости от меха; парчи - от 5 до 15 руб. за один метр, в зависимости от качества. Пересылка осуществляется за счет покупателя.
Стол заказов".
Покупка шубы и парчи задерживалась, ибо задерживалось дело с наследством. Эдик Капуста волновался, а заодно волновались жители Пурги:
- Привет Миллионеру! Что слышно?
- Пока ни черта, - сообщал Капуста.
- Слышь, Миллионер, год прошел. В чем дело?
- Сам не пойму. Может, в инстанциях крутят.
- Пошли запрос.
- Куда, мон шер, послать?
- Ну, куда положено…
- А куда положено?
- А может, дядя живой оказался?
- Хрен его знает!..
Наконец из высокой инстанции поступила весточка на гербовой бумаге: требовалось уплатить еще какую-то пошлину в размере ста рублей. Эдик сбегал в сберкассу, снял с книжки нужную сумму…
Вечером того же дня в фотоателье заглянул начальник стройконторы, инженер Каюков, человек молодой, энергичный, к тому же первый лыжник в районе. Близкой дружбы они не водили, но друг друга знали преотлично, ибо не было в Пурге незнакомых людей.
- Привет. Я не фотографироваться, я по делу, - без всяких сказал Каюков тоном закадычного друга, хотя на самом деле таковым не был. И кивнул на матерчатую ширму, надвое разгораживающую ателье: - Посторонних нет?
- Хелло! Ни души, - залихватски ответил Эдик. Он для убедительности отпахнул ширму, и она по проволоке отъехала к стене, позванивая медными колечками.
- Присядем, - предложил Каюков.
- Силь ву пле, - галантно показал на табуретку Эдик.
Они сдвинули табуретки к треноге кабинетного аппарата и сели.
- Ты патриот своего района? - в упор спросил Каюков.
- В каком смысле? - не понял Эдик.
- В прямом - патриот или нет? - не спускал с него проницательных глаз Каюков.
- В прямом патриот, - тряхнул огненной шевелюрой Эдик.
- А ты знаешь, что наш район молодой и строящийся?
- Факт!
- А реально представляешь, что нам нужно строить? - допытывался Каюков.
- Реально?.. В этом смысле не совсем… - замялся Эдик.
- Так вот: водопровод, теплоцентраль, электростанцию повышенной мощности, - загибал Каюков пальцы левой руки - Это крупные объекты Пурги. Теперь возьмем села и рудники. Улавливаешь, какие финансы вкладываются?
- Да-а, подходящие…
- И они нас режут. Сметы режут. В год мы способны освоить больше заложенного в сметах. Чувствуешь?
- Ощущаю… - ответил Эдик, ничего такого не чувствуя и не улавливая сути разговора.
- Тогда учти: не смей ни копейки из наследства отдавать чужим городам! - отчеканил Каюков.
- ?! - У Эдика отвалилась челюсть.
- Ни копейки! - Каюков саданул себя кулаком по колену.
- То есть?.. - совсем побледнел Эдик. - Я что-то не улавливаю…
- Все наследство ты обязан положить в нашу сберкассу, - твердо сказал Каюков. - Соображаешь? Несколько миллионов оседают в нашем районе. Теперь дальше - почему оседают? Да потому, что ты их можешь каждую минуту потребовать. Но ты не требуешь. Сообразил?
- Н-не очч-чень…
- Что значит - не очень? - возмутился Каюков, - В банке лежит весь твой капитал. Пока он лежит, мы пользуемся и строим на полную катушку.
- Как это, вы с-строите?.. - У Эдика задергалась щека.
- Что и как - я беру на себя, - ответил Каюков, не замечая его бледности и подергивающейся щеки, - Уж как-нибудь утрясу с местным начальством. Тебе-то все равно, где лежат твои миллионы, в Пурге или в Москве, а мне, как строителю, выгодно. Я, как строитель, оборачиваю твой капитал под будущие ассигнования. Понял? - Каюков грозно помахал пальцем перед носом Эдика и твердо добавил: - Если ты патриот - ты вкладываешь!
- Вопрос! Конечно, вкладываю!.. - немедленно согласился Эдик, сразу же повеселев, так как понял, наконец, что к чему.
- По рукам? - подхватился Каюков.
- Окэй! - подхватился Эдик.
Они с размаху хлопнули ладонью в ладонь. Каюков извлек из одного кармана бутылку, из другого - банку тушенки.
- Обмоем, - деловито предложил он. - Хлеб найдется?
- Навалом, - ответил Эдик, доставая с полки граненые стаканы…
А наследство все не поступало.
- В чем дело? Второй год пошел, - добивались у Эдика нетерпеливые…
- Рассуждать, маэстро, надо: международные вопросы быстро не решаются, - бодро отвечал Эдик, уверенный, что после вторичной уплаты крупной пошлины он свое получит.
- А в инстанциях не могли зажать? - высказывали предположение маловеры.
- Попробуй зажми! - встряхивал шевелюрой Эдик и пояснял: - Международный престиж, джентельмены!
- Может, дядя свинью подложил?
- Каким образом? - настораживался Эдик.
- Допустим, подшутил над тобой.
- Покойники не шутят, - убежденно отвечал Эдик.
…Пуржистым зимним деньком Эдуард Капуста покидал здание райисполкома. Лицо его покрывали багровые пятна. Под рукой он держал какой-то сидор из плотного шелка, облепленный сургучными печатями. Ноги его медленно и твердо отсчитывали ступеньки лестницы…
У подъезда стоял райисполкомовский "газик". Шофер Санька Мягкий натягивал на машину чехол - на случай, если пурга закрутит по-настоящему.
- А, привет, - печально сказал Санька и покачал головой: - Да, влип ты, я тебе скажу…
- Пошёл он к…! - Эдик Капуста плюнул в летящий снег и встряхнул под рукой шелковый сидор с печатями.
- Точно, - одобрил Санька.
- Надо выпить, - строго сказал Эдик.
- Не мешает, - согласился Санька.
…Крановщик Карасев, уже входивший в магазин, невзначай обернулся, заметил Эдика в паре с Санькой и кинулся к ним.
- Один вопрос: насчет дяди правда? - встревоженно спросил он.
- Пошел он к…! - Эдик тряхнул засыпанной снегом шевелюрой, зло ткнул кулаком в сидор и, криво усмехнувшись, сказал - Во!.. Предлагаю обмыть!..
- Потопали, - согласился Карасев.
Возле котельной их окликнул друг Эдика Костя Астафьев, скромный, вежливый парень.
- Здравствуйте, компания! - подошел он к ним. - Что за шум идет по округе?