- Пошли вмажем, - хмуро сказал другу Эдик.
Дорогой к ним присоединились еще несколько человек, пожелавших разделить душевное расстройство Эдика.
Уже крепко подвыпивший Эдик Капуста без смысла размахивал над столом красивой гербовой бумажкой и, поблескивая золотыми передними зубами, требовал, чтобы компания читала бумагу вслух. Вслух читать никто не хотел, так как все знали текст наизусть.
В бумаге с круглыми печатями коротко и ясно сообщалось, что мистер Гарри Чечетка, проживающий в австралийском городе Сиднее, перед смертью завещал свое состояние племяннику Эдуарду Капусте, проживающему в России. У покойного был собственный дом и магазин скобяных товаров. Далее шли цифры: сумма, вырученная от продажи имущества (раз), сумма, израсходованная на погашение налогов (два), затраты на похороны (три), оплата заграничным лицам, производившим розыск наследника (четыре), и еще разные суммы. Все остальное получал наследник. Остальное составило сто семьдесят шесть рублей советскими деньгами. К ним прилагались два костюма дяди Гарри. Судя по костюмам, дядя Гарри был мужчина высоченного роста и метровой ширины. Судя по этим же костюмам, дядя Гарри любил духи, напоминающие по запаху русские духи "Ландыш", и носил в карманах батистовые платки, по-русски окаймленные мережкой.
- Нет, вы мне скажите, к чему, извиняюсь, эти шуточки?.. К чему, я спрашиваю?.. - допытывался у компании вконец охмелевший Эдик. - Сань, а?..
Санька Мягкий, не слушая Эдика, рвал струны гитары цыганскими переборами и подмигивал крановщику Карасеву, чтоб тот еще разок сбегал в магазин за спиртом, пока не вернулась с работы Клава.
Карасев, понимающе кивая, стал вылазить из-за стола, а Санька, взяв вдруг минорный аккорд, со слезой в голосе запел, подражая модной магнитофонной записи:
Ах, кочевники археологи.
Из веков глядит темнота.
Архигении, архиолухи,
Что ж копаете, да не та-ам…
3. Пон-пон
За день, проведенный в Пурге, Роман Завьялов по сути даже не разглядел поселка, ибо только тем и занимался, что ходил из кабинета в кабинет и представлялся: секретарю райкома, председателю райисполкома, заведующему промышленным отделом и другим должностным лицам. Каждый расспрашивал о Москве - какая погода, что идет в кино - и каждому он сообщал, что прилетел писать статью о горняках, срок командировки у него мал, посему в райцентре задерживаться не может, а желает поскорее попасть на рудник, узнав предварительно у товарищей некоторые цифры развития местного горнорудного дела.
Завьялову шел двадцать четвертый год, в газете он работал всего полгода (после университета), и это была его первая командировка на Север, о котором он имел сугубо книжное представление. Еще в Москве Завьялов решил набраться в незнакомых краях как можно больше впечатлений и, помимо требуемой статьи, удивить редактора хорошим путевым очерком. Вот почему, покидая на райисполкомовском "газике" Пургу, Завьялов крепко жалел, что в поселке не успел узнать ничего интересного.
И вдруг - такое везение! "Газик" уже часа три подпрыгивал на лобастом булыжнике, и часа три Саня Мягкий не закрывал рта, выплетая истории, одна другой поразительней. Завьялов исписал скачущими буквами два редакционных блокнота и достал третий. В своей короткой журналистской практике он не встречал такого словоохотливого собеседника. Чего Завьялов не узнал и не увидел в Пурге, с лихвой окупалось рассказами Сани.
Два блокнота вмещали описание рождения поселка. И какие не случались здесь чудеса и страхи! Подумать только - первых строителей чуть-чуть не загрызли волки. Проснулись люди, а вокруг палатки - стаи голодного зверья. Сидят, клацают зубами и ждут. И этот, самый шофер Саня, тогда еще мальчишка, снял выстрелом вожака стаи. Главное было определить, который из волков вожак, и стрельнуть именно в него. Этот самый Саня угадал вожака чутьем. Вожак упал замертво, а стая разбежалась…
- Так, говоришь, медведи и сейчас по райцентру ходят? - спросил Завьялов, раскрывая чистый блокнот. Они перешли на "ты" с первой минуты знакомства.
Саня усмехнулся и в свою очередь спросил:
- Рома, ты на Кавказе был?
- Бывал, и не раз…
- А грузинский дом представить себе можешь без мандарина?
- Почему же нет? - ответил Завьялов.
- А я не могу, - сказал, Саня. - Так и наш поселок без медведя не поселок… Да вот тебе последнее происшествие. Заметь, пока никем не описанное. Со мной в этом году случилось…
Саня вел машину виртуозно, одной левой рукой. Правая в это время спокойно лежала на спинке сиденья. Голубые, чистой озерной воды глаза по-детски невинно смотрели на Завьялова и лишь изредка косились на дорогу. В толстых Саниных губах перекатывалась папироса. Курил он тоже необычно - без помощи рук, а дым после каждой затяжки пропускал через курносый нос.
- Погоди, когда ж это было? - Саня собрал лоб а складки, так что его закрыла короткая белесая челка. - Ага, кажись, под Первое мая, как раз пуржишка крутанула, из-за нее и демонстрацию отменили.
- На Первое мая пурга? Здорово! - восхитился Завьялов, черкая карандашом в блокноте.
- Ну! - подтвердил Саня, выпустив из ноздрей струи дыма, откатив папиросу в угол рта, он продолжал. - Утро, заметь, раннее было, я еще не проснулся как следует. Но все же слышу: Зинка моя с кровати шмыг, ноги в валенки и в сени. За дровами, значит. За ночь, понимаешь, так выдуло - зубы колотятся… Я, конечно, лежу нежусь, а сам в полусне соображаю: пусть затопит, тогда подымусь. И не заметил, понимаешь, как опять в сон уплыл. И вдруг мне в ухо кто-то как гаркнет: "Санька, где твоя Зинка?" Я как подхвачусь! Туда-сюда, головой мотаю - никого: ни Зинки, ни дров, ни плита не горит, только на стуле Зинкины кофточки-шмофточки висят. Ну, я тоже в сени… Двери, понимаешь, жму, а их оттуда будто кто держит. Вдруг слышу Зинкин торопливый голос из кладовки: "Сань, не выходи! Медведь забрел, задерет тебя, я на крючке сижу, замерзну скоро!" - "Какой медведь?" - спрашиваю. "Белый, - пищит, - Выбей окошко и беги на помощь звать". Тут медведь как заревет, я и… - Санька не договорил, на ходу открыл дверцу и выплюнул окурок.
- Выбил окно? - догадался Завьялов.
- Ну нет! - Саня захлопнул дверцу. - Схватил веник и турнул его под одно место.
- Медведя?!
- Не козу, должен понимать. У нас в поселке такая птица не водится.
- И что он?
- Медведь-то? - Саня прищурился на дорогу и небрежно крутанул руль, объезжая колдобину. - А ничего. Шастнул в пургу - и нет его. Он ведь погреться забрел…
- Большой был? - поинтересовался Завьялов.
- Подходящий. Метра три в длину. Из сеней выскакивал - лапой дверной косяк снял, как и не бывало.
- И действительно белый?
- Желтый.
- Как желтый? - удивился Завьялов, никогда не слышавший о желтых медведях.
- Старичок попался, - пояснил Саня. - Под старость они из белых в желтые перецвечиваются.
- Перецвечиваются? - переспросил Завьялов и черкнул что-то в блокноте, - Хорошее слово… Ну, а жена?
- Какая жена? - удивился Саня.
- Зина.
- А, Зинка, моя… А чего ей? Выскочила из дровника, нарядилась в кофточки-шмофточки и к соседям праздновать пошла. После я им шкуру этого медведя подарил.
- Так ты его догнал?
- Зачем? - усмехнулся Саня. - В другой раз на заливе шмякнул.
- Этого самого?
- А зачем мне другой?
- Да как же ты его узнал? - добивался Завьялов.
- Плевое дело… Иду, понимаешь, по заливу, а он над лункой, стервец, сидит, рыбку на обед ловит. Вот тут я его и опознал. Стрельнул, и с приветом…
- Ну, Саня, ты герой, честное слово, герой! - восхитился Завьялов и опять черкнул что-то в блокноте.
- Брось! - скромно заметил Саня, - У нас в поселке почище меня личности есть.
- Как понимать почище?
- Понимай позначительней. Ты, к примеру, об Эдьке Миллионере слыхал?
- Не слыхал, Саня, - с сожалением признался Завьялов. - Я ведь у вас один день пробыл. А чем он знаменит?
- Э-э, тут целая история с географией, - подмигнул ему голубым глазом Саня и спросил: - У тебя какая зарплата?
- Сто двадцать… гонорар еще… Так до двухсот…
- То-то и оно-то, - хмыкнул Саня, - А Эдьке дядя два миллиона в золотой валюте отвалил.
- Какой дядя? - не понял Завьялов.
Саня обратил на дорогу задумчивый взгляд, прикурил, пустил носом две туманные струйки, перекатил с края на край губ папиросу и лишь тогда сдержанно сказал:
- Австралиец… Об этом, заметь, тоже ни одна газета не сообщала. Думаешь, почему?
- Почему?
- Где газеты, а где Эдька! - многозначительно ответил Саня.
- А где он? - опять не понял Завьялов.
- Эдька-то?.. В Пурге. Фотокарточки шлепает.
- Фотограф, что ли?
- Он самый.
- И куда он свои миллионы дел? - с интересом спросил Завьялов, опять занося что-то в блокнот.
- Фю-ю-ю!.. - присвистнул Саня, не выпуская из губ дымной папиросы - Не знаешь, куда деть?.. Первым делом, мы гульнули соответственно. Лично у меня дней пять в голове пурга шумела. Заметь, годовой запас спирта с базы выпили… Ну, после уже заходами собирались. Как праздник, мы, конечно, тут как тут: "Простите-извините, просим угостить"… Клавке его не по нраву, а нам чихать. Она бы нас от души вытурила, а нельзя - мы к ней с уважением: "Уважаемая Клава, вас приветствуют друзья"…
- Ну, а остальные деньги? - добивался до истины Завьялов.
- Остальные-то? - Саня на секунду приморщил лоб. - А чего там осталось? Что осталось, по мелочам разошлось… И раздал он, само собой, много…
- Кому раздал? - дотошничал Завьялов.
- А кому хошь? Ты бы в ту минуту подвернулся - ты бери, другой подвернулся - тоже бери. Он мне тогда говорил: "Санька, сколько тебе надо? Сколько надо, столько бери!"
- Взял? - насторожился Завьялов.
- Отказался, - вздохнул Саня.
- Молодец, правильно сделал, - одобрил Завьялов.
- А почему, думаешь, отказался? - развивал свою мысль Саня. - Потому что я дружбу на червонцы не меняю. Верно?
- Верно, - кивнул Завьялов, что-то записывая.
- То же самое мне шеф сказал: "Молодец, Саня, мозги у тебя чистые".
- А шеф твой как, ничего товарищ? - спросил Завьялов, которому было одинаково интересно все, о чем рассказывал Саня.
- Иван Андреевич? Серьезный человек, - с подчеркнутым уважением ответил Саня. - Ты слыхал, как он чуть Ботвинника не обставил?
- Ботвинника? - не поверил Завьялов.
- Погоди, когда это было, чтоб не соврать? - воодушевленно продолжал Саня, покручивая левой рукой руль, а правой взбил на затылок кепку! - Ага, в том году. Он как раз в Москву по делам полетел. Ну, скажу тебе, петрушка вышла…
- А что, у шефа разряд по шахматам? - перебил Завьялов.
- Чудак ты, Рома! - усмехнулся Саня, - Как это Иван Андреевич - и без разряда? Ты у него в кабинете шахматы видал?..
- В кабинете? - пытался вспомнить Завьялов, - что-то не заметил…
- Не показал, значит, - пожалел Саня - Он их в письменном столе держит, эти… как их?.. дорожные, что ли. Как свободная минута, он ящик выдвинет, а шахматишки уже наготове. Поиграет, конечно, а иногда меня зовет: "Давай, Саня, партию врежем". Я, заметь, в этом вопросе щенок перед ним. Для меня сицилианская защита или там ферзевой гамбит - темный лес…
- Постой, постой, - опять перебил его Завьялов. - Так шеф сам с собой играет? Это серьезно?
- Ты что, трепачом меня считаешь? - обиделся Саня.
- Да нет, постой… Я непременно запишу… - Завьялов непрерывно строчил карандашом - Ну, а что с Ботвинником? Как это было?..
- А с Ботвинником?.. Ну, повстречались они, не сговариваясь, проще сказать, в ресторане… Ты ничего такого не думай насчет пьянки и прочего. Он в гостинице жил, а при гостинице, как положено, ресторан… Вот шеф мой как раз на ужин туда и попал. Глядь, по соседству за столиком - компания, а посередке Ботвинник. Шахматишки, конечно, при нем, в кармане пиджака… Ну, Иван Андреевич смекнул: когда второй такой случай представится? Дает он, ясное дело, официанту заказ на двоих, а сам обдумывает, каким макаром к чемпиону подкатить…
Завьялов исчеркал третий блокнот и взялся за четвертый. В голове у него зарождался сюжет путёвого очерка. Этот очёрк, еще вчера витавший в его сознании расплывчатой туманностью, вдруг начал обретать реальную плоть. Тундровый пейзаж, простиравшийся за окнами "газика", мало привлекал Завьялова. Пейзаж был однообразен, и все, что следовало записать о нем, он записал раньше: "Небо высокое, чистое, синее. Солнце - маленький желтый комочек. Тундра ровная, в ярких цветах (узнать названия!..). Иногда - болото. На кочках - морошка, еще не созрела. Остановились, сорвал, попробовал - терпкая, вяжет рот. Впереди все время сопки, похожие на караван верблюдов…"
Когда "газик" ворвался в полутемное ущелье сопок, Саня неожиданно выплюнул в дверной распах недокуренную папиросу, обеими руками взялся за руль и умолк. Дорога кручеными петлями полезла в гору. Над "газиком" нависли многотонные каменные глыбы. Потом ворвался яркий свет: кончился правый отрог сопок, и дорога узкой полоской провисла над крутизной, вжимаясь другим боком в отвесный склон сопки, - Ну, Рома, держись! - предупредил Саня, грудью припадая к рулю. - Проскочим один кусочек - живы будем.
- Да, дорожка… Не разминешься. - Завьялов ухватился за поручень перед собой, - Как же по ней ездят?
- В объезд. Здесь запрещено, - не взглянув на него, коротко ответил Саня.
- А мы зачем?
- Два часа экономим, - сказал Саня и сухо посоветовал: - Крепче держись за ручку. Чуть что, прыгай и хватайся за первый попавшийся валун.
Завьялов усмехнулся: шутник этот Саня! Но узкая полоска тут же круто свернула. Завьялов увидел впереди оборванный, провислый над пропастью край дороги и, бледнея, крикнул:
- Стой, не проедем!..
Ему показалось, что Саня оторвал "газик" от булыжника и бросил на склон сопки. Машину тряхнуло, замотало. Завьялова подкинуло на сиденье, чемодан полетел с колен. Он не успел ничего сообразить, как "газик", заскрежетав тормозами, остановился.
Завьялов сидел белый, с висков его стекал пот. Надрывно ревел клаксон: Саня придавил его ладонью и не отпускал.
- Сань, что ты?.. - осторожно спросил Завьялов, - Ведь проскочили…
Саня перестал сигналить, сказал:
- Выйдем… Тут Митя Иванов в прошлом году на ЗИЛе разбился. После того участок закрыли.
Они вышли из "газика". Дорога одним боком вжималась в сопку другим обрывалась в пропасть. Небо висело совсем близко еще ближе куском колотого сахара торчала вершина сопки. Это было самое высокое место закрытого участка трассы Дальше дорога извивами опадала к тундре.
Молча постояли на краю обрыва, молча влезли в машину. Отъезжая, Саня еще раз длинно просигналил.
Едва выскочили на равнину, к Сане вновь вернулось веселое настроение. Задымилась в зубах папироса, правая рука повисла на спинке сиденья.
- Эх, Рома, - говорил Саня, - жаль, что мы с тобой в колхоз к чукчам не проскочили! Морская охота, я тебе скажу, это вещь. Один раз я с шефом попал… Да, ты по-чукотски калякаешь?
- Нет, откуда же, - ответил Завьялов, думая о погибшем шофере Мите Иванове и о том, чем могла кончиться Санина бесшабашность.
- Ну, это - пустяк дело, - продолжал Саня, не замечая перемены в настроении Завьялова. - Лично я в два приема выучился. Первый раз, как сейчас помню…
- И хорошо чукотский знаешь? - отрешенно спросил Завьялов.
- Вопрос!.. Ты слушай, какая штука со мной в этом смысле приключилась.
Завьялов слушал, но в блокнот ничего уже не записывал, время близилось к вечеру: воздух заголубел, как бы остекленел, хотя по-прежнему был резко прозрачным. Солнце распухло и налилось густой кровью, рядом с ним появился тугой белый шар луны в ярком зеленом ободе.
- Э, никак, попутчик попался. Подхватим? - неожиданно прервал свою речь Саня и, не дожидаясь согласия Завьялова, затормозил!
Широкоскулый старик в кухлянке и торбасах подхватил с обочины меховой мешок с каким-то грузом и прытко заспешил к машине.
- Етти! - распахнув дверцу, весело поздоровался с ним по-чукотски Саня, а по-русски спросил: - Куда, батя, на рудник?
Старик часто закивал, что-то гортанно говоря и показывая на свой мешок, захлестнутый кожаной бечевкой.
- Ну, садись, садись, подвезем! - Саня вышел из машины, открыл заднюю дверцу.
Старик заулыбался, снова показывая на мешок и что-то часто-часто говоря.
- Давай, давай! - ответил ему Саня, забрасывая на заднее сиденье его мешок, потом подтолкнул туда же слегка упиравшегося старика.
"Газик" покатил дальше. Завьялов с интересом обернулся к старику.
- Далеко собрался, отец?
Старик заерзал на сиденье и, тревожно взмаргивая узкими глазами, быстро проговорил:
- Пон-пон, пон-пон!..
- А сам откуда? - Завьялов улыбнулся, хотя уже понял, что спутник не знает русского.
- Пон-пон, пон-пон!.. - опять заерзал старик, страдальчески морщась и тыча рукой в мешок.
- Пастух он, тут где-то оленье стадо ходит, - объяснил Завьялову Саня. Стадо в этих местах он видел недели две назад, когда возил на рудник Ивана Андреевича.
- А что такое пон-пон? - спросил его Завьялов.
- Гроб по-ихнему, - не задумываясь, ответил Саня. Чукотского языка он, конечно, не знал, но слово показалось ему знакомым. Похоже, его часто повторяли у гроба трагически погибшего на морской охоте бригадира зверобоев.
Завьялов снова обернулся к старику. Тот сидел, присмирев, скорбно сморщив скуластое лицо, а в уголках его щелистых глаз висело по слезинке.
- Да-а… - вздохнул Завьялов, сочувствуя горю старика.
Саня тоже вздохнул, потом сказал:
- Они раньше как покойников хоронили? В сопку отвезут без всякого гроба, камнями приложат - и с приветом!.. Теперь, вишь, он гроб едет заказывать… в землю стали. Это, я тебе замечу, тоже пока слабо описано. - Саня поднес ко рту пачку "Беломора" и, встряхнув ее, ловко выхватил папиросу.
- Папьи-ро-са!.. - оживился вдруг старик и быстро заговорил, указывая рукой то на себя, то на Саню… - Папьироса пон-пон, пон-пон папьироса!..
- Верно, батя, закури, тоску придавишь. - Саня подал старику "беломорину" и поднес ему огонек зажигалки.
Старик запыхал папиросой, заулыбался, закивал головой и вдруг стал быстро развязывать мешок. Он вытащил из него крепенький гриб на белой прямой ножке, протянул его Сане, говоря:
- Пон-пон папьироса, папьироса пон-пон!..
Внезапно Саня все понял. Лицо его затянуло краской. Но отступить и признаться он уже не мог, и потому на недоуменный взгляд Завьялова он небрежно ответил:
- Знакомым на рудник грибы везет… чтоб с гробом помогли, - И обернулся к старику: - Ясно, батя, скоро прибудем: Тут десяток километров осталось…
В поселок горняков въехали во втором часу ночи. Было так же светло, как и днем. Солнце еще не садилось, но все же намного продвинулось к земле, оставив луну одиноко висеть посреди неба. Людей на улицах не было - спали. Саня подвел "газик" к Дому приезжих.
- Прощай, Саня. - Завьялов тряс ему руку. - Ты не представляешь, как я рад нашему знакомству…
- Почему прощай? - удивился Саня, - Вернешься в Пургу, сразу ко мне топай. У меня приземлишься.