- Да ну где там!.. - отмахнулся Карпов и состроил на лице скорбную гримасу.- Попался какой-то невковырный: не растет - хоть ты убей. Думаем до пасхи подержать, - и повел представителя власти в сарай. Там в закутке похрюкивал полугодовалый поросенок. Откуда он взялся - я понятия не имел. Как в сказке - превращение какое-то. Уполномоченный удивленно посмотрел на Карпова:
- Не больной?
- Да нет вроде, а вот не растет. Попался ж такой.. Недоумевая, писарь вышел из сарая, предупредил на всякий случай:
- Шкуру ж не забудьте снять.
- Помню, как же!.. - заверил его Карпова, провожая за ворота.
Но и с этого поросенка шкуру Карпов не снял. Перед самой пасхой он притащил с совхозной фермы дохлого кабанчика - купил у сторожа за гроши, будто на корм собаке, и показал ветеринару. Тот осмотрел труп и выдал справку. Карпов закопал дохлого кабана, а своего живого зарезал и осмолил.
И вообще, сколько я знаю, Карпов ни одной шкуры государству так и не сдал, всякий раз находил способ обойти неудобный для него закон.
Эпопея свиная. Подпольный поросенок № 2
Второй раз Карпов вступил в конфликт с государством на почве поросячьих дел уже лет через пятнадцать после войны. Это в то время, когда в поселках городского типа запретили рабочим держать домашний скот. Под строгий запрет подпадал и Карпов поросенок - он был приговорен к смертной казни, как не имеющий права проживать в городской местности. Лишился он этого права, потому что отрицательно влиял на Карпова - культивировал в нем психологию частника.
А Карпов свою жизнь без поросенка не мыслил. Хотя и получал он зарплату, и дети уже выросли, работали, но появились внуки - целая артель. И не представлял себе Карпов с Ульяной, чем бы они кормили всю эту ораву, если бы не своя свинина - сало да мясо.
И вдруг такое постановление.
Долго кряхтел Карпова, чесал затылок - думал, как быть. Без поросенка ему никак нельзя. И тогда за садом соорудил он свинюшник, прикрыл его разным хламом - ветками, бревнами, и ночью скрытно перенес туда поросенка. А в старом закутке в сарае сложил топливо.
Когда пришел уполномоченный из поселкового Совета, Карпов показал ему пустой сарай.
- Нема. Давно не держу. Ишо того не съели. Думал купить, но раз такое дело - остепенился.
- Но вы понимаете, чем вызвано такое мероприятие? - осведомился уполномоченный.
- Ну, как же! - сказал Карпова. - Для облегчения. То чертуешься с этой скотиной - ни дня, ни ночи не видишь. А так пришел с работы и отдыхай культурно: чи газетку почитай, чи в клуб иди..
- Да, да, - подтвердила Ульяна. - Это ж стыдно сказать, перед внуками стыдно: ни одного кина после войны не видела.
- Не только поэтому, - сказал уполномоченный, - хлеба много травят скоту.
- Да, можа, и ваша правда, - согласился неуверенно Карпова.
- Брехня, - решительно сказала Ульяна.
- Да, конечно, брехня, - поддержал жену Карпова.
- Как брехня? А чем же вы кормили свиней?
- Пойлом, картошкой, кукурузой с огорода. Ну, не без того - подправишь когда и хлебом.
- Ну, вот - видите? А говорите! - обрадовался уполномоченный.
- Кто б его кормил хлебом, если бы был комбикорм, - отмахнулся Карпова. - Ладно, нехай будет по-вашему.
От Карпова уполномоченный направился к соседу через дорогу - многодетному мужику Неботову. Тот всегда держал корову и поросенка. Но и оттуда уполномоченный вышел ни с чем. Провожая его, Неботов говорил:
- Нема, ниче нема. Все ликвидировал.
Проводил, подошел к Карпу, подал дрожащую руку - волновался Неботов.
- Пронесло, - сказал он, - а надолго ли? Ну, до зимы прокантуюсь как-то: сейчас угнал Семка корову в лес, а зимой?
- До зимы, можа, ишо десять раз перемелется. Это тут что-нибудь не так, ошибка какаясь вышла. Как же жить без поросенка? Да ишо с семьей?
- Хоть бы твои слова, так бы сказать, сбылись. А ты как с поросенком?
- Да как? Ликвидировал, - сказал Карпов и ушел.
Ульяне после этого забот прибавилось - тайком таскает еду поросенку, кормит его чаще обычного, чтобы голос не подавал.
Прошла неделя, и успокоилась Ульяна, ослабила бдительность. Как-то заболталась с бабами, не накормила вовремя прожору. А тут, как на грех, увидела - идет по улице тот самый уполномоченный. Никак, перепроверку делает?.. Метнулась во двор, прислушалась: подпольщик повизгивает, есть просит. Сунула руку в варево - горячо, нельзя давать, все нутро обожжет себе поросенок. Успокоить надо. Как? Металась, металась, увидела - на гвозде в сарае с военных времен маска резиновая от противогаза висит, схватила, помчалась в подпольный свинюшник. Поросенка меж ног защемила, натянула ему на голову пыльную очкастую резину. Отпустила - мечется поросенок, хрипит, но тихо, почти не слышно. Вышла и идет по огороду, как ни в чем не бывало. Довольна своей находчивостью. Будто по делу нагнется к грядке, а сама прислушивается - не визжит ли. Нет, молчит. Выглянула за ворота - прошел мимо уполномоченный, в конец улицы к кому-то подался.
Ну и слава богу, - думает Ульяна, - пронесло. И не торопится к поросенку: молчит и молчит. Принялась еду его студить: переливает из чугуна в ведерко, мнет рукой вареную картошку. Приготовила не спеша, понесла. Открыла дверцу, посмеялась над поросенком:
- Ну что, осохимовец? Лежишь?
Осохимовец не шевельнулся. Ульяна в испуге сдернула с него маску, подняла на руки еще теплое тельце, принялась тетешкать его, как ребенка. Разняла пасть, в рот ему стала дуть - ничего не помогает. Принесла в хату, молока из бутылки в глотку налила - пыталась оживить. И когда убедилась, что поросенка не воскресить, заплакала, запричитала, как над покойником.
Пришел вечером Карпов с работы, узнал о беде, рассердился на жену. Обругал скверными словами, а потом хлобыстнул ее резиновой маской. Молчит Ульяна - чувствует свою вину, глаза только закрыла, чтобы не выхлестал. А Карпов не успокаивается, ярится, схватил поросенка за задние ноги, замахнулся, но не ударил, сдержался. Взял лопату, пошел в концы огородов, закапывать.
В воскресенье Карпов поехал в город на базар и купил там другого поросенка. Дотемна в посадке сидел с ним, кормил, за ухом чесал, а когда стемнело, незаметно огородами пробрался к потайному свинюшнику и пустил туда притомившегося за день кабанчика.
- Иди гуляй, да сало потолще нагуливай. Можа, ты будешь удачливый... - и, перекрестив, закрыл тайник.
Карпу без поросенка никак нельзя.
Карпов оказался прав: вскоре все переменилось, и он перевел подпольного поросенка на полноправное жительство в сарай. Перевел открыто, гордо, даже будто с вызовом кому-то: вот, мол, говорил вам, и вышло по-моему... И вырос этот поросенок на удивление удачливым. Право, не знаю, что тут сыграло большую роль - то ли легальное положение и наступившее вольготное поросячье житье, то ли сытые харчи, то ли особый хозяйский догляд, а только вымахал этот кабан небывалых размеров.
К тому времени я уже не жил в поселке и бывал там лишь в редкие свои наезды. Один из них и пришелся как раз на последние дни жизни этого кабана. Поэтому знаю о нем не из чьих-то рассказов, не понаслышке, а сам все видел.
Карпов дом в тот день походил на муравейник. Приехал Никита с женой и детьми. Он жил и работал на руднике. Жена его простая, спокойная, безо всяких претензий женщина, вела себя у свекрови, как дома: знала, за что хвататься - то есть знала, что делать,- называла Ульяну мамой, а Карпова папой, и, видать, старикам она очень нравилась.
Пришла свояченица Марья с сыном. Она давно уже замужем и живет отдельной семьей. Муж ее, поездной мастер, хотел по такому случаю отпроситься со службы, но, наверное, не удалось; ушел утром на работу и не вернулся. Так Марья толком и не знает - придет ли. Может, только вечером - к свежатине поспеет.
По такому случаю были дома и младшие Карповы дети - Клавдия и Петро.
Одним словом, народу собралось много, но разговор идет редкий, необязательный. Семь лет не виделись, а встретились - говорить не о чем. Однако не только в этом дело, все ждут, ждут того главного, ради чего пришли. А оно не начинается.
Карпов выбрит, в клетчатой синей рубахе сидит за столом, торжествен и с виду спокоен. На самом же деле он волнуется, поглядывает в окно, на часы: ждет ветеринара. Без ветеринарного осмотра резать поросенка нельзя.
Что Карпов нервничает - заметно всем: в разговоре он почти не участвует, если обращаются к нему, отвечает коротко, резко, с досадой.
От нечего делать я рассматриваю своих двоюродных, давно не видел. Сначала, при первом взгляде, они показались мне сильно изменившимися, даже неузнаваемыми. Но потом все постепенно проявилось, все встало на свои места. Оказывается, все такие же, как и были в детстве. Припухшие глаза и щеткой торчащие волосы с левой стороны головы у Никиты, так же худощав и застенчиво молчалив Петро. Петро - холостяк, недавно вернулся из армии. Неизвестно в кого - Петро сызмальства как не из Карповой семьи - белокур, синеглаз. Застенчивость его с возрастом не только не прошла, а, кажется, еще больше обострилась. Он сейчас чувствует себя почему-то неловко, будто случайно попал на это собрание. Когда Ульяна мимоходом бросает: Вот оженим Петра..., он краснеет и молча отмахивается.
Такой же, какой была в детстве, осталась и Клавдия, хотя она уже побывала замужем, развелась и теперь с дочкой живет опять у родителей. Верткая, маленькая, даже очень маленькая, или, как говорят у нас, дробненькая, Клавдия по-прежнему деятельна и жизнерадостна. И разговаривает она так же, как в детстве: концы слов глотает, будто не хватает духу выговорить слово до конца.
Здорово изменилась лишь свояченица Марья. И то внешне: раздалась вширь и ввысь, дородная стала женщина. Но голос, манера говорить - все осталось прежним…
- Пришел, кажись, - говорит Карпова, услышав лай собаки.
С появлением ветеринара в доме все приходит в движение
Быстро облачились в рабочую одежду и ушли в сарай Карпов и Никита. Только мы с Петром не знаем, что делать. На всякий случай одеваемся и тоже идем в сарай, присоединяемся к ребятишкам, которые толпятся в углу.
Уже сутки не кормленный - очищает унутренности, - кабан думает, что ему принесли еду, встает, радостно похрюкивая. Задирает морду, осматривает пришедших, ждет нетерпеливо. И, ничего не получив, сердито ковыряет пустое корыто рылом, с грохотом отбрасывает его к противоположной стенке.
- Вася, Вася... - говорит ему ласково Карпов и чешет за ухом. Белая, холеная спина кабана горой возвышается над досками закутка. - Ну? - Карпов кивает ветеринару и показывает на дверцу. Но ветеринар не хочет лезть в закуток, боится испачкаться, отговаривается.
- Мне надо температуру измерить, выгоняйте сюда.
Карпу это не нравится.
- А там нельзя, чи шо?
Но делать нечего, приходится выгонять животину из закутка. Осмотрелся Карпов и сердито шуганул из сарая ребятишек. Хотел и нас с Петром прогнать, но сдержался. Открыв дверцу, стал выманивать кабана:
- Вася, Вася, иди сюда... Иди, дурачок...
Но Вася, видать, не дурачок, он словно почувствовал, в чем дело, улегся на солому и только отхрюкивался на зов хозяина.
Я хотел помочь, поднял палку, подал крестному.
- Ты шо! Он и так уже нервничаеть, - Карпов сердито забросил палку в угол и продолжал вызывать кабана разными ласковыми словами.
- Кто нервничает? - спросил я шепотом у Никиты.
- Да кабан. Разнервничается, кровью сало нальется - будет невкусное, - пояснил он.
Но, по-моему, кабан был абсолютно спокоен и не обращал внимания на людей. Тогда Карпов пошел на хитрость. Взял помойное ведро и погремел им. Кабан встрепенулся, захрюкал, вылез из закутка. Карпов и Никита придержали его, давая возможность ветеринару вставить термометр. Но ветеринар оплошал - термометр ткнулся в живое тело, кабан взвизгнул, крутнул мордой, и Карпов с Никитой, будто мячики, отлетели в разные стороны. Ветеринар поднял термометр, стал рассматривать его - не разбился ли. Увидев в руках ветеринара этот злополучный инструмент, Карпов выругался:
- Э, черт безрукий! Градусник встромить не может. А еще специалист. Че тут мерить, че тут мерить? Не видно, что ли, - здоровый кабан.
- Да ладно, па, не надо, - успокаивал его Никита.
Ветеринар виновато молчал, косясь на кабана сердито и укоризненно, словно на предателя. А тот, забившись в угол, поглядывал на мужиков, ожидая очередного нападения.
Нападение вскоре началось, и опять с ласки:
- Вася, Вася... - подходил к нему Карпова. Кабан недоверчиво похрюкивал, моргал редкими белесыми ресницами. - Вот уже вся кожа покраснела, - сокрушался Карпов и продолжал: - Вася, Вася...
Приблизясь к кабану, Карпов стал чесать ему за ушами и под шеей. Подошел Никита и тоже принялся почесывать, заслонив собой от глаз поросенка остальной мир.
- Ну?..- кивнул Карпов ветеринару.
Тот на цыпочках бесшумно подобрался к кабану со стороны хвоста, изловчился и воткнул термометр. Животное даже не почувствовало и молча ожидало, что люди собираются с ним делать. А люди больше ничего не делали, они только чесали его да говорили приятные слова.
Карпов пристально следил, чтобы кабан не повернулся задом к стенке и не раздавил градусник.
Через положенное время ветеринар вытащил термометр, вытер ваткой, посмотрел на свет:
- Нормальная, - заключил он и достал из полевой сумки бланк справки. Черканул в ней фамилию хозяина, отдал Карпову. - До свидания.
- До свидания, - буркнул Карпов и передал справку появившейся в дверях Ульяне. - Холера, а не ветеринар. - Обратился к Никите: - Что делать будем?
- Я думаю, можно. Он уже успокоился, - сказал Никита.
- Не справиться нам удвох. Можа, соседа Неботова покликать?
Нас с Петром в расчет не принимали, - больше того, Карпов предупредил, чтобы мы не подходили близко: опасно. Особенно надо остерегаться задних ног кабана, может так ударить - не возрадуешься.
Неботов не заставил себя упрашивать. Тут же бросил все свои дела, схватил телогрейку, прибежал. Худенький, шустрый, он мигом определил обстановку, распорядился:
- Вожжи нужны... Или, на крайний случай, хотя бы веревка. Мы б его, так сказать, обратали за грудь и вывели б. А так не справиться. Вырвется: его ж ухватить не за что.
Веревка нашлась, и Неботов дважды обмотал ею кабана - один раз по груди, другой раз по шее, концы связал в узел. Кабан не сопротивлялся, словно покорился своей участи.
- Ну вот. А теперь можно спокойно выводить его во двор.
Неботов и Никита взялись за веревку с одной стороны, Карпов - с другой.
- Пойдем, Вася, пойдем. - Карпов легонько хлопнул кабана по широкому заду.
Кабан пошел, но в дверях, словно испугавшись снега и холода, вдруг рванулся назад. Однако мужики удержали его, и он завизжал пронзительно.
- Ну, ну, дурачок, - приговаривал Карпова, - пойдем, пойдем.
Нехотя кабан переступил порожек, вышел во двор.
- Куда? - спросил глазами Неботов.
- За сарай, там затишней, - шепнул Карпова, словно боялся, что кабан все поймет.
За сараем стояла приготовленная копешка свежей соломы и воткнутые в нее вилы-тройчатки. Кабан увидел солому, направился к ней. Но метра за два до нее его остановили и стали опять говорить ему разные ласковые слова, почесывать за ушами, под шеей. Кабан блаженно похрюкивал, сонно смежал белесые ресницы - был доволен. И вдруг, в мгновение ока, оказался опрокинутым на правый бок, взвыл испуганно, засучил неуклюже и беспомощно задними ногами.
- Не дави, не дави коленкой - кровоподтек будет на сале! - закричал Карпов на Никиту и, выхватив из голенища нож, всадил его кабану под левую ногу.
Лицо у Карпов исказилось яростью, словно обезумевшие глаза забегали, ничего не видя, большой рот перекосился. Одной рукой он держал кабана за ногу, а другой сжимал рукоять ножа. Держал крепко, судорожно, словно боялся, что нож вырвется.
- Все, - проговорил Неботов печально, как на похоронах, и распрямился.
Ни на кого не глядя, Карпов отпустил рукоятку ножа, протянул руку. Ульяна вложила в нее завернутый в тряпочку деревянный колышек. Карпов вытащил нож, бросил на снег, кровь из раны ударила фонтаном. Карпов быстро заткнул отверстие колышком, как бочку чопом, вытер окровавленную руку о шерсть кабана.
Все чувствовали себя виноватыми в содеянном
Все стояли и молчали, избегали встречаться друг о другом глазами, словно чувствовали себя виноватыми в содеянном. Карпов все еще держал кабана за ногу и смотрел на него, скорбно склонив голову.
- Скольки я их перерезал на своем веку, а все одно не могу... всякий раз как будто впервой... - проговорил он. - Будто на немца в атаку идешь.
- А приходилось? - спросил Неботов.
- Че?
- В атаку ходить? Убивать?
- В штыковую - не, не было случая. А так - да. Вперед! - выскакиваешь из окопа и бежишь, на ходу стреляешь. А немец по тебе поливает из пулеметов. Самое страшное - перед атакой, пока из окопа выскочишь, а потом сердце сожмется, и ничего. - Помолчал. - И убивал, наверное, а как же... Не так, конечно, - он кивнул на кабана. - Не в упор, а со всеми вместе. Все бегут, стреляют, немцы падают - кто разберет, чья пуля кого убила, может, и твоя. А в упор - не, не приходилось. - Прикинул что-то в уме, сказал: - А пришлось бы - так стрельнул бы, куда ты денешься? Не ты его, так он тебя, там дело такое.
- А когда ранило?..
- Ото ж и ранило... Один раз пулей, а другой раз осколком мины. Тоже не видал, кто по мне стрельнул. Но это было ишо до того, как сапером стал... Ну что, перевернем? - спросил Карпов угрюмо.
- Не надо, - сказал Неботов. - Все одно потом кантовать придется с боку на бок.
Карпов отпустил ногу - она только слегка качнулась и так и осталась торчать, - подошел к соломе, взял беремя и стал обкладывать кабана. Никита и Неботов принялись помогать ему. Потом Карпов присел с подветренной стороны, поджег. Желтый дымок заклубился, заплутался в золотистой соломе, выбился наверх и исчез, а вслед за ним заиграло веселое пламя. Солома вспыхнула, все отпрянули от огня, и только теперь сбежала с лиц хмурь и неловкость. Засуетились, заулыбались, заговорили. Поближе к костру придвинулись дети, стали бросать в него пучки соломы и радовались безмерно, когда пламя, лизнув их приношение, тут же с хрустом уничтожало.
- Помощники! - говорит ласково Неботов.
- Помощники... за столом, - добавляет беззлобно Карпов и отгоняет их прочь: - А ну, идолята, не мешайтесь...
Прогорела солома, смахнул Карпов вилами с обуглившейся туши пепел, и заскребли ножами с одной стороны Неботов, с другой - Никита. А Карпов похлопывал то там, то тут ладонью, приговаривал:
- Вот здесь сыровато,- и подносил на вилах пучок соломы, раздувал пламя, поджаривал сырое место. И потом это место уже сам скреб, проверял, говорил, довольный: - Хорош! - и посматривал на Неботова, на Никиту, следил, как у них идет дело. И вдруг бросился к Никите: - Пережгешь, пережгешь! Смотри, вздувается, - он отбросил горящую солому, схватил комок снега, приложил к вспухшему месту холодный компресс, растер ладонью. Шишка осела, Карпов успокоился, похлопал широким лезвием ножа, предупредил: - Хватит...
Поджаривают тушу соломой, скребут ножами. Работа идет быстро, споро, с разговорами, прибаутками.