Как там дело было, Карпов не знал и не интересовался. Разбили, перегрузили, а пустой вагон - в депо. Тут то Карпов первый и обнаружил, что он из-под зерна. Вооружился веничком, все уголочки, все щелочки вымел, до зёрнышка собрал. Доволен, что посчастливилось: шутка ли - целую сумку наскреб, с полведра будет. Несет домой, торопится - накормит семью хлебом. Но по дороге раздумал, в поле завернул. Прихватил еще участок, рассыпал по нему зерно. Хотя и поздновато было, на том клину вон уже ростки щетинкой поднялись... Но ничего, лето длинное, вырастет, чуть позднее поспеет - не беда. Зато уж потом с хлебом будет Карпов, от людей не отстанет.
А люди как муравьи на той земле. Даже солончаковый бугор за поселком, где одни только колючки и росли, и тот всковыряли, бахчу посеяли.
Бугор не делили, всей улицей так и нагрянули на него. Время уходит, делиться некогда. Да и земля не та, чтобы драться из-за нее. Ее даже и не пахали, лопатами лунки поглубже да пошире делали и прятали семена. Не очень надеялись на что-то, но ковырялись. Уродит - хорошо, не уродит - тоже не большая беда. Семь лет мак не родил, - голоду не было. Бахча - роскошь, баловство, ею сыт не будешь. Но раз есть семена - надо посеять.
И тут не отстал от людей Карпов. С лопатой до последнего дня ходил на бугор. Долбил жесткую каменистую землю, рыхлил гнездышки для семечек, бросал туда арбузные или дынные зернышки и был доволен.
Работа для Карпова никакая не в тягость, от работы Карпов не устает - был бы толк от нее.
Ходит Карпов с тяпкой на свой участок, полет, обхаживает каждый росточек. Радуется сердце, любуется глаз - растет, все растет. Та пшеничка, что позднее посеял, тоже взошла. Зеленеет, кустится.
К концу лета помощница появилась: родила Ульяна. Теперь они все вчетвером в поле. Карпов с Ульяной работают, а Марья с Никитой в тенечке сидит. Нянька из Марьи еще не очень, но все-таки: сторож, в случае чего - сигнал подает. Когда Карпов на работе, Ульяна сама на участке ковыряется.
Не обманула в тот год земля людей - все на ней уродилось небывало. Даже бахча на солончаковом бугре выдалась такой, что люди и теперь, спустя почти полсотни лет, помнят те арбузы. Будто великан какой полосатых валунов на бугор накатал. И сами ели кавуны, и впрок солили, и скотину кормили.
У Карпова тоже все хорошо уродилось, кроме той пшенички, что в вагоне наскреб. Кустилась, кустилась она, лохматилась, кудрявилась, да так и не вышла в стебель. Знающие люди потом объясняли Карпу: озимой, наверное, была. Жалел Карпов - пропало добра столько, лучше бы в муку стер ее да семью хлебом накормил. Пожадничал он тогда, и зря.
Но ничего, мало ли когда осталось что-то не съедено, не выпито, так что ж толку теперь горевать? Тем более - остальное уродилось хорошо. Наелись наконец досыта, ожили все.
Выручила землица, не пропали Карповы бессонные ночи, не ушел в песок труд его. Стоят в чулане мешки с зерном, ящик с фасолью, чердак забит кукурузными початками. В погребе картошка, солка разная. Во дворе два стожка - кукурузные бодылья и солома. Зачем бодылья свез, и сам не знает. Просто с перепугу перед голодом.
На следующую весну Карпов решил не надрываться с землей, хотел засеять небольшой кусочек - так, на всякий случай. Жизнь вроде налаживаться стала.
Вот тут-то и явился Авдей - шурин. Пришел, как змей-искуситель, стал уговаривать прочнее цепляться за землю. Выгодное это дело. Кто не дремал да поболе засеял - теперь только в потолок поплевывает.
- Отдай ты мне Ульянину швейную машинку, я ее обменяю на коня,- предложил Авдей.
- Машинка-то ее приданое, - сказал Карпов,- пущай сама... А потом - на кой нам конь?
- Глупый ты, Карпов. Ты смотри, как люди делают. Вон хоть твой сосед Григорий Иванович. Земли сколько нахватал? И лошадку купил уже. А он мужик умный, не то, что мы с тобой.
Авдей моложе Карпова, но шустрее его. Низенький, лицо простачка, глаза плутоватые, он шел по жизни как-то несерьезно, искал, где полегче да повыгоднее. Потому Карпов не очень доверял шурину.
- Григерий Иванович - старик. Ему в самый раз в навозе копаться, - сказал Карпов. - А я и в деле своей хлеб зароблю.
- На кой тебе то депо! - воскликнул Авдей. - Вставай, беги на работу по гудку, гни там целый день спину. А тут сам себе хозяин, никто тебе не указ.
Видать, здорово Авдея схватила за душу щедрость земли, учуял легкую жизнь на ней. Слушает его Карпов и где-то в душе начинает склоняться в его сторону. Вспоминаются весенние дни в поле, вечерняя летняя прохлада, запах скошенной травы, запах поспевающего хлеба. Конечно, все это ни с чем не сравнимо, в депо такого нет. Припомнился ему зайчонок. Маленький, большеголовый, с кулак ростом. Карпов его шапкой накрыл, поймал. Домой принес. Лето держал, кормил. Думал: вырастет - зарежу, все мясо будет. А осенью уже наелись всего, зайца жалко стало, отпустил на волю.
И еще вспоминается. Это когда уже хлеб пололи с Ульяной. Вспугнули перепелку с выводком. Брызнули в разные стороны желтые комочки - перепелята. Пропали, исчезли, сквозь землю провалились. А потом чуть не наступил Карпов на одного. Затаился бедняжка под листочком - ни жив ни мертв. Взял его Карпов, опустил в кепку, понес Марье показать.
Как радовалась Марья пушистому живому комочку, как бережно держала в пригоршеньке своей, как вымостила в пустом глиняном горшке травяное гнездышко для птенца и как плакала вечером, когда не обнаружила перепеленка в горшке, - вспомнилось все это Карпу, и на душе у него стало теплее, легче, сердце сделалось уступчивее.
Кончилось все тем, что Авдей унес Ульянину машинку.
Ульяна не очень возражала мужикам. Вытерла с машинки пыль, завязала ее в узел из старой скатерти, - бери.
- Не горюй, сестра, - ободрил ее Авдей. - Разбогатеем - ишо не такую купим. Ножную, ногой крутить будешь, а руки свободные.
Ульяна только рукой махнула, не очень она надеялась на своего брата.
Но тот, видать, на этот раз знал, что делал. Не обманул и не промахнулся. Недели на две скрылся с машинкой куда-то из поселка и вернулся с лошадью. Привел Карпу во двор, завел в маленький, не приспособленный для этого сарай, привязал.
- Ну, вот, - сказал Авдей, - будет нам на двоих. А живет пущай у тебя.
Растопырился Карпов, раскорячился: одной ногой в депо стоит, другой - на Поповой даче. Не знает, на какую ногу опереться, не решит, какую ногу снять, к какой приставить. С депо сроднился, жизни без него не мыслил. А оказывается, можно и иначе хлеб свой добывать - прямо самому, на земле. И кроме всего, на земле как-то вольготней, свой труд виднее...
Раздирается Карпов на две половины: все больше в землю врастает и за депо держится, не отцепится никак.
Но земля все же оказалась сильнее, бросил Карпов депо, сделался целиком крестьянином. В хлеву поросенок, телка-первогодка завелась, купил кой-какой инвентарь: плужок, борону с чудным названием зигзаг.
Года три или четыре хозяйничал Карпов, привыкать уже стал, как вдруг жизнь подбросила ему новую задачу: объединяться в ТОЗ начали. Пришли и к Карпу представители, объясняют, спрашивают.
- ТОЗ организуется. Ты как? Будешь единоличником или со всеми вместе?
Трудно Карпу решить такую задачу: он и единоличником-то гнал совсем недавно, только-только научился землю кое-как понимать... Чешет затылок.
- Кабы б знать, как оно лучше будет...
- Гуртом и батьку легче бить.
- Батьку-то да, легче... - Поинтересовался: - А люди как, записываются?
- Кто как. Ахромей Солопихин записался.
- Ахромей? - удивился Карпов. - И его принимают! у гурт? А вы видали, какая у него земля? Его клин за буерачком, издаля можно узнать: весь бурьяном зарос. Утром едет туда как человек - на работу, а сам весь день проспит в холодочку. А дети голодають. Лодырь несусветный. Земля тольки пропадает, жалко. Рази можно так к земле относиться? За такое по морде бить надо. - Карпов разгорячился, но вдруг подумал, что горячится по делу, которое его не касается, умолк, задумался. Однако заговорил опять об Ахромее: - Его нельзя примать. А землю отобрать надо, чтобы зазря не мучилась.
- Ладно - с Ахромеем. Ты-то как?
- Как же ладно? - удивился Карпов. - Мне ж с ним, можно сказать, в одной семье жить придется: одну работу робить, из одного котла хлебать. А он такой: на работе его не найдешь, а у котла за ним не захватишь. Это уж я знаю. Тут вон когда спрягаешься на сев чи на уборку - и то выбираешь, с каким соседом сподручне, чтоб его не перешло к тебе и ты чтоб горб не гнул на него. Под стать себе и напарника шукаешь.
- Ну и тут напарников найдешь - народу много. Тракторов, машин разных накупим. Каждому найдется работа по способности, по уменью.
- Ха! По уменью! А шо, к примеру, умеет делать Ахромей? Он, гляди, ишо в командиры выйдет. Слыхал, будто бегает по другим улицам, тоже агитирует? То дужа поганый агитатор по такому делу: такой сагитирует не вперед, а взад.
- Дался тебе этот Ахромей! Ты то сам как?
- С кондачка такое дело не решишь. Посоветоваться надо...
- С кем советоваться будешь? Советчики разные бывают, смотря куда дух направлен.
- Как с кем? А хочь бы вон с жинкой, - кивнул на Ульяну. - У нас с ею дух одинаковый, на всю жизнь спряглись. Покумекать надо.
Кумекал Карпов не с одной Ульяной. К соседу Симакову Григорию Ивановичу пошел. Тот справным хозяином стал, крепенько зажил. Уже пару лошадей завел, инвентарь кой-какой приобрел, даже лобогрейку купил. Старик ушлый, не промахнется. Как он, что думает?
- Коней продал, - объявил ему старик, - на завод возвертаюсь. Там погода или непогодь, а мое отдай. Зарплата, паек. А тут круглый гад дрожи, поглядай на небо - моли то дождика, то солнышка, - рассудительно и спокойно говорил Григорий Иванович.
Откровенно сказать, Карпов от него не ожидал такого поворота и даже растерялся немного.
- А земля как же?
- Отказался. Пущай берут в ТОЗ.
- Жалко. Привык уже к ей.
- Жалко... - согласился старик. - А шо делать? Она была не наша, и пущай на ней робить тот, кто понимаеть в этом деле.
- А вы шо ж, не понимаете?
- Не в том дело. Кто понимаеть, куда дело клонится? Для меня той ТОЗ - темный лес пока - куда оно, как будет. А на заводе мне все ясно.
- Это-то да! - обрадовался чему-то Карпов. - Как в депе, к примеру: я там все, кажись, на сто лет наперед знаю! Другой раз вспомню депо, заноет вот тут, будто по дому соскучился.
Вечером пришел Авдей с вопросом: Шо делать будем?
- Да я, наверно, опять в депо подамся, - сказал Карпов. - А ты как хочешь. Забирай коняку и хозяйнуй. Когда-нибудь отдашь мою долю. А не хочешь - отведи его да продай.
Домой от Карпова Авдей поехал на бричке. Хлестнул остервенело гнедого, затарахтел по улице. Он был недоволен зятем: сам для себя решил, а ты как хочешь. Ну, гляди у меня, получишь свою долю, как же!
Оттарахтела бричка, и будто легче Карпу сделалось, будто груз какой сняли с него, будто выздоровел человек. Стоит у ворот, наслаждается свободой, легкостью душевной. И вдруг услышал что-то родное. Прислушался и угадал: издалека, со станции, доносится деповский гудок - очередную смену сзывает. Удивился Карпов: раньше, кажется, сюда и не слышно было. Другой поставили, что ли, сильнее? Гудит тревожно и долго, вынимает Карпова сердце.
На другой день подался в депо. Но его не взяли - места не было. Поступил временно в путейные ремонтники. Временно, временно, да так до самой пенсии и оттрубил на путях. Сначала простым рабочим, потом в бригадиры выбился.
Эпопея земельная. Виноградный хмыз
Летит время, мчится быстротечное. Год за годом, год за годом... Сначала удивляешься седине в висках ровесника, потом с тоскливой грустью узнаешь, что твоя соученица стала бабушкой. Присмотришься - ан и сам уже сед и лыс, и дочь твоя уже стесняется звать тебя папой, а называет снисходительно-шутливо - старик или предок и в один прекрасный день приводит в дом парнишку и говорит:
- Это мой знакомый - Гена. Мы учимся на одной курсе, любим друг друга и хотим пожениться.
О, время, время! И что за штука такая, это время? Оно и радует, оно и печалит; оно молодит, оно же и старит; оно дает силы, оно же и обессиливает; оно врачует, и оно же убивает. Время - это бог, всесильный, всемогущий, всеобъемлющий. Все и вся подвластно времени.
И только, кажется, один Карпов ему не подвластен. Правда, я его давно не видел, о последних делах его знаю лишь из писем матери. Знаю, конечно, далеко не все, запомнилось то, что удивило. Но и этого достаточно, чтобы сказать: Карпов живет! Карпов борется! Карпов не сдается!
Судите сами. Вот документ:
Карпов и Ульяна - твои крестные - живуть по-прежнему, барахтаются, ниче им не делается, хоть ты об них и спрашиваешь, - писала мать. - Карпов теперь на пензии и сидит цельное лето в винограде. Мода у нас пошла на сады да на виноград. Вот и Карпов пологорода засадил им разным: какой на кышмыш сушить, какой на вино давить, а какой в готовом виде есть или продавать. Поэтому они подружились с Чуйкиными, а ко мне совсем не ходят и забыли, что я есть на свете. А че им со мной, старой, делать? Чуйкин тоже виноград разводит, и у него есть разные книжки по этому делу. И чертуется Карпов с виноградом цельное лето: то зеленой водой на него брызгает, то загораживает от курей, то ветки подвешивает, то осенью в землю их закапывает и навозом закрывает... Он, виноград тот-то, дужа боится холоду, а особливо морозу.
А че ему не возиться? Время есть, и силов еще много. Был бы жив отец, так и у нас бы было получше. А то и вы все разбеглись кто куда. У Карпова в саду свой колодезь, мотор тарахтит и воду качает. Карпов только держит за длинную кишку и направляеть воду, куда следовает, а на наш огород никогда не направит, воды не хватает. А я цельное лето таскаю на коромысле, аж плечи горять. А лето жаркое, дожжу нема и в помине, помидорчики пожухли, и огурцы тоже. Будуть, нет ли - не знаю, а за картошку дак и писать нечего, нужен дож, на коромысле воды на все не наносишься. Наверно, на зиму картошку придется куплять, своей не будет, а она сейчас на базаре молодая по 2 р. за кг и мелкая. А у Карпова уже цветет и стоит зеленая, как будто у него на огороде другой климант... А зима мне теперь не страшная - топливо есть, цельную машину угля купила. Привез шофер, перекинул возле двора самосвал - гору целую. Таскать бы мне - не перетаскать тот уголь в сарай. Спасибо Карпу - помогнул. Уголь перенес, дверь в сарае починил, а потом разохотился и столбик в загородке заменил. Тот совсем уже сгнил, так он свой принес, вкопал. Теперь хорошо, и меня переживет тот-то столбик. Ульяна, может, и обиделась за это. Пришла и вроде как в шутку: Отпусти мово мужика хоть пообедать. А я ей: Да кто ж работника отпускает без обеда? Приходи и ты, он много делов наделал и на тебя обед заработал. Пришла, да еще бутыль свойского вина принесла. Дак мы ото посидели. Ничего, все хорошо, жалиться не приходится...
Вот это меня и удивило: Карпов и виноград. Карпов, который, наверное, никогда и не видел, как растет это нежное, капризное южное растение, вдруг постиг его премудрую тонкость, покорил и развел целую плантацию. Да еще в нашем степном крае!
Конечно, нельзя сказать, что Карпов никогда не занимался огородом или садом. Огород для Карпова, как и поросенок,- что воздух: с огорода он кормится сам и вскармливает скотину. Огород дает ему картошку - второй хлеб. Сад же для Карпова никогда не был чем-то серьезным, сад он считал непозволительной роскошью. То, что называлось на его огороде садом, было оставлено для забавы детям, чтобы меньше лазили по чужим. Насколько я теперь понимаю, ни вишни, ни сливы, что росли на его участке, никем не сажались, они появились сами собой: либо от косточек, либо перешли корнями через межу из соседского сада. Появившийся молодняк Карпов не выполол, оставил, и деревья у него росли беспорядочно, и были они самого разного возраста. Только вдоль межи кусты крыжовника и смородины были высажены Карпом. Но это было сделано им скорее для размежевания с соседом, как изгородь, никакого другого практического значения этим кустам Карпов не придавал.
Росли в его саду и благородные деревья: одна яблоня и две груши. Какого сорта эта яблоня - никто не знал, потому что плоды с нее мы объедали еще в завязи. Груши же сначала долго росли дичками, а однажды Карпов взял и привил к ним по нескольку черенков. Перевязал больные веточки белыми тряпками, и стояли эти груши всё лето забинтованные, как раненые бойцы. И мы, ребятишки, относились к ним уважительно и бережно: ни разу не развязали, ни одну тряпку и не заглянули, что делается под ней.
К нашему удивлению, подвои прижились и быстро пошли в рост. Года через два Карпов обрезал все ветки с этих груш и оставил только привитые. Так на высоких, уже немолодых и корявых стволах дичков появились стройные молодые побеги культурной груши. Сорт, правда, оказался неудачный: плоды они давали невкусные и твердые, как древесина. Наверное, это были очень поздние зимние сорта, и дождаться им своего срока, что бы созреть, как и яблокам, никогда не удавалось.
Так что сад для Карпова хотя и не был окончательно противопоказан, но занимался он им между делом, и предположить, что Карпов вдруг станет виноградарем и виноделом, было очень трудно.
Когда я последний раз ехал в родной поселок, мне не терпелось встретиться с крестным.
Приехал и первым делом на окно взглянул, что из Карповой спальни в наш двор выходит. Надеялся кого-нибудь увидеть. Но окно было наглухо закрыто ставней.
Немного погодя, осторожно, чтобы не обидеть мать, я отпросился у нее:
- Ма, схожу к крестному на минутку, проведаю.
- До Карпова? - уточнила она, и я увидел в ее глазах массу противоречивых и сложных чувств: удивление, обиду, грусть, надежду, радость и, наконец, одобрение, - все это промелькнуло в ее глазах в какую-то долю секунды. Я догадался: наверное, как-нибудь ненароком обидел ее Карпов. Но расспрашивать, в чем дело, не стал, верно, какая-то безделица: старики, они ведь обидчивы.
- Сходи, как же, - проговорила она. - А то скажуть - приехал и не идет. Обида будет. Только Карпова, кажись, дома нема, слыхала - потарахтел куда-то на своем мотоцикле. Наверно, в школу за водой поехал. А можа, то уже обратно приехал. Уже на всех улицах колонки стоят, вода с водокачки - хорошая! А тут приходится до сих пор на коромысле аж из школы носить. Ближний свет! Пока донесешь - плечи горять. А с колодезя - ну никуда не годится вода - ни постирать, ни голову помыть. А борщ - так тем более не сваришь - есть не будешь. Ульяне хорошо: Карпов две канистры привезет - и полоскайся, делай, что хочешь.
Когда я уже был на крыльце, выглянула в дверь, предупредила:
- Улицей иди, а то через огород не пройдешь: тут Карпов все позагородил. Проволокой, хмызом - до самого сада. Отгородился.
Ну, вот она и нашлась - причина обиды! Эх, мама, мама... Полвека живешь по соседству с Карповым, а все не привыкнешь к нему. Да ведь уверен, - городил он этот забор просто потому, что ему зачем-то это понадобилось, а вовсе не для того, чтобы причинить тебе обиду... Хмыз, наверное, некуда было девать.