Большинство колхозников стояло за Бубенцова, и вся парторганизация и комсомольцы тоже. Значит, за Шаталова будет подано от силы десятка два, три голосов. Зачем же допускать такой конфуз? Уж лучше проявить благородство.
Так он и сделал. Сказал очень коротко, хотя обычно поговорить на народе любил.
- Я, товарищи, человек чем известный?.. Тем, что всегда стоял и буду стоять за колхоз. А каждый колхоз силен тогда, когда люди в нем думают и поступают согласно. Верно я говорю?
- Говоришь ты всегда верно, Иван Данилович, - похвалила Шаталова сидящая в первом ряду Марья Николаевна Коренкова.
- И поступаю так! - сердито откликнулся на "похвалу" Шаталов. - Вот и сейчас. Раз партийная организация выдвигает на должность председателя Федора Васильевича Бубенцова, я, как старый член партии, тоже буду голосовать за него. И вас всех призываю! Большое спасибо вам, товарищи колхозники, за честь, но кандидатуру мою, пожалуйста, снимите. Каменным преткновением я быть не хочу.
Красиво сказал Иван Данилович. И себя не обидел, и к единству призвал. Шаталову долго и шумно аплодировали.
А если кто и раскусил Ивана Даниловича, тот промолчал. Правда, после слов Шаталова и выступил только один человек - Иван Григорьевич Торопчин. Но и тот поступил вежливо, не стал обижать старика, хотя и намекнул:
- Я считаю, что товарищ Шаталов поступает правильно. Колхоз действительно крепок сплоченностью, и я думаю, что именно сегодня, при голосовании, это бы и подтвердилось. Одна из кандидатур отпала бы сама собой… Еще я хочу сказать вам о Федоре Васильевиче Бубенцове. Начну с плохого, с того, чем Елизавета Кочеткова закончила… После возвращения с фронта Федор Васильевич вел себя плохо, не как коммунист. И мы пока ему этого не простили. Вы согласны, товарищи?
- Согласны, - прозвучал чей-то голос. И хотя голос был одинокий, даже, может быть, именно поэтому возглас прозвучал как общий ответ. Во всяком случае каждому показалось, что сказал это слово он сам.
- Но нельзя, товарищи, судить человека за то, что он споткнулся. Наоборот, если сам Федор Васильевич забыл, как хорошо он жил и работал до войны, за что свою кровь пролил, так мы должны ему это напомнить! Не верю я, что по душе самому Федору Васильевичу Бубенцову пустая и легкая жизнь. Не верю! Хорошо он может работать, и хочет работать, и будет работать. А мы ему в этом должны помочь. Так или нет?
- Так! - на этот раз единым коротким возгласом подтвердили все собравшиеся.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Долго, бесконечно долго тянулась для колхозников Тамбовщины, да и многих других областей метелистая и жестокая зима на стыке тысяча девятьсот сорок шестого и сорок седьмого годов. Казалось людям, что не будет ей конца.
Уже к февралю начали истощаться хлебные и продовольственные запасы. Пошли в пищу людям и тощий фуражный овес, и отруби, и колючая мякина, и даже давным-давно забытая лебеда.
"Беда на селе, коль лебеда на столе", - вспомнилась старинная поговорка.
А тут еще вскоре после нового года кончились и корма. Не уродила земля ни травы, ни соломы. Пришлось колхозникам "Зари", чтобы сохранить скот, оголить год назад поставленный крытый соломой ток. Обнажились ребра стропил и на многих ригах и сараях колхозников, да и на некоторых домах.
Но люди выстояли.
И не успели еще сбежать говорливыми ручьями по полям, шумными потоками по оврагам да низинам невиданно обильные снега, как на полях и в селах начался последний этап подготовки к севу.
Новый председатель колхоза "Заря" Федор Васильевич Бубенцов наметил общий выход бригад в поле на понедельник четырнадцатого апреля.
- А не рановато, Федор Васильевич?.. Земля еще не отошла будто, - сказал старый председатель Андрей Никонович.
- И инвентарь не весь еще отремонтировали. Железо-то только вчера ты привез, - поддакнул Новоселову лучший бригадир колхоза Андриан Кузьмич Брежнев, хотя в его бригаде все, начиная с сеялок и культиваторов и кончая граблями и даже колышками для разметки участков, было в полной готовности.
- А с семенами как? - спросила звеньевая Самсонова.
- Надо бы сначала о продовольственной ссуде позаботиться. Оголодали ведь люди. Другой бы и вышел пахарь, да ноги не тянут, - сказал бригадир третьей бригады Александр Камынин.
- Не знаю, как другие, а я при такой спешке за бригаду отвечать не могу! - прислушавшись к словам и сразу оценив обстановку, уверенным басом подытожил бригадир первой, Иван Данилович Шаталов.
Все эти слова раздались на последнем предпосевном совещании правления колхоза с бригадирами и звеньевыми, созванном Бубенцовым.
И поскольку люди собрались обсудить - как и что, для них странно и, пожалуй, обидно прозвучали ответные слова Федора Васильевича:
- Я полагаю, что совещаться нам нечего. За зиму наговорились досыта. Когда роте дают приказ подняться, тут длинные слова не нужны.
- По-военному, значит? - спросил Андриан Кузьмич Брежнев.
- А тебе еще язык почесать охота?
- И это не мешает, - Брежнева не смутила насмешка, прозвучавшая в вопросе Бубенцова. - Колхоз, Федор Васильевич, никак не рота. Наше дело артельное. Тут не покомандуешь!
- Правильно. Ты все-таки объясни людям, - очень тихо, так, чтобы не слышали остальные, сказал Бубенцову Торопчин. - Это очень важно.
Федор Васильевич недовольно покосился на Торопчина и встал со скамьи.
- Хорошо. Отвечу. Насчет срока я советовался с районным агрономом Викентьевым. И сводка на погоду то же показывает. Вот она, - Бубенцов достал из кармана лист и передал счетоводу. - Повесь, Саватеев, на видном месте. Теперь - инвентарь. Четырнадцатое еще не завтра. А вчера я приказал Балахонову взять на кузню любых людей и сколько ему будет угодно, но весь инвентарь за эти дни привести в боевую готовность.
- Комсомольцы помогать взялись, - добавил Торопчин. - Трое уже работают.
- Семена?.. За то, что семена, будут, отвечаю я сам - Федор Бубенцов! Я там в райсельхозе хорошие слова сказал. Зашевелятся!
- Вот режет! - невольно расплываясь в одобрительной улыбке, пробормотал маленький и, как всегда, взъерошенный бригадир Камынин.
- Ну, а насчет твоих слов, товарищ Шаталов, что ты за бригаду отвечать не хочешь… Не придется тебе отвечать. Сегодня обсудим на правлении, завтра сдашь первую бригаду Коренковой.
Люди расходились из правления колхоза молчаливые и, пожалуй, смущенные. Но, выйдя на улицу, заговорили.
- Это, милок, тебе не Никоныч. Без воды так сполоснет, что и утираться не надо! - забегая вперед Брежнева и заглядывая ему в лицо, говорил Камынин.
- Посмотрим. - По лицу Брежнева трудно было понять, какую оценку он дает поведению нового председателя.
- Тоже разобраться - другого уговорами и с места не сдвинешь, - не унимался Камынин. - А как пуганешь конкретно - будто оживет человек!
- Шаталова-то как урезал, а? - удивлялась бригадирша-доярка Анастасия Новоселова.
- Как вы хотите, бабочки, а мне Федор Васильевич по душе пришелся! - поблескивая своими задорными глазами, говорила звеньевая Дуся Самсонова, - Силен мужик! Как он тогда на общем собрании объяснил: "Я, говорит, ни свата, ни брата не пожалею. А то что это, говорит, за колхоз, когда один пашет, а трое руками машут?" Правильное поведение. Почему я могу спину гнуть, а Елизавета Кочеткова не может?.. Или Николку взять Шаталовского, Ивана Даниловича любезного сынка. Ведь уж больше году, как из армии вернулся, а кто его на поле видел, сытого кабана?
Женщины табунком шли по улице, подобрав подолы и обходя лужи и ручьи, в которых ломались на ослепительные осколки солнечные лучи.
- То-то ты и кисет ему вышила, Николке-то! - подкусила Самсонову одна из женщин. - Или это по комсомольской линии?
- Мало что… - не смутилась Дуся. - Потому и хочу, чтобы парень за дело взялся.
Торопчин и Бубенцов после совещания прошли сначала на кузницу, где стосковавшийся по железу Балахонов разбирал груду инвентаря, требующего ремонта. Кузнецу деятельно помогали три комсомольца, в том числе и Петр Аникеев.
- Ну, как дела, Балахоныч? - весело спросил Бубенцов. - Теперь управишься?
- Может быть, если по-дурному торопить не будешь, - ответил Балахонов. - Когда у меня над душой стоят, а не работник.
- Ну, ну… действуй. Я бы и сам тебе помог, да, пожалуй, времени не выберу. Люблю железо! От него вся сила в хозяйстве нашем.
Бубенцов вытащил из-под снега согнутую железную полосу, попытался ее разогнуть, но не осилил, бросил к дверям кузницы.
- А как же, Петя, физика? - спросил Торопчин Аникеева, отвинчивавшего от плуга сработавшийся лемех.
Аникеев с виноватой улыбкой пожал плечами:
- Туго идет. Неделю просидел, а дальше закона Архимеда не двинулся. Никак сосредоточиться не могу.
- Пропал твой Архимед, Петр Алексеевич! - пошутил другой комсомолец. - Отсеемся - опять пар поднимать надо. Потом косить. А там и уборочная подойдет. И лета не увидишь.
- Это так, - невесело согласился Аникеев.
- Нет, не пропал Архимед, - серьезно возразил Торопчин. - Вот тебе мое слово, Петр. Как только закончим посевную, сам на станцию тебя отвезу. Ты куда собираешься?
- Брат у меня в Тамбове в педагогическом учится. Зовет к себе. "Помогу, говорит, тебе по линии точных наук".
- Дельно!
- Все равно, Иван Григорьевич, - с неожиданной страстной решительностью закончил всегда очень спокойный и потому кажущийся несколько вялым Аникеев, - если и нынче не выдержу, год из-за стола не встану, а в Тимирязевку попаду!
От кузницы Бубенцов и Торопчин направились на конюшни.
- Хоть и верю я тебе, Иван Григорьевич, - сказал по дороге Бубенцов, - а знаешь, наше дело какое. Одному глазу доверяй, а другим проверяй.
Торопчин в ответ улыбнулся:
- Круто берешься, Федор.
- А что?
- Ничего. Пожалуй, правильно.
Дальше пошли молча.
И только когда уже шли по конюшне вдоль длинного, чисто подметенного и посыпанного песком прохода, между выбеленными известью станками, Торопчин сказал как бы между прочим:
- А ты, Федор Васильевич, все-таки помягче с людьми обходись. Надо, чтобы народ привык к тебе. Уважения добивайся.
- Приучу скоро, - уверенно отозвался Бубенцов. - А уважения все равно не окажется раньше осени. Пока хлеб колхозникам не раздам.
- Неверно говоришь. Таких у нас немного. Поверь, Федор, что я от всей души хочу помочь тебе…
- Вот за помощь спасибо. Большое спасибо, Ваня, - Бубенцов, не дослушав, прервал Торопчина, остановился, достал кисет. - Закуривай!.. Что бы мы теперь делали, если бы ты тягло не сохранил? Хотя… Вот не будь я Федор Бубенцов, если денька на три тракторы сюда не пригоню. Я, брат, к Мишке Головину ключ подберу. Ведь он когда-то у меня в помощниках бегал. Последнего своего барана зарежу, всей МТС угощенье поставлю, а тракторы у меня будут!
Но Торопчин не разделил энтузиазма Бубенцова.
- Видишь ли, Федор Васильевич, - сказал он довольно сухо. - Мы-то справимся и без тракторов, должны справиться, раз такое трудное положение в районе, а вот другие колхозы как?
- У каждого своя голова на плечах, - отрезал Бубенцов. Его удивило и, пожалуй, обидело то, что Торопчин отнесся к его замыслу неодобрительно.
- Нехорошо только, что по-разному эти головы думают. Вот, например, насчет барана мне уж совсем не нравится. Верно, есть у нас такой подход деляческий…
- Ну, завел агитацию! - Бубенцов рассмеялся и дружелюбно хлопнул Торопчина по плечу. - Вот что лучше скажи: как Марья Николаевна?
- Пока не ясно. Поторопился ты, пожалуй, Шаталову объявить.
- Нечего. Вот я сам возьмусь за Коренкову. Не время сейчас, Иван Григорьевич, коврики людям подстилать.
- Нет, Федор Васильевич, - решительно возразил Торопчин. - Насчет Марьи Николаевны предоставь действовать мне. Крепко обижена женщина. И просто приказать ей нельзя. Никакого дела не будет… Слушай, а что мы с тобой стоим тут друг против друга, как будто плясать собрались? Давай хоть присядем, покурим.
- И то, - охотно согласился Бубенцов. - У тебя, я смотрю порядочек здесь. Покультурнее, чем в другой избе. Смотри, и картинку притулили.
Торопчин и Бубенцов прошли в конец конюшни, где стоял свежевыстроганный шкаф, стол, а над столом висела репродукция картины Репина "Запорожцы".
И тому и другому давно уже хотелось поговорить друг с другом. Задушевно поговорить. Но подходящей минуты для такого разговора не находилось. Стремительно и бурливо, как весенние ключи, проносились дни. Вплотную придвинулась особенно ответственная в этом году пора посевной, и обоих захлестнул поток мелких, но неотложных дел.
- Так. А что же будем делать с Шаталовым? - начал разговор Торопчин.
Бубенцов сразу потерял благодушие.
- Ну, с этим усачом я долго хороводиться не намерен. Мне наплевать, что он до Москвы когда-то добрался, а в войну командовал здесь бабами. Назначу на бахчи или в объездчики - и точка. А нет - пусть катится к чертовой бабушке.
- Решай, Федор, подумавши, - предостерегающе сказал Торопчин. - А главное - людьми не бросайся.
- Смотри, как ты за своего будущего тестя заступаешься, - пошутил Бубенцов, но сразу же понял, что шутка оказалась неуместной.
Торопчин с трудом подавил вспышку гнева. Но не совсем. Порывисто поднялся со скамьи.
- Я тебя, товарищ Бубенцов, в сваты не звал и не позову. Понял?.. И еще одно заруби себе на носу: хоть ты и председатель, но ни одного колхозника понапрасну обидеть я тебе не позволю!
Взгляды Бубенцова и Торопчина встретились. И возможно, что именно в этот момент оба они смутно почувствовали, что их мнения в некоторых вопросах расходятся и вряд ли скоро совпадут. Так, даже не начавшись, закончился "задушевный разговор".
2
Федор Бубенцов сдержал свое обещание.
Тринадцатого апреля, в воскресенье, он вернулся из района и привез наряд на семенную ссуду.
А незадолго до его приезда в село пришли два трактора "НАТИ". Одна из машин тащила за собой будку, а другая - тележку с прицепным инвентарем.
Тракторы степенно и грузно вышли на площадь села, с одной стороны которой протянулись конюшни, с другой - колхозные амбары и бригадные сараи с инвентарем. Здесь же находились и сельсовет, и правление колхоза, и школа-семилетка. А посредине площади стояла пожарная вышка с набатным колоколом.
Известие, что пришли тракторы, явилось большой и неожиданной радостью для всех колхозников. Шутка ли - какая помощь!
Народ окружил тракторы, излучающие тепло и керосинно-масляный чад. Трактористам пожимали руки, похлопывали их по плечу, угощали семечками.
Но радость омрачили слова прибывшего Бубенцова. Он остановил свою тележку около тракторов и, не выходя из нее, сказал:
- Вы, товарищи колхозники, на этот каравай рот не разевайте. Это вам пока не сороковой год. И не пятидесятый. Нынче и пахать, и культивировать, и сеять будем своей силой. А машины заставим корчевать и поднимать целину на старой поскотине. Нашему колхозу тракторы дали только на три дня.
Такие слова разочаровали многих, но Торопчина обрадовали. Недаром он долго и настойчиво уговаривал Бубенцова расширить посевной клин. Но тот до сих пор отмалчивался, а то отвечал: "С этим бы управиться. Бремя-то какое!"
- Молодец ты, Федор Васильевич. Ей-богу, молодец, - сказал Торопчин, крепко пожимая Бубенцову руку.
- То-то же, - польщенный словами скупого на похвалу Торопчина, ответил Федор Васильевич и, многозначительно прищурив один глаз, добавил: - И баран мой цел будет.
- Ну - тогда… просто не знаю, что и сказать тебе.
- Я, брат, в райкоме к самому Матвееву подход нашел. Политический, - рассмеялся Бубенцов. - Обещал первым по району сев закончить, если тракторы дадут. А в райкоме народу туча! Сейчас по всем колхозам мои слова пошли. Во как!
- Подожди, - Торопчин сразу стал серьезным. - Обещал? По-моему, такие вопросы единолично не решаются. Надо, чтобы все колхозники твое обещание подтвердили.
- А это уж твое дело. Собери собрание, выступи. Так, мол, и так, друзья. Страна ждет от нас трудовой доблести, - Бубенцов был в радостном настроении. - Не бойся, Ваня! Вот посмотри, что завтра будет. Все подчистую на поле окажутся.
- Ну, ну, - боевое настроение Бубенцова передалось и Торопчину, но не надолго. Как только Федор Васильевич отошел, весело посвистывая, к трактористам, к Торопчину подступила Марья Николаевна Коренкова.
- Хотела председателю сказать, да боюсь я Федора Васильевича. Он ведь сейчас только сам себя слышит.
- А что такое?
- Моя бригада завтра на поле не выйдет.
- Что, что?.. Это никак невозможно! - Слова Коренковой не на шутку обеспокоили Торопчина.
- Пройдем-ка со мной, Иван Григорьевич, - сказала Коренкова и направилась своей неторопливой, плавной походкой к сараю первой бригады.
- Это плуги? - указала она на два отставленных в сторону плуга. И тут же пояснила: - На обоих лемехи менять надо. А у этого, видишь, рукоятка сбита, враз пахарь руку сотрет - и не работник. Теперь у сеялки два сошника погнуты. Вожжей на две упряжки нет. На четыре хомута надо новую кошму подбить.
- Плохо, - Торопчин уже совсем помрачнел.
- Плохого не допустим, дорогой ты мой Иван Григорьевич! - Коренкова улыбнулась, и сразу ожили ее синие глаза. - Все изладим. Потихоньку пойдем, а другие… пусть поспевают за нами. Да, вот еще что: семена только завтра небось доставите. А какие они?.. Пока не отсортирую и яровизацию не проведу, сеять не буду.
- Да, правильно, конечно, - Торопчин взял за поручни плуг, перевернул его, осматривая лемех. - Вот чем и хорош Андриан Кузьмич.
- Брежнев? - Коренкова нахмурились. - Хорош, что и говорить. Этот своего не упустит. Он, брат, пока Шаталов да Камынин чесались, отлично похозяйничал. И кузнеца сумел обойти, и семенами себя обеспечил. Ведь было у нас сколько-то? Все к себе в сарай забрал под расписку. Н-но и хитер, бес! Теперь вот что, пусть сам Бубенцов Андриану прикажет пару волов мне в бригаду вернуть. Чтоб без скандалу. И когда это он оттягать сумел? Прямо хорь, а не человек!
Торопчин невольно улыбнулся.
- На соревнование-то Брежнева вызовешь?.. Ведь ты всегда запевалой была.
- Не спеши. А то затянешь, да поперек. Я еще не со всеми своими людьми поговорить успела. Но вижу, что разбаловались. А главное, Иван Григорьевич, надо бы поддержать народ. Уж вот как надо бы…
После разговора с Торопчиным Коренкова как бы мимоходом заглянула на кузницу.
- Труженик ты, я смотрю, Никифор Игнатьевич, все на тебе держится, - приветливо обратилась она к измазанному в саже, потному, сильно уставшему за эти горячие дни кузнецу Балахонову. Комсомольцы, видимо, тоже притомились. Но работа спорилась. Пыхтел мех, весело перестукивались молотки и молоты. Искрило под ударами железо.
- Толку мало от моего труда, - опуская зашипевший, только что откованный предплужник в кадку с водой, хмуро отозвался кузнец. - Видишь, гимнастерка - и та вся сопрела. Хоть нагишом работай.
- И то, - Коренкова сочувственно покачала головой. - Придется, Никифор Игнатьевич, тебя выручить. У меня после мужика никак три гимнастерки остались. Зайди вечерком, как жениха выряжу. И табаку дам. У меня ведь теперь своих-то курильщиков нет.