СРЕДА
Из школы Рая шла медленно: авось Иванова нагонит её и они познакомятся. Возле увитой кручёным панычом ограды присела на корточки и, кося взглядом через плечо, завязывала шнурок. На туфле засохла грязь - внизу, у самого каблука, но вдруг увидит Иванова? Послюнявив палец, стёрла.
У ворот насторожённо горбилась Савельевна. Нахохлившаяся птица, что изготовилась защищать детёныша… Детёнышем Савельевны была набитая семечками дерматиновая сумка с марлевым жгутом вместо одной ручки. Рая знала, кого высматривает Савельевна: не вынырнет ли откуда участковый Гринчук.
- Привет, бабуся!
Старуха вздрогнула, но тотчас узнала её, успокоилась, и взгляд её зацепился за мужчину в соломенной шляпе. Купит или не купит?
Поставив у ног портфель, Рая со звоном выгребла из кармана монеты с крошками от бублика (тайком жевала на уроке Харитона). Савельевна подозрительно повернулась к ней. Не верила…
Мы редко покупали у неё семечки - чаще выклянчивали. Она бубнила что‑то, стреляла в нас, нахальных сорванцов (наградил бог соседями!), гневными глазами, но жменькой–другой оделяла‑таки. Да и как не оделить, если мы столько раз спасали её от милиционера! За полквартала он, а мы, подлетев, уже предупреждали скороговоркой: "Идёт, Савельевна", - и она тут же сворачивала свой "магазин". Иногда, впрочем, подымали ложную тревогу. Шутили…
Деловито хмурясь, отсчитывала Рая полтинник. Ах, как хотелось ей, чтобы её видела сейчас Иванова!
Савельевна приблизила коричневое лицо к самой ладони. Недоверчиво пересчитывала деньги дрожащим от старости пальцем. Стакан был полон, но она прибавила сверху ещё жменю, хотя ничего из этой жмени в стакан все равно не попало - обсыпалось по краям. Её неуверенный взгляд с надеждой прилип к женщине, которая приближалась, стуча каблуками. Рая тоже смотрела на неё - в упор, а та её не замечала. Что она для этой дамочки - несмышлёныш, пацанка, но ошибается, ох как ошибается она, думая так! Рая знала себе цену.
На её толстой губе повисла скорлупа. Лишь когда женщина прошла, торопливо смахнула её. Дальше ждать Иванову было бесполезно, и она, нагнувшись, небрежными пальцами взяла портфель.
Двор пустовал, только в песочнице белели под солнцем панамки малышей. Сушилось белье. У сараев стоял на попа деревянный ящик - под самую крышу. В нем отец Ивановой привёз на военном грузовике с двумя солдатами пианино. Во дворе мигом узнали, что появилась новенькая, Вадька Конь выведал даже её имя - Дина, но гулять она не выходила. Лишь раз мельком видела её Рая, и только в понедельник, когда новенькая неожиданно оказалась в их классе, хорошенько разглядела её.
Рае всегда нравились чистенькие прилежные девочки, отличницы, и теперь она исподволь любовалась со своей парты Ивановой. Какой белоснежный воротничок у неё, как прямо и смирно сидит она! Как прелестно наклоняет голову, когда пишет! На пианино играет… Конечно, играет - кому, как не ей, привезли его!
На балконе стоял Кожух. Стоял спиной к ней, но она сразу узнала его по блестящим черным волосам, длинно зачёсанным назад. Сейчас увидит её и засвистит. Не обернуться бы…
На своё сливовое дерево глядела она. В этом году оно зацвело, не сильно, но зацвело, и Рая так надеялась дождаться урожая. Не тут‑то было! Все обобрали, когда только–только затвердели косточки. Чудом убереглась, схороненная в листве, одна–единственная слива. Крупной и сизой была она. Ещё немного, и можно будет попробовать.
Кожух засвистел. Эту мелодию он часто наигрывал на баяне, но как называется она, Рая не знала. А вот напеть могла.
В сумеречном и длинном, с голыми стенами коридоре пахло керосином и кислой пищей. За поворотом было совсем темно, хотя над каждой дверью висело по лампочке - вместо одной общей, которую сняли, потому что соседи грызлись из‑за платы. Теперь они воевали за каждый клочок пространства. Если кто‑то нечаянно ставил помойное ведро не на своё место, его с грохотом отшвыривали, и разражался скандал.
Рая нащупала на потайном гвоздике под дуршлагом ключ. Бросив на неприбранную кровать портфель, подошла к окну, осторожно поглядела сквозь тюль на балкон, где в белой рубашке с закатанными рукавами красовался Кожух. Противная лиса! Рая вспомнила чердак, куда заманил её Кожух, вспомнила страшную лестницу в паутине и невольно отступила на шаг.
На столе громоздилась накрытая газетой посуда. Посерёдке темнело влажное пятно. Когда Рая подняла газету, из сахарницы, ошалело жужжа, вылетела муха. Рая отломила от батона корку, поокунала в помидорный сок с кружочками лука, перчинками и блёстками масла. Вкусно… Пережёвывая на ходу, достала из кухонного шкафа суп, захлопнула ногой дверцу, пошла примус разжигать. Когда она, наскоро поев и налив в термос суп для матери, вышла из дома, Кожуха на лестнице уже не было.
В "шалмане", где торговала пивом Раина мать, я бывал пацаном раза два или три, не больше. Интеллигентная Вероника Потаповна пришла бы в ужас, узнай, что её внук заглядывал в это злачное место. Однажды я уже рассказывал, как зорко следила бабушка за моей нравственностью, и когда по двору пополз слушок об истории, которую я намерен поведать вам, она категорически запретила мне даже разговаривать с Раей. "Конченая девчонка!" - вынесла она свой скоропалительный приговор.
Я поверил ей. С высокомерием чистюли поглядывал на девочку, которая была на год младше меня и о которой я знал, конечно, гораздо больше, чем моя бабушка. Четверть века минуло с тех пор. Моей старшей дочери сейчас больше лет, чем было тогда Рае, и, тревожно всматриваясь в неё отцовскими глазами, я понимаю многое из того, чего не понимал и не видел в своей тринадцатилетней соседке. Я назвал эту искупительную повесть "Лестницей", потому что хочу ступенька за ступенькой пройти со своей юной героиней самый, быть может, решающий кусок её жизни.
Ныне на том месте, где некогда зеленел "шалман" Раиной матери, сверкает стеклом и никелем павильон "Мороженое". Иногда я захожу сюда с детьми. Пощипывая ложечкой цветные шарики, вспоминаю приземистое деревянное строение, вокруг которого валялись среди газетных клочков обглоданные рыбьи головы, кости и сухая шелестящая чешуя. С утра до вечера толпились тут мужики. Некоторых из них Рая знала в лицо и даже по имени, и они знали её. Между столиками расхаживала Оксана - пустые кружки собирала. Она была огромной, мясисто–белой и глупой. Рая не любила её.
По–хозяйски уверенно вошла она с термосом в руке в душное помещение. Мать взвешивала жареную салаку. В углу с каблучником Яшей из барака цедил пиво Никин отец. До вечера было ещё далеко, а он уже поднабрался: один глаз открыт шире другого, и бровь над этим глазом уехала вверх, будто недоуменно и озабоченно размышлял о чем. Раю, однако, заметил сразу, заговорщицки пальцем поманил. Рая помешкала, но подошла: все же сосед и отец Ники.
- Нагнись сюда! - приказал он, но сообразив, что это ему надо нагнуться, уперся локтем в стол, медленно приблизил к ней багровое лицо с белым шрамом на подбородке. На войне он был танкистом… - С Нинкой не ходить! Поняла меня - не ходить! - От него несло водкой и табаком.
- С какой Нинкой?
Дядя Ваня выпрямился.
- Я тебе говорю - с Нинкой не ходить! - и ударил по мокрому столу кулаком. Среди недопитых кружек ржавел на клочке газеты селёдочный хвост в черных горошинах.
- С Никой? - догадалась Рая.
- Она такая же Ника, как я… как я… - Он оттопырил губу, взял кружку и допил пиво. - Нинка - моя дочь, - горделиво объяснил он каблучнику. - Ника! - Он сердито посопел, - Чтоб ни шагу с ней, поняла! Она тебя глупостям научит. Обходи её, шалаву! - И, поставив кружку, показал пальцами, как надо обходить.
Тут Раю хрипловатым голосом окликнула мать, и она, обрадовавшись, шмыгнула прочь.
Мужчины почтительно расступились перед ней. С независимым видом прошла она под их любопытными взглядами. Мать услужливо откинула перекладину, которую обычно Рая подымала сама. ОН в подсобке?
Молча ставя термос на бочку, заглянула краем глаза в подсобку. ОН сидел на стуле с высоченной спинкой, единственном в "шалмане". Перед ним на ящике, покрытом клеёнкой, стояла полная ещё кружка. Пена осела - давно здесь. Сосредоточенно чистил ОН воблу. Ею угощали клиенты, а мать припрятывала для него.
- Зайди на минутку, - сказала она, и хоть бы кто пикнул в очереди. Дочка!
ОН внимательно посмотрел на Раю сквозь очки, и мать тоже посмотрела -- тревожно и быстро. Рая поняла.
- Здравствуйте, - произнесла она.
Степенно наклонил ОН в ответ голову. Очень вежливым был ОН, всегда о чем‑то сосредоточенно размышлял, а улыбался редко. Не работал - был студентом, и мать говорила (почему‑то шепотом), что дядя Лёша учится уже во втором институте.
В углу лежал огромный арбуз. Мать вкатила его в сетку, завязала её и дала Рае. Через боковую дверь выпустила.
- Уроки не забудь! - Но - не строго и без раздражения, а только бы скрыть, как рада она его приходу. Сейчас быстренько закроется на обед, и будут есть из одной миски принесённый Раей суп.
Забыв однажды бидон с молоком, она вернулась, прошла мимо греющейся на солнышке Оксаны (она восседала на бочке, свесив белые ноги) и растерянно замерла. ОН сидел как обычно на единственном стуле - в голубом костюме и галстуке, на коленях у него белел выутюженный платок. Мать примостилась на ящике. На другом стояла алюминиевая миска с супом. У обоих были ложки, а она зачем‑то кормила его. ОН жевал, вдумчиво глядя сквозь очки перед собой, она любовалась им с полной ложкой наготове и, едва он проглотил, осторожно сунула её в по–рыбьи разинутый рот. И тут увидела Раю. Лицо её потемнело. Поспешно шагнула Рая к бочке, на которой стоял бидон.
Уроки сделались быстро. Отхватив скибу арбуза, Рая вышла во двор. На детской площадке сидели с Никой Вадька Конь и Шурик. "С Нинкой не ходить! Ты поняла меня - не ходить!" - вспомнила она грозный совет дяди Вани. Улыбнулась…
Вадька Конь травил что‑то. Ника слушала, закусив губу, а Шурик - тот прямо‑таки в рот глядел. Мальчик! Учился он, как и Рая, в шестом классе, только в другой школе, хорошей - в отличие от нашей с Раей, которая считалась школой плохой. Хулиганами и второгодниками славилась она. Дабы уберечь меня от дурного влияния, бабушка сколько раз порывалась перевести меня отсюда, но я сопротивлялся и дотянул до седьмого класса, после которого благополучно сиганул в техникум.
В нашей "плохой" школе училась и Ника, но осталась в девятом классе и решила идти в вечернюю. Для этого надо было работать, пока же она не работала и не училась.
Ласково улыбнулась она Рае. Та села рядышком, разломила скибу и протянула половину Нике. Пусть видят Вадька Конь и Шурик, в каких они отношениях! Но Ника арбуз не взяла - на накрашенные губы показала. На ней были черные туфли с острым мысом и бордовое, в обтяжку, платье без рукавов. Рая глядела на неё с восхищением.
О чем травил Вадька Конь? О киноактёре, с которым якобы познакомился на светопольском море. Врёт все! Зачем актёру светопольское море, когда он может поехать на море настоящее? В ту же Витту, например, до которой от Светополя всего восемьдесят километров. Неужели Ника, такая умная и взрослая, верит ему?
Аккуратно выбирая из арбуза семечки, Рая покосилась на её руку. Тонкой и бледной была она. Хорошо это или плохо? Наверное, хорошо - иначе разве надела б Ника платье без рукавов?
А ноги? Они у неё тоже тонкие, не как у Раи, и это, честно говоря, Раю смущало.
Вышла Жанна. Строго осведомилась у Шурика, сделал ли он уроки, подула на скамейку и села рядом. Она была похожа на брата - такая же круглолицая и румяная. Оба были отличниками и воображалами - мы терпеть их не могли. Вот и сейчас… Зачем спросила она об уроках? Будто Шурик пойдёт гулять, не вызубрив всего!
Скоро появился и Кожух в отутюженных брючках. Жанну из окна углядел? Вадька Конь щелкнул портсигаром, царственным жестом протянул его Кожуху. Тот поколебался секунду, но папиросу взял.
- А маменька увидит? - насмешливо сказала Ника.
Кожух присвистнул.
- Пусть видит!
Нагнулся, прикурил от Вадькиной зажигалки, длинно выпустил дым. Перед Жанкой форсил… Сейчас Рая нисколечко не боялась его - при Жанне Кожух не замечал её.
- Дай, - попросила Ника, показав глазами на Вадькину папиросу. Аккуратно, чтобы не смазать губы, затянулась два раза.
А Вадька? Откусил кончик, сплюнул и тогда только продолжал курить.
- Брезгуешь?
- Ты что! - Даже поперхнулся Вадька Конь. Поперхнулся и закашлялся. - Это привычка, ты что!
Кирпичным сделалось его лицо. Рая обеспокоенно глядела на него. Неужели и она становится такой, когда краснеет?
Ника молчала. Обхватив худые колени, с улыбкой смотрела на оправдывающегося Вадьку.
- Подружки к тебе, - бросил ей Кожух.
От ворот шли Тамара и Жучка. Подружками назвал их Кожух, но до чего же разными были они! Тамара - высокая и статная, с толстой косой, собранной в пучок, а Жучка - она и есть Жучка. Маленькая, вертлявая, над губой усики чернеют.
- Адью, - сказала Ника.
Сзади она казалась совсем тоненькой. Незагоревшие ноги как бы слегка подламывались, и это очень нравилось Рае. Она посидела немного и тоже пошла на улицу.
У ворот, под окнами Ивановой, лицом к лицу столкнулась с Тепой.
- А я к тебе, - начала было Тепа, но Рая предостерегающе подняла палец: у Ивановой играли на пианино.
Вслушивалась, не дыша, не обращая внимания на недоумевающее лицо Тепы. В одном месте, почудилось ей, Иванова ошиблась, и в тот же миг музыка оборвалась.
- Новенькая, - зачарованно прошептала Рая.
Иванова опять заиграла - то же самое, сначала. Тепа хотела сказать что‑то, но Рая сделала страшные глаза, и она замерла с разинутым ртом. Так или не так сыграет Иванова? Кто‑то громко прошёл мимо. Рая не шевелилась. Иванова сыграла по–другому, все получилось складно, и Рая обрадованно сжала Тепину руку.
- Как она тебе? - тихо спросила, когда вышли на улицу. Музыка все ещё звучала в её ушах.
- Кто? - Стекла очков делали голубые Тепины глаза выпуклыми, как у рыбы.
- Никто! - разозлилась Рая. - Под ноги гляди - брякнешься.
В сквере за ними увязались двое мальчишек.
- Семечек не желаете? - закинул удочку один, прилизанный, как Кожух. - Шикарные семечки, девочки.
- Не желаем, - бросила через плечо Рая. - У нас свои есть, - И - Тепе, громко: - Завтра комиссия, а я ещё географию не выучила.
Про комиссию она не сочинила: сегодня на большой перемене Харитон, пересиливая шум, предупредил, чтобы завтра все явились в форме, галстуках и с выученными уроками, - проверять будут.
Мальчишки отстали, Рая с облегчением вздохнула, но, если начистоту, её задело, что так быстро сдались они.
У ворот её караулил Кожух - в темноте, но она узнала его. Как чувствовала, что где‑нибудь да подстережёт её. Повернуться и уйти? Но он уже двигался навстречу. Рая остановилась.
- Чего тебе?
- Пойдём посидим, - глухо проговорил он.
- Мне домой надо.
- Зачем?
- Надо. Мать ждёт.
Кожух притворно засмеялся.
- У тебя света нет. Мать торгует ещё.
Рая быстро глянула на него. Мать торговала до восьми; значит, с НИМ она.
- Все равно, - упрямо сказала она и хотела пройти, но он преградил ей дорогу. Вытащив что‑то из кармана (зашуршала бумага), протянул ей.
- На.
Но Рая даже не посмотрела, что там.
- Не надо мне ничего.
- Это конфеты.
Рая фыркнула.
- Жанночке своей отдай. - И сама не поняла, как вылетело у неё это.
Кожух не убирал руки.
- При чем здесь Жанночка! В гробу я её видел. И вообще… На, это я тебе купил.
- Не нуждаюсь!
К ним безмолвно и медленно приближалась парочка. Мужчина обнимал женщину за плечи.
- Любовь, - насмешливо сказала Рая, когда парочка прошла.
Кожух спрятал конфеты.
- Играть завтра, - вздохнул он. - Областной смотр. В клубе медработников.
Рая насторожилась. В прошлый раз, на чердаке, как хитро ни подбиралась к этому, Кожух отмалчивался, а сейчас - сам.
- Между прочим, могу и тебя научить. Тут желание только.
Врёт… Но сердце её забилось сильнее.
- Как научить? - не удержалась‑таки она.
- Играть. На баяне. Ты же хочешь играть?
Она почувствовала, как краснеет в темноте.
- Откуда ты взял?
Кожух ухмыльнулся.
- Знаю. Сама говорила.
Она подозрительно посмотрела на него сбоку.
- Когда это?
- Тогда.
- Когда - тогда?
- Ну, тогда, - прошептал он, и она поняла: на чердаке. Закусив губу, отвела взгляд.
- А девчонки разве играют?
- На баяне‑то? Ещё как! Инка Морозова - будь здоров наяривает. Даже Венкель её превозносит.
Рая представила себя с баяном. Чудно как‑то…
- Он же тяжелый, - с сомнением произнесла она.
- Это сначала только. Потом привыкаешь. В нашей группе трое девчонок.
- В какой группе?
- В музыкальной школе, - небрежно пояснил Кожух.
Так сладко прозвучали для неё эти слова - "музыкальная школа". Наверное, Иванова тоже учится там. Представилось, как играют вдвоём: Иванова - на пианино, она - на баяне.
Загромыхал трамвай - два пустых ярко освещённых вагона, и она не разобрала, что ей сказал Кожух. Терпеливо ждала, но он не повторил. Молча и настойчиво вложил что‑то ей в руку. Она рассеянно посмотрела. Кулёк с конфетами…
- А ты не врёшь? - проговорила она, глядя на то место, где только что был трамвай.
- Что научу? Побожиться…
- Нет, что играют. Что девчонки играют.
- Можешь проверить. Инка Морозова, Домбровская… Сколько угодно.
Рая внимательно посмотрела на него.
- Как проверить? Разве туда пускают?
- В школу‑то? Со мной? Назовёшь только - Кожухов, и иди, пожалуйста.
Он горячо убеждал её, обещал дать баян, а Рая, хоть и не верила ему, все равно видела, как играет она во дворе на площадке, все восторженно слушают, а у своего парадного стоит, затаив дыхание, изумлённая Иванова.
Кожух тянул её за руку.
- Посидим… Я ещё расскажу.
Рая высвободила руку.
- А можно и на пианино, и на баяне? Чтоб вместе?
- Можно! Все можно. И на пианино, и на аккордеоне - пожалуйста.
Но она о другом спрашивала.
- Чтоб не одна… Чтоб вдвоём. Один - на баяне, другой - на пианино.
- Дуэтом? Пожалуйста! И ноты покажу, и баян - пожалуйста.
Рая увидела вдруг, что он нехорошо дрожит - как тогда, на чердаке. Разом очнулась она. В руке у неё торчал кулёк с конфетами. Зачем? Отдать, выбросить! -и она снова будет в безопасности, но Кожух крепко сжимал ей руку.
- Пойдём, а? Последний раз? Пойдём, слышишь!
Она отчаянно помотала головой. Ладонь его была влажной.
- Не бойся… Это в первый раз больно, а сейчас ничего.
К воротам тянул, за которыми стояла кромешная тьма, но она упиралась и, стиснув зубы, мотала головой. Вокруг разноцветно плясали окна.
- Ну, как хочешь, - - зло сказал Кожух и отпустил её. - Только чтоб не пеняла потом.
Окна остановились. Кожух молчал, но она поняла его угрозу. Весь двор узнает о том, первом разе.
- Я боюсь, - оцепенело выговорила Рая.
Он усмехнулся.