Выйдя с Тепой из школы, услышала долгий автомобильный гудок. Резко обернулась, зашарила глазами по дороге. Поодаль стоял у тротуара отцовский грузовик.
- Иди, не жди меня, - и побежала к машине. Отец приоткрыл дверцу, встал одной ногой на подножку и, щурясь от солнца, с улыбкой смотрел на дочь. Не виделись они аж с июля: в колхозе на уборочной был.
Перебежав дорогу, шагом пошла.
- Давно приехал?
Он глядел на неё сверху и посмеивался.
- Давно. Вчера.
- А–а, - сказала Рая. - Ты загорел.
- Вот как? Это хорошо. Не желаете ли прокатиться?
- А ты куда?
- Куда?! - передразнил он, - Куда прикажете.
- Мне к маме в три надо.
- Ладно уж, садись, занятой человек. - И, потянувшись, открыл с той стороны дверцу.
Рая забралась в кабину, привычно поставила портфель под ноги. Отец положил руки на баранку и смотрел на неё с весёлым выжиданием. Она любила, когда он смотрит на неё так: красивой и хорошей чувствовала себя.
- Так куда едем? - тихо произнёс он.
Она глянула на него сбоку, улыбнулась и пожала плечами. До чего же он похож на неё! Такое же веснушчатое лицо, такие же зеленые глаза, и даже зазор между передними зубами - только уже, чем у неё, и веселее. У отца все было весёлым: и длинная шея с большим кадыком, и темно–рыжий чубчик, и кривоватый, с горбинкой, нос.
Медленно ключ повернул, и по тому, что мотор завёлся не сразу, радостно распознала она, что ждал он её долго.
В моей памяти Раин отец неразрывно связан с "газоном", на котором он катал нас, дворовых мальчишек, и в кабине которого мы провели столько упоительных часов. Хозяйничала тут, естественно, Рая: пускала кого‑то или не пускала, разрешала подержаться за разные штуки, снисходительно объясняла, как что называется. Смеркалось, нас звали по домам, и она оставалась одна в кабине. Надолго… Однажды я подглядел, как она при свете плафона стелет в шоферском ящичке постель кукле. В другой раз видел, как, встав коленками на сиденье, она рулила. Иногда включала подфарники, а вот трогать фары отец запрещал: сядут, говорил, аккумуляторы. Она тут же потребовала показать ей эти самые аккумуляторы. Отец поднял капот и посадил её на тёплое от солнца крыло. Рая решила, что он обманывает её: как это ящики могут садиться или вставать. Долго ещё доказывала нам, что аккумуляторы - это крохотные трудолюбивые человечки, и даже Вадька Конь не мог разубедить её.
Надо ли говорить, как завидовали мы ей! И как потрясло всех нас известие, что её отец, добрый и весёлый дядя Коля, ушел из дому. Тогда такое случалось нечасто.
Для нас это, разумеется, было неожиданностью -- для нас, но не для Раи. Она‑то все видела. Стоило отцу задержаться немного или прийти навеселе - вспыхивал скандал. Мать кричала о какой‑то Верке–диспетчере, грозила вывести её на чистую воду. Рая не знала, кто такая Верка–диспетчер, но все равно ненавидела её. Особенно после того, как мать сказала, что отец не вернётся домой. "И никогда не спрашивай меня о нем - у тебя нет больше отца". Ночью Рая плакала потихоньку и мечтала, как подкараулит Верку–диспетчера и убьет её.
Но отец был. И дома он появился - в самом конце августа.
Поздоровавшись, топтался у порога - с новеньким портфелем в руках и разноцветными свёртками.
- Поздравляю со школой, - произнёс он, жалко улыбаясь, и поклонился. Никогда прежде не видела Рая, чтобы отец кланялся, да и таким нарядным бывал редко - в галстуке, белой рубашке и пиджаке, хотя жара стояла. Шагнув, неловко выложил на стол подарки.
Растерянная Рая посмотрела на мать. Долго потом будет стыдно ей за этот вопросительный взгляд…
- А она не нуждается в подачках. - Сидела, закинув ногу на ногу, а он стоял, но казалось - она взирает на него сверху. - Мать уж купит ей как‑нибудь.
Отец глядел на Раю. Не на мать - на Раю. Она опустила глаза.
- Какие же это подачки? - с запинкой произнёс он. - Это подарки. Ребёнок ни при чем здесь.
- Ребёнок ни при чем… Будешь алименты платить как миленький.
- Я не отказываюсь.
- И нечего хаживать сюда. У тебя есть кому подарочки подносить.
Отец постоял ещё, потом неуклюже повернулся и, сутулясь, вышел.
- Кобель чертов - совесть заглаживать пришёл. И чем только приворожила, паскуда!
О Верке–диспетчере… Рая закусила губу. Как люто ненавидела она таинственную и всесильную Верку!
После она увидела отца месяца через два, накануне Октябрьских праздников - он ждал её у школы на машине. Не сразу решилась сесть к нему, а сев - хмуро отмалчивалась. Отец достал из‑под ног арбуз, расстелил на сиденье газету. Толстая полосатая кожура зрело потрескивала под самодельным ножом с ручкой, обмотанной изоляционной лентой. Могучий кусище протянул он Рае. Двумя руками взяла, осторожно: не отломилась бы сердцевина. Как сахаристо сверкала она! Отец молча смотрел, как старательно ест она, а она, не подымая глаз, складывала на газету скользкие семечки. Когда, наконец, одолела кусок, газета была мокрой, и из‑под неё темно просвечивало сиденье.
С тех пор он часто караулил её у школы на машине. В кузове были то кирпичи, то длинные, свисающие над задним бортом доски - отец строил дом. Ей любопытно было взглянуть, что за дом строит отец, но, представляя, как позовёт её в гости, мысленно отказывалась с видом независимым и равнодушным. Он же без всяких приглашений остановил однажды машину возле неоштукатуренного домика с черепичной крышей. Выключив мотор, смотрел на неё сбоку и улыбался.
- На кроликов хочешь взглянуть?
В нерешительности посмотрела Рая на забор из жёлтого камня–ракушечника.
- Дома нет никого, - сказал отец. И то, что он сказал это, было приятно ей.
Пока отпирал калитку, внутри, за некрашеными воротами, пахнущими свежей стружкой, повизгивала собака.
- Дуська… Она не кусается.
Дуська была черной, лохматой, с длиннющими ушами и на коротких лапах. Так и извивалась вся от радости… Изловчившись, лизнула Раину руку. Нелепая мысль мелькнула у Раи: уж не подучил ли её отец?
У крыльца росли тоненькие абрикосы. В тени молодого винограда стояли клетки с кроликами. Рая живо опустилась перед ними на корточки.
Честно говоря, кролики не так уж интересовали её. Просто боязно было идти в дом. Боязно, хотя любопытство, конечно, разбирало ужасное.
Отец вежливо пропустил её вперёд. Крашеный пол, голые стены… Мебель старая и мало. Над узкой кроватью - два увеличенных снимка: женщина и девочка. При отце Рая безразлично скользнула по ним взглядом, а едва он вышел, принялась ревниво изучать их.
Женщина была, конечно, Веркой–диспетчером - кем же ещё? - и Раю поразило, что вовсе не молода она и совсем не красавица. А девочка? У новой жены отца, знала она, есть дочь, но не думала, что такая взрослая.
Отец принёс с огорода тарелку помидоров - ещё тёплых от солнца, пахнущих зеленью и рыхлой землёй. Рая взяла один за хвостик и подержала так, любуясь. А губы выговорили презрительно:
- Зелёный…
Отец вышел, не ответив. И тут она увидела в зеркале порожнюю бутылку с оранжевой соской. Она стояла на тумбочке в другой комнате, дверь в которую была открыта. Рядом лежала погремушка. Рая глядела, соображая. Потом повернулась и оцепенело направилась к двери.
У двуспальной кровати с пышными подушками уютно примостилась - спинка в спинку - деревянная кроватка. Над ней висел мохнатый ковёр с красными грибами и жёлтой лисицей, которая была меньше грибов.
Рая не двигалась. И лишь заслышав отцовские шаги, поспешно, на цыпочках, отошла к столу. Отец тащил хлеб, бутылку с подсолнечным маслом, какие‑то свёртки.
- Чего стоишь, садись, - весело сказал он, ногой прикрывая дверь. Обе руки его были заняты, и он, остановившись, не знал, как разгрузиться. - Бутылку возьми, - попросил.
Рая не шевельнулась. Отец внимательно посмотрел на неё.
- Чго такое?
Ничего… Ничего с ней.
- Рая! - позвал он изменившимся голосом.
Неподвижно глядела она мимо стола.
- Я не буду есть. - Чужой и обманутой чувствовала она себя.
- Почему?
- Не хочу… Я домой хочу.
Он нелепо прижимал к груди свёртки и свёрточки.
- Что такое?
- Я домой хочу, - упрямо повторила Рая.
Больше она не проронила ни слова.
Быстро прошла мимо истуканом стоящего отца и, не замечая льнущую к ногам Дуську, едва ли не бегом припустила по дорожке. Под ногами песок поскрипывал.
- Рая!
Она чувствовала, что сейчас разревётся от обиды и отчаяния. Сворачивая к калитке, увидела, как стоит он на крыльце с дурацкими свёртками и бутылкой.
Позже, успокоившись, убеждала себя, что так ведь и должно быть: отец женился, и - у них маленький. Но перед глазами вставали кроватка, застеленная одеялом с цветными зверюшками, лохматый коврик на стене, и вновь навёртывались слезы.
С новым существом этим, братом своим, она познакомилась лишь прошлым летом. За год абрикосовые деревца подросли, а Дуська, кажется, стала ещё меньше. Она ластилась к Рае, будто помнила её.
Приторно и душисто пахло горячей вишней. Высокая костлявая девочка с мальчишеской стрижкой помешивала на керогазе варенье. Рая сразу узнала её по фотографии.
- Познакомьтесь, - сказал отец.
Рая возилась с собакой.
- Меня зовут Рая, - промолвила она и поглядела на руку, мокрую от игривых Дуськиных зубов. - Кусачая ты, Дуська.
- Сима, - дружелюбно представилась девочка.
Солнце горело в медном тазу, вспыхивало в крыльях зависших пчёл.
- Ну, директор малины, - сказал отец. - Угощай гостью.
- А варенье мешать?
- Варенье? Давай уж мне варенье. Слева направо или справа налево? - И с притворной неуклюжестью взял ложку.
Малина росла за сараем. И трёх ягод не успела найти Рая, а Сима уже протягивала ей полную жменю. Рая мотнула головой.
- Я сама… - Потянула и с трудом оторвала крупную твёрдую ягоду, упрямо сжевала её.
Когда вернулись, варенье мешала женщина в низко повязанной косынке. С улыбкой смотрела она на Раю. Ложкой о край таза постучала, положила её в тарелку с розовыми пенками и пошла навстречу девочкам, на ходу вытирая фартуком руки.
- Вот, значит, ты какая.
Спереди у неё блестели на солнце два дешёвых металлических зуба…
Тем временем отец осторожно сводил с крыльца толстого мальчугана в панамке. Он уже переоделся, отец, - на нем была вылинявшая рубаха и резиновые пляжные шлепанцы. Почему‑то это особенно задело Раю: домашняя рубаха и шлепанцы на босу ногу. Предательницей по отношению к матери чувствовала она себя: ходит как ни в чем не бывало по их саду, ест их ягоду, разговаривает с этой женщиной. Не просто с женщиной, а с ненавистной Веркой–диспетчером. Одно успокаивало: у матери тоже есть ОН, и это как бы давало Рае право видеться с отцом.
Свернули, и она поняла, что он везёт её к себе. Везёт, даже не поинтересовавшись, хочет ли она и есть ли у неё время. Ей почудился в этом молчаливый сговор отца с нею против матери.
- Чего серьёзная такая? - спросил он, усмешливо глядя на неё в зеркало. Он ухитрялся подолгу так смотреть на неё и вести машину.
Не ответив, Рая достала из шкафчика путёвку, развернула и внимательно прочла. Она никогда не видела, чтобы отец катал Симу, но если он и катал её, то, конечно, не так. При ней Сима всего раз назвала его папой, да и то нечаянно. Рая не рассердилась. Даже мысленно улыбнулась она - такая это была неправда.
- А мы теперь вдвоём остались, - сказал отец и переключил скорость, - Вера с Серёжкой в деревню укатили.
У Раи отлегло от сердца. Тайного сговора больше не было. Он по–прежнему смотрел на неё в зеркало, и она пригрозила:
- Вот сейчас в столб врежешься.
Сима была в школе, и обедали без неё. Отец притащил из кухни раскалённый казанок, поднял крышку, усеянную изнутри капельками влаги. Паром ударило, запахом чеснока и нежного мяса. Это был кролик, тушенный, как она любила, в сметанном соусе. Так его готовила мать.
Рая поковырялась немного и отложила вилку.
- Не нравится? - обескураженно спросил отец.
Она пожала плечами.
- Нравится… Просто наелась уже. - И принялась прочищать языком зубы. С таким несчастным видом смотрел на неё отец…
- Ты же любила. Все здесь, как ты любила. Корицы только нет - мать ещё корицу клала.
Медленно встала Рая из‑за стола. Она не умела объяснить, но кролик, приготовленный так, есть было стыдно. К этажерке подошла - такой же, как у них, только поновее: обе отец делал.
Сверху лежали Симины тетради. Рая взяла одну, чтобы посмотреть отметки, но взгляд прилип к надписи на обложке. Поражённая, перечитывала свою фамилию - Шептунова. "Ученицы 7–а класса Шептуновой С." Этого ещё Рая не знала. Усмехнулась.
- А где же настоящий папочка её?
Повернувшись к столу, на весу двумя пальцами держала тетрадку.
- Шептунова! - с издёвкой произнесла она. - Тоже мне сестрёнка отыскалась!
Отец жевал, насупленно глядя перед собой. Смутно забеспокоилась Рая. Но отступать было поздно.
- Небось, к другой сбежал? - И небрежно бросила тетрадь. - Сейчас это модно.
На секунду вспомнила Нику, и это придало ей решимости. Нагнувшись, старательно поправила тетрадь. И тут наконец раздался голос отца.
- Я не заслужил, чтобы ты разговаривала со мной так. - Он сказал это очень тихо.
- Я обычно разговариваю…
Но сердце её билось нехорошо и часто. К своему стулу подошла, села и неторопливо закинула ногу на ногу.
- Ты спросила, где её отец. У неё не было отца.
- Такого не бывает.
Он посмотрел на неё неулыбающимися глазами.
- Ты слишком много знаешь уже.
Она подумала о Кожухе и покраснела.
- Ещё бы не знать! Мать - торговка, отец - бросил.
Под его пристальным взглядом ей делалось все стыднее, но она чувствовала: если он не перестанет так смотреть на неё, она наговорит ещё хлеще и гаже.
- Тебе хотя бы о матери не совестно так?
- А что совестно! Безотцовщина!
Она опять вспомнила Нику - в её бордовом платье без рукавов - и теперь упрямо держала её в памяти.
Отец опустил наконец глаза.
- Я знал, когда‑нибудь ты упрекнешь меня. - Он помолчал, забыв о вилке, потом аккуратно положил её. - Когда ты вырастешь, ты поймёшь, что, может быть, я не так уж и виноват перед тобою. А если и виноват, то… Ладно, я о другом хотел… Ты уже достаточно взрослая, чтобы отвечать за себя. Если ты станешь скверным человеком - в этом не только я буду виноват или мать, но и ты тоже. Ты ведь уже понимаешь, что хорошо, что плохо. С тех пор как ты понимаешь это, ты тоже отвечаешь за себя. Взрослой тебе не будет пощады… Что бы там ни было у тебя в детстве, - прибавил он совсем тихо.
Рая не подымала горящего лица. Такой несчастной чувствовала она себя, а вот я завидую ей. Пожалуй, это единственный случай, когда я ей завидую. (Та детская зависть из‑за грузовика, в котором она хозяйничала, не в счёт.)
Как многие мои сверстники, я рос без отца, и не нашлось в мире никого, кто отважился бы сказать мне слова, которые услышала сейчас Рая. "С тех пор как человек понимает, что хорошо, что плохо, он отвечает за себя". Возможно, в том возрасте я не понял бы до конца всей беспощадности этих слов, но в душу мне они запали б.
Спустя много лет я услышу их от сорокалетней женщины, толстой и самоуверенной, в кольцах на пухлых руках - услышу, и у меня мурашки побегут по телу, столько тоски и запоздалого понимания будет в её голосе. Произойдёт это в доме Уленьки Максимовой, любови моей и надежде (о ней - особый рассказ). Огромные глаза Уленьки вспыхнут состраданием. "Ну что ты, Раечка!" - и коснётся её толстой руки, а та, задумчиво глядя перед собой, прибавит с усмешкой: "Отец предупреждал: взрослой тебе не будет пощады". Я буду смотреть на неё, не отрывая глаз, и увижу, узнаю в раздобревшей женщине с золотыми коронками худую и рыжую девчушку, с которой рос бок о бок. Бок о бок и так, оказывается, далеко от неё.
Мать сидела у зеркала, и волосы её… Волосы… Что с ней? Её волосы были белыми, как у Ники. Покрасилась…
- Пожалуйста, закрой дверь. - Словно и не случилось ничего. В одной руке держала коробочку с тушью, другой, приблизив лицо к зеркалу, подкрашивала глаз. Рая, не оборачиваясь, прикрыла дверь.
- Я не узнала тебя.
Мать полюбовалась своей работой и только после этого повернулась. В ушах длинно блестели новые серьги.
- Не узнала? - томно произнесла она. Второй глаз и не начинала ещё и, чтобы не портить впечатления, смотрела на дочь сбоку, одним накрашенным глазом. Как курица… Рая улыбнулась. Без задней мысли, так просто, но улыбка отразилась на материнском лице смущённо и вопросительно.
- Плохо, да?
Рая засмеялась. Бросила на кровать портфель и, повернув её лицо ненакрашенным глазом, громко чмокнула её.
- Ты красивая у меня, - нежно прошептала она. - Самая–самая.
Напудренная щека была тёплой и мягкой. И вся она сейчас очень нравилась Рае.
- А чего смеялась? - подозрительно спросила мать.
- Так просто. На курицу похожа.
Накрашенные губы приоткрылись.
- Как на курицу?
К зеркалу повернулась и придирчиво осмотрела себя.
- На курицу! - озорно повторила Рая и закудахтала, вытянув губы.
- Глупости, - обиделась мать и взяла коробочку с тушью.
Рая ласково обняла её сзади.
- Я шучу. Тебе идёт…
Она смотрела на неё в зеркало, и мать тоже смотрела на себя - молча и почему‑то грустно. Морщинки у глаз, утолстившийся подбородок… Очнувшись, предупредила:
- Я поздно сегодня. Не жди меня, ужинай и ложись. Долго не гуляй… Да, а где ты пропадала до сих пор? - спохватилась она и, отставив руку с оттопыренным мизинцем, строго посмотрела в зеркало.
- У него, - сказала Рая. - Он заезжал за мной.
Мать медленно отвела взгляд. Поднесла к глазам спичку, но не красила, думая о своём. Никогда не спрашивала об отце, но очень все же было ей любопытно, как он там, - знала это Рая. Отрывочно и как бы мимоходом рассказывала об отцовской жизни. Ничего вроде не выдумывала, а получилось, что неважно живётся отцу на новом месте, нету согласия между ним и Веркой–диспетчером и в душе крепко жалеет он, что расстался с матерью.
Со двора долетали крики и смех - там уже играли в штандор. Как усидеть тут? Оставив уроки, выбежала на улицу.
Ивановой на площадке не было. Водил Саня. Он уже крикнул "штандор" и теперь выискивал, в кого запузырить мяч. Ближе всех стоял губастый Филя, но какой интерес кидать в него? Что Филя, что дерево… Во внука Вероники Потаповны прицелился он. Я подпрыгнул, как козёл, но Саня попал. Да и кто мог увернуться от него!
Когда мяч снова оказался у Сани, Рая умышленно не побежала далеко. Визжала и делала испуганное лицо, но Саня выбрал Уленьку Максимову, хотя та со своими глазищами стояла гораздо дальше её.
Скоро он ушел на тренировку, и игра распалась. Рая вышла за ворота.
- Как торговля, бабуся?
Старухе повезло: сразу двое покупали у неё семечки. Волновалась и спешила она, словно выстроилась длинная очередь. А когда покупатели отошли, перед нею стоял выросший из‑под земли участковый Гринчук.
Савельевна растерялась. Не спуская с милиционера испуганных глаз, закрывала дрожащими руками сумку.