- Я просто предупреждаю, что теперь мы будем жить на зарплату. Тебя устраивает это?
Её рыжие и редкие, как у Игоря, ресницы подрагивали.
- Я могу на работу пойти.
Но не верила, нет, не верила в обещанные им трудные времена… Молча догладила, убрала все и ушла, устало, без зла, пожелав ему спокойной ночи.
Аристарх Иванович открыл книгу. На странной мысли поймал он себя: если б смела Лиза хоть в чем‑то поступить наперекор ему! Зачем? Надеялся, что подымет бунт против его решения начать новую жизнь?
Такого не произойдёт. Никаких бунтов, никаких неожиданностей. И так всегда было, с первых дней их знакомства, с того самого момента, когда он, тёртый калач, отважился предложить свои услуги юной продавщице молочного отдела. "Или, может быть, вам не надо мяса?" - прибавил он, подняв бровь. Единственная из всех тогда ещё немногочисленных сотрудников гастронома она упрямо не отоваривалась у него. "Надо, - смущённо ответила она. - Немножко". Он стоял перед ней, лихо сунув руки под резиновый фартук. На её свежем пышненьком личике была почтительность. Ещё бы! Старший, опытный товарищ, лучший в городе специалист по мясу!
Сейчас он не ощущал их семилетней разницы в возрасте, но тогда она казалась ему огромной, и он, бравируя перед ней своими двадцатью семью годами, втайне стеснялся их. За полушутливую товарищескую заботу выдавал своё мужское внимание. Долго не решался пригласить куда‑либо и был больше удивлен, чем обрадован, когда она доверчиво и без колебаний пошла с ним. Спустя полгода она так же легко согласилась стать его женой.
В ресторан повёл он её в тот первый вечер. За столом, уставленным с купеческим размахом, расписывал, охме^ лев, голубое своё будущее. Главное место в этих планах занимал юридический институт. Тогда ещё он не распрощался со своей мечтой, а лишь все откладывал да откладывал. Институт, считал, не уйдет, пока же он и без высшего образования крепко стоит на ногах. Дай бог другим!..
Лиза смиренно слушала. От неё пахло молоком, и этот запах чистоты и свежести в прокуренном ресторане чудесно волновал его.
В тот год он не поехал сдавать вступительные экзамены; вместо этого, расписавшись, укатили на Кавказ. Наверное, это были счастливые дни, но ошеломляющее наслаждение, которое дарила ему Лиза, не заглушало в Аристархе смутного беспокойства. Что‑то подсказывало ему, что ничего не утратил бы он, будь на месте Лизы другая женщина, столь же молоденькая и ласковая, с тем же молочным запахом тела.
Через год родился Игорь, и опять пришлось отложить вступительные экзамены. Лизу не трогало, что её муж так и не превращается из продавца в обещанного юриста, - жадности не было в ней, она довольствовалась тем, что отмеривала ей жизнь. Его нянькой сделалась она, его домработницей, лишь бы ничто не отвлекало его от того важного и ей непонятного, чем - мерещилось ей - он живёт.
А чем? Чем он живёт? Фальшивомонетчик - вот он кто. Фальшивомонетчик, который приобретает истинные ценности за ничего не стоящие бумажки, - где‑то прочёл он такое сравнение.
В ночные одинокие часы Аристарх Иванович давал себе слово измениться к жене. Она лучше его, она добрее и искренней… Но тогда что же раздражает его в Лизе? Её неразборчивость? Как бы низко ни пал он, она будет относиться к нему по–прежнему…
Был второй час, когда он, так и не прочитав ни строчки, отложил книгу. В комнате Игоря и Старухи горел свет. Аристарх Иванович тихо заглянул туда. Тёща, в длинной рубахе, стояла на коленях перед открытым сундуком - то ли молилась, то ли перебирала при свете настольной лампы свою священную коллекцию. В седых спутанных волосах нелепо торчал розовый бантик.
Странная зависть кольнула Аристарха Ивановича. Прикрыв дверь, прошёл к себе, разделся и осторожно лёг с краю. Но и на расстоянии чувствовал живой жар толстого тела, источающего запахи кухни и пота.
4
Под утро ему приснились освещённые солнцем белые колонны. В безмолвии двигались они - одна за другой, одна за другой. Он беспомощно и быстро перебирал ногами, чтобы приблизиться к ним, - так жутко было оставаться одному на пустынном, залитом солнцем пространстве.
Колонны удалялись. Он сделал усилие, чтобы догнать их, и проснулся. Некоторое время лежал не двигаясь, в беспокойстве глядя перед собой.
Лиза вполголоса говорила с Игорем - Аристарх Иванович различал, когда она к сыну обращалась, когда - к матери. Со Старухой, которая с каждым годом становилась все капризнее, совсем разучилась говорить спокойно.
Игорь дома - значит, ещё нет половины восьмого. Успокоенно прикрыл глаза: трудный и такой ответственный день ждёт его сегодня. Полтора–два часа сладкой утренней дремоты отделяли этот день от Аристарха Ивановича. Но, странно, ему не спалось. Он посмотрел на часы и недоуменно оторвал от подушки голову. Девять. А Игорь дома. И отчего так пасмурно в комнате? Или он перепутал что?
Сунув босые ноги в меховые глубокие тапочки, подошёл к окну. В щель между плотными шторами глядел серый осенний день. Женщина в телогрейке вешала белье.
Почему Игорь не в школе? Аристарх Иванович торопливо надел пижамные брюки, которые, как и все, что носил он, были велики ему, открыл дверь. В ту же минуту из другой комнаты вышла Лиза. Стакан с недопитым молоком несла она и тарелку, на которой нетронуто желтели пышные куски омлета.
- Температура… - В крупных светлых глазах стояла тревога. - Не ест ничего.
Этого и боялся он! Это и предчувствовал. Вчерашняя история, знал, не кончится так просто… Не выдержав честного, полного доверия и надежды взгляда Лизы, отвёл глаза.
- Какая? - спросил. - Температура?
- Тридцать семь и семь.
Она стояла перед ним, ожидая совета, приказа, утешения.
- Врача вызовем. - Голос прозвучал хрипло. Он прокашлялся. - Вчера, может, простыл. На рыбалке.
- Я говорила-не надо. Грипп такой ходит.
Из‑под халата белел подол ночной рубашки.
- Грипп не ходит уже, - буркнул Аристарх Иванович.
Долго брился, долго и тщательно умывался. "Все дети болеют…" Ни холодная вода, ни шипр, запах и лёгкое пощипывание которого он так любил, не освежили его.
В кухне пахло подгорелым молоком.
"Мясник! Торговец! Ненавижу тебя!"
- Он спит?
- Нет… Не ел ничего…
Она смотрела на него с надеждой.
Лёгким покашливанием предупредив о своём приближении, вошёл в комнату. Игорь лежал с закрытыми глазами. Аристарху Ивановичу почудилось, что закрыл он их только что.
На высокой кровати охала и тяжко вздыхала Старуха. Стоило заболеть кому‑либо, как ей тоже делалось плохо. Тоже таблетки глотала…
Белесые редкие ресницы Игоря дрогнули - раз, другой. Он понял, что выдал себя, и тяжело приподнял веки.
- Хвораешь? - сказал Аристарх Иванович. Коснулся лба тыльной стороной ладони. Не такой уж горячий… - Голова, что ли, болит?
- Немного, - тихо выговорил Игорь.
- У вас душно тут.
Бросив взгляд на ватное одеяло - Лиза постаралась! - немного приоткрыл форточку. Старуха застонала.
- Окно открывать…
- Форточку, а не окно.
Как пагубно для десятилетнего мальчишки это совместное проживание с капризной и лживой старухой!
- Вызовем врача, - сказал Аристарх Иванович. - Тебе купить что‑нибудь?
Игорь отрицательно качнул головой.
- Есть надо. Иначе не поправишься. - И, подумав, прибавил: - Вечером приду - перетащу телевизор. Если врач разрешит.
Ему почудилось, в глазах сына вспыхнула хитрая радость. С досадой отогнал мелькнувшее подозрение.
Два выходных - суббота и воскресенье - все подчистую подобрали. Витрина пустовала - лишь консервные банки, разложенный веером шоколад да зачерствелые вафли в пачках. Но что, кроме пива и вина, требовалось в понедельник? Мужчины - мрачные, утомленные алкоголем - опохмелялись, не закусывая.
На груди у некоторых и сегодня сияли награды, но, такие праздничные вчера, сейчас, в серый будничный день, выглядели сиротливо.
Лир в чесучовом костюме, ещё не пьяный, важничал с ополовиненным стаканом за отдельным столиком, свеженький, как огурчик. Для него что ни день, то праздник.
Попова молча наполняла стаканы. Водку ещё не продавали - рано, но Карловна, едва передвигаясь на подагрических ногах, привычно бросала под столы зоркие взгляды.
Переодевшись в принесённый из дома свежий халат, Аристарх Иванович прошёл за прилавок. В холодильник заглянул. Пусто, лишь четверть головки сыра. Могли б реализовать вчера, но кто без него станет заниматься бутербродами?
- Едешь? - спросила Попова, ставя кувшин. - Марочного возьми, семь бутылок осталось.
Аристарх Иванович кивнул. Марочное в праздники всегда шло хорошо… А до сыра, видите ли, не дошли руки. Лень–матушка! Некогда бутерброды делать, пустила б так, на вес… Он умышленно распалял себя - в благодушном настроении, знал, не свершить задуманного.
Видел краем глаза, как Попова выдвинула ящик с деньгами, достала две или три бумажки, положила сзади витрины. Он не поворачивался. Заглянул на нижнюю полку - бутыли из‑под сока пусты. Не забыть бы выписать сок… Опустив марлю, направился к себе.
- Аристарх!
Он выжидательно остановился. Тихонько стукнула она пальцем по прилавку - как цыпленку, которого приглашают поклевать.
К стойке чинно приблизился Лир, пустой стакан поставил - не на прилавок, на весы. Только Лир мог позволить себе такое! Аристарх Иванович, так и не проронив ни слова, удалился. Следом за ним в кабинетик вошла Попова. По–хозяйски прикрыла за собой дверь.
- Там что, есть кто? - кивнула она в сторону зала.
Он сделал вид, что не понимает.
- Где?
Попова вынула из кармашка деньги, на стол положила.
- Не берёшь чего? В зале кто, спрашиваю…
Аристарх Иванович озабоченно нажал на ручку сейфа.
Не поддалась… Он вспомнил, что сейф заперт.
- Не знаю, - ответил он. - По–моему, никого. - Попова повернулась, чтобы уйти, но он остановил её: - Подожди! Возьми это. - И подвинул ей деньги, три пятирублевые бумажки, - негусто за два выходных дня, один из которых праздничный.
- Ты чего?
Аристарх Иванович, не отвечая, рылся в карманах - искал что‑то.
- Там что, в зале кто?
- Не знаю… - Он пожал плечами. - В зале клиенты.
- Ну а в чем дело? - начинала уже злиться она.
- Ни в чем… Возьмите, пожалуйста, деньги.
Увидел, что держит ключ от сейфа, сунул было в карман, но сообразил, что его‑то и ищет.
- Мало, что ли?
- При чем здесь…
- В субботу без тебя трое гавриков было. Вчера тоже. Всем марочное налей!
- При чем здесь мало! Не надо ничего.
- То есть?
- Ничего не надо. Мы теперь иначе будем работать.
Открыл сейф, достал папку с накладными. Ребром ладони отодвинул деньги.
- Объясни толком, что случилось.
Аристарх Иванович неторопливо развязал папку. Не подымая глаз, перебирал накладные. Раздался требовательный металлический стук - монетой о прилавок: буфетчицу звали.
- Ну чего молчишь?
- А я все сказал, - слегка даже удивился Аристарх Иванович. - Иначе будем работать.
- Как иначе?
- Обыкновенно. Как в инструкции написано. И я прошу никого не угощать, - прибавил он, подняв голову. - Кто бы ни был. Пусть хоть сам управляющий.
Попова смотрела на него, поджав губы. Какой‑то особенно большой и безобразной выглядела загримированная под родинку бородавка. Словно выросла за эти несколько минут…
- Чтобы я никого не угощала?
- Все. Не только ты. Все. Мы будем работать иначе.
Опять раздался нетерпеливый металлический стук.
- Идите, - сказал Аристарх Иванович, - Потом поговорим.
Попова не спускала с него своих холодных глаз. Затем молча вышла - не притронувшись к деньгам, даже не взглянув на них.
Задумавшись, прошёл трамвайную остановку, но возвращаться не стал, хотя до столовой было несколько кварталов. Умышленно тянет время?
Турковская не терпит неясностей - уж она‑то выжмет из него, чего вдруг вздумалось ему ломать заведённый порядок. Конечно, он не обязан отчитываться в подобных вещах, но после нескольких лет, в течение которых регулярно давал деньги, мыслимо ли просто проинформировать, что отныне она не получит от него ни гроша. Он и сам не будет иметь ни копейки сверх зарплаты, но разве она поверит этому? Решит: из скупости не желает делиться. Истинная же причина его внезапной честности покажется ей смехотворной: какая связь между сыном и торговлей пивом? Бред, фантазия свихнувшегося от книг человека! Да что Турковская, он сам не видел сейчас этой связи. Но он знал, что не имеет права заново взвешивать "за" и "против".
Попова плюнула на его бестолковые протесты, но это ничего, он вернёт ей её замусоленные пятирублевки сегодня же вечером. Главное -не дрогнуть перед Турковской.
Аристарха Ивановича знобило. Он усмехнулся: не от страха ли? Нет, просто холодно нынче, дует восточный ветер, и похоже, пойдёт дождь. Зря зонт не взял. Но мысль не прилипала к погоде, бежала, обгоняя, вперёд, туда, где он будет через четверть часа.
Ничего хорошего, разумеется, не ждёт его, но подкопаться к нему трудно, а без причины… Аристарх Иванович снова усмехнулся: без причины! Отыскал же директор гастронома повод уволить его, а ведь крепко стоял на ногах! Четырнадцать лет стажа, лучший в городе специалист по мясу, у его учеников - свои ученики. Постоянные клиенты звали его по имени, не подозревая, что едва ли не каждый кз них имеет в мысленной картотеке продавца своё обозначение: "Госпожа Бовари", "Гимнастка", "Доктор", "Кошечкина хозяйка", "Черные перчатки", "Дама с портфелем"… Так было уютней работать.
Не все нравилось ему, но делить покупателей на любимчиков или пасынков не позволял себе. Качество отпускаемого товара не должно зависеть от обаяния клиента. Да и как обманывать людей, которые зовут тебя по имени и демонстративно не смотрят на весы, демонстративно сдачу не пересчитывают. "Тёмный" заработок неудержимо таял. Чтобы не ущемлять семью, Аристарх Иванович устроился по договору на мясокомбинат и в те дни, что был выходным в магазине, работал в цеху обвальщиком. "Тёмный" заработок таял, и это ощущал не только Аристарх Иванович, но и директор гастронома, и его зам, и главный бухгалтер, для которых он безвозмездно оставлял в служебном холодильнике филейные части. Продавцы соседних отделов здоровались с ним сквозь зубы. Даже напарник Миша, его бывший ученик, был холоден с ним. А плевать! Никогда ещё положение, в котором находился Аристарх Иванович, не напоминало в такой степени описываемых в книгах ситуаций. Читатели, знал он, были б на его стороне. По вечерам он просматривал учебники за десятый класс - решил летом поступать в торговый.
У директора магазина была редкая фамилия - Рысь. Будто специально подобрали! Однако этот сильный человек с хищной фамилией и музыкальными пальцами - все знали, что он играет на пианино, - по–прежнему относился к своему старшему продавцу с отеческой благосклонностью. Интересовался делами в отделе, спрашивал, не требуется ли помощь, и просил помощи сам.
- Хочу с вами посоветоваться, - сказал раз, пригласив к себе, заботливо в кресло усадив и открыв бутылку "Боржоми". - Вы знаете, что сейчас всюду утрясают штатные расписания. Ваш отдел, согласитесь, не может быть исключением.
Из бутылки, шипя, лилась в бокал вода, но Рысь смотрел не на бокал - на Аристарха Ивановича. Предложил, прежде чем поставить бутылку:
- Не желаете?
Аристарх Иванович молчал. Мысленно перебрал всех четырех продавцов, что работали в отделе.
- Пять человек по нынешним временам - это много, - произнёс директор.
- Почему пять? Ах, ну да… - Аристарх Иванович засмеялся. - Себя не посчитал.
- Слона‑то я и не приметил, - улыбнулся Рысь, блеснув золотой коронкой.
Нелёгкую задал он задачку! Одновременно работали двое, пятый - Вадик Мохнатов - был на подмене.
- Мохнатов, - проговорил Рысь. - Но он заочник…
- Ни в коем случае! - горячо возразил Аристарх Иванович. - Он должен закончить техникум.
- Разумеется, - согласился директор. - Белова - женщина, мать двоих детей.
- Белову нельзя…
Двух других - понял он прежде, чем Рысь назвал их фамилии, - тоже не уволить: Миша только демобилизовался, а дяде Виле через год на пенсию. Оставался он, Аристарх Иванович…
Рысь сделал несколько медленных глотков. Красивые бархатные глаза, невинные, как у ребёнка… Только в эту минуту осознал Аристарх Иванович коварность его замысла. Не выдержав, первый нарушил молчание:
- А разве обязательно… сокращение?
Директор развёл руками:
- Что делать! Ни я, ни вы не заинтересованы в этом. Настаивает торготдел. Я пытался возражать - бесполезно. - Он помолчал и прибавил со вздохом: - Говорил с Грызловой. Разумеется, местком даст согласие. Но я решил сперва посоветоваться с вами. Вы интеллигентный человек, вы поймёте.
Было трудно писать заявление. Не из‑за страха, что останется без работы, нет. Он знал за собой это качество - привязчивость, но не думал, что пустил такие корни. А страха не было. Лучший в городе специалист по мясу - и недели не просидит дома.
Аристарх Иванович с досадой качнул головой. Нельзя сейчас вспоминать об этом! Да и неизвестно ещё, как сложились бы дела, не напиши он заявление. Вторично не попадётся на эту удочку. А просто уволить его не за что…
С двухэтажного дома снимали праздничное убранство. Не забыть бы и ему снять флаг.
Турковской на месте не оказалось. Невольно перевёл Аристарх Иванович дух. Как гора свалилась… Бодрым шагом спустился в кладовую к Сарафанову. Голая лампочка, цементные, чисто вымытые ступеньки…
Обитая жестью дверь была распахнута настежь. Играла музыка - радио. Старик Сарафанов писал что-то при свете настольной лампы.
Поздоровавшись, Аристарх Иванович дисциплинированно остановился поодаль. Кладовщик продолжал писать. Поставив точку, тщательно промокнул написанное, закрыл журнал и только после этого ответил скрипучим голосом:
- Добрый день, - и подозрительно поглядел на заведующего из‑под кустистых бровей.
- С праздником, Федор Викторович! С прошедшим!
Кладовщик щелкнул выключателем. Неоновый свет залил помещение. Белые полки с продуктами, белые холодильники во всю стену, составленные в угол бидоны.
- Что будем брать?
Аристарх Иванович лихо махнул рукой.
- Все! Все буду брать! Под гребёнку подчистили - праздник! - Вот как серьёзно относится он к торжеству, которое для иных заурядный выходной день, не более.
Старик прошёл в интендантских войсках всю войну. В столовой его уважали и побаивались, даже властная Турковская не решалась схватываться с ним - терпеливо ждала, когда семидесятилетний кладовщик соизволит наконец уйти на пенсию. Впрочем, пенсию он получал уже много лет - военную, но жил один, и что было делать ему дома с его несокрушимым здоровьем? Камнем преткновения был Сарафанов для Турковской. О сделках с ним не могло быть и речи. Вот разве что обойти его… Дефицитный товар к Федору Викторовичу не попадал - прямо с центрального склада уходил по точкам. Турковская объясняла это транспортной целесообразностью.
- Сельдь? - проскрипел старик, изучая требование.
- Непременно! Баночная? Непременно! С вином идёт. И с пивом тоже - вместо воблы.
А у самого мелькнуло, что пива теперь не видать ему.