- Погода, а? - поморщился он. - А вчера? Как по заказу, в честь праздника!
Кладовщик хмуро читал требование.
- Рислинга шестнадцать, что ли?
- Шестнадцать! - браво ответил Аристарх Иванович. - Ящик, как полагается. У меня идёт сухое! У меня все идёт - работаем с клиентом!
- Надо писать яснее, - проскрипел старик, обводя цифру химическим карандашом.
Сначала, конечно, полагалось подписать требование у директора или шефпо, но все знали строгую объективность кладовщика, и в распределение продуктов, которые имелись у него, не вмешивались.
Процедура была долгой - старик заполнял накладную неторопливо, аккуратно, ни на йоту не отступая от правил. Даже написать "р" вместо "руб" не позволял себе. На жёлтом черепе отсвечивали лампы дневного света.
Беспечно курлыча что‑то, спустился шофер пикапа Юрик. Мигом смолк, увидев пишущего Федора Викторовича, шепнул:
- За дровами–топливом?
Аристарх Иванович строго посмотрел на него.
- Свободный сейчас? - спросил он, тоже шепотом.
На старика показал глазами Юрик. Тот писал, не обращая на них внимания, и они, словно школьники, смирнехонько ждали, пока закончит.
Сарафанов внимательно перечитал написанное, подвинул накладные Аристарху Ивановичу. Только после этого Юрик осмелился наконец задать вопрос:
- Сейчас за товаром, Федор Викторович?
Старик, не замечая его, просматривал запись в журнале.
- Или, может, свезу? Я живо.
- Мне не к спеху, - сухо сказал Аристарх Иванович. Взяв бумаги, молча наверх пошёл.
В кухне, несмотря на бесконечные дебаты на собраниях о вентиляции, дышать было нечем. Шефпо Стася привычно ворчал на своих женщин. Кивнув Аристарху Ивановичу, вытер фартуком волосатые руки, подмахнул все, не читая.
На раздаче стояла Аллочка. Увидев Аристарха Ивановича, приятельски поиграла над головой пальцами. Он поднял в ответ руку - невысоко, по–мужски, ладонью вперёд. После давнишнего первомайского вечера, когда они случайно оказались за одним столом, над ними подтрунивали, и оба они охотно поддерживали игру.
- Ну так когда? - спросил Аристарх Иванович.
- Когда скажешь, - в тон ему ответила Аллочка. - Я всегда на посту.
Женщины на разделке засмеялись. Проходя мимо, Аристарх Иванович ущипнул за халат толстую Матвеевну - вроде исподтишка, но так, чтобы все видели. Матвеевна с готовностью обернулась.
- Ал, видишь, что делает? Отобью! Посмотришь - отобью!
- Ничего, Матвеевна, поделимся!
Аристарх Иванович многозначительно поднял палец:
- Прошу зафиксировать!
Все опять засмеялись, и он, довольный собой, вышел в прохладный коридор. Когда спускался к Сарафанову, навстречу вынырнул Юрик. Лихо хлопнул Аристарха Ивановича по плечу.
- За молоком смотаюсь - и к тебе! - Вполголоса - дверь внизу была открыта.
- Я сказал: мне не к спеху, - не понижая тона, ответил Аристарх Иванович.
- Ничего–ничего! - успокоил его Юрик, заговорщицки подмигнул и - вверх, через две ступеньки; учти, дескать, моё старание!
Как ненавидел в эту минуту Аристарх Иванович свой тонкий голос, который не умеет быть жёстким, свою ненаходчивость, глаза свои, не способные даже отъявленного негодяя обдать презрением.
Молча положил на стол Федора Викторовича бумаги и сразу вышел. Свет погас за его спиной. В металлической обшивке двери вспыхнул уютный отблеск настольной лампы.
Снимал флаг, когда у павильона с визгом затормозил пикап.
- Дрова–топливо!
Неторопливо слез Аристарх Иванович со стула, свернул флаг и только после этого вошёл в павильон. Юрик, кряхтя, тащил ящик с рислингом.
- Вино заказывали?
- Заказывали все, что в накладной.
- Сарафанов не разрешал - в школу надо, обед везти. Я на свой риск.
- И напрасно, - холодно сказал заведующий.
Оставив у себя флаг, вышел к машине, сграбастал, поднатужившись, картонную коробку с продуктами. В тесном проходе между кабинетиком и подсобкой столкнулся с торопящимся Юриком.
- Давай–давай!
Отнять хотел коробку, но Аристарх Иванович - бочком к нему. Шофер, не пропуская, шумно дышал, говорил что‑то, тянул коробку к себе. Луком несло от него, жареной свининой…
- Пусти‑ка! - резко сказал Аристарх Иванович.
Юрик замер, удивленный. Аристарх Иванович молча протиснулся мимо.
Когда вернулся (оставалась ещё одна коробка), шофер стоял у автомобиля, привалившись к дверце спиной. Заведующий протянул руку:
- Накладные!
И сам услышал в своём голосе нотки Сарафанова.
Юрик играл цепочкой с ключами.
- Накладных нет.
Сообразил‑таки, стервец, что ни гроша не получит нынче.
- Тогда я не могу принять товар.
- Не можешь - грузи обратно.
Аристарх Иванович пожал плечами и ушел к себе. Окрыл журнал поступлений, достал из‑за уха карандаш, но мысли разбегались. Юрик нагл и откровенен в своём вымогательстве - это оттого, что нет в нем настоящей силы. Сарафанов вручит ему накладные, и поедет как миленький. А если б имел силу? Утробную свою радость при виде запертой двери Турковской вспомнил Аристарх Иванович. Юрик распахнул дверь.
- Коробку‑то возьмёшь свою?
Заведующий морщил лоб и сосредоточенно губами шевелил. Он снова напоминал себе Сарафанова. Положил на страницу палец, словно замечая графу, с достоинством поднял голову.
- Коробку, говорю, возьмёшь?
Аристарх Иванович встал. Пошёл, вытащил из пикапа коробку, и тут Юрик сунул ему накладные. Он аккуратно расписался. Шофер хлопнул дверцей и сдал машину назад, да так, что едва отскочить успел Аристарх Иванович, чуть не выронив при этом коробку. "Сволочь!" - подумал он.
С Поповой так и не перебросились ни словом; молча распаковал продукты, приготовил закуску, молча наполнил кувшин вином. Три пятирублевые бумажки по–прежнему лежали в столе. Вечером он вернёт их… "Если не случится ничего", - подумалось невзначай. Далёкой, спокойной и прекрасной казалась ему его недавняя жизнь.
Когда Карловна за десять минут до обеденного перерыва встала, как часовой, у двери, он ушел, хотя домой было рано. Но ему не хотелось оставаться в пустом павильоне с глазу на глаз с Поповой.
У доски объявлений невольно замедлил шаг. Требовались токари, бухгалтеры, строитель, инженер в домоуправление, шоферы… Однажды он уже стоял вот так, на этом самом месте, грустно и подолгу изучал каждое объявление. Шел мокрый ленивый январский снег. За его ссутулившейся спиной спешили куда‑то редкие прохожие. А ему - некуда было. Наивная уверенность, что его, лучшего в городе специалиста по мясу, отхватят с руками-ногами, из‑под земли достанут для него ставку, - смешная уверенность эта растаяла через неделю после ухода из гастронома. Действительно ли не было вакантных должностей, постарался ли Рысь со своими могучими связями,,. Некоторое время продолжал работать по договору на мясокомбинате, потом начался сезон овощей, и ему предложили принять до ноября уличный лоток.
Согласился не сразу. Недостойным мужчины делом представлялась ему торговля овощами. Стыдно в тридцать пять лет выполнять работу, которая не требует ни квалификации, ни мужской хватки. Мясо - иное дело, редко какая женщина справится здесь. Силёнка ведь нужна. Опыт и силёнка. И они были у него. Ого какой умелый и выносливый работник жил в его тщедушном на вид теле! Окинув, бывало, взглядом замороженную заднюю часть, в одно мгновение мысленно рассекал её на множество кусков. Никаких довесков для "костности" или жирности - он гордился этим и обучал этому своих учеников. Если же покупатель утверждал, будто ему всучили костей больше, нежели положено, загадочно улыбался в ответ и произносил: "Дифференцируем? - Выждав паузу, разъяснял: - Взвесим отдельно мякоть и отдельно кость. Если пропорция нарушена, меняю все на мякоть".
За все годы лишь однажды согласился покупатель на дерзкий этот эксперимент. То была женщина, впоследствии занесённая им в мысленную картотеку под именем "Золотые очки". Тогда он видел её впервые. О костях сказала просто так, машинально и уже повернулась, чтобы идти в кассу, но ироническое предложение: "Дифференцируем?" - остановило её. Закусив губу, выслушала условия и тотчас приняла их. Тотчас! За стёклами очков в золотой оправе блеснули глаза. Не мелочность говорила в ней - любопытство и спортивный азарт.
Очередь притихла. Аристарх Иванович неторопливо подвернул рукава халата. Значительного отклонения, верил, не должно быть, и все же волновался. Короткими, экономными движениями раздевал кость. На доске, не видимый покупателю, лежал ломтик мякоти. Ничего не стоило смешать его с мясом, которое отсекал от кости, но нет! Взяв двумя пальцами, поднял, чтобы все узрели "чужеродное тело" - и на разделочный положил стул.
Вес кости не только не превышал гарантийный, но был на несколько граммов ниже. Аристарх Иванович понял это мгновенно - стрелка прыгала ещё - и больше уж не смотрел на весы. На женщину в золотых очках глядел. По толстому умному лицу расползлась довольная улыбка - словно не проиграла, а выиграла пари.
- Поздравляю! Отныне я беру мясо только у вас.
Где у овощей такие возможности? От однообразия и скуки изнывал он за своим лотком. В свободные минуты изобретал способы механической фасовки овощей, но ничего из того, что придумал, не имело отношения к жалкому сооружению из стола и двух листов шифера.
После ноябрьских праздников лоток закрыли. Месяц замещал ушедшего в отпуск кладовщика, и работа эта показалась ему ещё тягостней. Потом кладовщик вернулся, а он так и не подыскал места и теперь регулярно штудировал объявления о работе. Тогда, как и сейчас, требовались шоферы, токари, инженеры, требовался преподаватель в железнодорожный техникум и завхоз в больницу и просто рабочие, но Аристарх Иванович не решался отправиться по какому‑либо адресу. Дольше других занимала мысль пойти учеником на завод, но жутковато в его возрасте начинать с азов, да и стеснялся позднего своего приобщения к ремеслу. И тогда же, у этой самой доски, в сырой январский день, когда падал мокрый снег, с удивлением обнаружил, что скучает по прилавку, по человеческому калейдоскопу, в котором после многих дней работы начинаешь различать наконец отдельные лица, по сознанию своей необходимости - даже на четверть часа не отойти от весов.
Тяжелой была та зима. Щадя мужа, Лиза скрывала, что жарит картошку на маргарине, а он знал это и не подавал виду, что знает.
Часы на углу показывали половину третьего. Скоро к Игорю придёт врач… Ещё раз окинув рассеянным взглядом доску с объявлениями, двинулся дальше. Навстречу летели три девушки - в ярких, разноцветных беретах. Они смеялись. Взгляд одной из них скользнул по нему равнодушно, как по дереву.
Ребят этих приметил сразу, едва вошли: слишком скромно держали себя. К тому же он перехватил быстрый и цепкий взгляд, которым один из них - тот, что помоложе, - окинул павильон.
По сто граммов коньяку заказали. Попова невозмутимо распечатала бутылку. Но и она почувствовала неладное: когда, предъявив отстуканное на машинке удостоверение, ребята тщательно перемерили коньяк, его оказалось грамм в грамм. Аристарх Иванович, сунув руки в карманы халата, сдержанно улыбался. Молодо–зелено! Разве коньяк берут при контрольной закупке! Заурядное винцо…
- Из начальства есть кто‑нибудь? - важно спросил тот, что помоложе.
Попова показала глазами на Аристарха Ивановича. За весь день они не сказали друг другу ни слова. Вечером, не возобновляя разговора, он просто вернёт ей три мятые её пятирублевки.
"Ревизор", встретив спокойный и чуть насмешливый взгляд заведующего, смутился, нахмурился, торопливо протянул удостоверение. Аристарх Иванович, не вынимая из карманов рук, сдержанно кивнул.
- Слушаю вас.
Мальчик покраснел. Он не знал, куда деть бумагу.
- Нам бы хотелось посмотреть санитарное состояние.
Потолкались в подсобке, затем, вежливо пропуская вперёд заведующего, втиснулись в его кабинетик. Аристарх Иванович и второй мальчик стояли, а "ревизор" сел, чтобы сделать записи в контрольном и санитарном журналах. Аристарх Иванович тихо посмеивался: несмотря на свой скромный опыт, мальчики знали, по–видимому, что проверяющих полагается угостить, тем более что "нарушений не обнаружено".
"Ревизор" перечитал написанное, дал расписаться товарищу; не закрывая, подвинул журнал Аристарху Ивановичу. Не поскупился, видать, на добрые слова и теперь желал, чтобы заведующий увидел их сейчас, а не после: это скажется на его щедрости.
Аристарх Иванович снова кивнул - согласно и снисходительно. Так он ещё не встречал контролёров…
Когда "ревизор" поднялся, он сказал, не удержавшись от соблазна преподнести юношам маленький урок:
- Не желаете ли выпить?
А в голове зрела ёмкая фраза, которой он ответит на их согласие. Нет, он не станет пугать их разоблачением, он лишь устыдит их - как более опытный, повидавший жизнь человек.
- Нет–нет, мы не пьём… Спасибо.
Его товарищ уже выскользнул из тесного кабинетика, а он - не решался.
- Почему же?
- Просто… Мы не пьём.
- Так уж и не пьёте?
- Нет… Спасибо.
Был он младше, чем показалось Аристарху Ивановичу вначале, - лет семнадцать, не больше. Острое прыщавое личико страдало от неловкости.
- Если б вы обнаружили что - тогда другое дело. Разумеется, я не предлагал бы вам, потому что тогда это можно классифицировать как взятку. А тут - иной коленкор, а? Гостеприимство… Элементарная вежливость не позволяет отвергать гостеприимство.
Теперь он не собирался делать нравоучений. Просто он нальёт им по стакану марочного вина. Не по четырнадцать же лет им, как тем длинноволосым парням, из‑за которых поднял скандал дядя Паша Сомов.
- Спасибо, - повторил мальчик. - Мы не можем.
- Не можем или не хотим?
- Не хотим… И не можем. И то, и другое.
Он принуждённо засмеялся.
- Вы давно работаете? Общественными контролёрами, я имею в виду? - Аристарх Иванович, не меняя позы, перевёл взгляд на второго юношу, что выжидательно стоял у распахнутой двери.
Тот быстро опустил глаза, а его товарищ уклончиво пожал плечами. Заведующий улыбнулся, давая понять, что ответ ясен ему.
- Я заверну вам с собой, - сказал он. - Вечером выпьете. Обождите меня здесь.
"Ревизор" замотал головой.
- Почему?
- Нам не надо. Мы пойдём.
- Разумеется, пойдёте. Я не собираюсь держать вас здесь. Мужчины вы или нет?
Для него вдруг сделалось страшно важным уговорить ребят принять подачку.
- Мы пойдём, - упрямо повторил мальчик. - До свидания.
Они ушли, а Аристарх Иванович стоял в своём кабинетике и медленно, нехорошо улыбался. Потом повернул к себе журнал. Шаблонные фразы… Никаких восторженных слов, как он вообразил себе. Вовсе не затем подвинул ему мальчик журнал, чтобы получить надбавку за превосходные степени - сомневался, правильно ли сделана запись.
Аристарх Иванович увидел вдруг Игоря, каким оставил его час назад, когда вернулся из аптеки. В толстом мохеровом шарфе, обмотанном вокруг горла, нелепым и беспомощным.
Он закрыл журнал и вышел из кабинетика.
Педагог не спускал с него своих больных и нетрезвых глаз. Когда Аристарх Иванович сдержанно поклонился, приподнял в ответ пустой стакан. Странная фамильярность после вчерашнего хамского совета собирать спичечные этикетки!
Аристарх Иванович обвёл взглядом столики. Черт дёрнул его разоткровенничаться с Педагогом! Разве не убеждался он много раз, что пьяница нечистоплотен и нагл, какой бы благородной ни была его оболочка?
Педагог все смотрел на него. Дальше не замечать этого взгляда было нельзя, и заведующий, вопросительно приподняв бровь, направился к столику. Все же это клиент, и он обязан подойти к нему.
- У вас сегодня неразговорчивое настроение? - произнёс Педагог. Он тяжело облокачивался на стол, но Аристарху Ивановичу почудилось, что он не так пьян, как хочет казаться.
- Сын заболел.
- Тот самый? - За стёклами очков блеснула усмешка. - Или у вас один сын?
Аристарх Иванович холодно пожал плечами. В павильон, заметил он краем глаза, вошёл участковый Гринчук.
- Что с ним? - спросил педагог. - С вашим сыном?
Сейчас в его голосе не было иронии. Напротив… Будто жалел о своём насмешливом "тот самый?".
- Свинка.
Что‑то надобно Педагогу от него. Что?
- Простыл?
Аристарх Иванович снова пожал плечами.
- Почему простыл? - Два часа назад он сам задал этот вопрос врачу, врач ответил отрицательно, и это успокоило: между болезнью Игоря и вчерашним купанием в реке связи не было. - Свинка - инфекционное заболевание. Или вы не разбираетеся в этом? - прибавил он с иронией, повернувшись.
- В детских заболеваниях?
В худых жёлтых пальцах появилась сигарета. Но едва закурил - перед ним вырос Гринчук.
- Здесь не курят, гражданин.
Педагог удивленно взглянул на него, понял, но прежде чем потушить, жадно затянулся. Затем раздавил сигарету о тарелку, в которой целехонько лежал бутерброд с сыром. Участковый строго наблюдал за ним. Удовлетворенный, важно повернулся к Аристарху Ивановичу. Тот спокойно смотрел на него.
- Погода испортилась, - , сказал Гринчук тем же официальным тоном, каким делал замечание Педагогу. Разве не отработал он только что свой стакан вина?
- Похолодало, - согласился Аристарх Иванович, но с места не двинулся.
На тщательно выбритом лице милиционера проступили следы внутреннего напряжения. Почему медлит заведующий? Почему в подсобку не ведёт? Так и покинул павильон, неся перед собой взгляд, полный недоумения. Теперь вряд ли явится с прежней оперативностью на зов милицейского свистка.
- А где этот… Гамлет ваш? - спросил Педагог, норовя ещё раз погасить холодный окурок, - Или, кажется, Лир?
Притворяется! Все отлично помнит он!
- С утра был. Спит, должно быть.
Скошенными проницательными глазами глядел сбоку на Педагога. Тот усмехнулся. Аккуратно, на самый краешек тарелки положил окурок, пустой стакан взял.
- А я все бодрствую. - И вдруг, подняв глаза, прибавил равнодушно: - В кредит не дают у вас?
Аристарх Иванович сложил губы трубочкой. Вот оно что!
- Ну почему же? Иногда, как исключение…
С трудом удерживал Педагог убегающую улыбку. У него были плохие зубы - редкие, попорченные табаком.
- Даже так? - В худых дрожащих пальцах опять неведомо как оказалась сигарета. - Ну–с, а я могу просить об исключении?
Однако не выдержал, опустил глаза. Молча стакан подвинул.
- Зачем? - с улыбкой произнёс заведующий павильоном. - Стаканы есть у нас.
Он направился было к стойке, но, увидев Попову, считающую с непроницаемым лицом мелочь, остановился. Народу в павильоне немного, и все заметят, как он, словно официант, несёт полупьяному клиенту вино.
Педагог закурил. Аристарх Иванович нащупал в кармане рубль.
- Извините, - тихо проговорил он. - У нас…
Педагог поперхнулся, торопливо, как школьник, выдернул изо рта сигарету. Аристарх Иванович остановил его: