- Даже не думала. Когда я приехала сюда и увидела, что здесь творится, какая природа особенная, у меня, правда, промелькнула мысль… Мне стало обидно: почему никто не описал этого? Но чтобы мне самой… Нет, представить себе не могу!
- Ведь я не советую вам написать целую книгу, - сказал Тавров серьезно. - Но стать хорошим рабкором вы сможете, если захотите. Это большое дело: газета служит миллионам людей. Занимайтесь изучением английского языка, преподавайте его в кружке, но пишите в газету. У вас будет и живая связь с действительностью, и целеустремленное занятие.
- Смешной вы, право! - сказала Ольга, но лицо ее осталось хмурым.
- Почему смешной? Хотя я догадываюсь, что вас смущает. Вдруг выйдет плохо, узнают… Напишите не для здешней районной, а для областной газеты. Для начала не под своей фамилией. Хотите, тему дам для заметки? Когда я был в Укамчане, мне пришлось разговаривать с редактором. В области интересуются сейчас новыми методами работы горняков. Напишите им о наших бурильщиках.
- Я совсем не знаю, как они работают!
- Пойдемте со мной на рудник к Логунову, он ждет меня сегодня. У нас с ним свои разговоры будут, а вы скажете, что зашли по пути, полюбопытствовать.
30
Логунова в рудничной конторе они уже не застали. Напрасно прождав Таврова битый час, по выражению сменного мастера, Платон ушел на правый фланг рудника.
- У нас там заложена вспомогательная выработка для вентиляции и выхода на поверхность, - говорил Таврову мастер, густобровый, чернобородый, немолодой с виду человек. Мы хотим предложить сбойку той выработки с центральной, чтобы потом начать подачу руды через один ствол. Вот об этом и пойдет разговор у вас Платоном Артемовичем. Так как мы поставщики руды для вашей фабрики, то надо иметь договоренность, сколько мы можем дать, сколько вы осилите.
- Правильно! - подтвердил Тавров. - Не отрабатывать же две фланговые шахты на одном рудном теле. А какая предполагается проходка до сбойки?
- По пятьсот метров…
Сменного мастера звали Петр Мартемьянов. Он был и парторгом рудника. За большую бороду молодые рабочие называли его "дедушкой". Мартемьянов не возражал против почтительного, но не очень приятного обращения, - дедушка так дедушка! Хотя хитренькая его усмешка иной раз и наводила собеседника на размышления: очень уж молодело тогда лицо сменного мастера. А собеседников у него находилось много. И темы для разговоров были самые разные: как организовать работу в бригаде, как лучше использовать твердые сплавы для бурения, почему Ганди против требования, предъявленного Англии Индийским национальным конгрессом, каковы условия перемирия, подписанного Гитлером и французской делегацией в Компьенском лесу. Обращались и по семейным, интимным вопросам. Даже сейчас, пока Мартемьянов разговаривал с Тавровым, к нему приходило человек пять. С людьми он обращался просто, вдумчиво, на месте разрешая вопрос и никого зря не задерживая. Это сразу расположило к нему Ольгу, и она благодарно и обрадованно посмотрела на Таврова, когда тот сказал:
- Мартемьянов, ты познакомил бы Ольгу Павловну со своим хозяйством, с народом. Она под землей сроду не бывала и хочет знать, как добывается золото. Сделай милость, а я пойду искать Логунова.
- Нынче получили, - с гордостью сообщил Ольге Мартемьянов, показывая на переходящее красное знамя. - У нас сейчас движение за многостаночную работу - один бурильщик становится на три-четыре перфоратора. Мало того, идет совмещение профессий: бурильщики делаются и запальщиками.
- Куда же перейдут те рабочие, которые освобождаются? - спросила Ольга, на ходу затягивая потуже пояс спецовки.
Она чувствовала себя так ловко в брезентовом костюме, надетом прямо на платье, точно каждый день носила его.
Мартемьянов удивленно вскинул нависшие брови, услышав ее вопрос:
- Куда? Обратно на производство. Вот сбойку будем делать - люди нужны; потом новые просечки начнем нарезать.
- Много здесь рабочих? - поинтересовалась Ольга, пока они ожидали у колодца подъемной клети.
- Коллектив добрый! А средств нам отпускают маловато. Все нажимаем на мобилизацию внутренних ресурсов. Особенно товарищ Скоробогатов нажимает по этой части… - Мартемьянов осекся, глянув в лицо Ольги, ярко освещенное снизу его фонариком, сверху - лампой рудничного двора, затем добавил: - Оно и правильно. Мы должны взять у себя дома, что только возможно, однако есть нужды, которые требуют… Устроить душевые и сушилку - раз! - Он загнул меньший палец на руке. - Перестроить водоотливное хозяйство: имеем четыре горизонта, и на каждом водоотлив, а надо сделать один центральный, - два! - Мартемьянов загнул второй палец. - Заменить старые перфораторы новыми, усовершенствованной конструкции - три!
Ольга согласно кивала головой. Ее радовало деловое отношение Мартемьянова, всерьез принявшего просьбу Таврова познакомить ее с подземными работами. Она не знала, что такое сбойка, просечка, горизонт, центральный водоотлив, перфораторы усовершенствованной конструкции, но озабоченность горного мастера сообщалась и ей.
- Ну, поехали! - сказал он, первый шагнув в подъемную клеть, возникшую в окне колодца.
Ольга вошла, и они разом провалились в сырую темноту, даже в ушах зазвенело.
- Не боязно? - дружеским тоном спросил Мартемьянов, зажигая свечу, потухшую в открытом фонарике от резкого движения воздуха (по-видимому, он считал неудобным держать свою гостью в потемках), но свеча опять погасла. - Ничего, сейчас будем на месте, - обнадежил он, и клеть, звякнув обо что-то, впрямь остановилась в ярко освещенном окне нижнего этажа.
Здесь, на рудничном дворе, похожем на тот, откуда они спустились, Ольга тоже получила фонарик со свечой.
- Почему вы ходите с фонарями? - спросила она.
- Не во всех просечках есть электричество, - пояснил Мартемьянов. - Фонари открытые потому, что в золотых рудниках газа нет. У нас обращение с огнем свободное, не то что в угольных шахтах. Но для большего удобства вводим нынче карбидные лампы.
И он повел ее по забоям, где оглушительно трещали станки-перфораторы; знакомил с бурильщиками, выбеленными каменной пылью, как мельники. Бурильщики готовили скважины для подрывных патронов, похожие на норки стрижей в береговых обрывах. Пока Ольга присматривалась, Мартемьянов проверял заправку буров и качество шлангов, по которым подавался сжатый воздух; спрашивал, не поступает ли в забои воздух пониженного давления. Попутно он поздравил одного рабочего с новосельем, другого обещал устроить на курсы.
"Разве легко ему было управляться с одним буром? - думала Ольга, следя за напряженными движениями забойщика. - А его потянуло на три, на четыре! Как он сумел овладеть ими, ведь рук-то у него не прибавилось! Значит, за это время изучил технику, стал смекалистее, ловчее. Выходит, он сам переменился. О нем уже, наверно, написали в газетах. Что же я смогу о нем сказать? - забеспокоилась Ольга, вспомнив совет Таврова. - Что я-то напишу?"
31
Оставив Ольгу с Мартемьяновым, Тавров направился на правый фланг рудника. Логунова и приискового маркшейдера он нашел возле копра вспомогательной выработки. Они сидели рядком, на каменной глыбе, издали похожие на мальчишек, укрывшихся для перекура, и оживленно разговаривали, разглядывая вариант проекта, предложенного Логуновым.
- Производственное совещание почти закончено. - Логунов с шутливой укоризной повел на Таврова искристыми черными глазами. - Долго, долго заставляете ждать себя!
- Да, пришлось задержаться немножко. - Тавров радостно улыбнулся и тоже сел на камень, заставив себя вслушиваться в поправки и предложения маркшейдера, но все время в его душе теплился светлый лучик.
Настороженный, даже испуганный взгляд Ольги, движение руки, которым она опустила в карман платья вырванные из его блокнота листки, то и дело представлялись ему, оттесняя мысли о работе, и временами он совершенно терял нить разговора, словно дремал с открытыми глазами.
- Нет, вы сегодня положительно никуда не годитесь! - услышал он слова Логунова, обращенные к нему. - Медведь вам на ухо нашептал, что ли?
- Нашептал! - произнес Тавров, счастливый и этим вторжением в его душевные переживания и в то же время стыдясь своей рассеянности при решении важного вопроса.
- Вот здесь пойдет на сбойку передовой штрек. - Логунов выпрямился во весь рост и энергично рубанул ребром ладони по направлению к руднику.
Глядя на него, Тавров вспомнил, что говорила Ольга о доброте Логунова, связанной с твердостью характера.
"Он правда добрый, но твердый очень. - И опять Тавров прислушивался больше к звучному голосу товарища, чем к смыслу его слов. - Что, если Логунов понял бы мое сегодняшнее настроение… Порицал бы меня или отнесся сочувственно?.."
А как там сейчас Ольга? Ведь она впервые спустилась под землю… Хорош он, нечего сказать! Привел женщину к колодцу глубиной почти триста метров и опустил ее туда одну, с незнакомым человеком. Наверное, она ходит теперь и дрожит от страха, а он, греясь на солнышке, думает, что сделал полезное дело.
Таврову стало стыдно и тревожно.
- Может быть, мы пройдем по руднику? - сказал он.
Ольга нерешительно опустила руку в карман спецовки, куда переложила бумагу и карандаш, данные ей Тавровым: записать хотя бы фамилию этого парня, который по-хозяйски расторопно и по-боевому азартно атаковал каменную толщу забоя!
Но записать она постеснялась, только громко, оглушаемая пулеметной трескотней станков, спрашивала Мартемьянова о самом непонятном. Она едва поспевала за ним по запутанному лабиринту, где пахло землей, сыростью, деревом - то гниющим, то отдающим смолистой свежестью лесных порубок, - иногда спотыкалась на досках настилов, стукнулась лбом о нависшее потолочное крепление, карабкалась по немыслимо крутым лесенкам в колодцах-переходах. Ей некогда было задуматься, намеренно ли Мартемьянов испытывал ее, как испытывают новичков некоторые кадровики старого пошиба, или, влюбленный в свое дело, он просто забыл о ее неопытности. Здесь скорее было второе, потому что там, где они задерживались, Мартемьянов не скупился на объяснения. Кроме того, Ольга выглядела очень молодо, и ему в голову не приходило, что гостья может устать раньше него. Поглощенный заботой о руднике, он шел вместе с ней, проверяя, все ли исправно, и в новые, еще не закрепленные просечки, похожие на щели, и в мокрые передовые забои, где лил настоящий дождь и потоки черной в полутьме воды струились под ногами.
Только выведя Ольгу обратно к подъемнику на рудничный двор, он взглянул на нее, выпачканную землей, с капельками пота на разгоревшемся лице, и, спохватившись, сконфузился:
- Извините, умучил я вас! Все-то вам не нужно ведь было: парочку забоев посмотреть бы да на-гора!
Ольга, взволнованная тем, что видела в шахте, покоренная смелостью горняков, сказала:
- Нет, очень нужно! Я хочу написать. Хочу попробовать для газеты…
Мартемьянов улыбнулся, белые зубы ярко блеснули в его черной бороде.
- Напишите! Наши ребята стоят того. Это золото, а не люди! Сами золото. Только, пожалуйста, обо мне не поминайте.
- Отчего же?
- Да что… - Мартемьянов повел плечами, словно ему бросили за воротник горсть песку. - Один стрекулист сочинил обо мне заметку в областную газету, когда я бурильщиком работал. Такой, мол, сякой, русоволосый шахтер, один, дескать, все штампует и трамбует, да еще упомянул: с голубыми глазами. Меня после товарищи задразнили: сами видите, какой я русый!
- А о ваших золотых ребятах можно так написать?
Мартемьянов покраснел:
- Зачем же? У вас, наверно, лучше получится: среди нас живете. Я только к тому сказал, не люблю, мол, о себе читать. И насчет того, что я вам говорил о центральном водоотливе, тоже не пишите. Тут пока вопрос очень спорный.
Тавров, выйдя вместе с Логуновым и маркшейдером на площадку рудничного двора, не сразу узнал Ольгу, одетую в просторную брезентовую спецовку и шляпу-шахтерку.
- Мы прошли по вашему следу, но догнать вас оказалось невозможно, - сказал он Ольге, радуясь ее оживлению.
- Да, мы побывали всюду, - просто ответила она и добавила, здороваясь с Логуновым: - Я не думала, что здесь так интересно!
- Вам понравилось? - спросил Логунов, польщенный ее отношением к его мрачноватому, но действительно интересному хозяйству.
- Очень даже. Сначала мне казалось, будто мы попали в древнее сказочное царство… Ходы пробиты в камне, по сторонам бревенчатые частоколы… Бежишь, согнувшись, с фонариком, и вот-вот распахнется чернота над головой, и небо откроется синее, в звездах золотых, как и полагается в сказке. Но вдруг сообразишь, что над тобой не просто чернота нависшего потолка, а сотни метров сплошной скалы и ты находишься в горном цехе. Вынырнешь на свет большой дороги, где катятся по рельсам вагонетки с рудой, все говорит о добыче. К забоям, будто к линии боя, приближаешься. Станки трещат, точно пулеметы, и откуда-то из глубин взрывы доносятся. Даже холодно становится, когда подумаешь: идет борьба за новую красоту в жизни.
- Верно! - сказал Логунов. - Золото, которое мы добываем, - хороший вклад в общее строительство.
- А какие люди в забоях! Сколько в них горения, будто каждый носит в душе кусочек солнца. Ведь здесь, под землей, и нельзя иначе. Правда?
- Нельзя иначе, - повторил Тавров, и надежда его сразу превратилась в уверенность:
"Я не ошибся в ней, толк выйдет: она прекрасно рассказывает и чувствует сильно".
32
Дома Ольга сменила платье, привела в порядок волосы и присела к письменному столу.
Иван Иванович уже приходил с работы: термосы, поставленные в ящике на кухне, прикрыты по-иному, на плите горкой - грязная посуда. Он, видимо, поужинал и ушел читать лекцию на курсах. Впервые она была рада его отсутствию: ей нужно было собраться с мыслями, попытаться изложить на бумаге впечатления о руднике. Меньше всего Ольга заботилась о том, что у нее выйдет: рассказ, очерк, просто газетная заметка. Лишь бы передать то, что поразило ее сегодня. Вспомнились школьные сочинения на заданную тему. Никто не предсказывал ей тогда ничего хорошего. С тех пор прошло много лет… Сомнение охладило на миг пыл Ольги, но она вспомнила спокойную убежденность Мартемьянова: "Вы, наверно, лучше напишите". В самом деле, разве не сможет она, живя среди этих людей, написать в газету о том, как они работают? Ольга решительно обмакнула перо в чернильницу, однако чернила успели не раз высохнуть на нем, пока она собралась вывести первую строчку…
Говорят: в рудниках темно и страшно… Да, там кое-где темновато, а местами мокро и низко (Ольга машинально притронулась к ушибленному лбу), но страха она не испытала. Если заблудиться одной в подземном лабиринте, то, конечно, испугаешься, а когда рядом Мартемьянов и шахтеры-забойщики, бояться некогда, надо все время смотреть и слушать, если хочешь понять смысл их работы.
Эти мысли проходили в голове Ольги как бы попутно: гораздо живее представлялись ей картины того, о чем она теперь писала: свет электроламп под землей, переливчато-серая руда, идущая к бункерам подъемников, дрожащие от яростного напряжения станки, врезающие сверла в камень забоев. Вот бурильщик - он и запальщик - поджигает шнуры зарядов взрывчатки, заложенной им в буровых скважинах…
"Человек, стреляя, врывается в недра гор, колеблет их, нетронутые от начала мироздания, - писала Ольга. - Но ему нужно золото не для собственного обогащения и не для работодателя, а для того, чтобы и здесь, и на другом конце материка расцветали сады, прокладывались пути-дороги, чтобы по всей стране были сыты, одеты и веселы люди. Бурильщик, который один управляет четырьмя станками, ясно сознает свое движение к будущему. Наверно, это радует его, когда он подносит горящий факел к запальным шнурам.
Вот он стоит за далеким выступом подземного коридора, вытирает потное лицо и слушает: "Раз… два… три… четыре…"
С грохотом взрываются заряды, забитые им в скважины. Каменная порода разлетается тяжелыми глыбами, осколками, светлой пылью. Взрывы гремят под землей, точно салют его труду. Эхом раздается гул в дальнем конце рудника, и снова отголоски шумят, разбегаясь по просечкам.
Раз… два… три…
Это стреляет в своем забое другой запальщик.
И так день и ночь в четыре смены. Только по шесть часов работают шахтеры. Ведь им надо жить и на земле, недра которой они тревожат…"