23
Ольга отложила в сторону карандаш и тетрадь, в которую выписывала незнакомые термины из научной работы английского нейрохирурга. Перевод подвигался успешно, но Иван Иванович ни разу не спросил о нем.
"Если он хотел просто занять меня, то надо же хоть изредка поинтересоваться, как идет дело, - подумала Ольга. - Правда, он немного потерял, забыв о своем задании. Мне кажется, этот автор полагает, что наука не существовала до его мудрого сочинения. Жаль, что я плохо разбираюсь в вопросах медицины… Однако здесь явно чего-то не хватает. Чего же?" Ольга закусила губу, стараясь сосредоточиться, но почему-то в ее памяти всплыло смуглое лицо Платона Логунова и сдержанные, энергичные движения его крупных рук (в последнее время Ольга не пропускала ни одного политзанятия, которые он проводил с активом).
- При чем тут Логунов? - сказала она вслух, уже улавливая возникшую у нее мысль. Представление о Логунове живо напомнило Ольге ее интересы во времена студенчества и дальнейшей беспорядочной учебы. - Училась! Считалась способной.
"Что за этим лбом Аристотеля?" - сказала однажды преподавательница математики, легонько постучав согнутым пальцем по высокому, выпуклому лбу девушки. "Пустота!" - весело пошутила тогда сконфуженная и польщенная Ольга.
- Пустота! - с горечью промолвила она, сосредоточенно всматриваясь в лежащий перед нею научный труд. - Но все-таки и я вижу: мистер не прав. У него человеческий мозг не одно прекрасное целое, не материя, способная мыслить, а просто нервная ткань, где он распределяет разные центры, управляющие функциями нашего тела. - Ольга припомнила, что говорил по этому поводу сам Иван Иванович. - Да, он ничего не потерял, забыв об этой книжке, но обо мне-то не следовало бы забывать! Я, конечно, закончу перевод и преподнесу его Ване с поучительным автографом. Вот так же мимоходом он уговорил меня пойти в медицинский институт, когда подросла дочка. Другого института в том городе не было, а подходило мне такое или нет, мы оба не подумали.
Неожиданно Ольге стало стыдно. Она свободная советская женщина, почему же ей требуется какой-то толчок со стороны? Разве она не может решать самостоятельно?
"А зачем тогда семья? К кому обращаться за советом и помощью?"
Ольга собрала со стола свои книги, поставила на место пишущую машинку Ивана Ивановича и разложила по порядку его бумаги.
"По-своему он прав, желая видеть меня медиком. Это было бы прекрасно, если бы отвечало и моим наклонностям!"
Раньше, при жизни ребенка, ей не приходили в голову такие горькие мысли о любимом человеке. Ребенок все заполнял и скрашивал. Ольга вспоминала болезнь дочери, ее смерть… Сколько дней и ночей, которые надрывали сердце.
Боясь заплакать, Ольга торопливо вышла из комнаты. Далеко за поселком серела среди зелени изогнутая лента шоссе, уходившая в горы. Окрашенный закатом воздух, прозрачный и красноватый, заполняя долины, смягчал резкие очертания гор.
По гладкой тропинке, протоптанной в траве, Ольга перебежала на крыльцо Хижняков.
Их большая комната тоже залита розовым светом. Окна открыты настежь - рассада теперь высажена в грядки. Елена Денисовна уже вернулась с работы и ощипывает уток у стола, заляпанного кляксами чернил, где мальчишки готовят уроки. Ее пестрый фартук и белые руки до рукавов, закатанных выше локтей, облеплены птичьим пухом. Даже на лбу и на румяном подбородке светлеют пушинки.
- Почему вы не позвали меня? - сказала Ольга с упреком.
Она сняла с гвоздя свой фартук, подсела к столу и, выбрав самую крупную утку, начала ощипывать с нее сизое оперенье.
- Ну, какова дичь? - весело спросил Иван Иванович, входя вместе с Хижняком (они охотились на зорьке: отстреливали на ближнем озере селезней, одиноких в начале лета).
- Хороши. Точно домашние! - ответила Елена Денисовна, взвешивая на ладони тяжелую птицу.
- Тут есть маленький! - Ольга посмотрела на мужа, явно довольного проведенным днем.
- Это чирок, - пояснил Иван Иванович.
Он прошелся по комнате, глянул на забытое гаданье, разложенное женой Хижняка.
- Елена Денисовна, а какой я?
- Лучше всех… - отозвалась та, доставая с полки кастрюлю.
- Нет, по масти, по картам?
- Трефовый король.
- Трефовый? Скажите пожалуйста! И король! Не хотите ли вы попросить о чем-нибудь короля?
- О чем же, в самом деле? - серьезно загадала Елена Денисовна. - Разве ведро воды принесете?
24
Иван Иванович и Ольга спустились к роднику вдвоем, как в первый день ее приезда.
Ольга оперлась рукой о край низкого сруба и наклонилась над колодцем. Упавшие с плеча волосы мягким крылом завесили ее лицо. Она зачерпнула воды, успев перед этим рассмотреть каменистое дно, и быстро выпрямилась, но мокрая дужка выскользнула от резкого рывка из ее пальцев.
- Что, Оля? - спросил Иван Иванович, оборачиваясь на шумный всплеск.
- Я утопила ведро!
Она, смеясь, отряхнулась, присела на край колодца и палкой, похожей на багор, стала ловить дужку ведра.
В заходившей кругами воде заколыхалось отражение зеленых ветвей и в просветах между ними красноватое небо, а у стенки сруба задрожали белое платье, светлые волосы и протянутая голая рука с палкой-удочкой.
- Так я, маленькая, однажды ловила рыбу в какой-то яме, - сказала Ольга, задумчиво улыбаясь. - Вот так же тепло было и свежо, пахло влажной землей и зеленью. Тогда дождь прошел, и я убежала из дому босиком… До чего приятно оказалось бегать по лужам! А потом меня отшлепали в первый раз в жизни. И я плакала навзрыд, но, помнится, не потому, что больно побили, а потому, что жалела испорченное настроение. Смешно, правда?!
Ольга умолкла, прислушиваясь с просветленным лицом к шорохам уходившего дня.
"Как хорошо быть молодой, здоровой, любимой! - прозвучал в ее душе жизнерадостный возглас. - А сколько еще прекрасного впереди!"
Даже то, что никуда не надо спешить, ни о чем не надо заботиться, вызвало вдруг у Ольги чувство нежной признательности ко всему. Ну не глупо ли мучить себя, омрачать жизнь любимого человека зряшными нареканиями, когда можно чудесно жить и радоваться каждому дню, каждому часу!
- Может, помочь тебе? - спросил Иван Иванович.
- Нет, нет, я сама! - ответила она, но не шевельнулась, завороженная теплотой открывшихся ей новых ощущений.
- Я тебя очень люблю! - сказала она, обращая на мужа ясный открытый взгляд. - Когда у нас опять появится ребенок… Я в самом деле согласна иметь их полдюжины!.. Тогда мы будем очень, очень счастливы.
Взволнованный ее словами, Иван Иванович присел рядом на сруб. Словно впервые увидел он светлую красоту лица Ольги, обрызганного родниковой водой, влажного и оттого еще более яркого.
- Славная моя женка! - сказал он, любуясь ею. - Обойди шар земной, не найдешь лучше!
- Где уж найти! - Ольга ласково усмехнулась и слегка отстранилась: кто-то шел, приближаясь, по аллейке за кустами ив.
Одним удачным движением она подцепила ведро, подтянула его и, перехватив свободной рукой, выпрямилась.
- Вот как мы! - пошутил Иван Иванович, помогая ей перенести ведро через сруб колодца.
Оба они повернулись при этом и одновременно увидели проходившего возле них человека.
- Здравствуйте! - сказала Ольга, отвечая на приветствие. - Ваня, это Борис Андреевич Тавров.
- Добрый вечер! Рад познакомиться, наслышан о вас очень, - произнес Иван Иванович.
- Добрый вечер. - Тавров протянул руку Ивану Ивановичу и, залившись ярким румянцем, улыбнулся. - Я тоже много слышал о вас, когда работал раньше в соседнем районе, а по дороге сюда - от вашей жены.
Иван Иванович смотрел на него все с большим доброжелательством.
- У нас вечером жареные утки будут, - сообщил он. - Найдется и коньячок. Приходите к нам. Мы тут живем просто и дружно. В своей компании, конечно.
25
Ольга решила заняться домашним хозяйством по-настоящему.
- Я сама стану готовить обеды, - заявила она мужу. - Мне просто стыдно, что мы эксплуатируем Елену Денисовну, у которой и так хлопот полон рот. Невелика премудрость сварить суп да поджарить котлеты.
- Может быть, в столовую… - нерешительно возразил Иван Иванович. - А то ты опять начнешь упрекать меня.
- Вот еще! - сказала Ольга, рассердись.
Пава Романовна, забежав к ним на следующее утро, застала Ольгу в разгаре хозяйственных действий. На кухне все блестело чистотой, огонь пылал в печи, стол был заставлен кастрюлями и пакетами, а Ольга с необычно раскрасневшимся лицом, в белом фартуке и туго повязанной косынке, под которой исчезли ее пышные волосы, сидела в раздумье с поваренной книгой в руках.
- Что это значит? - спросила Пава Романовна, осматриваясь с таким любопытством, точно попала в лабораторию. - У вас будут гости?
- Нет, у нас теперь всегда так будет.
Почти торжественный тон и вид Ольги рассмешил Паву Романовну.
- Бросьте, милочка! Ведь у вас не семеро по лавкам, чтобы погибать возле плиты. Это даже несовременно…
- Я и не собираюсь погибать, - ответила Ольга, отмечая закладкой нужное место в книге. - Просто хочу использовать свободное время. Вспомнила, что Ивану Ивановичу нравились раньше миндальные пирожные. Почему не доставить ему такое удовольствие?
- А сумеете? - усомнилась Пава Романовна, однако тут же добавила глубокомысленно: - Чем меньше миндальничать с этими мужественными созданиями, тем лучше.
Ольга промолчала, занятая деловыми расчетами: "Сахару, муки, масла…"
Суп уже кипел, мясо тушилось в духовке. Уроки Елены Денисовны не пропали даром.
Ольга хлопотала с таким увлечением, что соблазненная Пава Романовна тоже взялась помогать ей чистить миндаль.
- Мне самой не терпится, если можно отведать сладкого.
И полетели дни. В конце недели Ольга объявила:
- Кажется, я выдержала испытание на хозяйку. Иногда пересолю, иногда пережарю, но, в общем, дело идет.
- Может быть, это Иван Иванович выдержал испытание! - пошутил Логунов, зашедший с Тавровым после работы.
- Похоже, вы напрашиваетесь на обед! - сказала Ольга вызывающе от смущения. - Пожалуйста! - храбро добавила она, не совсем еще уверенная в своем поварском искусстве.
Волосы, запросто подобранные в пучок, не закрывали ни ее ушей, ни гладкой, словно выточенной, шеи.
"Вот я какая! - казалось, говорило каждое движение молодой женщины. - Что же поделаешь, если такая хорошая уродилась!"
Логунов смотрел на нее с веселым расположением, Иван Иванович - ласково, Тавров - угрюмо. Они сидели за столом и спорили до хрипоты об организации труда и дисциплине на производстве, пока вмешательство Ольги не напомнило им о времени.
- Значит, вы посвятили себя служению домовому? - спросил Логунов, наблюдая, как она расставляла на белой скатерти обеденные приборы и тарелочки с закуской.
- Приходится… Но вы знаете, я хотела заниматься хозяйством между прочим, а получается наоборот: теперь я так занята, что мне даже учиться некогда. И странно: мне нравятся эти хлопоты. Я, например, уже со спортивным азартом закупаю разные разности.
"С них все и начинается! - подумал Логунов, неодобрительно взглянув на Ивана Ивановича и тут же представив, как был бы счастлив он сам, если бы Варвара так же трогательно заботилась о нем. - Нам приятно, чтобы за нами ухаживали, и ради мелкой, эгоистической радости мы иногда незаметно губим своих подруг".
- Я говорил Оле, чтобы она не тратила время на нудную возню в кухне, - серьезно сказал Иван Иванович, угадывая мысли Логунова. - Она не слушается, но в выходной день я просто не разрешаю ей заниматься этим.
- Что же, голодовку объявляете? - смеясь глазами, спросил Логунов.
- Заказываем в столовой или довольствуемся подогретыми обедами.
- А я с тем и пришел, чтобы отбить вас от кухни, - сказал Логунов, обращаясь к Ольге. - Бросьте вы это дело! Еще никто не оценил домашнюю каторгу, на которую по доброй воле обрекают себя женщины. Мы организовали кружок для изучения иностранных языков. Все взрослые, серьезные люди и раньше уже занимались немножко. Немецкий будет преподавать Сергутов, он язык знает отлично, а англичанку никак не найдем. Та, что преподает в десятилетке, не соглашается: слаба здоровьем и… у нас бесплатно. Если бы вы согласились?.. Как общественная нагрузка. А? И для вас хорошо иметь практику, ведь языки быстро забываются.
Ольга посмотрела на Ивана Ивановича: должно быть, он подсказал Логунову это предложение после недавнего разговора с нею.
- Хорошо, - решилась она. - Конечно, мы не имеем права забывать… Как вы думаете, Борис Андреевич?
Тавров, до сих пор сидевший молча, скупо улыбнулся:
- Я уже высказывал вам свое мнение не однажды. Если угодно, могу повторить и сейчас, но вряд ли оно доставит вам удовольствие.
- Угодно! Высказал! Доставит удовольствие! - передразнил его по-дружески Логунов. - Что за обращение, когда нужно приобрести нового активиста?!
26
Первое занятие кружка прошло, как говорится, комом, и, придя домой, Ольга не могла отделаться от чувства неловкости.
"В следующий раз я все поведу иначе", - думала она, привычно растапливая плиту. Ей очень нравилось, когда огонь дружно охватывал поленья, и она постояла немножко, протягивая к нему ладони, наслаждаясь его еще не жгучим теплом.
Ребятишки и старики любят сидеть у огня… Как хорошо, если бы на свете не существовало подлых болезней вроде скарлатины: на днях Леночке исполнилось бы восемь лет. Нынче она пошла бы в школу.
Вот она совсем крошечная… Маленькое, беспомощное существо, но сколько чувств и переживаний было связано с ним! До ее появления Ольга даже не представляла такой привязанности. А потом куда бы она ни уходила, что бы ни делала, а думала только о том, как чувствует себя ее девочка. Постоянное ощущение тревоги…
Но до чего дороги были эти волнения! Ольга вспомнила, как однажды баюкала прихворнувшую дочь, а та приоткрыла глазки, выпростала ручонку и, вынув соску-пустышку из маленьких губок, сунула ее в рот своей молодой маме, будто говоря: поспи и ты немножко…
От плиты уже тянуло жаром. Надо разогреть обед, вскипятить чай. Потом потянулись минуты ожидания, из минут складывались часы, а о муже ни слуху ни духу. По телефону ответили, что он очень занят. Ольга несколько раз переставляла кастрюли, просматривала свои тетради, бралась за книги и снова звонила.
Наконец она не вытерпела и, заглянув еще раз на кухню, отправилась в больницу.
Ей дали белый халат и докторскую шапочку.
"Неплохо сделать такой наряд для кухни. - отметила она про себя, охорашиваясь перед зеркалом. - Настоящий повар!" И пошла по коридору быстрой, решительной походкой.
Прекрасная больница, завидная для любого районного города. Ольга уже не раз осматривала ее: свето-и водолечение, рентгенотерапия, обещают даже грязевые ванны.
Ольга направилась прямо в кабинет мужа, потом в ординаторскую, заглянула и в операционную. Ивана Ивановича нигде не было.
- У нас сегодня несчастье случилось, - сказал Хижняк. - Тот маленький хлопчик Юра упал с кровати и ногу сломал. Ненормальная хрупкость костей. Вот Иван Иванович и укладывал его опять в гипс. Оба расстроились, да и мы все расстроились. Ну и сидят, наверно, вместе.
Хижняк довел Ольгу до Юриной палаты, сунулся в дверную щель и, обернувшись, поманил согнутым пальцем. Ольга подошла, тихонько ступая, и тоже посмотрела. Широкая спина Ивана Ивановича, сидевшего у ближней к двери койки, заслоняла больного ребенка, и слышался только тоненький детский голос, слабо перекликавшийся с мужским баском.
- Что это ты, дружище, ходить еще не научился, а ногу сломал?
- Я вот так… двигал ногой в кровати…
- Почему же ты очутился на полу?
Подавшись вперед, Ольга увидела на подушке покрасневшее широконькое лицо с раскосыми глазенками.
- Ну, двигался… испугался и упал.
- Ох, дипломат. - Иван Иванович тихо, по-доброму рассмеялся. - Наверно, тебе кто-нибудь помог упасть. Ну ладно, не хочешь говорить - не надо.
С минуту оба молчали.
- Опять мне нельзя подниматься? - спросил мальчик.
- Да недельки две-три полежишь в гипсе.
- До-олго как!
- Ничего! Все-таки теперь есть надежда, что выздоровеешь и будешь бегать. Обидно, конечно: будто шел ты домой, уже во двор начал входить, да поспешил и у ворот расшибся. Лежишь возле дома, а войти не можешь.
- Правда, я поспешил…
Ольга осторожно отступила. Странное чувство, похожее на ревность, шевельнулось в ее душе. "Скорее здесь у него настоящий дом, - подумала она. - Находит он время для чужого ребенка, сидит с ним, как отец, а о жене забыл, пусть она на кухне с кастрюлями возится, пусть ждет. Даже не позвонил. А вчера его вызвали в больницу ночью: тоже с кем-то плохо стало после операции, и все утро он был как чужой…"
- Едва отдышали, - говорил о чем-то своем Хижняк, шагавший рядом с нею по коридору. - Три дня назад удалили опухоль из мозга приезжему шахтеру, все обошлось хорошо, и вдруг температура, резкое ухудшение общего состояния. Иван Иванович всегда внушает сестрам и санитаркам: "Смотрите, голубушки, хорошенечко за тяжелобольными! Наше дело прооперировать, ваше - вылечить". Ну и стараемся. А сам он переживает и за нас и за пациентов. Вся ответственность ложится на хирурга. Тем более дело здесь новое. Тут чего он не передумает: правильно ли сделал, все ли предусмотрел, не упустил ли чего?..