Он ведь все время предпочитал говорить обо всех других, только не о себе, и ему казалось, что он хорошо замаскировался; и он стал развивать перед ней, каким образом может случиться, что мужчина сбежит из дому: с человеком - с любым - может случиться, что сатана проникнет в дом и овладеет, скажем так, замужней женщиной, - что за тем следует? Ребенок лежит забытый, весь дом забыт богом, жена неведомо когда возвращается домой. Не в том дело, чтобы ее порочить, у нее тоже могут быть свои оправдания - необузданная природа, например, непреодолимая влюбленность - подобные вещи приходится видеть; а ребенок лежит и может быть самым прелестным и привлекательным; если это маленькая девочка, то у нее, может быть, и волосики, и все, - это не чтонибудь такое из ряду вон выходящее. Ну, произойдет подобное раз, потом еще несколько раз, проходит так зима, скажем, и вот муж больше не может выдержать и бежит. Видите вы, как это может быть. Бежит на пароходе в Австралию - не один бежал из-за чего-нибудь подобного. Ну, и если человек не выдающийся и смирный, и неособенно шустрый, у него голова может кругом пойти, он может задуматься над тем, не разрешить ли дело своими руками и не положить ли конец страданиям? Может случиться, что это совершенно овладеет им в то время, как он едет в Австралию. Ну, надо купить пистолет! Пистолет? Он, может быть, давным-давно куплен, лежит, может быть, смазанный, вычищенный и заряженный, в своей кобуре. Почему он не пускает его в ход? Видите ли вы, фрекен, муж этот, может быть человеком - мы все люди - у него могут быть многие корни, удерживающие его на земле, он тоже может быть влюблен, несмотря ни на что, и может разрываться от ужаса, что ребенок погибнет, не должен ли он жить, чтобы спасти его? И вот он бродит и стонет…
Самоубийца, не желая раскрыть свои карты, добавил:
- Обо все этом я слышал, сам я почти не могу представить себя в таком положении. Особенно, что касается ребенка - какое это может иметь значение! Я никогда не слыхал, чтобы мужчина интересовался новорожденными девочками. И если бы у меня было подобное существо, еще мне надо было бы назвать его как-нибудь, дать ему какое-то имя! Нет, благодарю покорно! - говорит он вдруг с ненужной резкостью.
В дверях стоит Мосс.
Мосс утратил зрение, но у него есть слух и чуткость. Бедняга Самоубийца, он наверное давно уже томился по участию, и когда встретил его, то и растаял весь. Мосс не принял этого во внимание, он сказал:
- Простите, если я пришел и помешал вам хорошенько поплакать!
- Поплакать? - возразил Самоубийца и засмеялся. - У вас всегда острый взгляд на вещи! - Но Самоубийца видимо не был больше уверенно-спокоен, он мог ждать особого издевательства, когда останется один-на-один с товарищем, поэтому он сказал: - Если я теперь позвоню и увижу поставленный перед вами полный стакан, то посмотрим, что из этого выйдет. Смею предложить чтонибудь вам, фрекен?
- Нет, спасибо, тысячу раз спасибо.
Нет, фрекен д'Эспар в самом деле не расположена больше к разговору о чужих горестях, у нее своих достаточно. Она ушла опять к себе в комнату и прилегла на постель, почитала было книжку, но нет ей покоя, она мрачно размышляет, вздыхает, чувствует себя совсем плохо. Самоубийца тоже оказался не для нее, он занят, он женат, даже влюблен, счастливый человек! Она раздумывает о том, чтобы предпринять новое безнадежное путешествие в Христианию, не знаю сама зачем; но что делать здесь! Ей остается одно утешение в ее одиночестве: пакет с деньгами, хранящийся у нее на груди. Он делает то, что она подтягивается, что она может подняться, когда звонит обеденный колокол, и сойти вниз к столу, он помогает вечеру пройти, и наступает ночь.
Одна из горничных всегда помогает ей по утрам, застегивает ей блузу на спине: приходит и поспешно проделывает эту маленькую работу. Пальцы у нее холодные, она стягивает и одергивает блузу, точно знает что-то про фрекен: что она верно, стала много кушать, она полнеет. Это совершенная неправда, но девушка уже раза два как-то многозначительно говорила с улыбочкой:
- Возможное ли дело полнеть от сырого гороху и кекса с селедкой?
Дерзкая девчонка! Фрекен может ожидать от нее и большего и говорит заблаговременно:
- Ох, какие я худые сны вижу по ночам!
- Охотно верю этому, - отвечает девушка, - вы стонете и громко разговариваете.
- Это ничего не значит. Горничная молчит.
- Когда видят худые сны, говорят так много вздору, называют иной раз имена, цифры, денежные суммы и всякую всячину. Но, знаете, это ровно ничего не значит.
Горничная молчит. Какие у нее намерения? Ждет она, чтобы ей заплатили за молчание?
После ухода горничной фрекен открыла окно и стала смотреть в него; шел снег, груды его росли на полях, лес становился, как напудренный, одна скала как раз у границы санатории становилась все ниже, точно погружалась сама в себя. Это была "Вышка". Но не везде было тихо в этом затерявшемся в снегу мире - в уплотнившемся воздухе раздавался треск, кто-то стрелял в полях, - сначала один выстрел, потому еще один, это верно Даниэль выше пострелять куропаток для санатории. Даниэль охотится, Даниэль здоровый, бодрый человек, справившийся со своими любовными бедами. Она вспомнила висящие у него на стене два ружья.
Фрекен спускается вниз - к другим гостям и к новому дню. Худо ей.
О, но наконец сегодня она напала на простую, на столько простую мысль, что было загадкой, как она не пришла ей в голову раньше; она поедет по помещенному в газетах объявлению, лежащему тут перед ее глазами, и устроится в тихом месте, у доброжелательной, опытной дамы в трех часах езды от столицы. Что же теперь остается - она выведена из всех своих затруднений, да, она совершенно спасена! У нее есть средства на эту поездку, и время есть еще впереди, над нею уже не каплет больше, она может поехать до или после рождества. Она совсем, совсем спасена и свободна!
После долгого периода мрака и отчаяния по ней пробегает теперь трепет радости, она опять молода, опять смеется.
Так в сторону перед судьбой? Какая глупая, какая извращенная теория! Она возьмет судьбу за шиворот и заставит ее склониться.
- Дайте мне трубочку вазелина, - попросила она у доктора.
- На что вам? - спросил он, чтобы пошутить. - Это опасная вещь.
И она отвечает ему тем же тоном:
- Я хочу его к блинам..
- Я это легко поверю, - отвечает он, - кушайте же вы копченую селедку с кексом.
- Да, а завтра я хочу, чтобы мне были томаты на березовых щепках.
Они весело хохочут оба над этой чертовской выдумкой. У доктора теперь немного дела днем, пациентов стало так мало, он рад побеседовать и говорит:
- Присядьте, фрекен!
- Мне некогда. - И она без всякого перехода спросила: - Что такое с лицом у Mоcca?
- Мосс? Да, он скоро должен будет уехать.
- Но я спрашиваю, что у него за болезнь? Доктор начинает рыться на столе в каких-то бумагах и отвечает:
- Атрофия кожи. Что, вы уже уходите? Что вы так интересуетесь? Мосс скоро уедет.
- Вы не можете разве его вылечить?
Фрекен д'Эспар идет наверх, к себе в комнату и берется за вазелин, намазывает им себе лицо и начинает массировать. Это просто срам, как она запустила свое лицо за последние недели, оно осунулось от перенесенных страданий и полно незнакомых ей маленьких морщинок. Вот так история! Это надо исправить; после поездки к доброжелательной даме, указанной в объявлении, она должна опять хорошо выглядеть, чтобы найти себе жениха. С этой минуты она деятельно примется за свое лицо и ежедневно будет работать над ним.
- Войдите!
Это опять горничная.
Фрекен удивленно смотрит на нее и говорит:
- Вы ведь уже застегнули меня?
- Да, но это потому, что я уезжаю, - заявила горничная. - Я не хотела говорить этого сегодня утром, но я здесь больше не останусь.
- Вот как!
- Я подумала, что если вы довольны моими услугами - и ведь вы знаете меня, что я никогда ничего не говорила про вас, и ни про кого другого…
С ума она сошла! Фрекен д'Эспар уже больше не в подавленном состоянии, она выпроваживает горничную, дрожа от негодования, и принимается опять за свой массаж. Вот что, значит, имела в виду эта девица сегодня утром со своими дерзостями, она хотела подчинить себе фрекен и вынудить ее на большую щедрость, за что это! Разве фрекен не вносила каждый месяц чаевые деньги в кассу служащих? Что только приходится переживать! О нет, нельзя позволить подавлять себя; единственное, что действует, это самоуверенность и независимость! Она позаботится теперь о том, чтобы предъявлять те или другие требования, может статься, что она выразит и недовольство тем или другим: едой и услугами тут в санатории, никуда не годной стиркой, за которую подавались весьма высокие счета, воздухом в гостиной, который стареющие вдовы-чиновницы наполняли запахом своей бедности. Фрекен не намерена больше терпеть все это; она вовсе к этому не вынуждена, перед нею открылся светлый выход, она схватила теперь судьбу за шиворот и согнет ее, и ей станет хорошо, она расцветет, она будет жить в свое удовольствие. Кофе в постель? Больше того: кофе и первый завтрак в постель. Так делается в ее французских книжках. Она будет баловать себя, непременно, она обязана по отношению к самой себе сделать это после всего того, что она вынесла.
И в то же время она будет опять привлекательной и бодрой. Никакого сомнения нет - массаж помогает.
- Послушайте-ка, друзья, - говорит она Моссу и Самоубийце, - я такие хорошие сны видела в последнее время, я больше не хандрю; для всего есть выход, не правда ли?
- В самом деле? - удивленно сказали в ответ приятели.
- Для всего есть выходы. Знаете что, пойдемте кататься с горы в санях под снегом.
Мосс готов, Мосс при всей своей великой обезображенности готов, Самоубийца же встает довольно вяло и говорит:
- У нас будут мокрые сапоги.
- Ну так что же такого! Высушим их потом.
- И у нас нет порядочных саней.
Мосс отвечает, что есть, что оснащены маленькие сани как раз подходящего размера, за санями дело не станет.
- Да, а вы как раз цветущий спортсмен - любитель свежего воздуха! - ворчит Самоубийца, окидывая его сердитым взглядом.
Они одеваются и идут. Снег, наполняющий воздух, заволок все кругом, даже "Вышки" почти не видно.
Они все втроем втаскивают санки на верх горы, как можно выше, на самый верх, затем скатываются. Сани летят с неистовой быстротой, Самоубийца правит санями, дама сидит посредине, снег несется им навстречу из белого мрака и бьет их по лицам, они могут смотреть, только почти закрыв глаза - о боже, как чудно и как страшно!
Потом опять наверх; сани тяжелые, но их тащат трое. "К черту хандру!" - говорит фрекен, от восторга выражаясь так грубо. Опять вниз, тот же полет, фрекен держится за Мосса, обняв его руками, защищенная им. Это безумие так нестись, так лететь, но так, так хорошо!
После нескольких путешествий вниз и вверх Самоубийца говорит:
- Довольно!
- Ну, почему же? - спрашивает фрекен.
- Я больше не могу. Вам-то хорошо! - Устал ли действительно Самоубийца, или он завидует сидящему впереди Моссу, которого обнимают? Все мы люди. - Я больше не могу! - повторяет он.
- Коротко и ясно, - признает Мосс. - По крайней мере, без хвастовства. Вы, значит, в изнеможении.
- Я прощаюсь с вами, Мосс, - с необычайной раздражительностью отвечает Самоубийца. - Раз я хочу идти домой, я иду. Я не нахожу в этом особого наслаждения. Прощайте!
Нечего было больше разговаривать. Самоубийца покинул их с фрекен, и Мосс остался один при санях. Он с большими усилиями потащил их кверху.
Вот они на вершине, и он спрашивает неуверенно:
- Вы будете править?
Нет, она не умеет править. Он в большой нерешимости.
- Вам слепота мешает? - спрашивает она тревожное Он выпрямляется:
- Слепота? Ничуть. Но только меня снег слепит.
- Я буду смотреть вперед и предупреждать вас, - успокаивает она его.
И они устремляются.
Но теперь, сидя впереди, фрекен не может раскрыть глаз против бьющего в них снега, а Мосс слишком слеп, чтобы видеть на расстоянии опасные места; они мчатся через препятствия, летят, как придется, посреди горы подскакивают в воздух, натыкаются затем на что-то в этом смертном беге, сани в каком-то месте трещат, и их выбрасывает.
Мосс поднимается, смахивает снег с глаз и оглядывается. Перед ним сломанные сани, фрекен лежит в стороне и не поднимается, не шевелится, что это может значить? Он осматривает ее, приподнимает ее, она опять падает. Она в крови, в крови нижняя часть лица и подбородок. Он окликает ее. Нет.
Он понес ее домой в санаторию, по дороге она пришла в себя и опомнилась. Она сама взошла по лестнице, однако ее нужно было поддерживать. У нее рана, безобразящая рана - у нее разбит наискось подбородок.
Доктор встревожился, испугался.
ГЛАВА IX
Таким образом доктору прибавилось немного дела, он зашил фрекен рану.
Он получил также ответ из госпиталя, что Мосс может приехать туда. Благодаря всему этому, доктор чувствовал себя необходимым в своих собственных глазах и в глазах других - у него были важные дела.
Он не был однако черствым человеком, он жалел Мосса и продержал его в санатории дольше, чем следовало. Хорошо это было, или худо - но доктор Эйен никого не удалял, он был добродушный человек, и ему было больно поступать резко и делать кого-нибудь несчастным. Кроме того, санатория весьма дорожила всеми пансионерами, какие только у нее были.
Доктор пошел к Моссу подготовить его:
- Ну, дорогой мой Мосс, у меня есть наконец для вас хорошие вести.
Покрытое ранами лицо Мосса побледнело и поникло:
- Ага! Ну, ну.
- Да, все устроено. Надо сказать, что мое последнее обращение к ним было очень настоятельно.
Было очевидно, что новость сразила Мосса, как удар; он сказал:
- Да, да, благодарю вас. Но он глубоко упал духом.
- Это для вас самое лучшее, - сказал доктор, чтобы развеселить его: - вы будете там на всем готовом, в смысле пищи и питья, будете пользоваться самым лучшим врачебным надзором, товарищи у вас будут совершенно так же, как и здесь. А пройдет время, вы и опять здоровы будете, найдут какоенибудь средство, какую-нибудь прививку, наука в наши дни идет вперед гигантскими шагами.
- Когда мне надо уезжать? - спросил несчастный.
- Когда соберетесь. Время не имеет значения, дорогой мой, вы только поправляйтесь хорошенько. И, как я говорю, наука делает чудеса в наши дни, изобретут прививку и возродят вас к жизни.
Мосс пошел к своему приятелю Самоубийце и сел у него, как будто ничего не случилось. Со времени несчастного приключения при катаньи с горы они ежедневно и ежечасно спорили и бранились, принялись за это дело и теперь, и замечательно - бой качал Мосс, точно у него была потребность в этом.
- Вы тогда промочили сапоги?
- Когда?
- На горе тогда.
- Молчите! - ответил Самоубийца.
- Вы должны признать, что это было предательство с вашей стороны бросить нас одних с санями.
- Я потому ушел, что вы нежничали - язвительно ответил Самоубийца. - Противно было смотреть.
- Ха-ха-ха! - сказал Мосс. - А вчера вы говорили, что я намеревался убить фрекен.
- А вы скажите на милость, как же на самом-то деле было? Она вернулась домой полумертвая, вы ее принесли. Она и сейчас лежит.
- Нет, уж она встала и скоро будет по-прежнему здорова, - утешает Мосс.
- Во всяком случае вы изуродовали ее на всю жизнь, у нее теперь этот красный шрам на лице. Не всем так безразлично, в каком виде у них лицо, как некоторым.
Мосс промолчал.
- И шрам-то не прямой, а кривой, безобразный, и все потому, что у вас не было глаз, чтобы смотреть вперед и управлять. Этакая глупая история.
Это была жалкая ребяческая болтовня, товарищи были какие-то вялые, Мосс не в состоянии был собраться сегодня с духом для самой легкой стычки и сказал только - просительно сказал:
- Гоните шибче, я сейчас же за вами следом.
Так протянулось послеполуденное время, а в эти короткие дни начинало уже смеркаться около четырех. Самоубийца потребовал обычного похода в горы. За время своих частых прогулок они протоптали в снегу дорожку, и теперь, когда подморозило, идти было хорошо.
Они шли гуськом, Самоубийца впереди, Мосс сзади с падкой; казалось, точно он ничего не видит. Склонявшийся к вечеру день был ясен, полный месяц лежал наверху на своем синем шелку, точно золотая монета в сто крон, но на западе было несколько облачно. "Переменно" - стояло в качестве предсказания погоды: треугольник над четырехугольником.
Для Самоубийцы немудреное было дело взобраться на "Вышку", он натренировался, изо дня в день, без напряжения, постепенно упражняясь в ходьбе, сделался неутомим и начал становиться непозволительно здоровым. Он издевался над Моссом, нащупывавшим дорогу палкой и отстававшим.
- Что это вы сегодня в кожаной шапке? - сказал он.
Мосс объяснил, что купил меховую шапку у инспектора, чтобы ушам было тепло.
- А вам-то что до этого? - спросил он.
- Сколько вы за нее дали?
- Пустяки. Шестьдесят ёре. Для меня она достаточно хороша.
- Я бы в такой не стал ходить.
- Ну да, - ответил Мосс, - вы наверное хотите повеситься с голой головой, чтобы не было позорного убийства.
- И желчи же у вас, несмотря на то, что у вас пол-лица изъедено!
Мосс сильно отстает, и Самоубийца далеко уходит от него вперед, прежде чем замечает, что он один. Он видит, что Мосс щупает палкой, и кричит ему:
- Это пустяки, это только тот маленький провал, шагайте через него!
- Меня снег слепит, - отвечает Мосс. - Где вы? Самоубийца вынужден вернуться назад и нетерпеливо восклицает:
- Что еще это за выдумки? Вы каждый день тут ходили через эту расселинку.
- Помогите мне немного, протяните мне руку.
- Терпеть не могу подавать вам руку, - отвечает Самоубийца, - уж примиритесь с этим. Вы весь в ранах со всех сторон. - И он с большой неохотой помогает Моссу перешагнуть через расселину.
- Не понимаю, - говорит Мосс, - предметы стали какие-то неопределенные, так неясно кругом меня. Это что, камень? - спросил он, стуча по нему палкой.
- Ну, понятно.
- И мне кажется, он серый. Все-таки я еще настолько вижу.
Самоубийца не может не понять, что дело очень плохо, он говорит:
- Очевидно ваша слепота довольно проблематична. Идем дальше!
Они карабкаются выше и выше. Но Самоубийца замечает, что его спутник не видит верного направления, то и дело сбивается с тропинки и падает, поднимается потом опять и ковыляет дальше.
- Удивительное дело, - говорит Мосс, - я отстал внизу, потому что как будто не видел ничего.
- А теперь лучше видите?
- Гораздо лучше, значительно лучше, это меня немного снег ослепил. - Но он продолжает часто падать и наконец сваливается вниз лицом. - Это я споткнулся о что-то, - оправдывается он тотчас же. - Конечно, я не так хорошо вижу, как раньше, нечего говорить. Это что за куст? Березка? Вот ведь я вижу.
- Вы хотите сказать, ольха.
- Ха-ха-ха! - говорит сконфуженно Мосс, - ну, да, я хотел сказать: ольха.
Они поднялись на "Вышку" до того места, до которого поднимались обыкновенно, и сели отдыхать, каждый на свой камень. По месяцу прошло облако.