4
Однажды, бродя по Петрограду, Вуд зашел в пивную под названием "Разоренная Бельгия", на Лиговской улице. На этот раз он был в обычном полудорожном костюме - резиновое пальто, серое кепи и гетры. Столик у окна был свободен. Он подозвал полового.
- Пару пива.
Только три-четыре столика были заняты. За одним из них в глубине комнаты сидели: блестящий студент в застегнутой доверху шинели, на которой горели пуговицы с императорскими орлами, скромно одетая женщина и оборванец.
Вуд прислушался к разговору.
- В этом году дела самые что ни на есть пустые, - говорил оборванец, - вот в прошлом году была тактичная работа.
- Видите ли, - говорил студент, раскрыв портсигар и нервно постукивая о край стола папиросой, - сегодня, когда мы познакомились, я говорил вам, что мне бы очень хотелось принять участие в… ваших занятиях.
Он замолчал, опустив глаза.
- Видите ли, трудно жить на средства, которые мне предоставлены. Я не могу из-за недостатка в средствах отказывать себе… в моих друзьях из высшего общества или…
- Или в нескольких подругах, - с иронией добавила женщина.
- Словом, ваши занятия или, вернее, мое участие в ваших занятиях было бы для меня желательно. Так что, может быть, я…
- Если вы будете только наводчиком, - сказал оборванец, - так это, пожалуй, вас не покроет.
- Наводчик… это, так сказать, показывать вам различные места для покражи?
- Именно так-с. Если можно так выразиться, для совершения противозаконных действий.
Вуд допил свой стакан и налил из другой бутылки.
- Если бы вы допустили меня к участию в ваших делах, - говорил студент, бегая глазами и потирая слегка дрожащие руки, - это было бы одинаково удобно для нас обоих. Я часто бываю среди общества, которое могло бы, вероятно, занять вас.
Оборванец почесал небритый подбородок.
- Вы, кажется, изволите пребывать-с на восточном факультете?
- Да.
Вуд прислушался. Внезапная мысль о человеке, обладающем "документом, необходимым правительству Британии", мелькнула в голове, чуть не заставив расплескать пиво.
- У вас, должно быть, имеются знакомства среди…
Оборванец перегнулся через стол к студенту и что-то прошептал на ухо. Студент отвечал также шепотом.
Вуд встал и подошел к ним.
- Простите, - сказал он, обращаясь к студенту, - вы разрешите мне оторвать вас от ваших друзей на одну минуту?
- Я к вашим услугам, - сказал студент, вскакивая.
Они отошли в сторону и сели за столик у окна.
- Будем знакомы, - сказал агент, - Шарыгин из Киева. Где-то имел удовольствие вас видеть.
- Свехновицкий, - пробормотал студент.
- Я слышал ваш разговор, - начал холодно Вуд, - и очень жалел, что в вашем университете, по-видимому, не имеют понятия о регенсдорфской тюремной системе. Эта система, уверяю вас, совершенно излечивает от всякой склонности к преступлениям.
- Милостивый государь… - начал с гневом Свехновицкий.
- Впрочем, я позволил себе потревожить вас по другому делу, - Вуд ласково улыбнулся иди попытался улыбнуться, подняв углы губ и сморщив кожу на переносице.
- Я слышал, что вы студент восточного факультета. А позвольте узнать, какие языки вы изучаете?
- Арабский, персидский, турецкий, если вам угодно.
- А известен ли вам эфиопский язык?
- Эфиопского я почти не знаю. Но что вам, собственно говоря, от меня нужно?
- Еще один вопрос. Не знаете ли вы здесь, в Петрограде, человека, который владел бы этим языком вполне свободно?
- Кроме бывшего русского посланника в Хабеше, который уже года два-три как вернулся в Петроград, никого не знаю. Да и посланника знаю только по имени.
- Позвольте узнать, кто преподает этот язык на вашем факультете?
- Со времени моего поступления в университет этот язык у нас не преподавался. А почему, собственно говоря, вас это интересует?
Вуд как будто не расслышал вопроса.
- Не знаете ли вы случайно, кто преподавал этот язык до вашего поступления в университет?
- Эфиопский язык преподавал профессор Панаев. Вы, вероятно, восточник?
- Панаев? Ах да! - вспомнил Вуд. - Этот безрукий?
- Нет, совсем не безрукий, то есть у него две руки.
- Да нет!
- Могу вас уверить. Правда, близко я его никогда не знал, но бывал на его лекциях и видел неоднократно.
Вуд снова сморщил лицо в приветливую улыбку.
- Позвольте теперь объяснить вам мою назойливость. У меня сохранился очень древний документ, написанный, по преданию, на эфиопском языке. Мой предок Матвей Шарыгин еще при Елизавете вывез документ, который якобы заключает точные указания на местонахождение зарытого клада. Я тщетно пытался в Киеве отыскать человека, знакомого с этим языком. Если бы вы помогли мне, я был бы вам сердечно обязан.
- Вот в чем дело! Это действительно любопытно. Может быть, я попытался бы. У вас при себе этот документ?
- К сожалению, не захватил.
- А вы занесли бы его ко мне как-нибудь!
- С удовольствием. Вы позволите ваш адрес?
- Литейный, тридцать два, квартира четырнадцать, к вашим услугам. Заходите в воскресенье, часов в шесть.
- Благодарю вас, зайду непременно..
Вуд с благодарностью пожал руку Свехновицкому, расплатился и вышел.
Студент вернулся к своему столу.
- Отчасти это даже нетактично - сообщать незнакомым людям про свою квартиру, - сказал оборванец, с иронией прищурив глаза, - так очень даже просто и на борзого клюкнуть-с! Так с вами и работы никакой-с. На том и простите-с.
Он встал, покачиваясь, и застегнул порванное пальто на все пуговицы.
- Оставь его, Сигизмунд, - сказала женщина студенту, и оборванец, размахивая тросточкой, весело поклонился и выбежал из пивной.
У Николаевского вокзала он догнал Вуда.
- Позвольте-с вас на одно мгновенье, - сказал он, касаясь плеча агента, - я слышал, что вы бубнили пижону. А не нужен ли вам опытный игрок?
Вуд обернулся к нему с веселым видом.
- Ах, это вы, - сказал он, - отлично. Может быть, ваши услуги мне понадобятся. Где же тогда позволите вас искать?
- На Обводном-с в заведенье Юдки Гамбера, номер девяносто восемь. Спросить Ваську Скривела.
Вуд записал адрес, ласково похлопал оборванца по плечу и повернул на Невский.
5
В назначенный день Вуд звонил у квартиры Свехновицкого.
Горничная отворила ему двери.
- Простите, - сказал Вуд, - могу я увидеть студента Свехновицкого?
Горничная исчезла, где-то далеко постучала в двери и крикнула:
- Сигизмунд Фелицианович, к вам!
Студент вышел бледный, с заспанным лицом, в тужурке, небрежно накинутой на плечи.
- Если разрешите, - сказал Вуд, вежливо улыбаясь.
Они прошли в комнату Свехновицкого.
- Вы, кажется, из Киева? - спросил студент, подвигая к Вуду ящик с сигарами. - Вы раньше в Петрограде не бывали?
- Нет, не бывал, - поспешно отвечал Вуд. Щелкнув зубами, он откусил кончик сигары. - Никогда раньше не бывал. Очень интересно. Замечательный город. Я думаю, впрочем, что он требует еще некоторой организационной работы.
- Да? Какой же именно?
- Работы над тюрьмами. Россия совершенно отстала в этом отношении от Запада. Я на днях с удивлением узнал, что в петроградских тюрьмах господствует устаревшая, никуда не годная система.
Студент посмотрел на него с удивлением.
- А почему, собственно, вы заинтересовались тюрьмами?
Вуд поднял к нему лицо, изрезанное морщинами. Углы рта раздвинулись, глаза сузились, подбородок выдвинулся вперед. Он смеялся.
- Нет, я просто одно время имел отношение к юриспруденции и интересовался именно тюремным вопросом. Не больше. Но я, вероятно, задерживаю вас? Может быть…
- Нет, нисколько. Вы, кажется, хотели принести мне ваш документ?
- Да, я принес его. Но только… Я сам не знаю, о чем идет речь в этом документе. Поэтому, если старинное предание окажется достоверным, то…
- Вы можете быть уверены в моей скромности, - поспешно перебил Свехновицкий.
- Я совершенно уверен в вас, - сказал агент, - а еще больше - в вашем знании языка.
- Что касается второго, боюсь, как бы не обмануть ваши ожидания.
Вуд вытащил из бокового кармана сверток пергаментной бумаги и развернул его на столе.
Свехновицкий долго и с большим усердием рассматривал документ.
Он взял с полки огромный эфиопско-французский словарь и с его помощью пытался перевести манифест Уаламы.
Вуд молча следил за ним внимательными глазами.
- Прежде всего я должен разочаровать вас насчет старинности документа, - начал Свехновицкий, отрываясь от текста. - Даже мой весьма неопытный глаз ясно различает, что этот документ составлен самое большее лет тридцать тому, назад.
"Или дней тридцать", - добавил мысленно Вуд.
- Первая фраза представляет собою обращение, - продолжал студент, - и переводится очень легко. "Народы Хабеша и народы Тигрэ!" Дальше идет речь о государственной власти, о борьбе с какими-то врагами, а для перевода, нужно сознаться, у меня не хватает знания языка.
- Ах так! - улыбаясь, сказал агент.
- Но можно быть почти уверенным, что ваше старинное предание недостоверно. Бумага имеет печать и, по всем признакам, носит официальный характер. Это какой-то приказ или судебное решение, не больше. Можно быть вполне уверенным, что указания на местонахождение клада не начинались бы обращением ко всему населению.
- Ах да! - с сожалением подтвердил Вуд. - Пожалуй, вы правы. Но все-таки неужели в Петрограде не найдется ни одного человека, который бы прочел этот приказ или судебное решение?
Студент задумался.
- Собственно говоря, нет ничего проще, - сказал он небрежно. - Зайдите в Азиатский музей при Академии наук, и я убежден, что там среди библиотекарей найдутся люди, которые вам помогут.
- Вот на этот раз я исполнил ваш совет заранее. Как раз вчера я был в Азиатском музее, и мне решительно отказали в переводе этого документа по причине незнания диалекта, на котором он написан.
- А к кому именно вы обращались?
- Не помню фамилии, - отвечал Вуд серьезно. - У меня очень дурная память на фамилии.
Свехновицкий снова задумался.
- Если бы вы сумели найти профессора Панаева, - сказал он наконец, - ваш документ был бы переведен в четверть часа.
- Ах да, Панаев! Но может быть, вам известен его адрес?
- Нет. Я думаю, его адрес никому не известен. Если вы хотите найти его, отправляйтесь в игорный притон самого низкого пошиба.
- Притон? Вот странно! - вскричал Вуд. - Он, кажется, профессор университета, и вдруг вы предлагаете мне искать его в игорном притоне.
- Он давно оставил университет, - сказал Свехновицкий. - Впрочем, я ничего достоверного о нем не знаю. О Панаеве ходят странные слухи: говорят, что он наркоман, говорят, что он авантюрист и неоднократно показывал себя с этой стороны во время своего пребывания на Востоке.
Вуд снова беззвучно рассмеялся.
- И вы говорите, что у него целы обе руки?
Студент посмотрел на него с опаской.
- Да, у него целы обе руки, - сказал он, вставая и давая этим понять, что визит окончен.
Вуд вскочил, бросив на стол сигару.
- Благодарю за ваши сведения, - сказал он, я боюсь, что едва ли моему документу суждено быть переведенным в Петрограде.
Студент проводил его до двери. Он откланялся и ушел.
6
В течение недели Вуд шнырял по притонам Петрограда. Он бывал в тайных "малинах" на Васильевском, в глухих местах, куда не осмеливалась проникать полиция, на Ротах, в публичных домах, где рядом с солдатами, убегавшими на ночь из Измайловских казарм, биржевики и маклера, которыми кишел город, проводили пьяные ночи и где под веселую музыку танго и "Черных гусаров" процветали очко и железка.
Он бывал в картежных притонах на Витебской улице, где редкая ночь проходила без поножовщины, и в "Холмушах" на Воронежской, где бывшие экономки публичных домов торговали коньяком и ханжою. Внимательный и осторожный, занятый своим делом, помня только приказ № 348/24 и настойчиво стремясь найти человека, указанного розыскной карточкой, он мог бы удовлетворить самые строгие требования секретной агентуры. Инспектор Хью Фоссет Ватсон не узнал бы в нем автора письма о внеслужебных ощущениях, а английское посольство успокоительно ответило бы на запрос "Интеллидженс Сервис".
Однажды Вуд попал в игорный притон на Лиговке. Он был одет оборванцем, которому кое-что удалось стащить, в дырявом котелке, порыжелом пальто и в опорках.
Притон ничем не отличался от десятка других, которые посещал Вуд во время своих блужданий. На втором дворе во флигеле грязного дома в трех-четырех комнатах играли в карты, пили. Аферисты и шулера, иногда одетые изысканно, подчеркнуто модно, обсуждали дела наряду с настоящими архаровцами, пробродяженными до мозга костей. Гастролеры и марвихеры находили здесь все нужное для дела.
Вуд прошелся по комнатам с небрежным и рассеянным видом, останавливаясь здесь и там на минуту у каждого стола, чтобы взять карту, проиграть или выиграть два-три рубля, прислушаться к разговору и, мельком взглянув на лица и руки играющих, пройти дальше.
Наконец, снова потеряв надежду найти Панаева, он принялся наблюдать за игрой на небольшом столе в задней комнате.
Трое бродяг, молчаливых как статуи, играли в очко, любимую игру притонов. Один из них, молодой, румяный, с небольшими усиками, франтовски одетый в новенький пиджак и высокие лакированные сапоги, держал банк. Двое других - старик с бритым, сухим лицом, сидевший прямо, заложив левую руку за борт пальто, и костлявый парень в солдатской гимнастерке - были его партнерами.
Вуд шатался неподалеку от них, заглядывая в карты, куря крупную, едкую, как огонь, махорку и не пропуская ни одного мельком брошенного на него взгляда.
Спустя полчаса к столу, за которым он следил, подошел какой-то оборванец.
- Ха, бурч, дай-ка карточку!
- Не игра, - коротко сказал старик, отталкивая протянутую руку.
Это значило, что играют на какое-нибудь дело и нового партнера в круг не берут.
Привстав, старик вытащил левую руку из-за борта пальто и осторожно положил ее на стол. Рука, разгибаясь, щелкнула.
"Лет сорок пять - пятьдесят? Пожалуй, больше. Носит бороду, светлые волосы, ходит прихрамывая", - розыскная карточка промелькнула перед глазами Вуда. - Посмотрим, однако, ходит ли он прихрамывая?
- Играем, брат, на гранд, - вежливо сказал франтоватый банкомет оборванцу, - подходи через полчасика.
Они продолжали игру.
- Карту!
- Пожалуйте шеперочку!
- Еще! Довольно!
- Восемь, двенадцать, шестнадцать. А ну, натянем-ка чижика!
Положив две карты рубашками вверх, франт принялся медленно выдвигать нижнюю карту. Старик равнодушно глядел на него.
- Просадил, - сказал банкомет, бросая карты на стол. Банк перешел к старику.
Собрав карты на столе и вложив их в левую руку, он быстро стасовал колоду. Рука приподнялась вверх, снова щелкнула и упала на стол с металлическим стуком.
Вуд, блестя глазами, закурил и вновь прошелся по притону.
Спустя несколько минут франтоватый парень, проигравшись дотла, о чем-то горячо заговорил со стариком, бросил карты, плюнул и подошел к прилавку. Костлявый партнер исчез куда-то.
Старик остался один за столом.
Франтоватый парень выпил водки из пивного стакана, притопнул ногой и затянул сладким тенором:
Позарастали
Мохом дорожки,
Где проходили
Милого ножки.
Мужик в поддевке, стоявший за прилавком, тотчас подтянул:
Позарастали,
Попропадали,
Где мы с тобою,
Мой милый, гуляли…
И уже весь притон пел:
Позарастали,
Попропадали,
Где мы с тобою
Цветики рвали…
Старик сидел неподвижно, глядя перед собой равнодушными и усталыми глазами. Левая рука, которая, казалось бы, ничем не отличалась от правой, свисала со спинки стула.
Вуд отошел в сторону. Его оборванное пальто было заколото большой портняжной иглой. Он вытащил иглу. Пошатываясь, как пьяный, он сзади подошел к старику и сильно уколол его левую, свисавшую со спинки стула руку.
Старик не обернулся. Вуд беззвучно рассмеялся и, блестя глазами, спрятал иглу.
Притон гремел:
В темную ночку
Стук, стук в окошко.
Вставай с кроватки,
Милая крошка.
Дверь распахнулась, визгливый женский голос прокричал:
- Фа-ра-оны!!
Старик вскочил и, осторожно пробираясь вдоль стены, свернул, прихрамывая, в темный коридор. Вуд прошел за ним крадущимися шагами.
Четырехугольник света косо отразился на потолке, черная фигура мелькнула и исчезла.
Вуд осторожно подошел ближе: подъемный люк закрывал выход на круговую лестницу.
Подождав, пока шаги умолкли внизу, Вуд поднял люк и спустился по лестнице.
Пробежав через небольшой двор, он вышел на Лиговку. Под фонарем он различил четкую фигуру. Осторожно ступая в тени вдоль заборов, он приблизился к старику. Ветер донес до него песню. Старик пел глуховатым голосом, слегка помахивая в такт правой рукой:
Маруся встала,
Точно не спала.
Милому другу
Дверь отворяла.
"Милая дуся,
Я не боюся, -
Мене зачалют,
Я откуплюся".
7
Старик с искусственной рукой пересек Знаменскую площадь, прошел по Лиговке до Мальцевского рынка и свернул вдоль решетки сада по Бассейной. Агент шел за ним, избегая освещенных мест. Походка его приобрела эластичность и мягкость.
Опустив голову и подняв воротник пальто, он скользил, прячась за каждым выступом дома. Старик пересек Большую Болотную, прошел дальше и на углу 10-й Рождественской и Суворовского купил газету. В ясном свете фонарей, покачивая левою рукою, он пошел дальше по 10-й Рождественской. Вуд остановился неподвижно в тени огромного углового дома.
Едва только четкая фигура скрылась в снежном тумане, агент быстро перебежал дорогу и осторожно выглянул из-за угла.
Старик исчез. Вуд прошел несколько шагов и заглянул в переулок. Никого не было видно в снегу.
Вуд отошел, закурил. Спустя несколько минут мимо него в ворота дома прошел китаец.
Немного погодя за ним последовал другой.
Вуд бросил папиросу и, выдвинув нижнюю челюсть, опустив углы губ, беззвучно рассмеялся. Он прошел небольшой дворик, наугад постучал в двери.
- Ктоа таам?
- Свой, отворите, пожалуйста.
Подслеповатый китаец без шума отворил дверь.
- Раостуй, господин, - сказал другой пожилой китаец, сидевший на табурете в коридоре.
- Здравствуйте, - отвечал Вуд.
Они помолчали немного.
- Пеарвый рааз? - спросил китаец.
- Первый раз, - отвечал Вуд, улыбнувшись.
Китаец встал и отворил двери в комнату. Вуд сделал несколько шагов и остановился, зорко оглядываясь.
Комната вдоль по стенам была прорезана высокими нарами.