Однако после ухода Пристроевой, когда в кабинет снова зашел Громов, Пахомчик, неожиданно для Михаила, обратился к нему с таким предложением:
- А что, если бы Михаил Иванович Громов, как говорится, не в службу, а в дружбу, побывал в селе Заозерье и, не раскрывая своих чрезвычайных полномочий, этак бочком, бочком, как Петр Иванович Бобчинский…
Хотя Пахомчик и не знал всех обстоятельств, обусловивших "великодушный поступок" супругов Пристроевых, после вторичного посещения прокуратуры Фаиной Романовной он еще более укрепился в мнении, которое высказал утром на партийном активе:
"…и в нашем Светограде - городе подлинно социалистической формации! - по соседству с бригадами коммунистического труда орудуют темные дельцы".
Причем не только темные, но и умные и, уж во всяком случае, творящие свои делишки так, что "гарью пахнет, а огня не видать!".
Ведь не случайно проведенное в начале года по инициативе народного контроля тщательное обследование деятельности двух сельскохозяйственных организаций Светограда не обнаружило никаких злоупотреблений.
5
Когда Кузьма Петрович Добродеев, несколько обеспокоенный тем, что услышал на партийном активе, - "наверняка опять начнут придираться к тем, кто сумел хорошо обставить свое житье-бытье", - возвратился домой, ему окончательно испортила настроение встреча с Фаиной Романовной Пристроевой. И хотя с самим Леонтием Никифоровичем Добродеев никогда особенно не дружил и общался больше по служебным делам, было время когда благодаря деткам - старшему сынку Фаины Романовны Павлику и дочери Кузьмы Петровича Екатерине - две семьи вот-вот должны были породниться.
И если б не Мишка-гром…
Да, к сожалению еще многих отцов и матерей, прошли те времена, когда "совет да любовь" возникали по воле родительской.
Фаина Романовна, до появления Кузьмы Петровича, казалось бы, весьма увлеченная беседой с Елизаветой Петровной, - ведь большинство женщин могут часами судачить ни о чем! - буквально на полуслове прервала речь и порывисто поднялась с садовой скамьи навстречу идущему от калитки хозяину.
- Кузьма Петрович, дорогой, наконец-то!.. А мы с Лизочкой уже беспокоиться начали. Ну, как там у вас?
- Нормально.
Добродеев без особого радушия пошал руку гостье и устало опустился на скамью.
- А как Пахомчик?
- Что Пахомчик?
- Ну… говорят, что прокурор огласил там какие-то важные документы.
- Кто говорит? - В голосе Кузьмы Петровича прозвучало недовольство. "Уже успел разболтать кто-то!" Да к тому же ему сейчас меньше всего хотелось делиться с кем бы то ни было своими впечатлениями от партийного актива. Но оказалось, не так-то легко отделаться от въедливого любопытства этой женщины.
- Ну, Кузьма Петрович! Миленький!..
Фаина Романовна подсела к Добродееву, обеими руками взяла его руку и прижала к своей пышной груди.
- Если бы вы знали, как я волнуюсь!
- Фаина Романовна, - уже мягче заговорил Кузьма Петрович. - Неужели вы - умная женщина! - не понимаете простой вещи: не все вопросы, которые обсуждаются на партийных собраниях…
Кузьма Петрович закончил фразу выразительным жестом.
- Я ж тебе говорила, - решила выручить брата Елизавета Петровна. - У нас свое - стряпня да уборка, уборка да стряпня, а у них - вопросы!.. Ужинать, Кузьма, будешь?
- Неправда! Неправда! - с неожиданно злой горячностью воскликнула Фаина Романовна. - И, между прочим, это не только моего Леонтия Никифоровича касается!
- А что такое? - уже с бо́льшим вниманием спросил Кузьма Петрович.
- Как?! Разве вы ничего не слышали про этот ужас?!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Да-а… действительно, - сказал Кузьма Петрович, выслушав уже обогащенный домыслом рассказ Фаины Романовны о злоключениях ее супруга в селе Заозерье. Долго молчал, что-то соображая. Потом спросил: - Простите, Фаина Романовна, но мне не совсем ясно: почему такой солидный человек, как ваш муж, оказался в компании каких-то или какой-то… ну, легкомысленной, что ли, особы?
- Кобель он неуемный, ваш Леонтий Никифорович! - не сдержавшись, воскликнула Фаина Романовна и, судорожно выхватив из сумки платок, приложила его к глазам.
- Ай-яй-яй! - только и мог произнести Кузьма Петрович.
- До седых волос мужик дожил, - из-под платка, по-бабьи запричитала Фаина Романовна. - Сына женить собирается, а все… Ведь в этом проклятом Заозерье у Леона уже была… любовная история. Мало ему!
- Да, великий грех! - укоризненно помотав головой, сказала Елизавета Петровна. - Это и в писании сказано: не прелюбы сотвори!
- Ну, по писанию-то в наше время только младенцы да божьи невесты живут! - рассудительно заговорил Кузьма Петрович. - А насчет прелюбодеяния… Пожалуй, даже лучше, что эта экзекуция произошла на почве, так сказать, романтической.
- Да вы с ума сошли! - возмутилась Фаина Романовна. - Хороша романтика: третий день Леонтий плашмя на животе лежит, словно не мужик, а ящерица!
- Ничего, ничего, отлежится. И вообще… Я на месте вашего мужа не придавал бы серьезного значения этому прискорбному происшествию. Тем более, по вашим словам, Леонтий Никифорович сам дал повод…
- Да ты что, Кузьма! - Миролюбие брата возмутило даже Елизавету Петровну. - Оставить без ответа такое надругательство!
- А ты, сестра, еще раз в священное писание загляни. Там ясно рекомендуется: мне отмщение и аз воздам. Не зря Лев Николаевич Толстой на эту тему целый роман сочинил.
- Ну, нет, не на такую напали! - У Фаины Романовны от возмущения начала подергиваться подрисованная бровь. Однако на Кузьму Петровича это не подействовало.
- Все! - сказал он уже с полной серьезностью. - Вы, Фаина Романовна, обратились ко мне за советом - я вам его дал… И совет дельный!
Хотя мадам Пристроева ушла от Добродеева на вид еще больше раздосадованной, пройдя два квартала по улице Дружбы народов, она замедлила шаги, потом постояла минутку, что-то обдумывая. А затем, приняв решение, направилась прямехонько в прокуратуру. И изъяла свое заявление.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Эта "физкультвылазка" всем ее участникам запомнилась надолго. Уже дорогой - а выехали чуть свет в предоставленном спортсменам на весь день крытом фургончике - произошла удивившая всех встреча. Когда машина, ведомая персональным водителем главного инженера Петей Стариковым, лихо вымахала на гребень накатистого степного увала, у сидевших рядом с водителем Маши Крохотковой и Васены Луковцевой одновременно вырвалось одно и то же восклицание:
- Ой, что это?!
Зрелище девушкам представилось действительно необычное. По большаку, разделявшему два разнозеленых поля - пшеницы и просяное, двигалась в упряжке из двух гусеничных тракторов вполне справная и обжитая крестьянская изба. В один из оконных проемов глазела на божий свет хозяйка и доносилось недовольное свиное повизгивание, а сам глава семьи колхозник Иван Афанасьевич Пеструхин вел следом на поводу пятнистую коровенку, И еще вислоухий шершавый кобелек трусил.
- Ничего особенного, - сказал Петя Стариков. - Это ведь в прежнее время только улитка да черепаха - куда сами ползут, туда и квартиру волокут свою. А сейчас прямо как в причуде: "Ехала деревня мимо мужика!"
И действительно: еще с ранней весны, когда начали иголисто леденеть на солнечном припеке и оседать сугробы, но еще держался санный путь, не одна изба, а целых три деревни - Кузовлево, Серые Кочета и Полуяры - снялись с насиженных мест и направились своим ходом в село Заозерье, усадьбы которого привольно раскинулись вдоль по берегу полноводного и рыбистого озера, в самом центре угодий колхоза имени Дзержинского.
Поначалу срубы разбирали, но потом умные головы "смикитили": плотники подведут под нижний венец гладко затесанные бревна - полозья, механизаторы запрягут в этот загруженный домашностью возок пару, а то и тройку "сорокасильных коней" - и прямо как в шуточной припевке: "Ходи изба, ходи печь!"
Правда, не все хозяева соглашались на переселение с легкой душой: взять того же Пеструхина.
- Это легко слово вымолвить - сымайся! - сказал Иван Афанасьевич на сходке жителей деревни. - Да ведь мы - Пеструхины - обосновались в Серых Кочетах еще при крепостном праве! И сам я на этом подворье родился, и наследников мне супруга нарожала аж семь душ. Да и хозяйство у меня не как у Саньки-брехунца, ему что - сгрузил все свои достатки на одну упряжку и понукай. А у меня что дом, что вокруг дома: одной черемухи шесть корней, еще дедом Порфирием Игнатьевичем высажены…
Однако когда сбежали вешними водами снега, поля начали застилаться дружно зеленеющими побегами хлебов, а в Серых Кочетах из двадцати семи домов осталось только четыре, сосед и единомышленник Пеструхина Матвей Фукалов неожиданно услышал от Ивана Афанасьевича уже иные слова:
- С другой стороны глянуть, хотя из всей ребятни только трое при доме остались, но и этим таскаться ежедень в школу за две версты - дело канительное. Да и хлеба одного напечь на семью - Марфе забота. А на селе, бабы сказывали, уже обчественную пекарню поставили. И клуб в аккурат на пасху комсомольцы подгадали открыть, нет на них геенны огненной! И водопровод роют. Культура, словом. И никуда ты, Матвей, от нее не подашься!
Когда фургончик со светоградскими спортсменами догнал двигавшуюся поистине черепашьим ходом избу Пеструхина, оказалось, что головной трактор ведет не кто иной, как Николай Полознев, сводный брат по матери Маши Крохотковой - один из двух парней, учинивших самосуд над Леонтием Никифоровичем Пристроевым.
Это был парень из тех, про которых на селе говорят: "Некрасиво стесан, да наглухо сбит!" Не задавшийся, как и Маша, ростом, Николай непомерно развернулся вширь: чуть ли не квадратным казался этот угрюмый на вид парень. И только глаза, как и у Маши-крохотули ничем не замутненные, приветливо и простодушно взирали на божий свет из-под насупленных бровей. И все-таки, когда Крохоткова, очень смущенная этой встречей, представила ребятам своего брата, первой мыслью Михаила Громова было: "Да, такому битюгу попадись в руки!"
Однако после того как Михаил разузнал некоторые подробности происшествия, про которое уже неделю судачило все Заозерье, он почти утвердился в мысли, что основным виновником, а точнее сказать - вдохновителем этого возмутительного дела был не Николай Полознев.
Разве же виноват парень, что после демобилизации, - а действительную Полознев отбывал на одном из Курильских островов, механиком на сторожевом катере, - первым его желанием было жениться. Тот, кому пришлось провести два года в суровом безлюдье Курил, отлично поймет Полознева.
И в том, что Николай присох к первой же оказавшей внимание ему - нерасторопному ухажеру - девице, доярке Нюшке Кочкиной, не было ничего удивительного. Ведь даже на то не обратил внимания новый механизатор колхоза, что его невесту сельские многознайки прозвали "Анютка на минутку". Правда, может, и не по делу, а из зависти пристегнули девушке прозвище: где бы Нюша ни хороводилась, туда не только парней несло, как сухой лист по ветру, а и тех мужичков, которым пора бы и остепениться. Шибко веселая была девушка Анюта Кочкина, а уж песенница - хоть на радио выпускай!
Так что не случайно прибывший в Заозерье по служебным делам Леонтий Никифорович Пристроев - известный по всему району ловчила и бабник - буквально напросился на ночевку к матери Анютки, женщине еще не старой, но уже вдовой, занимавшей при правлении колхоза сразу три должности: уборщицы, сторожихи и истопника. Да еще и при телефоне нередко приходилось дежурить Капитолине Васильевне, как и в тот злополучный вечер.
А Полознева до того, как назло, затащила к себе Нюшкина начальница, заведующая фермой Евдокия Андрияновна Зябликова: самого Николая и его напарника - разбитного по жизни да и по работе тракториста Костьку Левушкина.
И угостила Зябликова механизаторов на славу: две бутылки "особой" на стол выставила, холодец, плошку тушеной баранины. Ну и то сказать - хорошо днем потрудились Николай с Костькой, на славу отрегулировали барахлившую автопоилку в новом коровнике.
А когда изрядно осоловевшие парни наладились уже уходить, Евдокия Андрияновна - бабочка, видать, себе на уме! - сказала как бы между прочим:
- Ну, Константин - ладно, а ты, Колька, куда торопишься?
- Значится, дело есть.
- Какие дела на ночь глядя. Тем более… - Хотя, кроме Костьки и Николая, Зябликову никто не мог услышать, женщина многозначительно понизила голос: - Ведь у твоей Нюши сейчас тоже гость сидит!
И, подметив, как сразу зло отрезвели у парня глаза, добавила:
- Мое дело, конечно, сторона, но… уж больно мужик-то Леонтий Пристроев до нашей сестры доходчивый!
И кто, спрашивается, ее за язык тянул, Евдокию Андрияновну? Ведь, кажется, серьезная женщина, и член правления колхоза. Да и характер Николая Полознева ей был известен.
А о том, что произошло в дальнейшем, Михаил Громов узнал от самой Нюшки Кочкиной, кстати сказать, тоже попавшей в потерпевшие.
- Конечно, ничего плохого про твоего брата я тебе, Маруся, не скажу, - доверительной скороговоркой сообщила Нюшка Маше Крохотковой, то и дело зыркая веселым глазом в сторону на вид безучастного к ее словам Михаила. - Парень Николай содержательный, хотя и молчит больше. Ну, а в тот раз - чи винище ему разум замутило, чи Костька-баламут его на такую идею подбил, но только чисто осатанел твой братец!.. Конечное дело, и я себя совсем-то оправдывать не собираюсь, но скажу: да что ж я - за ручку тянула Леонтия Никифоровича к себе на квартиру? И угощенье не я на стол поставила. Да в наш магазин таких вин да закусок и не завозят. А что сама лафитник выкушала, так ведь какой-никакой, а гость. Ну, а Николаю разве втолкуешь. Правда, и сам Леонтий Никифорович хотя и выпимши был, но понапрасну парня, можно сказать, на смех поднял. И даже Отеллой обозвал! Ну и… - Нюшка неожиданно прыснула: - И смех, и грех: словно порося, они с Костькой скрутили товарища Пристроева!
- И сильно избили? - обеспокоенно спросила Маша.
- Да постегали ладо́м. Бесстыдники!.. А когда я хотела попридержать… и меня Николай хорошо потянул под горячую руку. Теми же вожжами. Но только, Маша, ты не подумай, что я на твоего брата в обиде!
- А он на тебя?
- Коля?..
Совершенно неожиданно смазливое личико Нюшки перекосилось, как от приступа зубной боли, и она заплакала.
Вот и все, что удалось узнать Михаилу Громову об этом удивительном происшествии. Евдокию Андрияновну Зябликову ему повидать не удалось - в район выехала женщина, - а председатель колхоза Иван Николаевич Полознев, приходившийся Николаю родным дядей, естественно, попытался племянника выгородить, а Пристроева опорочить:
- Это районные кобели думают, что, поскольку наши девчата юбчонки укоротили даже больше, чем модой предусмотрено, так можно с ними… Ничего, это, хотите знать, Леонтию на пользу.
Хороша польза!
2
Стадион, а проще сказать - спортивную площадку сельские механизаторы и школьники села Заозерье оборудовали собственными силами на старой поскотине. Правда, никаких особых сооружений, кроме дощатой раздевалки, солнцем нагреваемого душа и ряда скамеек с одной стороны поля, этот стадион не имел, но площадка была выровнена на совесть, еще с осени засеяна травой и обнесена не изгородью, а двумя рядами споро принявшихся липок.
И беговая дорожка, засыпанная поверх хорошо укатанной щебенки речным песком, была ничуть не хуже, чем в Светограде.
Вот на этой-то янтарящейся на солнце дорожке и разыгралось происшествие, вызвавшее у молодежи села Заозерье изумление, а у некоторых старичков, пожалуй, зависть.
Ну, футбольный матч прошел, как и можно было предположить до начала, - такую игру футболисты называют игрой в одни ворота. Как-никак, а прибывшая в Заозерье команда "Строитель" уже второй год выходила на призовое место по области. А в команде, которой сельские футболисты по предложению одного из игроков, бывшего моряка-балтийца, присвоили громкое название "Аврора", игра велась, можно сказать, на чистом энтузиазме, чего, как известно, для любого серьезного дела маловато. Правда, еще в предвесеннюю пору в Заозерье был направлен областным советом физкультуры тренер - тезка знаменитого защитника и капитана сборной Советского Союза Альберта Шестернева - Альберт Духовитый. Но, как выяснилось после первых же проведенных Духовитым тренировок, мастер мяча в футболе не петрил.
Да к тому же и поведения оказался запьянцовского.
Так что пришлось Альберта наладить обратно в область. И только водруженный на видном месте фанерный щит с двумя сочиненными самим Духовитым в минуту вдохновения призывами еще напоминал о его недолгом пребывании.
Колхозница, не будь дурой -
Занимайся физкультурой!
Не столь броским, да и более двусмысленным выглядел второй призыв:
Тому работа по нутру,
Кто зарядился поутру!
Оно ведь как понять слово "зарядился".
Но и это напоминание о кипучей деятельности Альберта Духовитого на другой же день после посещения сельского стадиона светоградской командой "Строитель" было закрашено масляной краской.
Впрочем, не только отсутствие тренера сказывалось на игре сельских футболистов - парней почти сплошь "немалокровных" и напористых, - мешало успеху команды "Аврора" и то, что в воротах прочно утвердился самый старший из игроков по должности, хотя и молодой по годам полевод колхоза Георгий Ефимович Матушкин, мужчина ростом - мало не штанга! - но уж больно неудалый: мяч уже в сетке бьется, Матушкин только еще валится ему наперехват.
Так что, несмотря на мощную поддержку домашних стен, - а ор над стадионом стоял такой, будто стрелковый полк пошел в штыковую атаку, - первый тайм закончился для "авроровцев" плачевно: четыре сухих мяча схватили.
Но зато после перерыва положение резко изменилось: у нападения гостей почему-то начисто разладились завершающие удары, а в защите непробиваемая пара Малышевых допустила несколько непростительных ошибок.
В результате: второй тайм - два - один в пользу "Авроры".
- Эх, дать бы моим еще часок поиграться, они показали бы этим районным стригунам, почем сотня гребешков! - таким патриотическим высказыванием подытожил общее мнение сельских болельщиков председатель колхоза Иван Николаевич Полознев.
Правда, удаче "Авроры" в значительной мере способствовало то, что в перерыве капитан "Строителя" Михаил Громов, сгрудив в углу раздевалки свою команду, дал такую установку:
- Вы перед кем, черти, выпендриваетесь? Сам поиграл, дай поиграть и другому! Понятно?
И еще более шумную реакцию зрителей вызвал проведенный после матча показательный забег "на три круга с довеском". И хозяева и гости выставили на это соревнование по четыре человека. Но сначала изумление, а затем форменную сенсацию вызвало то, что в четверке светоградских бегунов оказался… старик. Обыкновенный такой дедок, среднего роста, с бородкой седенькой, в легких порточках, рубахе сатиновой на дорожку вышел. А на голове кепа.
Бегуны выстроились на старте в одну линию, и старичок сбоку притулился: будто так и надо.
Георгий Матушкин из пугача хлопнул, парни рванули, и дедок за ними: не так, конечно, машисто трусит, но ничего - тянется.
Это ли не чудо-чудеса!