IV
Ранним утречком следующего дня я выезжал из ворот трактира. Было пасмурно. Площадь перед станцией лежала пустыней. Никита взял влево: в доме Лбовых еще спали. Утица в ту сторону состояла всего из четырех домов, и за ними изумрудным ковром лежало небольшое поле. Горизонт закрывал лес; на синей опушке совсем вблизи рисовался серый двухэтажный деревянный дом.
- Вот он!.. - молвил Никита, указывая вперед кнутом.
Я не понял.
- Да дом-то проклятой!.. - пояснил он. - Вчера я вам о нем сказывал!
- Мы мимо него поедем? - спросил я.
- Как есть рядом. У самой дороги стоит. Чаю в трактире не пили еще? - Ну так здесь напьетесь: баушка Арина нам знакомая!
- Чаю я не хочу, молока бы лучше?
- И молоко найдется!..
Через несколько минут мы свернули в ворота усадьбы. Ворот, собственно говоря, не было: от них оставались только два кирпичных столба; к ним примыкала развалившаяся деревянная ограда. Мимо густых, задичавших зарослей смородины и крыжовника, задевавших нас с обеих сторон, мы въехали на узкий и длинный двор; слева открылся из-за деревьев заурядный деревянный дом бурой окраски; нижние окна его были забиты досками. Против него вытягивался низенький, почернелый флигель с навесом над крылечком; дальше по линии его отходили такие же усадебные строения. Все было запущено и казалось давно вымершим.
Никита остановил лошадей у крыльца; из сеней выглянула голова старухи, повязанная серым платком.
- Здорово, баушка Арина, - произнес он, приподымая картуз.
Старуха вышла наружу и взялась одной рукой за столб навеса, а другую приложила ко лбу в виде козырька. Оказалась она маленькой и худенькой.
- А, Микита Михеич? - отозвалась она, узнав моего возницу. - Откуда Бог несет? - Она перевела внимательный взгляд на меня.
- Из дому; барина к Раеву везу. Молочка вот они желают напиться у тебя: в трактире спят еще все!
- А сейчас, сейчас!.. - заторопилась старушка. - Залазьте в дом-то, пожалуйте…
- Нет, уж нельзя ли сюда нам дать, на свежий воздух? - возразил я, сойдя с телеги и усаживаясь на лавочку у крыльца.
- И сюда, можно и сюда!.. - старушка юркнула в черный провал входа.
Не успел Никита завернуть и привязать лошадей, она уже вернулась с большою крынкою холодного, густого, как сливки, молока и с парой краюшек свежего черного хлеба. Все это она водрузила на табуретку и поставила ее передо мною.
Я пригласил Никиту разделить со мною трапезу. Он еще более преисполнился чувством собственного достоинства, огладил бороду, сел на краешек скамьи, снял картуз и перекрестился. И молоко и хлеб были великолепные. Арина стала чуть поодаль и, сложив руки, следила за нами живыми глазами.
- Не живет что ль никто в доме? - спросил я.
- Нет, - коротко обронила старушка.
- Почему?
- А уж так… помер хозяин давно! А наследники - неизвестно!.. - она не договорила и поежила одним плечиком.
На крыльцо медленно, словно из могилы, выдвинулся сгорбленный, совсем древний старик, со старчески бледным лицом и как бы выпученными большими светлыми глазами; под ними пятнами краснели, будто бы чем-то налитые, мешки. Он с трудом повернул голову в нашу сторону, оглядел меня и Никиту и снял приметно дрожавшею рукою измызганную баранью шапку.
- Дедушке Ивану Семенычу наше почтение, - приветствовал его мой возница.
- Здравствуйте!.. - выговорил старик. - А, это ты, Микитушка? - на лице его показалась улыбка. Старик взялся рукой за поручень и опустился на лавочку крыльца позади жены.
- Вы в сторожах здесь? - спросил я.
- А так, в сторожах, батюшка!.. - ответила Арина.
- Можно будет посмотреть дом?
- Отчего же, если желаете?.. Уж не купить ли хотите, батюшка?! - лицо старушки оживилось.
- Нешто такие дома купляют? - внушительно проговорил Никита.
- Отчего ж? Что стар он, так подправить можно!
- Нет, уж такой дом не поправишь!.. - также веско сказал Никита.
- Весь его развалить да сжечь, да место, на коем стоит, вспахать, - вот что с им надо сделать!
Старушка промолчала.
- Правда, будто в нем нечистая сила водится? - спросил я.
- Не знаю, батюшка, - недовольно молвила она, - кабы я ведьма была, знала бы, а то не знаю!..
- Ты баушка Арина, не обижайся, - вступился Никита, - про тебя с дедом слов нет, вы люди настоящие, хорошие! А про дом не скроешь, про него может вся Рассея знает! - Никита обратился ко мне - Кто им ни владал - все смерть неуказанную принимали! Старики сказывают, пятеро душ здесь так-то покончились…
- А годов-то сколько старикам?.. - она кивнула в сторону деда. - Вон у него памяти-то за сто лет назад хватит!
- Да хоть за все двести! Первый хозяин… - Никита опять обратился ко мне и стал загибать негнущимся указательным перстом правой руки пальцы на левой, - Иванов господин удавился. Трещенкова на охоте застрелили. Третий, как его… еще такой толстый, что бочка, был, ну Васильков - ему бы пузырем плавать, а он взял да почитай в луже утоп. Бурмистова кони убили.
Нонешний годов пять тому с тройкой в метель под лед ухнул… Это какой же такой закон выходит?
Старушка опять пожала одним плечом: - На все воля Божья… - отозвалась она.
- Знамо дело! - воскликнул Никита. - Ну, только при таком законе и без черного не обходится!..
Я покончил со своим молоком и поднялся. - Покажите, пожалуйста, дом, - попросил я.
- А пойдемте, пойдемте!.. - старушка достала из глубин кармана связку ключей и как покатилась по протоптанной тропочке к дому. Мы с Никитой пошли за нею.
- Не любит!.. - шепнул мне Никита, подмигнув на старушку.
- Чего?