- Вот вовремя поспели: мы только что за окрошку принялись, чудесная сегодня у нас окрошка!! - говорила в то же время старушка; румяные личики обоих супругов цвели самым искренним удовольствием и радушием.
Пров Иванович представил меня, и я удостоился от хозяев таких горячих рукопожатий и привета, словно я сделал им Бог весть какое одолжение тем, что попал к ним. Сынок раскланялся изящно, но совершенно равнодушно и не обмолвился ни словом.
Гурьбой мы вступили в столовую; проворная чернушка добыла из белодубового буфета еще пару тарелок и прочих принадлежностей, и все расселись кругом стола. Около хозяйки возвышалась монументальная белая миска, и я с великим удовольствием принялся уничтожать поданную мне, действительно чудесную, свежую окрошку, в которой плавал большой, прозрачный кусок льда.
- А я тебя как манну небесную ждал, Пров Иванович! - заговорил хозяин. - Советец нужно у тебя по хозяйству спросить! Он ведь у нас оракул… - обратился он ко мне и кивнул на Прова Ивановича, - чуть что, мы все к нему.
- Мартын Задека… - проронил офицер.
- И мне вы очень нужны, Пров Иванович! - подхватила хозяйка. - Знаете, ведь, это он нас научил сад из одной антоновки насадить! Как выгодно оказалось!
Пров Иванович улыбался углами рта.
- Ну, захвалили! - произнес он. - И я к вам не без дела. Помните, как имение я вам продал, книжки наверху были; целы они у вас?
Розовые старички переглянулись.
- Часть там и осталась - ответил Петров.
- Для чтения - пояснила его жена.
- А прочие где?
Петров перевел круглые глаза на нее. - Где, Сонюшка, прочие?
- Не помню что-то… да не в сарае ли? Ну, конечно: когда шкапы для Андрюшиного платья поставили, убрали их; места они много занимали!
- А я вам покупателя на них привез! - Пров Иванович указал на меня.
Хозяин не понял.
- На что это "на них"? - переспросил он.
Я вмешался и поведал все обстоятельства дела. По мере моего рассказа наивные глаза Петрова вытаращивались все больше, нижняя пухлая губка отвисла и обнажила довольно хорошо сохранившиеся зубы: он, очевидно, совершенно не постигал ни смысла, ни возможности поездок по такого рода делам. Изумление отразилось и на круглом личике старушки; оба они так сжились друг с другом, что все воспринимали и чувствовали совершенно одинаково.
- Так-таки все и ездите? - спросил Петров. Кажется, я предстал в его воображении в качестве вечного жида, кружащегося по свету с книгами под мышкой. Я не мог удержаться от улыбки.
- Да, каждый год!..
Просияли, глядя на меня, и старички.
- Хе-хе-хе!!. - мягким смешком залился Петров; ему завторил тихий, но более грудной смех хозяйки. Всем стало весело.
- И пришло же вам в голову такое… - он затруднился выговорить, какое-то просившееся на язык слово - занятие?
- Может быть, вы уступите мне некоторую часть ненужных вам книг? - осведомился я.
- Да понятно дело отдам!! - воскликнул Петров. - Только не съели ли уж их мыши?
Обед кончился и мы поднялись из-за стола. Все нагрузились вплотную, да иначе было и невозможно у таких радушных хозяев, беспрерывно потчевавших то тем, то другим, и потому моя просьба о разрешении пойти осмотреть книги была встречена новым удивлением.
- Да не вздремнете ли лучше немножко? - сказал Петров, оглаживая обеими руками круглое брюшко свое: книжки, ведь не волк, в лес не убегут! Плюньте на все и берегите свое здоровье, как говорили у нас в гимназии! хе-хе-хе.
Я отговорился тем, что никогда не сплю после обеда и меня поручили заботам чернушки, которой дали подробное наставление, куда вести меня. Старички укатились по обеим сторонам Прова Ивановича во внутренние комнаты, а я в сопровождении своей шустрой компаньонки направился через просторный двор к сараям. Моряк, мурлыча что-то из "Риголетто", с газетой в руке, поднялся к себе в мезонин.
Чернушка лучше своих хозяев знала, где что лежит у них и без всяких поисков, сразу привела меня в большой каретный сарай; там в дальнем углу, за старыми санями и коляской стояло друг на друге семь больших незаколоченных ящиков; из трех верхних торчали книги.
Я отпустил девочку, а сам оттащил немного вперед коляску и сани, освободил себе поле действий и в буквальном смысле слова погрузился в книги. На них густейшим слоем лежала пыль…
Покончил с работой и, вымыв руки у колодца посреди двора, я вернулся в дом. Гостиная и столовая были пусты; сквозь раскрытые двери виднелась веранда, и я направился туда. С нее доносились голоса: беседовали Пров Иванович и офицер. Незнающий человек мог бы подумать, что разговаривающие передразнивают друг друга: оба говорили тягуче, но голос Прова Ивановича звучал естественно, тогда как второй еле ворочал языком, цедил слова сквозь зубы и произносил всякое "о" как "е" и каждое "е" как "э".
- Ну, это еще вопрос… - говорил офицер, - литература права, мужик - до сих пор еще не разгаданный сфинкс…
- Ничего он не сфинкс, а жулик!.. - равнодушно и как всегда уверенно возразил Пров Иванович. - Тут и разгадывать нечего!..
Я вступил на балкон и увидал, что моряк полулежал, развалясь в плетеном, японском лонгшезе, а Пров Иванович, как всегда, прямой и строгий, сидел поодаль в кресле. Проворный жучок опять накрывал на стол; хозяйка хлопотала около нее и, кажется, больше мешала, чем помогала; хозяин гулял по балкону, заложив толстенькие ручки за спину.
- А-а!! - приветствовал он меня радостным восклицанием, - ну как, устали достаточно, навозились?
- Надо спрашивать - достаточно ли унавозились?.. - процедил моряк.
Мое появление заставило его принять несколько более приличную позу.
- Все сделал, даже вымыться успел! - ответил я в свою очередь, невольно улыбнувшись Петрову: добродушие заразительно.
- Нужное-то что нашел? - спросил Пров Иванович.
- Нашел. Целую кучу книг отобрал!
- Кучу?! - ужаснулся Петров и даже головою потряс. - И в Петербург ее повезете?!
- Если вы разрешите - да.
- И жена вас не выгонит с ними с квартиры?
- Нет, она давно уже с этим примирилась!
Петров совершенно по-детски зажал себе ладошкою рот, фыркнул и закатился добродушным смехом.
- Ах чудак!.. ах чудак какой!! - восклицал он, сотрясаясь всем телом.
- Чудак, чудак! - смеясь и покачивая с легкою укоризною головою, подтверждала хозяйка. Оба они ни дать ни взять походили на пару белых, раскудахтавшихся кахетинских кур… Я начал смеяться тоже; глядя на нас заулыбался и невозмутимый Пров Иванович.
- Ну и насмешили вы нас - до слез!.. сказал Петров, вытирая влагу, обильно смочившую его щеки.
- Папан прямо трогателен!.. - заявил со своего лонгшеза моряк. - Всегда при слезе - и в горе, и в радости!..
Хозяйка оглянулась на забытый ею стол и всхлопоталась: - Господа, варенец подали, пожалуйте полдничать скорее!..
Офицер поднялся с лонгшеза, защелкал пальцами и довольно громко, но невнятно замурлыкал какую-то песенку. Ни голоса, ни слуха не было у него ни малейшего.
- Папенька с маменькой
Небиль всю продали,
Деньги все пропили,
Тру-ля-ля-ля-ля!..
Ясно и громко пропел он.
- Что это ты, Андрюша, все эту глупость поешь? - с некоторой обидой обратилась к нему старушка. - И вправду, ведь, кто-нибудь подумает, что мы какую-то мебель пропили!..
Белые зубы офицера блеснули. Он запрокинул голову назад и захохотал.
- Ужасно люблю, когда маман обижается!.. проговорил он, - это же теперь весь Петербург поет!.. модная песенка!..
- Ну, уж моды эти ваши!.. старушка отмахнулась рукой и стала раскладывать по тарелкам желтый варенец.
- Блестящий офицер все должен знать, мамань!.. - назидательно произнес Андрик. Трудно было понять - шутит он, или говорит серьезно.
- Давно ли это ты блестеть-то стал? - спросил Пров Иванович.
- С детства, мой дорогой, с пеленок… так, по крайней мере, маманя уверяет!
- Никогда и не думала! - воскликнула старушка. - Все сочиняет!
- Разве что в пеленках? - протянул Пров Иванович. - То-то, не в примету мне все было!
- Зрением ослабели, Пров Иванович!
- Да углядел бы, будь покоен; глядеть-то только вот не на что: делов-то за тобой особых еще, словно бы, не числится…
- Мой старый друг, вы не знаете падежов, оттого вам все в таком мрачном свете и кажется…
- Андрик?!! - воскликнула старушка и даже подняла вверх ручки.
- Это они всегда так! - обратился ко мне Петров, уже подвязавшийся салфеткой и приготовившийся к битве с варенцом. - Как сойдутся, так и давай друг дружку клевать! А ведь любят друг друга!
- Любят, любят!! - подхватила старушка, - пятнадцать лет все ссорятся!
Пров Иванович насторожился, как конь на звук трубы.
- Чего это? - переспросил он, видимо не поняв иронии моряка. - Чего я не знаю?
- Падежов драгоценнейший, падежов, не в укор вам будь сказано!
- Да тьфу я на твои падежи!! И без них, слава Богу, всю жизнь прожил - не великая, стало быть, они штука! А вот ты с падежами да без папенькиных рук проживи, вот тогда и поговорим с тобой!..
Петров сочно, с аппетитом чавкал, склонившись над тарелкой. Варенец так поглотил все его внимание, что, когда я назвал его по имени, он не расслышал. Я повторил свое обращение.
Толстяк перестал чавкать: А? - проговорил он, подняв лицо, - пухлые губы его, как у детей, кругом были запачканы сметаной.
- Это вы со мной говорите?
- Да. Я вас хотел просить пройти со мной после полдника в сарай посмотреть отобранные мною книги.
- Да зачем мне на них смотреть?
- Чтобы определить, сколько я вам за них должен!
Щеки Петрова раздулись; он собрался прыснуть со смеху, но рот у него уже был наполнен варенцом; он выпучил голубые глаза, побагровел и стал издавать губами глухое пу-пу-пу…
- Папаня, вы лопнете и всех забрызгаете! - заявил моряк, слегка отодвигаясь от него.
- Ах, и чудак же! - едва выговорил Петров, проглотив наконец весь свой заряд варенца. - Он все про свое! Ничего вы не должны!..
- Как же так? - возразил я. - Это неудобно!..
- Почему?! - хором изумились оба старичка.
- Не шебарши! - строго вмешался в разговор Пров Иванович, заметив, что я хочу спорить. - Дают - бери, а бьют - беги, говорит пословица! Старые-то люди мудрей нас с тобой были!
Продолжать разговор на ту же тему оказалось невозможным: старички махали ручками, а сам Петров даже зажал себе уши. Пришлось благодарить, извиняться и испытывать неприятное чувство. Зато был очень доволен скрытый виновник всего, Пров Иванович.
После полдника и последовавшего за ним чая мы начали прощаться. Разумеется, нас упрашивали остаться ночевать, но мы были непоколебимы: Прова Ивановича ждало дома спешное дело и наши отговорки были признаны уважительными.
Старички провожали нас с трогательною заботливостью.
- Книжки-то, книжки не так положили: ноги они вам на низине поломают, плашмя их, Иван, поверни!! - кричал работнику Петров, размахивая ручками, как белыми крыльями.
- Сенца сверху постели! - хлопотала хозяйка, заглядывая в бричку с другой стороны. - Каблуками переплеты можно попортить!!.
Наконец все было приведено в исправность и мы приступили к самым последним рукопожатиям: русские люди, как известно, сразу не прощаются и по пути к выходу жмут и трясут друг другу руки в общей сложности раз по десяти.
Петров облобызался с Провом Ивановичем и затем распахнул объятия и для меня. Губы мои, как в пуховой подушке, утонули в его подбородке.
- Приезжайте опять, непременно приезжайте! - проговорил он. - Купаться с вами пойдем, рыбку половим! А какие караси у нас сегодня жареные будут!!. Он чмокнул кончики собственных пальцев и полузакрыл глаза - может останетесь, а?..
- Великое спасибо!.. - ответил я, - но никак не могу, времени не имею!
Мы уселись. Моряк стоял, облокотившись спиной на колонну подъезда и слал нам ручкой что-то вроде воздушных поцелуев.
- Аддио!! - крикнул он, когда бричка уже тронулась. Сирень разом закрыла от нас дом и его обитателей.
Мелькнула над куртиною длинная крыша и началась аллея боярышника.
- Хорошие люди! - проговорил Пров Иванович. - Понравились тебе?
- Очень! - отозвался я. - Старозаветные еще. А сынок не дурак!..
- Кто говорит, что дурак? А только никчемный… Дрянь, я тебе скажу, молодежь нонче пошла!..
- Все поколения так говорят!.. - ответил я.
Разговор перешел на сына Прова Ивановича, затем на разруху, наблюдающуюся во всех семьях, и неприметно как пара саврасок донесла нас до села, находившегося верстах в семи от Петровых; оттуда должно было начаться мое самостоятельное путешествие.
- К Силычу! - приказал работнику Пров Иванович.
Не успела хозяйка подать на стол самовар, в избу шмыгнул наш гонец - Машка.
- Сичас идет!.. - проговорила она, взбираясь на лавку у противоположной стены. Девочка уселась, сложила на коленях руки и с деловитым видом стала глядеть на нас.
Минут пять погодя дверь опять отворилась, и через высокий порог неуклюже, боком вступил в избу белокурый, щуплый мужичонко лет тридцати пяти. Он перекрестился на красный угол, затем отвесил два поясных поклона - один иконам, второй нам - и присел на краешек скамьи у двери близ девочки.
- Вот что, Михей… - заговорил хозяин: в голосе его чувствовалась покровительственно-пренебрежительная нотка. - Их милость… - он кивнул в мою сторону, - господина купца к Морозову свезти требуется?
- Вот она, какая штука-то?.. - тенорком проговорил Михей и с озабоченным видом взялся за давно не чесанную бороду, висевшую у него в виде полос войлока. - Отчего не свезти?.. можно!!
- Дорогу знаешь? - спросил Пров Иванович.
- Господи, да ведь, сто лет по ей ездим! - воскликнул Михей. - А только к какому же это Морозову?
- Да к Ивану Миколаичу, к кому же больше? - ответил хозяин. - Знаешь, чай.
- Вот она, какая штука-то?.. - опять повторил Михей. - Знаю, понятное дело!
- Берешься довезти? - спросил Пров Иванович.
- Можно, говорю!
- Цена?
- Вот она, какая штука-то?.. - Михей поскреб затылок. - Цена пять целковых!
Пров Иванович строго поглядел на него.
- Да ты бы уж ровно сто спрашивал! Крест-то на тебе есть?
- Имеем, как же!
- А имеешь, так и помятуй о нем! Трешку - и никаких больше.
- Ведь покос, Пров Иванович? Время-то какое?
- Ты ж откосился, что тебе до покосу? Запрягай ступай!
- Вот она какая штука-то!.. - раздумчиво произнес Михей и поднялся с лавки. - Стало быть закладать пойду.
Он призадержался на пороге, словно бы не решаясь переступить через него, затем обратился к хозяину:
- Иван Силыч, ты бы мне хомутика ссудил? мой-то лопнумши!
- А чего не чинишь? - сердито спросил тот.
- Времени нету, ей-Богу! Вот она какая штука-то!
- Халда ты! У настоящего хозяина на все время сыщется, а у тебя все из рук ползет! только вот для Прова Ивановича даю хомут! Как обернешься, так чтобы тем же духом назад его!..
- Да уж сейчас принесу, будь надежен!.. Он снял со стены один из хомутов поплоще и уже хотел выюркнуть за дверь, но оклик Прова Ивановича остановил его.
- Дорогу твердо знаешь? - спросил он.
- Господи, да уж будь спокоен! тыщу разов, может, по ей ездил! - воскликнул Михей, держа перед собою хомут, как икону. - Знаю!!.
- Ну, то-то же! Смотри, чтоб в исправности их доставить!
- Да уж понимаю… Это как на каменную стену положись - доставлю! Вот она, какая штука-то!.. - Михей опять бочком как бы вывалился через порог из избы.
Пров Иванович стал прощаться со мной и делать последние наставления. Книги мои он увозил с собою. Выполнив тщательно составленный им маршрут, я должен был вернуться к Прову Ивановичу и уже от него ехать в Питер.
Мы расцеловались, и я вместе с хозяевами вышел на улицу проводить приятеля.