- Нет, уж вы, пожалуйста, свое дело делайте, а нам работу не портите, сказал директор, - а то вы опыт устроили, а завод за неделю только восемьдесят процентов производительности дал.
- Молокососы, - закричали сзади, - об деле не думают… только страну разорить… и так нищие.
- Пиши резолюцию, - сказал директор.
"В виду невозможности быстрой отвычки от употребления необходимых в обиходе… технических слов, считать принятую культотделом меру преждевременной и слишком болезненной, вредно влияющей на самочувствие и производительность". Какую меру - в протоколе упоминать не будем. Так ладно будет?
- В лучшем виде! Завтра же на полтораста процентов нагоним! - крикнули все.
А старший мастер повернулся к заведующему культотделом, посмотрел на него и, засучив рукава, сказал:
- Ну-ка, господи благослови - бесплатно!
Значок
На улице, около дверей домового комитета, уже с шести часов утра толпился народ. Какой-то человек стоял с листом и вписывал туда фамилии подходивших людей.
Проходивший мимо милиционер с револьвером на ходу крикнул:
- Вы своих гоните на площадь, а там укажут. После работы всем работавшим будут выданы значки. - И ушел.
- Зачем-то, миленькие, народ-то собирают? - спросила, подходя, старушка лет семидесяти.
- Ай ты не записывалась еще? - сказал малый в сапогах бутылками, в двухбортном пиджаке.
- Нет, батюшка…
- Что ж ты зеваешь! Сейчас уж погонят. Записывайся скорей.
- Господи, чуть-чуть не опоздала, - говорила старушка, отходя после записи, - голова, как в тумане, совсем заторкали.
- Скоро ли погоните-то? - кричали нетерпеливые голоса.
- А куда итить-то?
- Чума их знает. Таскают, таскают народ…
- Не таскают и не чума их знает, - сказал бритый человек в солдатской шинели, - а предлагают всем сознательным гражданам идти на праздник труда.
На него все испуганно оглянулись и замолчали. Только какая-то торговка, в ситцевом платье, с платочком на шее, сказала:
- Взять бы сговориться всем и не ходить, что это за право такое выдумали.
- А добровольно идти или обязательно?
- Добровольно, - отвечал человек с листом: - с квартиры по одному человеку.
- А ежели не пойдешь, что за это будет?
- Черт ее знает… Говорят, значок какой-то выдавать будут.
- А у кого не будет значка, тому что?
- А я почем знаю, что ты ко мне привязалась, у коммунистов спрашивай. Гоняй их, чертей, да еще объясняй все. И так голова кругом идет, - проворчал человек с листом.
Торговка в ситцевом платье задумалась, а потом сказала:
- Взять бы сговориться всем да не ходить.
- Ты тут сговоришься, а на другой улице не сговорятся, вот и попала, сказал бывший лавочник в старых лаковых сапогах.
- А тут значок еще, - говорили в толпе. - Черт его знает, может быть, он ничего не значит, а может, без него никакого ходу тебе не будет. Вот теперь калоши, говорят, выдавать скоро будут… Придешь получать, - значок ваш предъявите. Нету? - Ну и калош вам нету.
- Это-то еще ничего: а как вовсе тебя вычеркнут? - сказал кто-то.
- Откуда?
- Там, брат, найдут откуда.
- Ну, кончайте разговоры и айда на площадь. - В ряды стройся!
- Чисто как на параде, - сказал чей-то насмешливый голос.
- Это еще что… А в прошлый раз нас коммунист гонял, так песни петь заставляли, вот мука-то.
- Равняйся! - крикнул человек с листом, задом отходя на середину улицы, как отходит командир, готовящийся вести свой полк на парад.
- Старуха, что ты тыкаешься то туда, то сюда! Раз командует равняйся, значит, должна становиться. По улице идите, куда на тротуар залезли?
- О господи батюшка!..
- Шагом!.. Марш!.. Куда опять на тротуар полезли? Что за оглашенные такие!..
- Да я беременная…
- Так что ж ты затесалась сюда. Усердны, когда не надо. С квартиры по одному человеку сказано, а их набилась чертова тьма.
- Без калош-то оставаться никому не хочется, - сказал чей-то негромкий голос.
- Домой иди, ведь сказано тебе… - говорили беременной.
- Значка, боюсь, не дадут.
- Вот окаянные, разум помутили этим значком. Бабка, не отставай!
Когда подходили к площади, навстречу показался еще отряд с оркестром музыки и с красными знаменами. Встречные шли, переговариваясь, с веселыми лицами и даже приветственно помахали платками и шапками.
- Этих уже окрестили, - сказал бывший лавочник.
Вдруг передние остановились.
- Чего стали? - кричали задние, поднимаясь на цыпочки.
- Не знают, куда дальше гнать. Пошли спрашивать.
- Тут бы лопаток с вечера наготовить, работу загодя придумать, и отделались бы все в два часа, - проговорил какой-то волосатый человек. - А теперь жди, стой.
- Пусть руки отсохнут, ежели лопатку возьму, - сказала торговка в ситцевом платье.
- Знаем мы, как они лопатки выдают, - привезут по одной лопатке на пятерых и ладно.
- И слава богу, по крайней мере руки не поганить об такую работу.
- Не очень-то слава богу. Скажут, не работала - без значка и останешься.
Торговка сердито замолчала, потом, немного погодя, сказала:
- Я не виновата, что у них лопаток нету, а раз я была, значит, должны значок дать.
- С ними пойди потолкуй. Скажут: в очередь бы работала.
- Лопатки везут. Разбирай, не зевай, - торопливо крикнул кто-то.
Все бросились к телеге. А впереди торговка в ситцевом платье. Она схватила за конец метелки, которую держала другая женщина.
В воздухе замелькали руки, лопатки, метелки. Слышались голоса испуганных и прижатых к телеге людей.
- Чего вы! Ай одурели? Эй, баба, что ты, осатанела, что ли! Ты ей так руки выдернешь, - кричали на торговку.
Милиционер, схватив двух женщин сзади за хвосты и оттягивая их назад, говорил:
- Успеешь! Обожди! Обожди!
- Совсем взбесился народ! Ктой-то еще про калоши тут вякнул. Наказание, ей-богу.
Бритого человека в солдатской шинели в первую же минуту сбили с ног, и он, чтобы не быть раздавленным, залез под телегу и выглядывал оттуда.
- Так его, черта, не проповедуй, - крикнул кто-то.
Торговка в ситцевом платье отвоевала лопатку, а другая, вырывавшая у нее, сорвав себе руку, грозила ей из-за телеги кулаком и кричала:
- Я те дам, как из рук вырывать, поскуда поганая. Взбесилась совсем, с руками рвешь.
- А ты не цапайся раньше других. Одна уж готова все ухватить.
- Шагом марш!
- Вот и отмеривай улицу, - говорил какой-то трубочист с метелкой на спине, до сорока лет дожил, троих детей имею.
Минут через пятнадцать опять остановились около площади.
- Что опять стали?
- На место пришли. Пошел спрашивать, да что-то опять, знать, не так.
Все смотрели на площадь, которую, переговариваясь и смеясь, с вспотевшими лицами мели мужчины и женщины.
- Празднуют, - иронически сказал лавочник. - Заместо того, чтобы сговориться всем и уйти, гнут себе спину. Эх, лошадиное сословие!..
- Куда ж ты их пригнал сюда? - крикнул стоявший на площади высокий человек с лопаткой в руке.
- А я почем знаю?.. Мне сказано сюда…
- Что, у них там шарики, что ли, в головах не работают, - уж третью партию ко мне присылают. Я и с этими-то чертями не знаю, что тут делать.
- Что, ай назад? - спрашивали у провожатого.
Тот нахмуренно подходил, ничего не отвечая. Потом вынул платок, отер им вспотевший лоб и, оглянувшись зачем-то по сторонам, хмуро и неопределенно махнул платком вдоль улицы:
- Пошел туда!..
- С вечера бы надо придумывать работу, - сказал опять длинноволосый человек.
- Мы прошлый раз так-то помучились. Народу нагнали пропасть, не найдем никак, что делать, да шабаш. Все заставы обошли. До шести вечера ходили. Спасибо, провожатый хороший попался, - все-таки выдал значки.
- Что ж вы бродите до двенадцати часов, как сонные мухи! - крикнул какой-то военный, быстро проезжавший на лошади, как ездит управляющий, осматривая в поле работы, - пристанища себе нигде не найдете?
- А что ж, когда отовсюду гонят, - сказал угрюмо провожатый.
- Голова-то не работает ни черта, вот вас и гонят. Поворачивай назад. Идут молча, словно утопленники…
- Вот к этому ежели бы попали, беспременно петь заставил бы, - сказал лавочник. - Из этих самых, должно.
- Как же, так и повернул, - проворчал провожатый, когда военный скрылся за поворотом. И продолжал вести дальше.
Увидев на углу пустыря разваленный дом, он остановился и крикнул:
- Перетаскивай кирпичи к забору да засыпай ямы. Только проворней, а то ежели до трех часов не кончите, значков не выдам.
- Слава тебе господи, наконец-то определились.
- Да, спасибо, домишко этот подвернулся, а то бы до вечера ходили.
Все лихорадочно принялись за дело. Один рыл лопатой, а пятеро стояли сзади него в очереди и поминутно кричали на него:
- Да будет тебе, не наработался еще!
- Уж как дорвется, - не оттащишь. Бабушке-то дайте поработать, уважьте старого человека… А проходившие мимо говорили:
- Усердствуют… Вот скотинка-то…
Когда кончили работу и стали выдавать значки, оказалось, что старушке не хватило значка.
- Какой же тебе значок, когда тебе больше шестидесяти лет, могла бы совсем не приходить.
- Господи батюшка, ведь вы ж меня записали. Вот все видели.
- Не полагается. Поняла? Свыше пятидесяти лет освобождаются от работы. А тебе сколько?
- Семьдесят первый, батюшка.
- Ошалела, матушка, приперла.
- Стоит в голове туман какой-то, ничего не поймешь, - сказала старушка.
- По тротуару теперь можно итти?
- Можно…
- А значок на грудь прикалывать или как? - спрашивала беременная.
- Это ваше личное дело.
Все возвращались веселой толпой со значками на груди и смотрели недоброжелательно на встречающихся прохожих, шедших без значков.
- Все прогуливают, ручки боятся намозолить, - сказала торговка, - и чего с ними церемонятся? Хватали бы их на улице да посылали.
А старуха спешила сзади всех и бормотала:
- Вот стоит в голове туман, - ничего не поймешь…
Плохой председатель
На собрании жильцам дома было обьявлено, что с нынешнего дня начинается санитарная неделя, и они обязаны вычистить все лестницы в доме и весь навоз со двора.
- Уж не знают, что придумать, - сказала женщина в платке.
- То три месяца не заставляли, а то вдруг, пожалуйте, в одну неделю все им вычищай, - говорили разные голоса.
Все вышли во двор и стояли в ожидании, когда заставят работать.
- Кабы знали, что чистить придется, не валили бы зря. А то около черных ходов такие горы навоза, что промеж них как по коридору ходишь. Нешто их вычистишь!
- Председатель дюже хорош, не мог вовремя запретить. А теперь вот и гни спину.
- Что за нескладный народ, - сказал рабочий в суконном картузе, - кабы каждый аккуратно убирал за собой, ничего бы и не было, а теперь, вишь, какие горы.
- Председатель должен был смотреть за этим. Мы почем знали.
- Что ж ты без председателя-то не знала, что перед дверью навоз валить нельзя, десяти шагов не могла сделать, до ямы донести? - сказал рабочий, обращаясь к женщине в платке.
- Это с верхних этажей в форточки вываливают. Ты разберись сначала, а потом и говори.
- Из верхних само собою, а ты вчерась с порога горшок выливала.
- Я выливать стала, когда тут другие навалили.
- По скольку же теперь часов заставите кажного работать? недоброжелательно спрашивали у вышедшего председателя.
Председатель, высокий худощавый человек в солдатской шинели, суетливо оглянулся по двору, как бы проверяя, много ли собралось народу.
- Надо так пригадать, чтобы в неделю все кончить, - сказал он.
- То-то вот, кабы за делом-то смотрел, каждый день заставлял бы чистить, тогда бы по пяти минут на человека, больше бы не пришлось работать, а теперь целую неделю спину гни, - сказала женщина в платке.
- А сами-то вы где были? Кто же вам запрещал чистить?
Женщина сердито промолчала, а потом сказала:
- Раз кто за этим смотреть поставлен молчит, что ж с нас-то спрашивать? Вы должны заставлять.
- Где ж ему заставлять. Его не боится никто. Вишь, вон собрался народ и стоит неизвестно чего.
- Когда ж работать-то начнем? - закричало уже несколько голосов.
- Так что ж вы не начинаете? Лопатка в руках есть, чего вам еще? - отвечал суетливо председатель, оглядываясь по сторонам и ища себе лопатку, - дайте-ка мне лопаточку.
- Да вы заставляйте работать-то… а он лопатку ищет!
- Прямо смотреть тошно. Крикнуть не может как следует.
Все подошли к наваленным горам навоза и стали нехотя копать.
Председатель тоже принялся работать.
- Эх, прежний-то председатель был молодчина. Бывало, выгонит всех на работу, сам до лопатки не дотронется, а только стоит и кричит на всех.
- Да, у того не стали бы почесываться, - сказала женщина в платке. - Тот, как чуть что не так, сейчас - штраф, а не то вовсе в милицию. У того из окна помоев не выплеснешь, а если и выплеснешь, так, бывало, сначала раз десять оглянешься.
- Тот, бывало, сядет, цигарку в зубы и только кроет всех. И работали - в лучшем виде. Самим же лучше: час отворочаешь, зато потом иди на все стороны. А тут вот будем через пень колоду валить до вечера, а там дома работы по горло.
- Тут бы двинуть матюгом, сразу бы у всех руки развязались, а то копаешь, ровно сонный.
- Прямо работать противно, - сказала женщина в платке.
- Да, уж как не боишься человека, дело плохое. Вчерась тротуары чистили; объявили, чтобы к двенадцати часам собрались, а то его в милицию посадят. "Убедительно, говорит, прошу - не подведите". Вышел в двенадцать - ни души. Давай сам скрести.
- У прежнего, бывало, за четверть часа до срока все на местах. А как опоздал, лишних два часа работать заставит, да еще благословит тебя, - сказала женщина в платке. - Бывало, женщин и то такими словами кроет, ежели что не так, - и никто не обижался.
- Не обижались, потому что порядок.
- А у этого до того дошли, что на чердаке накат на дрова подпиливать стали, да все вторые двери на черных ходах пожгли, а он только все уговаривает да воззвания вывешивает.
- А в квартирах-то что делается? Прежний председатель цыпленка не позволял держать, а теперь кроликов развели, коз, - сказала женщина в платке. - Я поросенка купила, тащу его на третий этаж к себе по парадной лестнице, нарочно, чтобы на него не налететь (он по черной ходит), а, глядь, он как раз тут и идет навстречу. Этот домовой у меня сигает, из рук вырывается, а он загородился газетой, будто читает, и прошел, ничего не сказал, словно не видал. - Может, и правда не видал?
- Какой там не видал, когда этот демон у меня чуть через перила не пересигнул, уж поперек его за живот схватила.
- Да, человечка господь послал.
- Ну, ей-богу, ничего не сделаем нынче, - сказала раздраженно женщина в платке, - вот уж целый час, как вышли, а работать еще не начинали.
- С таким председателем никогда не начнешь.
- Эх, смотреть противно. Стоим все как вареные. Ежели б прежний-то был… Тот бы церемоний разводить не стал. Как двинул бы…
- Сразу бы заходили, - бодро сказало несколько голосов.
- Как же можно. Веселей дело бы пошло.
Комната
Портниха ползала по полу около выкроек с булавками в зубах, когда пришла ее родственница узнать об обещанной комнате.
- Ну, что, или не умерла еще?
- Да нет… Теперь только оглохла еще совсем.
- Что тут будешь делать, куда деваться. Вещей пропасть, да собак двух еще Андрея Степановича угораздило привести. Голову скрутили эти собаки. - А доктор что говорит?
- Доктор говорит, что при последнем издыхании. Хотя сказал, что с этой болезнью иногда долго живут, если припадки не будут повторяться.
- Ну, он дурак и больше ничего, - сказала расстроенно женщина.
- Может быть, пройдешь, посмотришь сама?
В дальней комнате в углу на кровати лежала ссохшаяся старушка с восковым заострившимся лицом и неподвижно смотрела перед собой, коротко и часто дыша.
- Пришла справиться о вашем здоровьи, тетушка.
- А?
- О, черт… О здоровьи, говорю, пришла узнать.
- Спасибо, матушка. Сын родной забыл, а ты вот, племянница, не забываешь.
- Как себя чувствуете?
- Все так же… Оглохла только. За доктора спасибо. Уж так успокоил меня. Говорит, вы с этой болезнью еще лет пять… проживете…
- С ума сошел, идиот, - сказала женщина.
- И мне сразу стало лучше, успокоилась.
- А припадков не повторялось больше?
- Нет, бог милостив… как капель каких-то дал, так сразу легче стало.
В дверь заглянул легкомысленного вида упитанный мужчина в распахнутой шубе, с шапкой на макушке. Он, с наивным удивлением подняв брови, шепотом спросил, приподнимаясь на цыпочки и заглядывая через спинку кровати:
- Что, разве не умерла еще? А я уж вещи привез.
- Да ты с ума сошел!
- Я же вчера вечером звонил. Анна Петровна сказала мне, что кончается.
- Она каждый день кончается.
- Значит, недоразумение… Но Барановы, милочка, тоже не соглашаются нас дольше держать.
- Анна Ивановна, а то, может быть, в коридоре разрешите, - сказал мужчина, нам бы только вещи поставить. Ведь не будет же она до самых праздников жить! Смешно!
- Право, не знаю. Доктор сказал, что она может долго прожить.
- Ручаюсь вам, что больше трех дней не выживет. Старушка веселенькая, она живо соберется.
- Ты вот говоришь, а такие случаи уж бывали, - сказала хозяйка. - Вот через дом от нас старушка… тоже дыхания уж не было. Ну, люди набожные. Хотели проводить как следует… да и комната нужна была. Гроб по случаю купили, продуктов загодя на поминальный обед закупили. Сладкий пирог испекли. Она все дышит. Ну, не пропадать же продуктам, позвали знакомых да и съели этот обед за упокой ее души. А она и посейчас еще жива.
- Какого черта людей держите? - сказал, войдя, ломовой извозчик в полушубке и с кнутом. - Торгуются из-за трешницы, и провозжаешься с ними цельный день. Да еще кобелей этих навязали, драку посередь двора затеяли.
- Сейчас, сейчас, подождите, - и он в шубе пошел к старушке.
- Главное-то, что припадки, говорят, совсем прекратились, - говорила жена, озабоченно следуя за ним.
- Сейчас обследуем. Ну, как здоровье, тетушка? Как мы себя чувствуем? Она в самом деле как колода глухая. Как здоровье, говорю, не тем будь помянута? сказал мужчина, нагибаясь над постелью.
Старушка слабо повела головой и сказала чуть слышно:
- Спасибо, родной… то хуже, то лучше… Доктор хорошо помогнул, успокоил, говорит, проживу еще.
- Кого успокоил, а кого и нет, - сказал мужчина в шубе, - припадков-то не было больше?
- Нет, батюшка.
Мужчина выпрямил спину и озадаченно посмотрел на жену и хозяйку.
- Однако положение становится действительно пикантно, - сказал он. - Она что-то и дышать, кажется, легче стала. Тетушка, дыхание лучше стало?
- Лучше, родной, лучше.