- А сколько ей лет, между нами?
- Восемьдесят.
- Восемьдесят? Ну, уж это свинство. В таком случае вот что, - сказал он вдруг, что-то соображая, - нам бы только диван сюда втиснуть да комод. Они тут свободно уставятся, а мелкие вещи в коридоре побудут. К празднику она, может быть, все-таки раскачается. А пока мы ее в угол задвинем, и ладно.
- Вот это другое дело.
- Тетушка, мы вам диванчик привезли и комодик, - сказал мужчина, нагнувшись над постелью, - диванчик веселенький, цветочками.
Старушка подняла на него слабеющие глаза и проговорила:
- Сын бросил на старости лет… А тут племянники… лучше своих… и доктора и комоды…
- Волоки сюда! - крикнул мужчина ломовому и, мигнув жене, чтобы она бралась за кровать, в миг задвинул кровать со старушкой в дальний угол.
Когда несли комод и диван, мужчина в шубе крикнул:
- Ставь кресло на комод, стулья на стол, банки эти давай на окна. А это на пол сваливай!
- Что же вы ее загородили всю, к ней не проберешься, - говорила хозяйка, стараясь через вещи заглянуть на старушку.
- Ничего, старушка обстановку любит. Хотя, действительно, густо вышло… ну да ничего, такова жизнь. Ну, тетушка, выздоравливайте. Чтобы к празднику непременно. Сладкий пирог за нами.
Инструкция
Около выхода на платформу, где проверяли на дачный поезд билеты, сперлась толпа пассажиров с коробками и корзинками. В середине стояла женщина с корзиной и птичкой в клетке.
- Да проходите, что вы там заткнулись-то? - крикнула она.
- Билеты смотрят…
- Тут смотрят, в поезде смотрят, господи батюшка.
- Народ уж очень замысловатый стал, одним разом его и не проймешь. А теперь еще инструкция такая вышла, чтобы багаж смотрели лучше, а то иной полхозяйства нацепит, полвагона им загородит и везет бесплатно. Казне убыток.
- Мой багаж сколько ни смотри, - сказала женщина, показав на птичку.
- Как придется…
- Ну, ну, после поговоришь, проходи! - крикнул контролер, подняв глаза и посмотрев через очки на очередь. - Билеты предъявляй. Эй, стой! С птицей - куда пошла? Билет.
- Ведь я показывала…
- На птицу билет.
- Как на птицу? На птицу нету.
- Ну, и проезду тебе нету.
- Господи батюшка, да как же это?
- Инструкции читать надо: на мелкий домашний скот должны отдельный билет брать.
- Да какой же он скот? Что ты, ошалел?
- Много не разговаривай. Не дурей тебя люди. Приравнивается к скоту. Поняла? Что ж на твою птицу отдельный закон, что ли, писать? Отправляйся в багажное отделение, там с тебя взыщут за птицу, квиток на нее дадут, вот тогда и приходи, - сказал контролер.
Он впихнул женщине в руку ее билет и, махнув напутственно рукой в дальний конец платформы, стал опять пропускать народ, боком поверх очков просматривая билеты.
- А как на поезд опоздаешь?
- Поспеешь…
И когда женщина с птичкой, подхватив на руку подол, побежала, он посмотрел ей вслед и сказал:
- Все спешат куда-то, а спроси куда, она и сама не знает.
- Эй, эй, с птицей!.. Куда полезла? В очередь становись.
- Да я на этот поезд. Мне только птичку свешать!
- Все равно. Порядок должна соблюдать. А то ишь, черти, все норовят в обход зайтить.
- Катаются себе с птичками от нечего делать, а тут по делу стоишь часа три!
Женщина ничего не ответила и встала с клеткой в очередь.
- Щегол, что ли? - спросил, заинтересовавшись, морщинистый старичок в больших калошах.
И так как женщина ничего не ответила, он прибавил:
- Я уж вижу, что щегол.
- Ты что тут встала? - сказал усатый носильщик в фартуке с бляхой. - Ведь она у тебя еще не вешана, а ты за квитанцией становишься! Вон куда иди!
Женщина испуганно бросилась к весам, с которых два дюжих парня сваливали свешанные кули с солью.
Человек в двубортном пиджаке хотел взвалить мешки с овсом, но женщина с птичкой подбежала к нему.
- Голубчик дяденька, уступи мне свою очередь. Мне на этот поезд. Я в одну минуту, мне только птичку свешать. В ней и весу-то всего ничего.
- Ладно, уступи ей, багаж не велик.
Женщина торопливо протискалась к весам. Около весов стоял весовщик и, вынув из-за уха огрызок карандаша, что-то соображал и записывал на изрубленном прилавке.
- Тебе чего?
- Свешать надо…
- Кого свешать?
- Да вот этого вот…
- …Ты бы еще блоху принесла! Вот черти-то безголовые!
- На господский манер пошли, чтой-то без птичек уж и ездить не могут, говорили в толпе, в то время как весовщик, взяв клетку, ставил ее на окованную железом платформу.
- Эй, весы, смотри, не обломи! - крикнул какой-то малый в рваных башмаках, лежавший на мешках с овсом. - Да что ж ты с клеткой-то вешаешь! Ты живой вес показывай.
- Для казны старается…
Весовщик ничего не отвечал и выбирал самые маленькие гирьки. Подержал их на ладони, посмотрел вопросительно и бросил обратно.
- Да поскорей, господи батюшка, а то я из-за вас на поезд опоздаю!
- А ты выбирала бы, что везти. А то тащите, что попало, вот и нянчайся с вами, ломай голову… Ну, не тянет, дьявол! - воскликнул он. - На самую последнюю зарубку поставил!
- Ты бы уж вешал вместе с ней, она бы как раз к вашим весам подошла, баба сытая…
- На первую зарубку годится, - подсказал малый с мешков.
- Долго вы меня тут будете мучить? Пропадите вы со своим весом!
- Они долго держат, зато без ошибки получишь, - сказали из толпы.
- Скоро ты там с весами, Кондратьев? Чего застрял?
- Да вот бьюсь тут над этим домовым.
Дверь деревянной загородки отворилась, - подошел другой человек в форменной фуражке и остановился в затруднении перед щеглом, стоявшим на весах.
Щегол, нахохлившись, понуро сидел в клетке и смотрел одним глазом, закрыв другой белой пленкой.
- Больной, что ли, он у тебя? - спросил человек в форменной фуражке.
- Демон его знает, хоть бы вовсе подох…
Ожидавшие своей очереди, видя, что около весов собрался зачем-то народ, тоже подошли и, окружив весы, молча смотрели на щегла.
- Вот дьявол-то, ничем его не возьмешь! - сказал весовщик, плюнув.
- А на последнюю зарубку ставил?
- Кой черт - на последнюю! Он и без зарубки ничего не тянет. Нету в нем весу.
- Вес должен быть. Без весу ничего не бывает.
- Долго вы меня тут будете морить?
- Сейчас, подожди. Не тявкай под руку.
- …А то ошибется пуда на полтора - свои придется платить, - подсказал опять малый с мешков.
- Может, спросить заведующего, без весу пропустить?
- Не полагается без весу. Инструкция. Да спросить можно… Иван Митрич, крикнул человек в форменной фуражке, - нельзя ли груз без весу принять?
Из окошечка кассы высунулось удивленное лицо и сказало:
- Что ты, очумел, что ли? Читал инструкцию?
- Ну, вот видишь.
- Эй, ты, баба, что ты там сватаешься? Целый гурт скота, что ли, у тебя? кричали задние. - Что у нее там?
- Птица.
- Много?
- Одна только…
- Так какого же черта она там присохла!
- Вот окаянная-то, того и гляди, поезд уйдет…
- Пишут тоже инструкции, - говорил весовщик, - на глаз нельзя, а на весах ничего не тянет. Успеете, куда прете? Только вот и дела, что ваши мешки вешать… Вот навязался-то демон, ногтем его придавить, а вишь, сколько народу держит, погляди, пожалуйста, уж на улице стоят.
- Ну вот что… вот тебе квитанция, как за пуд багажа, и уходи ты отсюда от греха, а то ты у нас тут все перебуровишь, - сказал человек в форме, отдав женщине квитанцию и махнув на нее рукой.
На платформе загудел паровоз.
- Матушки! - крикнули стоявшие в очереди и, давя друг друга, бросились на платформу.
- Ушел, ушел!
- Ах, сволочь окаянная, всех посадила!
- И откуда ее черти принесли?..
- Лихая ее знает. Овечкой прикинулась, пролезла.
- А с чем она была-то?
- С домашним скотом, говорят.
- С каким там скотом, с птицей… И птичка-то пустяковая…
- Пустяковая, - сказал малый с мешков, - таких пустяков с десяток принесть, вот тебе все движение на неделю - к черту…
Слабое сердце
В одном из столичных учреждений по лестницам ходили ломовики в тяжелых сапогах, сносили вниз столы, шкапы, пыльные связки бумаг и клали их на воза, чтобы везти в другое помещение.
Между ломовиками совалась старушка в большом платке и из-под рук заглядывала вверх по лестнице, где сновали взад и вперед люди, и шептала про себя:
- Господи батюшка… как в лесу.
- Пусти, старуха, ногу отдавлю. Что тебе надо тут?
- Пособие, батюшка, пришла получать.
- Вниз иди, двадцатый номер.
Старушка пошла вниз. И через некоторое время внизу послышалось:
- Что мотаешься под ногами? Вот шкапом-то ахнем тебе на голову, и дух твой вон.
- Пособие, батюшка…
- Вверх иди, - сказал проходивший с разносной книгой человек в валенках.
- Я уж была там, кормилец.
- На каком этаже? - строго спросил проходивший.
- На четвертом, батюшка.
- Выше иди.
Старушка пошла наверх.
- Это какой этаж, кормилец?
- Третий… Ты опять уж сюда явилась?
- Я только что на низ сходила, милый.
- Ну, сходила и слава богу.
- А теперь вот опять сюда прислали.
- Очень нужна ты тут.
Старушка вошла на четвертый этаж и остановилась отдышаться. На продавленном диванчике, под которым была видна выскочившая пружина и рогожа, сидел какой-то болезненный человек.
- Дожидаешься, батюшка?
- Отдыхаю, - сказал человек.
- Я вот с утра уж пришла. Избегалась наотделку.
- Что надо-то?
- Пособие получать, да никак не найду, где.
- Сейчас устроим… Послушайте, - сказал мужчина, обращаясь к пробегавшему человеку с портфелем, - где бы тут старушке пособие получить?
- Черт его знает. Где-нибудь тут надо искать, - сказал тот, остановившись и с недоумением оглянувшись по сторонам. Потом опять побежал.
- А в двадцатом номере не были? - спросил он, остановившись.
- Ходила уж туда, цифры все шли, шли подряд, а потом на восемнадцатом номере оборвались, и уперлась я в какой-то закоулок, не знала, как выйтить. На старом-то месте я уж приладилась получать, а теперь на новое переехали, никак не потрафишь.
- Я тоже, - сказал человек, сидевший на диване. - Только на другой конец города зря прошел.
- Что за черт!.. Мой стол увезли, оказывается? - закричал, выскочив в коридор, мужчина в шубе и без шапки. - Извольте радоваться, положил туда шапку, теперь шапка уехала. Хоть платочком повязывайся.
- Что ж это, тут всегда такие хлопоты?
- Всегда. Переезжают.
- А часто, значит, переезжают-то?
- Часто. То одно учреждение от другого откалывается, а то два в одно сливаются. Да и изнашиваются очень. Вот хоть наше учреждение взять: дали помещение хорошее, а через месяц обои изорвались, вместо стекол фанера везде, да еще каким-то манером водопроводные трубы лопнули, затопило всех, по комнатам уж на досках плавали. А то иной раз помещение какое-нибудь понравится, так и идет.
- Ну, теперь отдохнула, пойду дальше, - сказала старушка.
- А вы обратитесь в справочное бюро, - сказал пробегавший обратно человек с портфелем. - Вам все и укажут, а то ходите как слепые.
- А где оно, родимый?
- Черт его знает, кажется, пятнадцатая комната внизу.
Старушка поблагодарила и пошла вниз.
- Вниз-то хоть иттить легче, - сказала она с ласковой улыбкой, обращаясь к двум ломовикам в фартуках, тащившим конторку.
- Вот бы и ходила все вниз, а то зачем-то наверх лезешь!
- Да что ты все трешься тут? Проходу от тебя нет, - крикнул другой.
- Справочное бюро, милый, ищу.
- Да ведь ты другое что-то искала…
- А теперь это велели искать, родимый.
- Что ж ты подряд, что ли, взяла? Ну, проходи, проходи.
- Скажите, пожалуйста, - послышался внизу голос старушки, - где тут справочное бюро?
- Двадцатая комната, кажется, была, посмотри там.
Старушка подошла к 20-му номеру и прочла: информационное бюро.
Постояла, потом отошла, сказавши:
- Знать, уж чтой-то новое въехало.
Она опять полезла наверх, потом уселась на окне.
- Вот, как сердце слабое, хуже всего, - сказала она, увидев своего собеседника, спускавшегося вниз.
- Не дай бог. Сердце пуще всего, - а мне, оказывается, опять через весь город иттить. Их куда-то к заставе бросило.
- Переехали?
- Только вчера. Две недельки побыли тут - и дальше. Ну, да тут хоть гор нет, доберусь. Пойду, а то еще, глядишь, там не застанешь, за две недели много воды утекло.
Два мужика спускали вниз тяжелую конторку и застряли на повороте лестницы.
- Вишь, черт их, потрохов сколько набрали, да еще повернуться негде:
- Ну-ка, заноси свой бок, сейчас ходко пойдет. Так, пошло.
Что-то хрястнуло.
- Чтой-то там?
Передний, озабоченно оглянувшись, поставил свой конец на пол.
- Какую-то штучку тут отсадили.
Мужики ушли. За ними прошли какие-то барышни, тащившие под мышками охапки бумаг в синих папках.
- Куда господь несет? - крикнул им поднимавшийся навстречу по лестнице человек.
- Сливаемся с Соцвосом!..
Лестница опустела. Прошел вниз мужчина в пальто, без шапки, повязанный платочком, как повязываются на похоронах, чтобы не простудить голову, и, наткнувшись на старуху, спросил:
- Вам что надо тут?
- Справочное бюро, родимый.
- А в нем что?
- А кто его знает, батюшка!
- Как кто его знает! Что вам нужно-то?
- Пособие, батюшка.
- Так это - финансовый отдел надо… Хватилась - он уже теперь небось к Театральной площади подъезжает.
Старушка озадаченно посмотрела вниз по лестнице.
- Так это, значит, его, батюшку, у меня на глазах носили. Куда ж теперь-то мне бежать?
- Сретенский бульвар, шесть, - сказал человек и, поправив на голове платочек, пошел вниз.
Старушка посмотрела ему вслед. Потом села на ступеньку лестницы и сказала про себя:
- Отдохну немножко, потом пойду, покамест сердце не ослабело.
Козявки
На верхней слободе в трех семьях заболело сразу несколько человек. Совет послал в город за доктором, а домашние заболевших за коновалом, который никогда не отказывался от практики и не затруднялся никакими болезнями, будь его пациент лошадь или человек.
Двое больных оказались в семье портного. На завалинке его избы сидели - он сам, старушка Марковна и печник, когда пришел коновал.
С заросшей до глаз седой бородой, с кожаной сумочкой на поясе, на которой было изображение лошади из белого металла, весь обвешанный какими-то ремнями, коновал прошел молча и мрачно мимо сидевших прямо в избу, не поздоровавшись ни с кем.
Портной пошел за ним.
- Вот в городе один доктор на человека, другой на лошадь, третий еще на что-нибудь, а наш Петр Степаныч не разбирает, - и лошадей, и людей, всех валяет.
- Молодчина.
- Голова очень работает. И строг.
- Без этого нельзя. Ежели доктора не бояться, это уж последнее дело, сказал печник.
В избе портного лежало двое в жару. Коновал подошел к ним и несколько времени строго смотрел на них. Портной несмело выглядывал из-за его плеча.
Коновал бросил смотреть на больных и недовольно, подозрительно обвел взглядом стены. Они были только что выбелены, в избе было подметено.
- Когда белили? - спросил коновал, поведя заросшей шеей в сторону хозяина.
- Вчерась побелили.
- Зачем это?
- Почище чтоб было.
- Что - почище?
- Да, вообще, чтобы… Доктор в прошлом годе говорил, чтоб первое дело чистота.
- Уж нанюхались… Чистотой, брат, не вылечишь.
- Вылечишь не вылечишь, а приостановить… - сказал несмело портной, - чтобы эти не разводились.
- Кто эти?
- Кто… Что от болезни разводятся.
Коновал только посмотрел с минуту на хозяина, ничего не сказал и, отвернувшись, стал на столе раскладывать свои лекарства, доставая их из кожаной сумочки.
- Что ж, лекарство-то одно и то же, что вчерась корове давали, Петр Степаныч? - спросил портной.
- А тебе какого ж еще захотелось?
Лечебные средства у него одни и те же; что для лошадей, то и для людей. Поэтому, если лошади молчат при его лечении, то люди кричат не своим голосом или лезут на стены; при разных болезнях одни и те же средства. Но чем болезнь сильнее, тем доза больше. Причем если со здоровыми он суров, то к больному подходит с выражением палача, у которого есть личные счеты с преступником. Пронизавши его, как следует, взглядом, коновал засучивает рукава на своих узловатых жилистых руках и принимается мазать мазью. А когда больной начинает пересчитывать всех святых и поминать родителей, коновал отойдет, опустит засученные руки, посмотрит на него и скажет: - Взяло… Кричи, кричи больше, с криком боль выходит.
Докторов он ненавидит какою-то острой ненавистью, смешанной с презрением, во-первых, как конкурентов по практике, во-вторых, как явных и наглых обманщиков.
Вдруг сидевшие на завалинке прислушались: из избы послышался крик и причитания, как будто у кого-то добрались до живого места.
- Взяло… - сказал печник, послушав еще немного. - Сейчас должно выйти. Скажи, пожалуйста, как дерет, словно шкуру с него спущают.
- А ведь уж без памяти совсем лежал и голоса не подавал.
- Тут, брат, мертвый в память придет.
- Да, уж этот работает без обману.
Из избы вышел портной и, махнув рукой, сел на завалинку.
- Не приведи бог, - сказал он, - болеть плохо, а уж лечиться вовсе - другу и недругу закажешь.
Через минуту вышел и коновал. Но не как врач, окончив лечение, выходит, чтобы успокоить родственников, а как строгий обвинитель. В руках у него был какой-то пузырек с больничным ярлыком.
- Это что у тебя? - спросил он у портного.
- Да это так… Прошлый раз в город ездил, в больнице дали.
- Что ж, там всем дают, кто и не просит? - спросил иронически коновал.
- Нет, да ведь как сказать-то… все думается.
Коновал ничего не сказал, только поболтал лекарство, посмотрел его на свет и забросил далеко в крапиву.
- Теперь думаться не будет, - сказал печник. И прибавил:- Это верно, что доктора не могут, фасон один.
Коновал долго молчал, потом сказал нехотя:
- Какие доктора… Есть доктора, которые помогают. А только теперь их нету. Одно жульё да шантрапа осталась. Нешто он тебя может понимать? У этих, как чуть что - за чистотой смотреть или хуже того - в стекла рассматривать.
- Отвод глаз, - сказал печник, набивая трубку.
- Чистоту соблюдают, чтобы эти не разводились, - сказал нерешительно портной.
Коновала даже передернуло, как будто дотронулись до больного зуба:
- Кто эти?
- Козявки, - сказал портной. - У каждой болезни свои козявки.