- У тебя нет права так со мной разговаривать. Ты злоупотребляешь моей добротой.
- А по-моему, право у меня есть. Я единственный мужчина среди твоих родственников и к тому же люблю тебя.
Леди Келси хотела что-то сказать, и Люси обернулась к тетке.
- Мне кажется, Люси, тебе стоит его послушать. Я ведь уже старая, скоро ты останешься совсем одна.
Ее неприкрытая доброта отрезвила обоих, и разговор пошел спокойнее.
- Люси, я очень постараюсь стать тебе хорошим мужем, - искренне пообещал Бобби. - Я не требую любви, просто позволь мне быть с тобой рядом.
- Могу только повторить: я очень благодарна тебе, Бобби, но замуж за тебя не выйду - ни сейчас, ни потом.
Боулджер помрачнел и умолк.
- И ты продолжишь знаться с Алеком Маккензи? - наконец спросил он.
- Ты не имеешь права задавать такие вопросы!
- Спроси про это письмо любого непредвзятого человека - увидишь, он скажет то же, что и я. Этот человек виновен в чудовищном преступлении - тут нет и тени сомнения.
- Обвинения меня не волнуют, - заявила Люси. - Я знаю, что он не способен на такую низость.
- Боже правый, ты что, забыла: он же убил твоего родного брата! - гневно воскликнул Боулджер. - На него вся страна ополчилась, а тебе все равно?!
- Бобби, как у тебя только язык поворачивается? - простонала девушка, пораженная до глубины души. - Как можно быть таким жестоким?
Он подошел к ней вплотную и возмущенно затараторил, швыряя гневные слова в лицо девушке:
- Если Джордж тебе правда небезразличен, ты захочешь покарать его убийцу. И уж по меньшей мере ты не можешь и дальше быть ему… - он прочел в ее глазах боль и сдержался, - …быть ему близким другом. Если бы не ты, Джордж вообще не поехал бы в Африку, и самое меньшее, что ты можешь сейчас сделать, - это хотя бы поинтересоваться обстоятельствами его гибели.
Люси закрыла лицо руками, словно спасаясь от чего-то совершенно отвратительного.
- Зачем ты меня мучаешь? - жалобно воскликнула она. - Говорю же, Алек невиновен!
- Маккензи не желает ни с кем объясняться. Я тщетно пытался хоть что-то из него вытянуть и вышел из себя. Возможно, если ты потребуешь ответа, он признается.
- Я не могу.
- Почему?
- Странно, что он так упорно хранит молчание, - заметила леди Келси. - Если ему нечего стыдиться, то нечего и скрывать.
- И ты тоже веришь этому письму? - спросила Люси.
- Я не знаю, чему верить. Ситуация исключительная. Дик говорит, что ничего не знает. Но если мистер Маккензи невиновен, то почему сам не скажет?
- Алек знает, что я ему верю, - сказала Люси, - верю и горжусь этим. Неужели я буду теперь оскорблять его расспросами?
- Ты боишься, что ему нечего ответить? - спросил Боулджер.
- Да нет же.
- Тогда попробуй спросить. В конце концов, уж это-то в память о Джордже можно сделать. Попробуй.
- Но неужели ты не понимаешь, что раз он молчит, на то есть веские причины? - воскликнула она в растерянности. - Откуда мне знать, может быть, есть обстоятельства, которые важнее, чем гибель Джорджа…
- Она так мало для тебя значит?
Люси отвернулась и разрыдалась. Ее затравили как зверя. Казалось, от назойливых вопросов не будет спасения.
- Я должна и дальше верить в него, - всхлипнула девушка.
- Ты слишком расстроена, чтобы об этом судить.
- Я верю ему безоговорочно, всей душой.
- Тогда тем более не будет вреда, если ты спросишь. У него нет причин не доверять тебе.
- Ну почему ты не оставишь меня в покое? - взмолилась она.
- Люси, я думаю, это крайне неразумно, - сказала леди Келси. - Он же знает, что ты ему друг и не станешь спрашивать зря.
- Если Алек мне не ответит, это не будет ничего значить. Я его лучше знаю. Он совершенно исключительный человек. Если он решил, что по каким-то неведомым причинам нужно хранить молчание, его ничто не переубедит. Почему он должен оправдываться? Я верю ему всей душой - он величайший и достойнейший из всех людей, кого я знаю. Я счастлива и благодарна за одну только возможность дожидаться его возвращения.
- О чем ты, Люси? - удивилась леди Келси.
Но девушка уже отбросила всякую сдержанность и не думала, что говорит.
- Я о том, что его мизинец для меня важнее всего мира! Я люблю Алека всем сердцем, и он не мог пойти на такую низость, потому что я любила его все эти годы, и он об этом знал! Он тоже любит меня и всегда любил!
Люси бессильно опустилась в кресло. Она тяжело дышала. Боулджер смотрел на девушку и от боли просто не находил себе места. Из ее собственных уст он услышал то, что раньше только подозревал. Это было невыносимо. Теперь всему конец.
- Ты выйдешь за него замуж? - спросил он.
- Да.
- Несмотря ни на что?
- Несмотря ни на что! - с вызовом ответила Люси.
Вопль гнева и отчаянья рвался из горла, но Боулджер сдержался. Он молча смотрел на девушку.
- Боже, - наконец вымолвил он, - что же в этом человеке такого, что ты забыла о любви, о чести и даже о простых приличиях?
Люси не отвечала. Она закрыла лицо руками, и тело ее содрогалось от рыданий.
Бобби молча вышел из комнаты. Леди Келси услышала, как внизу хлопнула дверь, ведущая на пустынную улицу.
Глава XVII
На следующий день Алека вызвали в Ланкашир.
Выйдя утром из дома, он увидел заголовки вечерних газет, где говорилось о взрыве на угольной шахте. Поглощенный своими мыслями, Маккензи не придал этому значения и был потрясен, когда из ожидавшей его в клубе телеграммы выяснилось, что несчастье случилось на его шахте. Тридцать человек оказались погребены заживо - опасались, что их уже не спасти. Мгновенно позабыв собственные заботы, Алек велел принести расписание и обнаружил, что как раз успевает на поезд. Захватив с собой пару бланков, он прямо в кебе нацарапал две телеграммы: одну - своему слуге, с указанием захватить одежду и немедленно выезжать вслед; а вторую - Люси.
Едва успев на поезд, после полудня он был уже возле устья шахты, окруженного толпой рыдающих женщин. Все попытки спасти бедняг ни к чему не привели. Было много раненых, и дом управляющего превратили в госпиталь. Все были так потрясены несчастьем, что спасательные работы велись нерешительно. Алек сразу взялся за дело. Он подбодрил несчастных женщин, собрал всех, от кого могла быть хоть какая-то польза, и воодушевил их своим мужеством и изобретательностью. День уже клонился к вечеру, но нельзя было терять ни минуты, и они трудились всю ночь. Алек, в одной рубашке, работал наравне с могучими шахтерами, не нуждаясь ни в сне, ни в отдыхе. Стиснув зубы, он молча сражался со смертью за жизни тридцати человек. Утром он принял ванну, забежал проведать раненых и вернулся к завалу.
У Алека не было времени на посторонние мысли. Он не знал, что тем самым утром в "Дейли мейл" появилось еще одно письмо с новыми обвинениями и убедительными доказательствами как на подбор; он не знал, что газеты, негодуя и удивляясь молчанию адресата, единодушно провозгласили его виновным. Дело приняло политический характер, и радикальная пресса воспользовалась скандалом, чтобы добить обессилевшего противника. Вопрос был вынесен на обсуждение в парламенте.
Поглощенный неравной борьбой, Алек не знал, что пузырь его славы лопнул, да и знай он - не придал бы тому значения. Шахтеры были замурованы уже сорок восемь часов. Трудившиеся с ним бок о бок смельчаки понемногу теряли надежду, и Алек вдохновлял их на новые подвиги. От людей требовалось одно - неколебимое упорство. Благодаря своей колоссальной выносливости Маккензи трудился по двадцать часов без перерыва. Он не жалел себя и, кажется, вдыхал новые силы в своих помощников, собственным примером побуждая их не опускать руки. Они работали без устали, но надежда понемногу уходила. Там, за завалом, тридцать беспомощных людей страдали от голода. Некоторые, вероятно, уже мертвы. Страшно было подумать о тех ужасах, что выпали на их долю: медленно поднимающаяся вода, тьма и жестокие муки голода. Там был мальчик четырнадцати лет. Алек как-то разговаривал с ним, когда приезжал на шахту, и умилялся веселому нахальству мальчугана. Смешливый голубоглазый мальчишка. Страшно подумать, что нелепая, случайная катастрофа лишит его жизни со всеми ее радостями. Обожженное и изуродованное тело его отца лежало в морге. Вместе с мальчиком угодил в западню и старший брат - у него была жена и дети. С удвоенной яростью Алек принялся за работу. Он не сдастся.
Наконец с той стороны донеслись звуки. Тихие, еле слышные, но ошибки быть не могло. Значит, кто-то еще жив. Спасатели оживились. Теперь счет шел на часы. Близость успеха придала им сил, усталость как рукой сняло - осталось собрать последние капли мужества.
Наконец-то!
С замаскированным под радостные возгласы вздохом облегчения они пробились сквозь последний барьер, и несчастные оказались спасены. Их вытаскивали по одному. Изможденные, с запавшими глазами, бедняги беспомощно щурились от яркого солнца и едва стояли на ногах. Алек на своих могучих руках вынес синеглазого мальчугана и попытался его развеселить, но вместо улыбки тот зарыдал от слабости, уткнувшись в грудь своему спасителю. Брата вынесли следом - он был мертв. Жена с детьми по бокам ждала возле устья шахты.
Этот непримечательный эпизод, о котором лишь вскользь упомянули утренние газеты, странным образом отодвинул проблемы Алека на задний план. Столкнувшись с безутешным горем вдов и осиротевших детей, с безжалостно загубленными в расцвете лет жизнями, Маккензи и думать забыл о переполохе, связанном с его именем. Встревоженный, он не находил себе места. На него свалилось множество срочных дел. Нужно было как можно скорее возобновить работу шахты и позаботиться о семьях, потерявших кормильцев. Люди с не терпящими отлагательств вопросами осаждали Алека со всех сторон, и он не мог выкроить ни минуты. Задумавшись же в конце концов над собственными проблемами, Алек вдруг понял, что благодаря катастрофе взмыл над засосавшей его трясиной обыденности. Он бросил вызов злому року и отчаянно сражался с беспощадной слепотой судьбы. Что, кроме презрения, можно испытывать к людям, бесчестящим его постыдными обвинениями? В конце концов, его совесть чиста.
В письме к Люси Алеку и в голову не пришло возвращаться к событиям, предшествовавшим его отъезду из Лондона. Он писал о мучительной лихорадке последних дней, рассказывал, как они сражались со смертью и лишили ее законной добычи. Второе письмо описывало меры, которые он предпринял, чтобы возместить причиненный ущерб и помочь нуждающимся. Алек мечтал выразить в своих строках пылкую преданность Люси, однако со свойственной ему странной робостью не осмелился этого сделать. Про обвинения, которые все только и обсуждали, он даже не упомянул.
Люси снова и снова перечитывала его письма, но не могла понять. В них звучало удивительное безразличие. Находясь далеко от места трагедии, Люси не ощущала ее всепоглощающего ужаса и мучительно переживала отсутствие Алека. Он был так нужен здесь… А теперь вся тяжесть легла на ее собственные плечи. Когда появилось второе письмо Макиннери, леди Келси лишь молча протянула ей газету. Ужасно. Все эти смехотворные обвинения были слеплены с жутковатым правдоподобием, которое выводило Люси из себя. И все же почему Алек хранит гробовое молчание? Девушка убеждала себя, что политические договоренности с государствами, чьи сферы влияния граничили с завоеванными территориями, могли требовать соблюдения строжайшей тайны, однако вскоре сочла это объяснение слишком уж фантастическим. Изучив газеты, она поняла, что общественное мнение настроено против Алека. Вмешалась политика, и соратники по партии поддержали Маккензи, но как-то неуверенно - это означало, что дела совсем плохи. Люси уже тысячу раз повторила все доводы в его пользу, однако аргументы противников все равно звучали куда убедительнее. И тут на девушку обрушились муки совести. Она вспомнила жестокие слова Бобби и стала изводить себя упреками - ведь дело касалось ее родного брата! На такое способен лишь человек бессердечный или совершенно бессовестный. Люси из последних сил твердила, что верит в Алека, что он не способен на предательство.
Наконец, не в силах больше терпеть, она телеграфировала ему: "Ради Бога, скорее приезжай".
Люси чувствовала, что не вынесет больше ни дня страданий. Несчастная, раздавленная, она ждала Алека. Все ее страхи вырвались на волю. Она считала часы до его приезда и не верила, что он может задержаться. Самообладание оставило Люси, она была словно ребенок, который ищет защиты в родительских объятиях.
И вот он пришел. Люси ждала в той самой комнате, где состоялась их встреча, когда Алек вернулся в Англию. Бледная, истосковавшаяся, она вскочила и бросилась к нему.
- Слава Богу, ты здесь, - сказала девушка. - Время будто остановилось.
Алек не понимал, чем Люси так взбудоражена. Он нежно поцеловал девушку, и та вдруг почувствовала себя лучше. Его совершенная искренность придала ей сил и спокойствия. Не в силах вымолвить ни слова, Люси прижалась к нему и заплакала.
- Что случилось? - наконец спросил Алек. - Зачем ты меня вызывала?
- Я не могу жить без твоей любви.
Он гладил ее с удивительной нежностью. Никто не подумал бы, что суровый путешественник может быть таким ласковым.
- Я должна была тебя увидеть, - прорыдала она. - Ты не представляешь, что за муки мне пришлось пережить.
- Бедное дитя.
Он целовал ее волосы и белый наморщенный лоб.
- Почему ты уехал? Ты же знал: я не могу без тебя.
- Прости меня.
- Ужасные дни. Я и представить не могла, что бывают такие мучения.
- Присядь и расскажи мне все.
Алек усадил Люси на диван возле себя и обнял. Та прильнула к нему и молча упивалась долгожданным облегчением после стольких дней мучительной боли. Она улыбнулась сквозь слезы:
- С тобой я счастлива и ничего не боюсь.
- Только со мной?
Он задал этот вопрос нежно, тихим, влюбленным голосом - каким раньше не говорил никогда. Люси не ответила, только теснее прижалась к Алеку. Он улыбнулся и повторил:
- Только со мной, милая?
- Я рассказала Бобби и тете, что мы поженимся. Они совсем меня измучили, и пришлось сказать. Я не сдержалась. Они говорили про тебя ужасные вещи.
Он немного помолчал.
- Это вполне естественно.
- Для тебя это ничего не значит, - воскликнула девушка, - а для меня… Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти!
- Хорошо, что ты им рассказала.
- Бобби назвал меня жестокой и бессердечной. Ведь это правда: я думаю о тебе, а Джордж больше ничего для меня не значит. Любовь переполняет мое сердце, а для остального в нем больше нет места.
- Моя любовь заменит тебе все, что было раньше. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Освободившись из объятий Алека, Люси подалась чуть назад, к краю дивана. Она непременно должна рассказать, что ее гложет, но от стыда боялась поднять глаза.
- Есть и другая причина, почему я им рассказала. Я такая трусиха. Думала, что я куда смелее.
- И почему же?
У Люси вдруг защемило сердце. Она мелко задрожала и лишь могучим усилием воли заставила себя продолжать. Ей было очень страшно. Во рту пересохло, а когда слова наконец сорвались с губ, голос был как будто чужой.
- Я хотела сжечь за собой все мосты. Это придало бы мне уверенности.
Теперь уже Алек молчал, понимая, к чему клонит девушка. Сердце замерло у него в груди. Им суждено расстаться. Впрочем, Алек предвидел эту возможность еще тогда, в джунглях Африки, - и решил, что пусть Люси лучше лишится любви, чем достоинства.
Алек попытался встать, но Люси протянула руку и не пустила. В его душе вдруг вспыхнула отчаянная решимость не сдаваться до самого конца.
- Я не понимаю, - проговорил он.
- Прости меня.
Люси взяла его за руки и быстро заговорила:
- Ты не представляешь, как это ужасно. Я совершенно одна. Все на тебя ополчились, никто доброго слова не скажет. Просто невероятно, непостижимо. Словно одна я верю, что ты не посылал на смерть беднягу Джорджа. О Боже, меня, наверное, считают жестокой и бессердечной!
- Разве так важно, что считают другие? - спокойно спросил Алек.
- Я сама себя стыжусь. Пытаюсь выбросить эти мысли из головы, но не могу. Не могу, и все. Я пыталась быть храброй, отказывалась даже думать о том, что в этих страшных обвинениях есть доля правды. Я хотела поговорить с Диком - знаю, он тебя обожает, - но побоялась. Я предала бы твое доверие, ведь все должны видеть, что мне нет дела до этих обвинений. Ладно бы было одно письмо, но второе… Там все до жути правдоподобно.
Алек бросил на нее быстрый взгляд. Он впервые услышал о втором письме. В безумной суматохе после аварии на шахте у него не было времени ни на что, кроме спасательных работ. Однако он промолчал.
- Я перечитывала его много раз и не могу понять… Бобби говорит, оно снимает все вопросы, а я твержу, что это чепуха, но… Ты понимаешь? Эта неизвестность не дает мне покоя.
Люси вдруг замолчала и теперь смотрела на Алека. Ее глаза светились жалобной мольбой.
- Сначала я верила тебе беспрекословно.
- А теперь нет? - спокойно спросил он.
Она вновь опустила глаза и всхлипнула.
- И теперь точно так же верю. Я знаю, ты не пошел бы на такую низость. Но ведь в газете написано черным по белому, а ты только молчишь в ответ.
- Понимаю, тебе тяжело. Потому я и просил никогда не сомневаться во мне, что бы ни говорили.
- Я верю тебе, Алек, - вскричала она, - верю всем сердцем! Но сжалься надо мной! Я верила, что справлюсь. Тебе легко быть одиноким. Ты словно стальной. Ты гранитная глыба. А я просто женщина - жалкая и слабая.
Он помотал головой:
- Нет-нет, ты не как другие женщины.
- Легко быть храброй, когда речь об отце или о Джордже, но теперь все по-другому. Любовь изменила меня. У меня больше нет сил противостоять моим близким.
Алек встал и прошелся по комнате. Он о чем-то напряженно размышлял. Люси казалось, он слышит, как колотится ее сердце. Наконец он остановился перед девушкой и заговорил с такой болью в голосе, что ее сердце мучительно сжалось.
- Помнишь, несколько дней назад я говорил, что случись все снова, поступил бы точно так же? Я дал слово чести, что мне не в чем себя упрекнуть.
- Помню! - воскликнула Люси. - Мне так стыдно, но сомнение не дает мне покоя…
- Сомнение. Вот оно, это слово.
- Я говорю себе, что не верю ни единому из этих жутких обвинений. Твержу: "Он невиновен, он невиновен". - Отчаянье любви придало Люси сил, и в этот решительный миг ей все же хватило смелости. - Но в глубине души остается сомнение, избавиться от которого я не могу.
Она ждала ответа, но Алек молчал.
- Я старалась задушить остатки сомнений. Я думала бросить им в лицо, что верю тебе беспрекословно и выйду за тебя, несмотря ни на что, - и после этого мое сердце успокоится.