- Мне кажется, вам будет проще помочь отцу с Джорджем, став моей женой. Будет нелегко. Почему вы лишаете меня радости помочь вам?
- Мы должны справиться сами. Благодарю вас, но вы ничем нам не поможете.
- Я чувствую себя так неловко… Не знаю даже, как и сказать. Кажется, я полюбил вас еще в первый день в Корт-Лейс. Тогда я сразу не понял, что случилось, - просто ощутил, что в мою жизнь вошло что-то новое и странное. С каждым днем я любил вас все сильнее, пока наконец это чувство не захватило меня полностью Я никогда не любил никого, кроме вас, и уже никогда не полюблю. Именно вас я искал всю свою жизнь.
Не в силах вынести взгляд Алека, Люси опустила глаза, и по щеке девушки протянулась тень ее изящных ресниц.
- Тогда я не осмелился признаться. Даже если я был вам небезразличен, нечестно связывать вас обещанием, отправляясь в экспедицию. Теперь время пришло. Я уезжаю через неделю, и знай я, что вы тоже меня любите, - это придаст мне сил и смелости. Я же люблю вас от всего сердца.
Только теперь Люси подняла глаза. В них сверкали слезы - но не те, прежние слезы невыносимой боли.
- Я не могу сейчас за вас выйти. Это будет нечестно. Я целиком принадлежу отцу.
Он отпустил ее плечи и шагнул назад.
- Подчиняюсь вашей воле.
- Прошу, не считайте меня неблагодарной. Я горжусь вашей любовью - она словно вытащила меня из бездны. Вы даже не представляете, как помогли мне.
- Нет, я хотел помочь, но вы не позволили.
Внезапно у нее мелькнула удачная мысль, и девушка радостно вскрикнула - вот оно, решение!
- Нет-нет, вы можете мне помочь. Возьмите с собой Джорджа.
- Джорджа?
Алек молча обдумывал неожиданное предложение.
- Я доверяю вам собственного брата. Вы сделаете из него сильного, благородного мужчину. Прошу вас, дайте ему возможность смыть с семьи позорное пятно.
- Вы понимаете, что ему придется терпеть голод, жажду и всяческие лишения? Мы отправляемся не на пикник.
- Пусть Джордж пройдет через все. Это идеальная возможность. Сейчас он лишился веры в себя - а взявшись за благородное дело, почувствует себя мужчиной.
- Нам предстоит немало сражаться. Было бы глупо перечислять все опасности, но сейчас они серьезнее, чем когда-либо. В этот раз нас ждет победа или смерть.
- Его предки смело смотрели в лицо любой опасности.
- Его могут ранить или убить.
На мгновение Люси засомневалась, а потом, едва шевеля губами, произнесла:
- Если он погибнет как смельчак - мне не о чем сожалеть.
Алек улыбнулся неисчерпаемой храбрости Люси. Он гордился ею.
- Тогда сообщите Джорджу, что я с радостью возьму его с собой.
- Могу я его позвать?
Алек кивнул. Она позвонила и попросила слугу привести брата.
Вошел Джордж. Напряжение последних дней и страшный приговор сказались на нем куда сильнее, чем на Люси. Юноша выглядел больным и усталым. Его переполнял стыд. Уголки рта капризно опустились, а на красивом лице застыла страдальческая гримаса. Алек окинул Джорджа спокойным взглядом, с сожалением отметив, как тот еще молод. Его хрупкое очарование словно взывало к сочувствию в сердце отважного путешественника. Интересно, каков этот юноша характером? Впрочем, Алек принял и полюбил Джорджа сразу - просто потому, что он был братом Люси.
- Джордж, мистер Маккензи предлагает тебе отправиться с ним в Африку! - радостно воскликнула она. - Ты поедешь?
- Я поеду куда угодно, лишь бы выбраться из этой злосчастной страны, - устало отозвался он. - Выходя на улицу, я чувствую на себе чужие взгляды. Люди шепчутся: вот идет сын грязного мошенника, которого осудили на семь лет. - Он вытер платком руки. - Мне теперь все равно. В Оксфорд я не вернусь - там со мной и разговаривать никто не станет. В Англии мне делать нечего. Боже, лучше умереть!
- Джордж, прекрати.
- Тебе хорошо, ты ведь женщина. Кто теперь одолжит мне хоть шесть пенсов? Как он мог? Как он только посмел!
- Джордж, постарайся выбросить это из головы, - мягко сказала Люси.
Юноша собрался с силами и сердечно улыбнулся Алеку:
- Как здорово, что вы обо мне подумали!
- Прежде чем решишься, ты должен понять: будет нелегко. Предприятие тяжелое и опасное.
- Что ж, насколько понимаю, выбора у меня нет?
Алек протянул юноше руку и сдержанно улыбнулся - что бывало с ним очень редко.
- Надеюсь, мы поладим и будем друзьями.
- Джордж, ты вернешься, и все останется позади. Ах, будь я мужчиной - отправилась бы с тобой! Перед тобой весь мир, Джордж, и возможности совершенно безграничные. На тебя - вся надежда. Ты - моя гордость, моя вера. Ты прославишься и вернешь мне доброе имя, силы и чистоту.
Голос ее дрожал от волнения, и Джордж тут же залился краской.
- Я эгоистичная скотина! - воскликнул он. - Я думал только о себе, а о тебе никогда и не вспоминал.
- И не надо. Просто будь смелым, честным и стойким.
Слезы сверкнули в глазах Джорджа. Он обнял сестру, прижал ее к сердцу, как ребенка.
- Мне так тяжело покидать тебя, Люси.
- Милый, мне еще тяжелее. Тебе предстоят великие подвиги, а мне остается только сидеть и ждать. Но все равно езжай. - Голос девушки дрогнул, и она зашептала: - Помни, ты отправляешься в путь не только ради себя, но и ради меня. Любой твой бесчестный поступок убьет и меня тоже.
- Клянусь, Люси, тебе не придется стыдиться.
Она с улыбкой поцеловала брата. Алек взволнованно молчал.
- Что ж, довольно сантиментов, а не то мистер Маккензи сочтет нас сумасшедшими. - Она радостно посмотрела на Алека. - Мы так вам благодарны.
- Боюсь, отправляться придется совсем скоро, - сказал он. - Джордж должен быть готов через неделю.
- Если понадобится, он будет готов через сутки, - ответила девушка.
Юноша отошел к окну и закурил. Ему хотелось успокоить нервы.
- В ближайшие дни мы вряд ли сможем увидеться, - добавил Алек. - Сейчас очень много дел, а на выходные я уеду в Ланкашир.
- Жаль.
- Вы не измените своего решения?
Она покачала головой:
- Нет. Я должна оставаться свободной.
- А когда вернусь?
Люси тепло улыбнулась:
- Если ваши чувства не изменятся, спросите снова.
- А ответ?
- Возможно, ответ будет другим.
Глава VIII
Через неделю Алек Маккензи с Джорджем Аллертоном выехали с вокзала Чаринг-Кросс. Они отправлялись рейсом "Пиренейско-восточной пароходной компании" из Марселя в Аден, а там должны были пересесть на немецкий пароход до Момбасы. Леди Келси так испереживалась, что не стала провожать племянника. Люси была только рада возможности поехать на вокзал вдвоем с братом. Там их уже поджидали Дик Ломас и миссис Кроули. Поезд ушел, а Люси все стояла, не шевелясь, чуть в сторонке. Девушка даже не помахала вслед, лицо ее было почти бесстрастно. Миссис Кроули плакала, не стесняясь, и вытирала глаза крошечным платочком. Люси поблагодарила американку.
- Подвезти тебя до дома? - всхлипнула миссис Кроули.
- Я, пожалуй, возьму кеб, а вы лучше захватите Дика, - спокойно ответила Люси и, не прощаясь, медленно пошла прочь.
- Что за невыносимый народ! - воскликнула миссис Кроули. - А я-то хотела броситься ей в объятия и хорошенько поплакать прямо на перроне. У вас нет сердца.
Дик взял ее под руку и помог усесться в экипаж, а миссис Кроули продолжала свой монолог:
- Слава Богу, у меня есть чувства, и я не боюсь их выказывать. Я одна плакала. Я знала, что расплачусь, и специально захватала три платка. Вот, посмотрите, - она вытащила платки из сумочки и сунула Дику, - мокрые насквозь.
- Вы словно торжествуете? - улыбнулся Дик.
- А вы совершенно бессердечны! Двое юношей отправляются в долгое и опасное путешествие, и бог знает, вернутся ли назад, - а вы прощаетесь, словно они едут на денек поиграть в гольф. Одна я сказала, как сильно волнуюсь и как мы будем по ним скучать. Ненавижу вашу английскую сухость! Ставлю десять к одному, что когда я буду уезжать в Америку, никто не придет меня проводить - а если и придет, то просто кивнет и скажет: "Счастливого пути. Желаю приятно провести время".
- Когда вы будете уезжать, я стану кататься по земле, скрежетать зубами и вопить что есть мочи!
- Да уж, пожалуйста! А я проплачу всю дорогу до Ливерпуля, буду мучиться головной болью и чувствовать себя жалкой и несчастной.
Дик на секунду задумался.
- Мы просто инстинктивно опасаемся выставлять чувства напоказ. Не знаю почему. Наверное, это привычка или наследство суровых предков. Мы стыдимся, когда другие видят, что мы волнуемся, но я не уверен, что наши чувства при этом менее глубоки. Разве вам не кажется, что в наглухо скрытой печали есть особая красота? Вы же знаете, я искренне восхищаюсь Люси. Когда она подошла к нам там, на перроне, в ее спокойствии мне виделась особая прелесть.
- Вздор! - бросила миссис Кроули. - Повисни она в слезах на шее брата так, что их пришлось бы разлучать силой, - вот это бы мне понравилось.
- Вы заметили, что Люси ушла, не попрощавшись? Это ничтожное упущение - признак глубочайших переживаний.
Они подъехали к крошечному домику миссис Кроули на Норфолк-стрит, и та пригласила Дика зайти.
- Присядьте, почитайте газету, а я пока попудрю носик.
Дик устроился поудобнее и мысленно благословил очаровательную хозяйку, когда внушительного вида дворецкий принес все необходимое для коктейля. Миссис Кроули почитала все английское, словно музейные экспонаты. Ее гостиная была обставлена изящнейшей чиппендейловской мебелью, узорчатая обивка безупречна, а с гравюр меццо-тинто смотрели дамы сэра Джошуа Рейнольдса. На каминной полке красовался лоустофтский фарфор, а на столике - коллекция старых серебряных ложек. Дворецкого хозяйка подобрала под стать дому. Его важное лицо без намека на улыбку хранило налет мрачной торжественности. Миссис Кроули с поражавшим дворецкого нахальством относилась к нему как предмету интерьера; он же, в свою очередь, считал хозяйку сумасшедшей иностранкой, но вместе с тем был предан ей до глубины своей суровой британской души и заботился о госпоже с трогательной нежностью.
Дик счел, что крошечная гостиная весьма уютна, и когда миссис Кроули, спустя целую вечность, наконец оторвалась от туалетного столика, он пребывал в отличном расположении духа.
- Вы настоящий герой, - сказала она, быстрым взглядом окинув бокалы, - ждали меня, не притронувшись к коктейлю.
- Ричард Ломас - воплощение учтивости. К вашим услугам, мадам, - высокопарно отозвался Дик. - Жалок тот, кто утром пьет в одиночестве. Вечером, когда вы без воротничка и в тапках, с трубкой в зубах и хорошей книгой в руке, бокал виски с содовой крайне уместен в одиночестве; предобеденный же коктейль расцветит одна лишь беседа.
- Вы, кажется, совершенно здоровы, - заметила миссис Кроули.
- Так и есть. А что?
- Вчера я прочла в газете, что доктор предписал вам отправиться в Европу до конца зимы.
- Доктор получил две гинеи, а предписание я сочинил сам, - объяснил Дик. - Помните, на днях я подробно объяснял, что планирую удалиться на покой?
- Помню и категорически этого не одобряю.
- Я решил, что если брошу дела без всякого повода, меня сочтут безумцем и упрячут в сумасшедший дом. Вот я и изобрел себе хворь, а дальше все просто. Мой оппонент не будет голосовать до конца этой сессии, а со следующих выборов место займет более достойный - Роберт Боулджер.
- А что, если вы пожалеете об этом шаге?
- Когда-то давно я, с присущим юности пылом, верил, что все в жизни необратимо. Это обман. Одно из величайших достоинств жизни - что ее можно сколько угодно начинать по новой. Человеку дано достаточно времени, чтобы все перепробовать, - это-то и придает жизни особый вкус.
- Я не одобряю ваш легкомысленный подход. Мне жизнь кажется беспредельно серьезной и сложной.
- Заблуждение моралистов. На самом деле жизнь такова, какой вы ее делаете. Моя вот - проста и беззаботна.
Миссис Кроули задумчиво посмотрела на Дика.
- Интересно, почему вы так и не женились?
- С удовольствием объясню. Потому что мое остроумие неисчерпаемо. Еще в ранней юности я понял, что мужчины часто делают предложение не потому, что хотят жениться, а потому, что исчерпали все предметы для разговора.
- Важное открытие, - улыбнулась хозяйка.
- Едва сделав его, я тут же начал развивать свои способности к болтовне, понимая, что при малейшей опасности должен иметь наготове подходящую тему. В последний оксфордский год я потратил немало времени, перенимая это искусство у лучших мастеров.
- Я что-то не замечала в ваших беседах особого блеска, - повела бровью миссис Кроули.
- Я стремился не к блеску, а к безопасности, и горжусь, что никогда не молчал, когда требовалось вставить слово. Сладкое очарование юности я встречал рассуждениями о свободе торговли, а отчаянные старания зрелости разбивались о краткий курс философии.
- Когда со мной заговаривают о философии, я тут же краснею, - призналась миссис Кроули.
- Ветреная вдовушка неопределенного возраста обратилась в бегство, так и не дослушав о драматургах эпохи Реставрации; и немало старых дев религиозного склада пали жертвами моих исключительных познаний о миссионерской деятельности в Центральной Африке. Одна герцогиня настойчиво интересовалась моими намерениями, но я поразил ее в самое сердце статьей из "Британской энциклопедии". Разведенная американка упала в обморок, когда я стал шептать ей на ушко о тарифе Маккинли. И это только самые серьезные победы. Не стоит и упоминать, как часто я спасался от озорного взгляда эпиграммой, а от томного вздоха - удачным четверостишием.
- Не верю ни единому слову! - возмутилась миссис Кроули. - Вы не женаты просто оттого, что никто не согласился.
- По меньшей мере вы оцените по достоинству, что я единственный за десять дней знакомства не предложил вам руку и сердце, сраженный угольными шахтами в Пенсильвании.
- Дело едва ли в шахтах, - ответила миссис Кроули. - Я отношу такую популярность на счет моих исключительных личных качеств.
Посмотрев на часы, Дик обнаружил, что от коктейля у него проснулся аппетит. Он предложил миссис Кроули разделить с ним ленч, и вскоре оба уже с радостью направлялись к дорогому ресторану. Они забыли и об Алеке с Джорджем, мчавшихся в неизвестность, и о Люси, тоскующей в своей комнате.
Для Люси наступила бесконечная череда унылых дней. Дик уехал в Неаполь и даже не писал ей, наслаждаясь обретенным бездельем. Миссис Кроули, собиравшейся в Египет, пришлось срочно вернуться в Америку в связи с болезнью сестры, а леди Келси, не выносившая суровой северной зимы, отправилась в Ниццу. Люси с ней ехать отказалась. Даже зная, что не сможет видеться с отцом, она не могла покинуть Англию, не могла видеть счастливых лиц, наполнявших Ривьеру, пока он страдает. Девушку ужасало, что она ведет роскошную жизнь, пока отец томится взаперти; глядя на уютный, изящно обставленный дом, она сразу представляла его тюремную камеру. Люси хотелось побыть одной.
Она никуда не ходила, проводила дни в одиноком поиске душевного спокойствия, подолгу гуляла в парке с собаками и много ходила по картинным галереям. Явно не осознавая их действия, девушка смутно чувствовала исходящий от живописных шедевров покой. Нередко Люси садилась в Национальной галерее перед какой-нибудь знаменитой картиной, и та наполняла ее душу тихой, незамутненной радостью. Иногда она отправлялась к величественным статуям, украшавшим подножие Парфенона, и со слезами на глазах благодарила богов за удивительную гармонию мира. Музыку Люси почти не слушала, потому что не могла держать в узде свои чувства: бурные аккорды симфонии и предсмертные муки Тристана лишали девушку остатков самообладания, так что, придя домой, она в рыданиях бросалась на постель.
Величайшее утешение Люси находила в книгах. В ее памяти смутно всплывали слова Алека, и она взялась за греческих авторов, которых тот так обожал. Эврипид в переводе дал ей кое-какое представление об оригинале, и девушка нашла в изысканных древних трагедиях отражение своей собственной судьбы. Сложность великого драматурга, его сомнения, отчаянье, его любовь к красоте отзывались в ее сердце неподвластным современному писателю образом. В трагедиях, где человек неизменно оказывался игрушкой судьбы, Люси находила утешение собственной печали. Без всяких размышлений, почти неосознанно она пришла к мысли, что смирение и твердость могут обратить кару богов к лучшему. Все поправимо, кроме человеческой слабости, и даже в позоре, несчастье и бедности можно вести жизнь, исполненную величия. Человек, раздавленный жестокой судьбой, может подняться над сломившей его безжалостной силой.
Так Люси противостояла невыносимому позору. В тихом уголке Гемпшира, где она провела детские годы, окруженная воспоминаниями о предках, родовая гордость была превыше всего, - теперь же девушка боялась, что порча охватит и ее, и Джорджа. Ей оставалось лишь сносить кары богов, но Джордж… Джордж - мужчина. Он - ее единственная надежда. Теперь же девушку вдруг охватила паника. В приступе невыносимого ужаса она прикрыла ладонями глаза, лишь бы избавиться от жуткой мысли: что, если брат не оправдает надежд? Да, Джордж обаятелен и красив - но ведь и его отец улыбался с той же искренностью и очарованием. Что, если и сын скрывает за ними слабость и лицемерие? Враждебный голос нашептывал Люси, что ей иногда приходилось отводить глаза - лишь бы не видеть, как Джордж совершает нечто отвратительное. Но ведь это было в молодости. Она специально ограждала брата от своих мучительных терзаний - что ж удивляться, что он вырос легкомысленным и беспечным? Нет, она не станет сомневаться в Джордже - она просто не имеет права, ведь с ним умрет последняя надежда. Ей остается сомневаться только в себе.
Когда ей разрешили написать отцу, Люси решила его подбодрить. Мысль, что он вернется к ней только через пять с лишним лет, долго не давала девушке начать письмо, но она не теряла присутствия духа - наоборот, стремилась воодушевить отца. Он должен понять, что любовь дочери никуда не пропала, что он может по-прежнему на нее рассчитывать. Наконец пришел ответ. Уже через несколько недель непривычная пища и перемена образа жизни сказались на здоровье отца, и тот угодил в лазарет. Люси была благодарна судьбе за эту передышку, ведь в тюремном госпитале, должно быть, не так уныло, как в камере.