Милюкас сидел на мотоцикле и, засунув руку в карман брюк, перебирал теплые монеты, стараясь на ощупь сосчитать их. Уже давно миновала полночь, но он ждал, нимало не сомневаясь, что нарушивший правила водитель обязательно вернется. Все, которые спешат, обязательно когда-нибудь возвращаются. Об этом говорило его профессиональное чутье. Милюкас верил в него как в уже состоявшийся факт. Поэтому и ждал, и еще его занимало другое: куда же летел Моцкус, словно с цепи сорвавшись? Что с ним случилось?
Когда-то Костас был привязан к этому человеку, даже уважал его и любил, но после долгой и большой дружбы они разошлись почти врагами. Моцкус бесился, даже вредил, а Милюкас до сих пор не знает - за что, только чувствует, что судьбе будет угодно еще раз свести их на узкой дорожке и тогда все выяснится.
Пусть будет то, что должно случиться, решил он и закурил.
Ночь была красивая, ясная. По-осеннему горели яркие звезды, но тепло еще не покинуло землю, и всякие ночные насекомые летали вокруг горящей фары. Милюкас играл с ними, то включая, то выключая свет, и удивлялся их глупости. Мимо промчалось несколько грузовиков, прогрохотала огромная повозка с сеном.
"Наверно, ворованное, - подумал он, но не тронулся с места, ждал машину Моцкуса. - С другой стороны, не мое дело, пусть Рякашюс таких типов ловит. Это его служба", - оправдал свой охотничий азарт и вышел на середину шоссе. Вдали замигали фары. Он вытащил из-за голенища жезл, подождал, поднял его вверх, а потом показал на обочину.
- Старший инспектор Милюкас, - представился и поднес руку к фуражке. - Ваши документы?
Саулюс молча протянул водительское удостоверение, путевой лист и закурил. Час назад он жаждал лишиться этих бумаг, мечтал натворить что-то, хотел победить, схватиться, испытать себя, а теперь, окончательно уставший и измученный, подчинился воле другого человека и, прикидываясь равнодушным, сплюнул через окно.
- Куда же ты так гнал словно сумасшедший? - прижал его инспектор.
- Больного вез, - еще равнодушнее ответил Саулюс и щелчком отшвырнул потухшую сигарету далеко в сторону.
- Умнее ничего не придумаешь?
- Говорю: боль-но-го! - Эта неожиданно пришедшая в голову ложь снова вызвала желание шалить и сопротивляться: - Разве вы не видели включенные фары и не слышали сигнал?
- Видел, слышал, но почему ты не остановился?
- Сегодня Моцкуса инфаркт свалил.
- Неужели?! - изумился милиционер и даже побледнел. - Не может быть!
- Ребенок я, что ли?
- На охоте?
- Нет, за столом, за кабаниной… - Ему нравилась эта рискованная игра, поэтому продолжал озорничать.
- Постой, ты что-то путаешь… Моцкуса? Инфаркт?! Нет, парень, уж скорее Моцкус свалит инфаркт, и больше в Литве инфарктов не будет.
- Мое дело сказать, ваше - поверить или нет, - Саулюс протянул руку и пошевелил пальцами.
Инспектор отдал документы, вежливо откозырял и еще раз переспросил:
- Говоришь, Моцкуса?
- Разве я какого-нибудь сопляка вожу?
- Надежда есть?
- Кажется, вовремя поспел. Счастливо служить.
- Погоди, - Милюкас явно скучал. - Говоришь, вовремя?
- Ну, может, слишком рано, может, слишком поздно, откуда мне знать? Ты не переживай так: одного начальника не станет, другого назначат.
- На его место назначить не могут. Он ученый. Кроме того, мы вместе воевали. Я даже старшим был. Вспыльчивый человек. Таран. Для него все двери открыты.
- Тут вы правы: я тоже никогда не видел, чтобы он ходил в окно.
- Ты - циник, парень. Он таких любит. Только смотри слишком не швыряйся словами, чтобы он по ошибке не надавил на тебя своей могучей рукой, силы не равны - не выдержишь.
- А на тебя уже давил?
- Сам подвернулся, разбирая одну неприятную историю, поэтому и тебе могу сказать: если он прижмет, потом трудно выпрямиться. Для таких, как он, любые помои по колено, а ты - захлебнешься.
- Спасибо за предупреждение! - Саулюс подмигнул болтливому инспектору. - Служи! - И снова умчался по ровной как стол дороге. Торопиться было некуда. Двигатель работал как часы. В небе мерцали постепенно гаснущие звезды.
"Моцкус - не Милюкас, интересно, что я ему совру, вернувшись? - смеясь в душе, подумал Саулюс и совсем уж сбросил скорость. - Дорога дальняя, вдруг что-нибудь придет в голову…" Еле-еле катился по шоссе и затянутой в перчатку рукой тер лоб. В медленно опускающемся тумане лучи фар казались двумя огромными столбами, толкающими перед собой огромную и невесомую белесую гору.
Уже далеко за полночь Саулюс добрался до лесной дороги.
Притормозив, он осмотрел согнутые на месте аварии ольхи, ямы, выбитые колесами, и вдруг вспомнил эту интересную, хотя уже и не первой молодости, но все еще очень привлекательную женщину. Прищурив глаза, снисходительно улыбался и как будто сейчас видел, как она, пригнув мужа за шею, учила его находчивости, как угрожала ухмыляющемуся Саулюсу и как потом уговаривала заглянуть в гости.
Но она и впрямь прекрасна, ее женской красоты хватило бы на нескольких горожанок, пожелтевших на улицах столицы, - и ему захотелось еще раз увидеть ее. Недолго раздумывая, направил машину по глубоким следам, оставленным телегой, и присвистнул, увидев, что в крайнем доме еще светятся все окна. Дорога кончилась во дворе хутора. Въехав через красивые ворота, он несколько раз объехал вокруг засиженного птицами дощатого стола. Выбравшись из тесного салона, размял затекшие ноги, бросил обклеванный кусок колбасы беспрестанно тявкающему песику и направился к двери. Она была не заперта. Поздоровавшись, Саулюс перешагнул через порог и прищурился, пока глаза привыкали к до боли яркому свету. В комнате не было ни души. Он несколько раз кашлянул и, не дождавшись ответа, сел на небольшую софу.
"А может, я не туда попал? - встревожился и тут же решил: - Все равно никуда больше не поеду, может, люди не откажут в теплом уголке". Подошел, включил радио, нашел приятную музыку, сбавил громкость, снова уселся и, удобно выпрямив ноющую ногу, стал оглядываться.
Под потолком всеми пятью лампочками сверкала модная люстра. Пол был выкрашен в зеленый цвет и накрыт изящными дорожками ручной работы. Накрахмаленные кружевные вязаные салфетки и дорожки покрывали мебель. На телевизоре стояли со вкусом подобранные кленовые листья и крупные гроздья рябины. Они выглядели настолько соблазнительно, что Саулюс не выдержал, поднялся, сорвал горсть ягод и, кинув их в рот, уставился на большую виньетку, стараясь отыскать среди нескольких десятков выпускниц медучилища и свою новую знакомую.
"Бируте Гавенайте, - нашел ее и обрадовался: - Значит, медсестра, не ведьма, - посмеялся над собой. - Глядя на нее, этого не скажешь. Только глаза, а чтоб тебя, какие у нее глаза!" - все еще не мог найти, с чем сравнить их, и, услышав какой-то стук в сенях, обрадовался. Но в комнату никто не вошел.
Забыв выключить радио, Саулюс вышел во двор и только теперь увидел, что в другом его конце журчит и сбегает к озеру ручеек, что у плотины, заслоненная густыми деревьями, стоит небольшая банька, а от нее уходит к искусственному водоему белый мостик.
"Вот живут, гады!" - подивился и не спеша направился к баньке. По пути взял со стола подсохший ломоть домашнего хлеба и откусил. Приятная кислинка обожгла нёбо и вызвала такой голод, что он вернулся и набил хлебом полный карман.
За оконцем баньки метались красноватые отблески, плавали клубы пара. Там кто-то ходил. Он хотел заглянуть вовнутрь и тут же выругал себя, свернул в сторону, приглядываясь, где бы поудобнее присесть, но в это время из баньки вышла Бируте. Посмотрев на нее, Саулюс покраснел, остановился и, удивленный ее красотой, несколько раз облизнул сохнущие губы.
Струящийся из окон дома свет вдруг озарил пар, поднимающийся над белым женским телом и распущенными волосами, и окружил женщину воздушным, чуть трепещущим ореолом. Бируте стояла глубоко дыша, потом перевела дух и неторопливо прошла по мостику к водоему. Спустилась по ступенькам в воду, поохала, побрызгалась, как лаума, и, сев на ступеньки, долго плескалась. Затем, выжимая волосы, вернулась назад. На сей раз ореола не было. Ее тело блестело, словно тщательно отполированный и окрашенный в розовый цвет мрамор.
Она исчезла за открывшейся дверью, а Саулюс все еще видел ее, выходящую из воды и сжимающую в горсти прядь мокрых волос.
Нечто подобное он видел на больших и очень дорогих картинах, привезенных в Москву из-за границы. По нескольку раз проходил мимо, стесняясь Грасе, поглядывая тайком и болтая жене всякую ерунду о древних художниках и Библии, в которой они черпали вдохновение, будто его совсем не интересовала нагота этих дородных и совсем уж не молодых красоток.
- Тебе нравится? - спросила Грасе.
- Так себе. - Он улыбнулся ей, благодарный, что она угадала его состояние и остановилась, позволяя ему поглазеть. - Они такие толстые, розовые, словно поросята.
- А я? - зардевшись, обеспокоенно спросила она.
- Ты? - его удивила такая смелость. - Ты - совсем другое, - понял, что врет, и поправился: - Хотя я еще никогда тебя такой не видел.
- Сам виноват. - Она сильно сжала ему пальцы и как ребенка увела от этих красивых картин.
Потом он еще не раз вспоминал их, но здесь было другое. Изумительная женщина двигалась и распространяла вокруг себя тепло, от которого подкашивались ноги и немели руки, хлопала дверью и плавала по омуту, разбрызгивая серебро, рассыпанное щедрым лунным светом… Нет, все это глупости. Бируте была чужая, таинственная и поэтому очень привлекательная…
"Ведь это нечестно", - не дождавшись ее, подумал Саулюс и с большой неохотой вернулся в комнату. Не заставил себя долго ждать и хозяин.
- Добрый вечер, - едва открылась дверь, поторопился поздороваться Саулюс.
Через порог ввалился тот самый пожелтевший человечек. Он остановился, не выпуская дверную ручку, и зло спросил:
- Что, мало тебе дал?
- Я могу и эти вернуть, - рассердился Саулюс.
- Тогда зачем приехал?
- Нога, - и вытянул ее. - Даже на тормоз не нажать. А жена где?
- В баньке парится, - ответил тот, сбрасывая с себя полушубок и исподлобья наблюдая за непрошеным гостем. - Поэтому и окна не занавесили, чтобы там побольше свету было.
- Хорошая штука - своя банька, - тяжело вздохнул Саулюс.
- Какая там своя!.. Лесхозовская. Считай, даже не спрашивали, прямо на дворе построили, гады. Еще подпалят когда спьяну.
Саулюс смотрел на его впалую грудь, на высохшие, словно хворост, руки, наблюдал за злыми, поглядывающими из-под густых бровей глазами и никак не мог понять, что заставляет такую здоровую, словно сошедшую с дорогой картины бабу делить постель с этаким хорьком.
А он, видишь ли, еще хорохорится! Ему в баньке свету слишком мало! Саулюса охватила острая зависть, когда он представил себе, как эта пожелтевшая позапрошлогодняя шишка плещется рядом с прекрасной, как лебедь, хозяйкой. "Я бы его кипятком ошпарил, но к себе не подпустил, - злился он и сравнивал: - Словно шишка, вылущенная белкой: ни пользы от нее, ни семян…"
- Чего уставился? - рассердился хозяин.
- О жизни думаю, - выкрутился и предложил: - Может, по глоточку по случаю знакомства и для согрева?
- Да нельзя мне, - приуныл тот.
- Ну что вы!.. После баньки очень даже полезно. Говорят, что Петр Первый и закон такой издал: казенный мундир продай, но чарку после бани пропусти, бешеную кровь разгони.
- А у тебя сильно бешеная?
- Так себе.
- А своя чарка есть?
- Найдется.
- Раз уж с собой привез, тогда, может, и я что-нибудь найду, - пригнувшись, порылся в шкафчике и вытащил почти пустую бутылку. Потом принес хлеба, огурцов, швырнул на грязную тарелку какой-то подозрительный кусок мяса и, усевшись напротив, неожиданно спросил: - Ты мне как мужчина мужчине: не сама ли она тебя зазвала сюда?
Саулюс почувствовал, как у него зачесались руки, но вовремя спохватился. Конечно, было бы справедливо, если б и ему за такие прогулки кто-нибудь набил морду.
- Говорю же - нога… На тормоз нажать не могу, - врал и не краснел. - Разве тебя надо учить, что на машине без тормозов - как в лесу без топора?.. Тут же волку в зубы угодишь.
- А она - любительница, - даже прищурился человечек.
- Чего?
- С мужчинами.
- Врешь! - чуть не ударил по столу и почувствовал себя оскорбленным, будто человечек на его глазах вымазал дегтем бесконечно дорогую картину.
- Вот те крест. Даже было - болезнь такую веселую подхватила.
Их взгляды встретились и с яростью разминулись…
"Врешь, гадина, пугаешь, - думал взбешенный Саулюс. - Трясешься за нее, вот и поливаешь помоями", - сражался со злым и пронизывающим взглядом мужичка, а потом тот решил пошутить:
- Если серьезно - то еще неясно, кто из нас раньше заболел - она или я. Я тоже не здоровяк.
И хозяин захихикал. Посмеялся в ладошку и снова уставился на собеседника:
- Я тебя как мужчина мужчину предупреждаю, а ты - как знаешь, только перед ней не похвастайся, погорим оба как шведы.
И Саулюсу стало противно. Он встал, едва сдерживая подступающую тошноту, прошел по комнате, стараясь совсем не хромать, принес из багажника свою бутылку и хлебнул порядочный глоток.
- Раньше я здорово выпивал, и ничего, а теперь берегусь, но чувствую, что убываю, словно снег в сушилке. - Хозяину было приятно прикидываться дурачком и еще приятнее сознавать, что гость совсем не замечает этого.
- Вот такие-то дела, отец.
- Я тебе не отец. Я всего на несколько лет старше ее! - рассердился хозяин. - Болезнь меня таким сделала.
В это время в комнату вошла Бируте. Раскрасневшаяся, сверкающая, она принесла с собой запах хорошего мыла и полков новой баньки. Не женщина - рекламная картинка! Увидев Саулюса, она всплеснула руками:
- Какой неожиданный гость!
- Не такой уж неожиданный, - поддел муж. - Ногу лечить приехал.
- Стасис! - прервала его женщина и куда-то убежала. А когда вернулась, Саулюс уже не мог оторвать от нее взгляд: здоровая, сильная, ладно сложенная, полногрудая… Мокрые волосы, падающие на плечи, и розовые руки, и глаза, умытые и влажные, словно два только что вылущенных каштана, и бедра в шелке тесного халатика… Свихнуться можно!
- Садитесь. - Гость вскочил и придвинул стул.
- А нога как? - Она не села.
- Наступить трудно.
Саулюс снова представил Бируте на мостике.
- А мы набродились по лесу, проводили гостей и решили в баньку сходить, но дела всякие - вот и припозднились… Да к тому же и попариться я люблю, только вот беда: Стасис от горячего пара задыхается быстро. Так и поддавала одна, поддавала, пока камни не остыли, а потом едва не расплакалась: боже мой, неужели я только для этого и создана?..
- Ты его не распаляй, он знает, для чего, - снова захихикал хозяин. - Ведь теперь он того жеребца возит.
Она будто не расслышала.
- Я даже самых больших преступниц не осмелилась бы закрывать в бане по одной…
- А я бы закрывал да еще стены зеркалами увесил.
- Ты и не такое мог бы. - Она быстро убрала со стола принесенную мужем еду, постелила белую скатерть и поставила все обратно.
Потом, подперев голову рукой, долго смотрела на Саулюса, словно на родственника, с которым давно не виделись. Саулюсу показалось, что Бируте начнет сейчас расспрашивать о всякой ерунде, про болезни теток и дядюшек, поэтому опустил глаза и отхлебнул еще глоток.
- А мне не предложите? - напомнила хозяйка и приласкала откровенным, многообещающим взглядом.
Саулюс щедро налил водки, придвинул рюмку и попытался оправдываться:
- Я не думал, что вы будете пить… Хотя после баньки и серная кислота сгодится. Но вы не бойтесь, я засиживаться не стану, вздремну в уголочке и на рассвете поеду искать шефа. Он тут на ваших болотах уток стреляет.
- А кто вам говорил, что я боюсь? - снова усмехнулась она и осторожно, краешком губ прикоснулась к рюмке, попробовала водку. - Бойся или не бойся, теперь уж никуда не денешься.
- И мне налейте, - придвинулся к столу Стасис. - Все равно вы с начальником казенную пьете.
- А потом всю ночь будешь кривляться, с удавкой бегать, - предостерегла его жена.
Человечек опустил рюмку и, отвернувшись, крепко стиснул губы. Саулюсу стало жаль его.
"И зачем я сюда приехал? - Он уже ругал себя. - Чего мне здесь надо? Пусть живут, как им нравится. Разве я обязан утешать эту в собственной шкуре не умещающуюся сестру милосердия? - Он смотрел на искаженное болью и злостью лицо хозяина и чувствовал, что этот дистрофик прав. - Лучше под балкой висеть, чем таким образом добиваться уважения и любви женщины. Куда я лезу, на что покушаюсь и кого обкрадываю?"
- Я, наверно, пойду. - Он решительно встал и оглянулся в поисках кепки. - Если вы не против, я в вашем сарае на сене пересплю.
- Я шубу теплую принесу, - вдруг оживился Стасис. - Из восьми овчин, почти до земли.
- Еще чего! - одернула его Бируте. - А сам зубами стучать будешь, когда вода в грелках остынет.
- Как хочешь, - уже не сопротивлялся Стасис и, с трудом поднявшись, попрощался так, будто его ставили к стенке: - Прости, если что…
Саулюс вышел следом, погулял по саду, проверил машину, помыл возле колодца ноги и, сунув босые ступни в оставленные кем-то галоши, вернулся в комнату. Выкурив сигарету, лег в белую, хрустящую постель и долго приказывал себе заснуть.
"Какой черт занес меня сюда? Разве у меня нет дома? Неужели мне мало одной жены? - ругал себя и оправдывал: - Но откуда в ней столько чарующей силы? Достаточно было ей улыбнуться, позвать - и я уже здесь… - Саулюс видел Бируте такой, какую желал всю дорогу, предвкушал так легко обещанную ею нежность и верил, что на сей раз все будет куда прекраснее, таинственнее и интереснее, чем было до сих пор. Но потом видение исчезло, он почувствовал отвращение к себе: - Подлец, убить тебя мало! - Жадно прислушивался к каждому звуку и гадал: придет или нет? - Нет, никоим образом, это было бы бесчеловечно, просто страшно, да еще под боком у такого хворого!" - снова видел ее, выходящую из омута, снова ругал себя, но все еще ждал, ждал, пока окончательно не измучился и не заснул.
Ему снились банька, купающиеся там Грасе и Бируте; снился и Стасис, страшно злой, который угрожал им топором; снился Йонас, спящий нагишом в сугробе и своим дыханием растапливающий снег; снился Моцкус, пока, наконец, все не перепуталось. Саулюс метался в постели, проснулся весь мокрый и услышал какой-то тихий шорох за дверью.
"Наверно, кошка", - подумал, но заснуть не мог. За дверью на самом деле кто-то скребся и тяжело дышал. Саулюс вытащил из-под подушки фонарик и направил луч в сторону двери. Там никого не было. Тогда он вышел в сени и в щели кухонной двери увидел лезвие хлебного ножа. Кто-то с другой стороны пытался поднять им защелку. Не раздумывая, Саулюс подскочил, резко распахнул дверь и отступил. В кухне стоял хозяин, а у его ног поблескивал острый топор лесоруба.
- Ты с ума сошел! - Саулюс на всякий случай наступил ногой на топорище и схватил полуночника за руку.
- Пусти, - дергался Стасис. - Взял что хотел, а теперь убирайся. - Он не выпускал из рук нож.