- ?
- Вдруг - арест Дюпердри.
- Дуэль гадостей!
Палочка городового взвилась: -
- авто, фыркнув, застопорило -
грузно митрополичья карета проехала; высунулся на мгновенье белый клобук с бородою, седейшею, преосвященного: -
- света невзвидя, матерый, испуганный лапотник, шапки не сняв на распутинца, с матерней руганью -
- бросился прочь!
Палка городового упала: авто, фыркнув, ринулось:
- Дальше?
- Допрос Дюпердри, в результате которого - вслед за Друа-Домардэном, - секретнейшее: Домардэна в Москве задержать.
* * *
Так и ломит заборами ветер, летя на Москву; улизнул в переулок, сигать по дворам; вдруг по крыше лузнул; и, как ветром надутый картуз, переулок приплющился; ветер, махнувши Плющихой, ударился - в Брянский вокзал!
И туда же авто.
Генерал Булдуков
Адъютант Сослепецкий был зол: с Александровского, чорт, вокзала - на Брянский.
- Эй, где генерал Булдуков?
- А вон там!
На путях запасных, за кордоном, в парах, переблескивал поезд-игрушка, неделями пар разводя; за зеркальными стеклами щелкала белоголовая пробка; тут пил Булдуков с Бурдуруковым, при адъютанте, с певичкой, Азалией Пах, и с артисткою, Зоею Стрюти; Велес-Непещевич с портфелем при них состоял (для особых их поручений).
Из окон маячили тени.
Под окнами штык часового острился, - не выблеском стали, а - злым остроумьем; не бил барабан ходом маршевых рот; прапор - рапортовал: -
- "Раз"!
- "право!"
- "Раз!"
- "право!" -
- Ветер захватытывал голос: едва долетало:
- Расправа!
- Расправа!
И - песня плескалася:
Эй, забрили наши лбы
Штуки петербургские, -
Посадили на бобы
Бережки мазурские.
Против шерсти нас не гладь:
Стали мы, как ёжики:
Не позволим приставать, -
Востры наши ножики.
* * *
- Так, - процедил генерал Булдуков, - соберите вы там… - покряхтел он.
И - долгая пауза:
- Ну, и…
Тут сделавши пальцем - так, что-то глазенками тыкнулся в Велес-Непещевича.
- Ставке ответите.
Что отвечать-то?
Велес-Непещевич весьма выразительно гымкнул.
- Так точн… вышпревсходство!
Щелкнул шпорою, честь отдал: марш!
А Велес-Непещевич, который вернулся из Англии только что, взяв его под руку, с ним впечатленьем делясь, заводил его - взад и вперед.
- Объясняю им в Лондоне: "Не принимаю: негодные шины!" - "Нет, сер, - вы их примете!" - Шлю телеграмму: из Лондона в Питер; ответили: "Наши союзники: автомобильные шины - принять".
Где-то перецепляли вагоны, куда-то катя их; от фронта румынского несся, как вошью укушенный, поезд - с разбитыми стеклами: ором и дёром; обратно тащились вагоны, - до фронта, пути перекупорив; и по приказу начальника армии, номер такой, их валили с путей: под откос.
- Приезжаю, - гудел Непещевич, - я в Питер: там "фоны".
Вагоны…
- Там - "деры"!
Два тендера…
Вдруг - мимоходом:
- Пан Ян вас сейчас повезет: быть свидетелем…
- Да пощадите: я - с фронта, еще не умывшись…
- Нельзя, дорогой: потерпите; "он", - взгляд в булдуковские окна, - боялся ответственности, на меня взвалил; там у вас - Ставка; у нас - жандармерия; там - филиал Милюкова, а здесь у нас - Штюрмер; вот "он" и боится все…
- Наш Булдуков - бурдурукает… - к ним подошел Пшевжепанский.
Прошел паровоз: поворот колес, - красных.
- Вот вас господин адъютант подвезет: поработаете.
На путях запасных стали; ясно Велес-Непещевич весьма объяснял, что -
- короткие волны - убийственны; принцип открытия - наикратчайшие волны: орудия нынешние - чепуха, коли у волновой, новой пушки отверстие менее, чем у пипеточки, а район действия…
- Вы понимаете сами?
Под гулом войны мировой - гул иной: гул подпольный.
- Об этом - не крикнешь теперь: перекрадывать след к овладенью войной - вот что нужно!
И он - спохватился:
- Ну, - с богом!
По рельсам пошли.
Та же песенка - издали:
Брудер - канн ман? Я - ман канн!
Денежки немецкие!
Разбирайте балаган,
Руки молодецкие!
- Слышите?
- Слышу!
И - вышли.
- Лихач!
Елеонство
Вот домик оранжевый встал; желто-серая жескла трава; затусклило едва лиловато: с востока; вот - Дорогомиловский мост, самновейший ампир, где на серых столбах так отчетливо черный металл защербился рельефами: шлемов, мечей и щитов.
- Посмотрите: наш воин; когда-то парадную каску надев, при копье, при коне, на болота мазурские шел воевать с Рененкампфом; смотрите, - в картузике, выданном из интендантства, в шинелишке, спертой у трупа, он - тут!
Залынял: с табачишкой в кармане; и - с фигою; мобилизованный нюхает, что ему слопать.
- Их - столько, что кажется: фронт опустелым, что армия наша - мираж, то есть поле пустое.
- Сопрела в окопах.
А в поле сидели и кашу варили: волна беловатого газа бежала в овраге: недавно еще; вздрогнул:
- Скоро ли?
- Скоро.
Пан Ян Пшевжепанский, похлопывая по плечу Сослепецкого, стал занимать анекдотами:
- Вы называйте пан Яном меня: мы - товарищами.
Сослепецкий подумал:
- Не очень-то лестно.
И вот - горбосвёрт: угол белого дома открыл переулок, который ломал этот горб, точно руку, откинутую от плеча и составленную из домов, Сослепецкому очень знакомых: он - в каждом сидел почти: дом Четвеверова; антаблементы лупились и блекли; подъезд - доска медная: Лев Леонидыч Лилетов. Карниз фриза сизо-серизового, изощренно приподнятый морщью оливковых полуколонн межколонных, выглядывал из-за листвы желто-карей, срезаемой крышею синего домика - о трех окошках; и - с карточкою: "Жужеюпин". "Говядина Мылова" - вывеска. Арка ворот трехэтажного дома в распупринах, с черной литою решеткою: "Песарь, Помых, Древомазова, Франц Унзенпамп, Семимашкин, - доска с квартирантами. Грифельный, семиэтажный, балконами, с башнею, в северном стиле домина стеной бил по Шлепову, по переулку, темня - Новотернев: то - дом "Бездибиль".
Дальше: Африковым и Моморовым - прямо к бульвару, к киоску, под вывескою "Пеццен-Цвакке. Перчаточное заведенье".
- Тррр-ДРРР" -
- барабан -
- роту прапор вел
в переворохи -
- "дррр" -
- переворох на дворах; разворохи, в квартирах; и - ворох сознаний, сметаемый в кучи, как листья бульвара, стальным дуновеньем оторванные с пригнетенных друг к другу вершин, угоняемых в площадь Сенную, - туда, где кричало огромное золото букв -
- "Елеонство!" -
- "Крахмал, свечи, мыло!" - район переулочный, где проживает профессор Сэднамен над вывеской черной, "П. П. Уподобиев", иль - Калофракин (портной, надставляющий плечи и груди); с угла - Гурчиксона аптека: шар - красный, шар - синий. Вот вывеска, высверкнув, - сгасла. И тут же мадам Тигроватко жила.
Тигроватко
Тут спрыгнули; под характерною кариатидой; пан Янна подъезд; Сослепецкий, пальто растопырив, из брюк вынимал кошелек, сапогом выдробатывая:
- Чорт, как холодно!
Тоже - в подъезд.
Дверь с доской: Иахим Терпеливиль: и - вот:
- Тигроватко?
Пан Ян подмигнул:
- Прямо в точку: увидите.
- Не понимаю, - ворчал Сослепецкий, - с вокзала… хотя бы почиститься!!
- Вы, адъютант, потерпите.
И - дверь распахнулась.
Передняя пестрая: желтые стены; и - крап: черный, серый, зеленый; зеленая мебель; портьера желтеющая с теми же пятнами: черными, серыми, серо-зелеными; слева, в отбытую дверь, - коридорик, с обоями, напоминающими цветом шкуру боа: густо-черные пятна на бронзовом, темном; туда, - как в провал, или в обморок дико-тупой, из которого могут выкидываться только выкрики дико болезненные. Но мадам Тигроватко бросала туда: -
- Аделина! -
- Лилиша! -
- Параша! -
- Наташа! -
- И горничная выходила на зов: Аделина - в апреле; Лилиша - июле.
Снимая пальто, Сослепецкий косился в слепой коридорный пролет, вызывающий ассоциацию: боа контриктор! Повеяло диким кошмаром, уж виданным, -
- где-то, -
- с - утраченным смыслом, как с криком, которого нет, но который сейчас…
Вскрик:
- Леокади!
Взрывы хохота.
- Джулия фон-Толкенталь, - подцарапнул пан Ян своей шпорой.
- Мадам Толкенталь, или - только: таланты; миражи, корсажи; и франты, и фанты!
Глазеночки - тусклые, а позумент - прояснялся; и носик морского конька, едва красненький, с присморком, кончиком дергался: (тоже - как сон).
Аделина раскрыла портьеру, и у Сослепецкого вырвался вскрик:
- Это же!..
Древнее выцветом, серо-прожухлое золото: цвет - леопардовый, съеденный, мертвыми пятнами, точно покрытый дымящимся еле износом, как бы вызывающим вздрог: леопард этот - умер ли? Может, - сидит в мягких пуфах?
Драпри, абажуры - под цвет леопарда, пестримого дикими пятнами, как полувскриками, тихо душимыми; фон - желто-пепельный: весь в бурых пятнах.
- Не правда ли, - не из Моморова, Африкова переулков подъехали мы к Гурчиксона аптеке, а бросили трап с корабля: оказались под тропинками.
Не входите: здесь пятнами, в выцветах, рыскает - злой золотой леопард.
Но драпри, отделявшие комнату эту от той, - разлетелося, взбрызнув малиновым, ярким гранатом из матово-черного, как цвет разрыва: дым с пламенем!
Драпри - упало! И - "Леокадия" (и отчество же!) "Леонардовна!" - шпорою звякнул пан Ян!
И - шурш юбок, треск веера, блеск ожерелий, взмах перьев, над черною шапкой волос; перья, бусы, - все черное; платье из морока, очень порочного, в серой иллюзии пятен, подернутых розовым отсветом; черные икры, боа разлетное; ботинки высокие, черные; глаз, желтый, злой; из-за синих ресниц; переблеклая, темная, кожа; на все вылезающий, как попугай из-за сажи взлетающий, - нос; взмахи перьев.
И вскрики; О -
- Жюле Дэстре
- Ван-дер-Моорене:
- друг знаменитостей Франции, ставшая другом больших генералов, кадетов и корреспондентов военных -
- мадам Тигроватко: -
- в боа и в перчатках!
Гранаты, пестримые мушками
- Вы, господа офицеры? -
- взяв за руки, их потащила в диванную и головою взбоднула, пером разрезая портьеру взрыв красных гранатов); не виделось, - кто, сколько: нише, в кровавых тенях.
- Она, встретясь со мною и узнав… - неотчетливо, с тиком шуршала мадам, - обратилась ко мне: в результате чего, - вы мой гость, адъютант Сослепецкий! И то, что отсюда - ответственно; наше свидание в присутствии вас, господа, - она клюнула, - как представителей армии и комитета, - и, - клюнула, - есть неизбежное дело, поскольку задеты; честь родины, - эй, не мешайте, читатель, - и доблестных наших союзников!
Нет уж, читатель, - вы - не приставайте; и коли не слышно нам с вами, так это нарочно мной сделано (я - режиссер, - знаю лучше течение драмы); давать результат прежде паузы - это ж десерт вместо супа; чем я виноват, что и мне самому неизвестно ведь, кто там присутствует, сидя в тенях.
А мадам Тигроватко из черных теней упорхнула; и - снова на цыпочках, кралася, с крокусом красным в руках, балансируя веером, чтоб, став в портьере, прислушиваться.
Вот кусочек диванной: гранаты, пестримые смурыми мушками, - стены; портьеры, как гарь от ковров: желто-пепельных, бархатных, точно курящихся дымом; и - скатерть; и вазы оранжевый высверк; стоят офицеры; и кто-то еще с ними рядом…
- Довольно: они у Сэднамена, - рядом, - и вышла из тени, всперив на коленях свой веер.
- Да, вспомнила; вот, - подавала (казалось, что - в мрак) свой цветок:
- Если с да, выходите с ним; нет, - его бросите… Сядете - тут; - хлоп по пуфику, - тут будет видно; мы - там, - на гостиную ткнула…
- Вы - тут: - так вот все разместимся… Месье, - же ву лесс!
Кок и цок: офицеры; но - мимо них - козьим галопом, с подхлопом в ладоши: за Джулией.
Вывлекши пеструю Джулию, длинную дылду с пухлявым лицом, и взвертев, и встрепав ее - толк: к Сослепецкому:
- Сами знакомьтесь… Опять позабыла: вы с фронта же… Ну? Что?… Как? Дух?
- Худ!
Мадам Тигроватко за это - боа: по плечу.
- Полисон.
Вдруг:
- О, - все равно, - встрях черной шапки волос, - только б эти шинели на нас не глядели.
К передней: в пролет:
- Аделина же!..
- Лина же!..
- Чай; пети-фур, фрукты.
- Что?
Плекс и треск.
- Вот история, - заиготал Пшевжепанский.
- В лоб - молотом: эта действительность переросла всякий бред, - тер висок Сослепецкий, страдая мигренью (с бессонницы).
Неудивительно: два дня назад - треск разрывов, тела окровавленные; как снег на голову, поручение Ставки: в Москву; ночь в вагоне; в итоге же бред; что же, эта гостиная, может быть, поле сражений особых, ухлопавшая все сражения, все достижения наши.
Звонок.
Бородою просунулся в двери
Передняя полнилась вздохом и звуками трех голосов; вот контральто:
- А… вля… ме вуаля…
В Тигроваткины руки - она: мадмуазель де-Лебрейль; вид - малэз, но - малинь; вовсе белые волосы; стрижка - короткая; юбка - короткая; с мушкою, с пафосом а ля Карлейль; настоящий гарсон; и - грассировала: баталистка-художница; вкусы - Пэгу: с темпераментом барышня!
А баритон еще мемькал в передней:
- Мме… даа… мэн… Седаамэн… - почти что экзамен.
Читатель! Дабы избежать постоянных упреков в новаторстве, - принципам старых романов Тургенева я отдаюсь, от себя самого отступая в традицию повествования; пишут: "пока наш герой, вздернув фалду, садится, последуем мы в его детство и отрочество"; дальше - десять страниц; терпеливый герой, вздернув фалду, - присев, но не сев, - ждет, чтоб… "Уф!" И тогда только автор:
- Сел!
Впрочем, герои такие, помещики, много досуга имели.
Сэднамен - экзамен; верней - у Сэднамена.
И половине Москвы, бывшим слушателям (или - "ельницам"), ставшим известными деятелями, оставался Сэднамен экзаменом; но, - говорили еще: Се-ре-да-мен (зачет у Сэднамена по середам), прибавляя: сед-амен, сед-амини, сед-аминисти, - глагол: от сидеть.
Таков он - четверть века; усы той же стрижки; пробор четверть века, прямой, - волос, черных прямых; тот же галстух; никто никогда не видал "Середамена" - в смокинге, фраке, визитке или в пиджаке: в сюр-ту-ке!
Вот - Сэднамен.
Трудов нет. Речи тихие. Тихо подписывал, то, что уже прописалось: не лез, но - видался: в собраниях, на заседаниях, съездах, концертах, премьерах; профессорски руку жал, т. е. - с достоинством тихим; так: выжав себе тихий вес, досидится до кресла, до а-ка-де-ми-че-ско-го!
В растяжении слов, лекций, мысли - карьера.
Традиции - соблюдены; он - представлен, просерый и стертый, - под жухлые пятна ковров; отирая усы, он прикладывался к Тигроваткиным пальчикам:
- Дома покоя нет - от милой барыньки; мы вот сидели и пили бордо, а нас барынька на… на файф-клок.
И руками развел: в пятна серые сел.
Сослепецкий, замерзнувши в правом углу, Пшевжепанский же - в левом, приструнились, за аксельбанты схватясь, как держа караул в императорской ложе:
- Э бьен…
- и цилиндром опущенным, сжатым в руке, изогнувшейся, бронзовою бородой, точно в отблесках пламени рыжего, мягко просунулся в двери Друа-Домардэн; позой сжатый, как крепким корсетом, он переступил, став в пороге, вперяяся в древнее выцветом серо-прожухлое золото.
В золоте стен - Домардэн
Впечатление - первое: от головы и до пят - черный весь.
Этот цвет леопардовый, съеденный мертвым пятном и как бы вызывающий вздрог, его занял; и он озирался на все.
Не входите!
Вошел!
Впечатление - второе: сутуло прямой; шея - выгнута, спина - прямая:
- Ту мэ комплиман а мадам.
Впечатление - третье: лицо, от которого только бросаются белые, пересвеженные щеки; два черных пятна, глаза скрывших: очки; борода, очень длинная (стрижена четким овалом), вся яркая, бронзовая, с розовато-кровавыми отблесками - есть все прочее; перекисеводородный цвет (действие перекиси на брюнетов).
- Мадам Толкенталь.
- Адъютант Сослепецкий…
- Пан Ян Пшевжепанский…
Расклоны:
- Э бьён, - прэнэ плас.
Несомненный акцент; он - мэтек: так в Париже давно зовут грека парижского. Сел, уронив свою руку на стол, на пол ставил цилиндр с мягкой задержью, вскинув лицо и фиксируя черными стеклами; пальцами бронзовую волосинку терзал, крутя кончик и бороду выставив перед крахмалом - с отгибом мизинца; и ломкий, и розовый ноготь отметила Джулия фон-Толкенталь.
Офицеры ж впились, разлагая вздрог пальца на атомы "вымученность вспоминаемой роли"; пересуществленный насквозь! Как глазурь омертвелая, отполированы щеки он - эмалированный; он - без морщин- вековая молодость белой щеки (при почтеннейшем возрасте); в бронзе - усы, а не губы; стекло, а не глаз! И открыто кричащий о том, что - парик, этот самый парик с переглаженной черчью пробора и с красною искрой схватившихся вместе волос, - все, все, все создавало рекламу какому-то там парикмейстеру, а не челу публициста.
Треща, как гранеными бусами, с пуфа пакет Тигроватко вручила Друа-Домардэну: они - не увидятся; с фронта Друа-Домардэн, метеором мелькнув, унесется в Париж; но тогда не забудет пакет передать; этот, - Франсу, - старинному другу.
С рукою - к пакету, совсем неожиданно в нос он пропел: так поет фисгармониум!
- О, мэ бьенсюр!