Скручинился, спечалился старик: легкое ли дело у царя коня украсть!
А Мамыка уже встречает деда, на одной ножке прискакивает.
- Глупый ты, - охает дед, - наделал ты дел!
- Чего, дедушка, ну, чего, дедушка? - унимает парнишка, шустрый такой, Мамыка.
- Да вот чего: велел царь своего коня украсть, не то тебе казнь.
- Богу молись, дедушка, да спать ложись, все дело поправится, - смеется парнишка, проворный такой, Мамыка.
2
Лег дед спать, а Мамыка дождался ночи и в ночи потащился в город и прямо к дворцу.
Царя во дворце не было, в Сенате сидел царь, законы сочинял.
А Мамыке это на руку, проник Мамыка в царские покои, обрядился в царское платье, да в царском-то платье на крыльцо.
- Эй, - кричит, - коня, коня давайте, в сады поезжаю гулять!
Засуетились слуги, забегали и сейчас коня ему подали, - спросонья за царя признали, обознались! Сел Мамыка на царского коня и домой к деду.
Приехал Мамыка к деду, кричит старику:
- Отворяй, дедушка, ворота! - смеется.
Поднялся дед, узнал внука, обрадовался, отворил ворота, впустил коня.
- Слава Богу, спас Господь от беды! - плачет старик: рад очень, что с конем-то внук, царского коня украл.
Вернулся царь из Сената, велит коня подать - в сады гулять ехать, а коня его царского нет-как-нет, укатил на его коне неизвестно кто.
"Это, верно, Мамыка, некому больше, вор Мамыка!" - раздумался царь.
И посылает наутро царь к деду, требует к себе старика.
Пришел старик, кланяется. Поздоровался царь с дедом и говорит:
- А не украл ли, дедушка, твой Мамыка у царя коня?
- Не знаю, батюшка, украсть не украл, а такого пригнал, едва в домишко прошел.
- Ну, хорошо, - говорит царь, - пускай же твой Мамыка из-под царя перину украдет, тогда я прощу, а не то ему казнь!
Простился дед с царем, поклонился царю, пошел домой.
Скручинился, спечалился старик: легкое ли дело из-под царя царскую перину украсть!
А Мамыка уж встречает деда, на одной ножке прискакивает.
- Глупый ты, глупый, - охает дед, - наделал ты дел, жизнь свою решишь!
- Да чего, дедушка, чего ты? - унимает парнишка, проворный такой, Мамыка.
- Да вот чего: велел царь царскую перину из-под себя украсть, не украдешь, - дело плохо.
- Богу молись, дедушка, да спать ложись, все дело поправится! - смеется парнишка, хитрый такой, Мамыка.
3
Лег дед спать, а Мамыка дождался ночи и в ночи потащился в город и прямо на кладбище. И там, на кладбище, отыскал он свежую могилу, разрыл могилу, достал покойника из гроба, посадил покойника на кол и понес на плече ко дворцу, к тем самым покоям, где царь ночует.
Стал Мамыка перед царскими окнами и ну вертеть покойником.
Царь не спал, и не ложился, поджидал царь Мамыку: придет вор царскую перину из-под него красть, тут он его и словит. И как увидел царь, что ровно человек в окно лезет, скорее за ружье да из ружья в окно и выстрелил.
- Ну, - говорит царь царице, - подстрелил я Мамыку, не встать больше вору, можно будет спокойно выспаться.
А Мамыка простреленного покойника бросил да по задним ходам залез в царские покои, отыскал там квашенку с белым раствором, прокрался к самому царю, да тихонько раствор этот белый между царем и царицей в середку и полил, а сам в темный угол, присел на корточки, ждет.
Спал царь крепко, а проснулся да со сна прямо рукой в это тесто.
"Эка, грех-то какой, все себе пальцы измазал!" Крикнул царь слуг, всех слуг разбудил.
- Снимай перину, стели новую!
А царские слуги подскочили, тычутся, нежными голосами так и ластятся:
- Пожалуйста, сейчас! сейчас!
И сейчас же свежая перина готова, ту замаранную сняли, постелили новую.
И заснул царь.
А как заснул царь, вышел Мамыка из темного угла, подхватил старую запачканную перину да в окошко, спихнул перину на улицу да и сам за ней туда же, взвалил ее на плечи, понес домой к деду.
- Отворяй, дедушка, ворота! - громыхает Мамыка в ворота.
Поднялся дед, узнал внука, обрадовался, отворил ворота, впустил Мамыку с царской периной.
- Слава Тебе, Господи, миновала беда! - плачет старик: рад очень, что с периной-то внук, царскую перину украл.
Наутро, как проснулся царь, и первым делом о перине:
- Где замаранная перина?
А где замаранная перина? - туда-сюда, никто не знает, нет нигде перины и искать негде.
Заглянул царь в окно, а там, на улице под окошком покойник на колу, лежит покойник простреленный и нет никакого Мамыки.
Шлет царь за стариком дедом.
Пришел старик, кланяется.
Поздоровался царь с дедом и говорит:
- А не украл ли, дедушка, твой Мамыка у царя перину?
- Не знаю, батюшка, украсть не украл, а такую приволок, едва в угол запихал.
- Хитер у тебя внук, - сказал царь, - пускай же Мамыка у царя царицу украдет, а не то голову на плаху, жизни решу.
Простился дед с царем, поклонился царю, пошел домой.
Еще больше скручинился старик, еще больше спечалился, пути перед собой не видит: легкое ли дело у царя царицу украсть!
А Мамыка уж встречает деда, на одной ножке прискакивает.
- Глупый ты, глупый, - охает дед, - наделал ты дел, пропали мы с тобой!
- Чего, дедушка, ну, чего, дедушка? - унимает парнишка, хитрый такой, Мамыка.
- Да вот чего: велел царь царицу украсть, не украдешь, голову на плаху.
- Богу молись, дедушка, да спать ложись, все дело поправится! - смеется парнишка, смекалистый такой, Мамыка.
4
Лег дед спать, а Мамыка дождался ночи и в ночи заложил царского коня в санки и помчался прямо во дворец.
Царя во дворце не было, в Синоде сидел царь, приказы давал.
А Мамыке только того и надо. Кличет Мамыка царских слуг, будто царь за царицей прислал.
- Требует царь царицу в сады гулять, немедленно!
Доложили царские слуги царице. Оделась царица, вышла на крыльцо, видит, конь царский, да и села в санки к Мамыке. И помчал царицу вор Мамыка да не в Синод к царю, а к себе, к своему деду.
- Отворяй, дедушка, ворота! - кричит вор Мамыка. Поднялся дед, узнал внука, обрадовался, отворил ворота, впустил Мамыку, впустил с Мамыкой и царицу.
- Слава Богу, услышал Господь, спас! - плачет старик: рад очень, что с царицей-то внук, царицу украл.
И царица плачет: страшно ей вора Мамыку, жалко ей деда.
Вернулся царь из Синода, спрашивает царицу.
- Нет царицы, - отвечают царские слуги, - поехала царица в сады гулять, сам ты и послал за ней.
- Когда посылал? - ничего царь понять не может.
- Да из Синода, - говорят царю слуги.
- Как так?
- Да так.
Никто ничего толком не знает, друг на дружку валят.
"Это все вор Мамыка!" - раздумался царь.
И велит царь привести старика деда. Бросились за дедом, привели старика. Усадил царь старика и говорит:
- А не украл ли твой Мамыка у царя царицу?
- Не знаю, батюшка, украсть не украл, а такую красавую в дом привел, такую барыню.
- Хорош твой внук, дедушка, - сказал царь, - шустер парень, проворен, смекалист! Пускай же он все наворованное царю представит: быка, коня, перину и нашу царицу. Все дела ему прощаем, всю вину снимем, получит награду.
Побежал старый дед домой, а уж Мамыка ему навстречу, а с Мамыкой царский бык, царский конь, царская перина и сама царица.
И остался Мамыка у царя служить царю верой, верный слуга Мамыка. Подчистил Мамыка царских слуг ротозеев, всех воров переловил, а деду, старику своему, у царя звезду выхлопотал, и звезду и коня и коровушку, чтобы жили старики покойно.
1911 г.
Хозяева
Леший
Леший живет в лесу, леший живет в большой избе. Изба у него кожами укрыта, теплая. Леший не старик старый, какой старик! - леший молодой, и ни усов еловых, ни бороды осочьей у него нету. Желтый зипун на нем, красная теплая шапка, а жена его - лешачка, а дети - лешата, полное хозяйство.
Был такой Афоныга, неладный, все бродил по лесу, лешней жил. Вот идет Афоныга лесом, дошел до болота - топучее болото - и видит, увяз леший в болоте, да и олень, да и медведь с ним.
Не больно речист леший, а как заговорил!
- Иди, - говорит, - Афоныга к моей хозяйке, да скажи ей, на большом, мол, болоте со зверем сохатым, да с медведем Мишей утоп! - и дорогу кажет Афоныге, куда идти ему к лешачке.
Пошел Афоныга, пошел, как указал леший, и прямо к большой избе. Входит Афоныга в избу - сидит лешачка на лавке.
- Зачем пришел, Афоныга? - говорит лешачка, баба молодая, белая, глаз с поволокой.
Афоныга ей о лешем, о сохатом, о медведе Мише.
- На большом болоте утопли!
- Ну, ладно! - бросила лешачка Афоныгу, да из избы, да скорее к большому болоту.
Ждать не долго ждал Афоныга, а страху натерпелся не мало: одолели Афоныгу лешата - цепляются, курлычут, хватают, ну, ничем не отобьешься, ни шлепком, ни подшлепником.
И вернулась лешачка, несет медведя Мишу, - баба молодая, белая, глаз с поволокой, а за лешачкой сам леший с оленем.
На славу угостили гостя. Леший указал дорогу и на прощанье отодрал рукав от своего кафтана и дал его Афоныге.
А Афоныга, домой вернувшись, сшил себе из рукава кафтан - кафтан до пят, да рукавицы.
1912 г.
Водяной
Водяной живет в озере, там у него и дом под камнем. Водяной, не очень великий, даже маленький, черноватый, на черта похож, а ус у него рыжий. Жена его из русалок - водяниха, Палагеей звать, Поля, а ребятишки - водяники, вроде чертенят, только что на пальцах перепонка. Держит водяной коров много бурых, - большое хозяйство.
За большим болотом на круглом озере остров, и не раз видали, как из воды на остров выходили коровы и траву щипали, видали и самого водяного: сядет себе на камень и сидит, медным гребнем расчесывает свои крепкие лохма.
Ходил по лесу Афоныга - Афоныге что и делать, как в лесу бродить! - и зашел Афоныга к круглому озеру за большое болото, уморился, прилег на траву отдохнуть, да и заснул. А как проснулся, и видит: четыре бурых коровы на острове пасутся.
Положил Афоныга на себя крест, да прямо на коров этих… И только что ухватить корову наметил, из воды как свиснет - озеро заволновалось, и коровы в воду. Ну, Афоныга не больно испугался, не сплошал и как-никак, а двух коров перенять ухитрился, и пригнал домой к себе в лес.
И долго жили у Афоныги эти коровы, по два ведра в день молока давали, вот какие коровы! Разбогател Афоныга, разбурел, опился молоком сладким, пьет - не лезет, и уж бродить по лесу не может, совесть и заговорила.
Стало беспокойно Афоныге, все не так, все не так как-то, не по-настоящему, не по правде. И вздумал Афоныга этих коров зарезать. И зарезал. Ввечеру зарезал, а наутро хвать, ни мяса, ни шкур, и мясо и шкуры украл кто-то, нет ничего.
Досадно стало Афоныге - ни молока ему, ни коров, ни мяса ему, ни шкур коровьих, - ничего. Как не досадно! Думал Афоныга, думал и подал в суд: на соседа думал - вороватый такой сосед жил Мамыка.
И пока Афоныгино дело в суде тянулось, подошла осень, а у Афоныги не выходят из головы коровы, не может забыть коров: нет-нет да и вспомнятся они ему, бурые, сытые - два ведра в день молока давали.
Сидит раз Афоныга вечером, раздумывает, и все о коровах, а на воле так и шумит и шумит - осень. И слышит,
стучит кто-то. Афоныга к воротам, отворил калитку, и видит: так не очень великий, даже маленький, черноватый такой, ус рыжий, в коротком камзоле, а шляпа соломенная, стоит у ворот, на Афоныгу смотрит.
- Напрасно, - говорит, - ты, Афоныга, из-за коровьих кож с соседом тягаться вздумал - кожи я взял! - сказал и пошел, ходко пошел к озеру.
Афоныга его сейчас же признал, - водяной, конечно! - и помирился с соседом, прекратил тяжбу с Мамы-кой, и по-старому, по-прежнему в лесу бродит, лешней живет.
1912 г.
Черт
Жил богатый человек и была ему во всех его делах большая удача. Стоило только подумать, пожелать чего, хвать и исполнится. Сам не понимал Никанор, откуда ему идет такое. И чем дальше, тем больше.
И чем дальше, тем больше чувствовал он, как с другого конца другим ветром приносило ему совсем другое, - недоброе. Спервоначала-то, как пошло дело в ход, думал Никанор только о деле, о торговле своей, а когда стало много всего, накопил он бочку золота - целую бочку! - и дела уж сами собой пошли, мысли повернули совсем на другое: думаться стало ему, - узнают люди о золоте, о его бочке и отымут. И не стало ему покою, спать ляжет, не спится, а заснет, сны нехорошие.
Ровно бы что-то сделать ему надо, и тогда опять придет покой и пойдет жизнь прежняя, по-старому в делах и без всякого, но какое дело это сделать надо, Никанор в ум не возьмет.
Большой был богач Никанор, громкий человек. И бочка золота под кроватью, и пьет и ест до отвалу, и почет везде, а покоя нет, - у последнего бродяги больше, и голи-пьянице кабацкой позавидуешь!
Раз лежит Никанор ночью, не спится, и слышит, будто кто-то постучал под окном. Встал, подошел он к окну, окликнул, - никто не отвечает.
Ну, не отвечает, так и не отвечает, и опять лег. И только что глаза завел, опять стук. Окликнул, - нет никого. И вдруг стало страшно: это воры хотят ограбить его! - Снял он со стены ружье, зарядил пулей и притаился у окна.
И когда в третий раз застучало под окном, Никанор открыл окно и выстрелил. Выстрелил и похолодел весь: там, под окном, лохматая рука с птичьими когтями сжала ставень.
Никанор за нож, отрезать хотел руку чертову, а нож выпал из рук - прямо из ночи глядели на него огромные оловянные глаза и щерилось изрытое темное лицо.
- Иди за мной! - сказал черт.
Делать нечего, вышел Никанор.
Черт схватил его за левую руку, и они пошли прямо к реке.
Страх подкашивает ноги, а черт тянет за собой, - и убежал бы, не убежишь, от черта не вырвешься.
Пришли к реке, черт и говорит:
- Ты, Никанор, бочку золота накопил, отдай ее мне. Я тебе помогал!
Смотрит Никанор на черта, вот обомрет.
- А не отдашь, я тебя в воду брошу. Слышишь?
- Слушаю, - Никанор на все соглашался.
- Так, смотри ж, завтра приду, - и черт нырнул в воду.
Не помнит Никанор, как домой попал, не помнит, как прошел день, ночью не ложился он спать, черта ждал. И в полночь застучало под окном. Взял Никанор бочку, вынес черту бочку, черт взвалил ее на плечо, и они пошли.
Черт идет, с чертом Никанор идет.
Страх подкашивает ноги, а черт тянет за собой, - и убежал бы, не убежишь, от черта не вырвешься.
Дошли они до реки, спустился черт в реку, вытащил железные цепи, обмотал бочку, спустил ее в воду и сам скрылся под водою, и опять вынырнул, горсть золота подал Никанору.
- Это тебе за твою верность мне, да смотри, не болтай! - и пропал.
А Никанор вернулся домой и запил с горя.
Большой был богач Никанор, громкий человек. А стал попивать, стало дело расстраиваться. Не будь чертовой горсти, что черт дал, промотал бы добро все.
В Васильев вечер сидел Никанор с пьяницей приятелем в кабаке. Разжалобил его приятель, тут Никанор ему по пьяному делу и пожаловался, забыл зарок, все рассказал. Идут они из кабака, а навстречу им старичок, знакомый будто, зовет старичок в гости.
Отчего не пройти, - пьяному глазу дорога не заказана, пошли приятели. И долго вел их старичок, все в сугроб да в сугроб, не легко идти, Никанорова приятеля и разморило, зевнул он, перекрестился и видит, - стоит он над прорубью, а Никанор уж в проруби - с головой влез, и никакого нет старичка знакомого.
Так и пропал Никанор.
1912 г.
Лигостай страшный
Жил-был добрый человек, и Бога чтил, и людей не забывал: Богу - свечка, бедным людям - хлеб. И жил так добрый человек с женою и сыном, не роптал. И вот померла жена, заскучал старик без хозяйки, стал прихварывать и почувствовал, что и его конец приходит.
Говорит старик сыну:
Нечего мне тебе оставить, нет у меня ничего: что зарабатывал - все проживали. А вот как помирать твоей матери, пекла она калач, калач подгорел, но я его сберег, - оставляю тебе горелый калач. Съешь ты его с тем моим другом, который никакой скупы не берет.
Помер добрый человек, похоронил сын отца. Какие оставались деньги, все на похороны пошло, и уж ничего в доме нет, хоть шаром покати, а есть хочется. Вспомнил тут Сергей об отцовском наследстве - о калаче, отыскал горелый калач, хочет его закусить, да слова отца стали в памяти: съесть калач с тем другом его, который прибыли себе не берет, - положил калач за пазуху и пошел отцова друга искать.
Идет Сергей по дороге, и встречается ему старичок белый, седа́тый.
- Куда, - говорит, - молодец, Бог несет?
- Иду искать отцова друга, который никакой скупы не берет, - и рассказал Сергей старику об отцовском горелом калаче.
- Я отцов друг.
Посмотрел Сергей на отцова друга: старичок бел седатый, с церковкою в руке.
- Нет, ты - святитель Христов, Никола угодник! - поклонился угоднику можайскому и дальше пошел.
Идет Сергей по дороге, и едет навстречу ему всадник на белом о белых крыльях коне, золото так и играет. Испугался Сергей, хочет в сторону свернуть.
А всадник кричит:
- Куда, молодец, Бог несет?
- Иду искать отцова друга, который никакой скупы не берет, - и рассказал Сергей всаднику об отцовском горелом калаче.
- Я отцов друг.
Посмотрел Сергей на отцова друга: по локоть руки - красно золото, по колено ноги - чисто серебро, во лбу звезда, на голове зеленый венок.
- Нет, ты - храбрый святой Георгий! - поклонился пастырю святому и дальше пошел.
Идет Сергей по дороге, устал, и ночь его настигает, и есть ему хочется. И попадает ему на дороге страшный, высокий, грудь и бедра толстые, в поясе тонкий, длинные пальцы, зубастый, ребратый, голенастый, лигостай - страшный.
- Ты куда идешь? - скорчил рожу лигостай страшный.
- Иду отцова друга искать, который никакой скупы не берет.
- Я самый и есть!
Посмотрел Сергей на отцова друга: лигостай - страшный.
- Почему, говоришь, отцов ты друг?
- А потому, я у отца душу вынул.
"И вправду, - подумал Сергей, - точно, что друг, только больно уж страшный!"
Вынул Сергей из-за пазухи горелый калач, уселись они на пень, съели калач.
Лязгнул зубами лигостай страшный.
- Поди, - говорит, - в город, тамошний царь худ, ищет человека, про свою смерть знать хочет. Поди ты к царю и скажи, что знаешь про его царскую смерть. Меня никто не видит, а ты увидишь. Я без корысти, я отцов друг! Если сижу я в головах у царя, царь помрет; если стою я в ногах, царь будет жить.
Простился Сергей с лигостаем страшным, пошел в город, ну трубить:
- Я, - говорит, - про царскую смерть знаю! Дошла весть до царя, послал царь разыскать Сергея.