- Я живу одна, на своей квартире, и трудами достаю себе хлеб, - быстро возразила Полинька, опасаясь, чтоб он не сделал о ней невыгодного заключения.
- Так вы сирота круглая, можно сказать?
- Да, - со вздохом отвечала Полинька.
- Далеко изволите жить?
- Нет, близко, то есть… довольно далеко…
Во время разговора горбун так проницательно смотрел на Полиньку, что она начинала уже чувствовать невольную неловкость и очень обрадовалась, когда горбун, наконец, спросил:
- А сколько вы желаете? я, знаете, обеднел немного в последнее время.
- Мне нужно двести пятьдесят рублей, - отвечала Полинька, краснея.
- Не могу такой суммы! - возразил горбун, но, увидев слезы, блеснувшие в глазах девушки, прибавил, не сводя с нее глаз: - вещиц-то маловато!
- У меня ничего больше нет! я все принесла! - отчаянным голосом отвечала Полинька.
- Нет ли еще чего? колечка? - с тихой усмешкой спросил горбун и, лукаво прищурив глаза, посмотрел на тоненький пальчик девушки, украшенный колечком с небольшим опалом. Она быстро схватилась за свое колечко, будто испугавшись, чтоб у ней его не отняли, и долго и печально смотрела на него: слезы блеснули в ее черных продолговатых глазах… Горбун жадно наблюдал лицо девушки, беспрестанно менявшееся. Вдруг оно приняло выражение твердой решимости. Поспешно сняв шляпку, Полинька с удивительным проворством выдернула из ушей небольшие серьги, кинула их к ложкам и стала снимать кольцо, но так медленно, что, казалось у ней недоставало сил. Наконец кольцо было снято; Полинька поднесла его к губам, но, увидав язвительную улыбку горбуна, следившего за каждым ее движением, быстро переменила намерение: не поцеловав дорогого колечка, она присоединила его к прочим вещам.
- Теперь я все отдала! - проговорила взволнованная девушка нетвердым голосом и закрыла лицо руками.
Горбун не обращал внимания на приращение вещей: он жадно смотрел на Полиньку, на ее черную роскошную косу, тяготившую, казалось, маленькую головку, на чудную шейку, которой белизну разительней оттеняли крошечные уши, сильно раскрасневшиеся и сквозившие. Лицо горбуна вдруг просияло веселостью и добротой.
- Я вам дам денег, - сказал он ласково.
Как быстро приняла руки Полинька, и какая чудная, радостная улыбка осветила ее раскрасневшееся личико и глаза, еще полные слез!
- …только скажите мне, - продолжал горбун, - на что вам деньги? Вы молоды: может быть, на прихоти, на тряпки?.. а?
- О, нет, мне нужны деньги не на пустяки!
- Эх, хе, хе! Все так говорят, когда деньги нужны. Извините, но я вам сейчас расскажу, какую со мной штуку сыграли. Вот так же приходит раз одна дама, или девица, бог ее знает… ну-с… и просит денег под залог вещей. Вещи такие дрянные, да жаль стало: плачет, говорит: нужда! Хорошо, я и дал. Срок проходит; жду, жду… нет, не идет моя должница… хе, хе, хе! Раз встречаюсь с ней на улицей говорю: "Возьмите же ваши вещи: пора деньги отдать". А она смеется… "Вольно же вам, говорит, брать вещи, которые вдвое дешевле стоят!" Вот-с, как впросак попался! хе, хе, хе!
Заливаясь своим тоненьким и звонким смехом, горбун щурился и пристально смотрел на Полиньку. Щеки девушки вспыхнули, и все лицо приняло напряженное выражение; в глазах сверкнуло негодование.
- Я знаю, - поспешил прибавить горбун, - что вы так не поступите; но вы молоды, сирота… без родителей.
- Пожалуйста, не думайте обо мне… я трудами достаю хлеб…
- А зачем же вам столько денег? - перебил горбун. - Я вас спрашиваю, как отец, как брат…
В голосе его звучало столько нежности и участия, что Полинька доверчиво сказала:
- Я занимаю для своего жениха.
- Ай, ай, ай! - И лицо Бориса Антоныча все скорчилось. - Вот так я и думал! Как можно доверять деньги молодым людям? Верно, проигрался?
- Нет, ему нужно ехать отсюда.
- Надолго? - спросил горбун и внимательно посмотрел на печальную Полиньку.
- Не знаю, может быть, и надолго, - отвечала она с грустью.
- Вот ведь молодость-то! Право, мне жаль вас: долго ли до беды! ну а кто вступится за вас?.. И братца нет? а?
- Нет никого, - с досадой отвечала Полинька.
- Вот я тоже знал одну девицу-сироту. Жених присватался - хорошо; вот и собрался он к своим родным просить позволенья жениться. А она - молода была - сдуру денег ему и вещей надавала. Ну-с, уехал он; она ждет: ни слуху, ни духу, - жених сгиб да пропал! Бедная девушка похудела; партии хорошие были, всем отказывала: знаете, все верила его клятвам. Хе, хе, хе! Через год или больше, бог их знает, они встретились на улице; она к нему на шею; с радости плачет…
"Что вам угодно? кто вы такие?"
"Как! ты меня не узнал?" - спрашивает она своего жениха.
"Я вас не знаю…"
"Я твоя невеста…"
"Я давно женат на другой…" - Хе, хе, хе! - тихим смехом окончил горбун свой рассказ, который, впрочем, не произвел на Полиньку особенного впечатления. Твердо уверенная в Каютине, она весело сказала:
- Ну, он не станет меня обманывать: напишет, если полюбит другую.
- Да, вот вы так рассуждаете! Ну, хорошо, он вас так любит, что сам не женится; ну, так его силою женят… хе, хе, хе! Человек молодой, как раз встретит товарищей, погуляют, оберут да так подведут, что на другое утро просыпается, а жена сбоку… хе, хе, хе! какая-нибудь сестрица приятеля… хе, хе, хе!
В лице Полиньки выразился испуг: она вспомнила ветреный характер своего жениха, его слабость кутить и дружиться со всеми, и предсказания горбуна смутили ее. А горбун смеялся громче обыкновенного, будто радуясь, что испугал девушку.
- Ну-с, - сказал он, потирая руки, - из уважения к Надежде Сергеевне я готов вам дать ту сумму, какую вы желаете. Вот извольте видеть: ваши вещи я беру во сто пятидесяти рублях, а в остальных… прошу покорно, так, знаете, на память, напишите, что, дескать, взяли у такого-то взаймы сто рублей ассигнациями… хе, хе, хе!
Горбун подошел к столу и приготовил все нужное для письма.
Когда Полинька проворно написала, что он продиктовал ей, горбун сказал:
- Теперь извольте имя и фамилию подписать.
Когда и фамилия была подписана, горбун медленно сложил и спрятал расписку в карман, тихо посмеиваясь. Полинька спокойно стояла перед ним, а он, заложив руки назад, насмешливо смотрел ей в лицо. Наконец его насмешливый и проницательный взгляд смутил ее.
- Ну-с, - сказал он тогда, - вы изволили дать мне расписку?
- Да, - отвечала Полинька, не понимая, что он хочет сказать своим вопросом.
- А деньги получили? хе, хе, хе!
- Нет.
- Вот молодость! - воскликнул горбун, недовольный добродушием девушки. - Денег не получили, - прибавил он резко, - а расписку мне отдали; ну, как я вам не отдам теперь денег, а?
И лицо его приняло такое решительное выражение, что Полинька побледнела.
- Как можно? - возразила она с испугом.
- Как можно?.. вот я вам покажу, как можно!..
Он гордо поднял голову и грубо проговорил:
- Я не могу, сударыня, дать вам взаймы; извольте прежде заплатить по старой расписке… хе, хе, хе!
Заключив свою грозную речь тихим и гармоническим смехом, горбун придал своему лицу такое добродушное выражение, что Полинька тоже весело улыбнулась.
- Вот видите, какая вы ветреная, Палагея Ивановна! - заметил горбун с особенным ударением на ее имени. - Извольте подождать: я сейчас принесу деньги… Погодите, сейчас!
Он ушел с озабоченным видом. Полинька, утомленная разнородными ощущениями, села и, нетерпеливо ожидая его возвращения, печально смотрела на красную полоску, будто на память оставленную колечком на ее пальце. -
- Вот-с и я! - произнес горбун, остановясь перед ней и подавая деньги.
Полинька протянула к ним руку, но горбун сказал:
- Позвольте! Где расписка?
- У вас в кармане, - шутливо отвечала Полинька.
- Хе, хе, хе! ну, так извольте взять ее. - Он подал ей расписку и продолжал: - Теперь протяните вашу ручку… вот так, хорошо… Вот деньги, а вот расписка.
Они обменялись.
- Вот так нужно обходиться с деньгами, - заключил горбун.
Полинька поблагодарила его и хотела спрятать деньги. Горбун остановил ее.
- По-по-позвольте! Так вы получили деньги?
- Получила.
- Сполна?
- Сполна…
И она остановилась в недоумении.
- Как же вы не считая взяли? хе, хе, хе!
Пересчитав деньги, Полинька смутилась: двадцати пяти рублей недоставало.
- Хе, хе, хе! недостает!
- Да, двадцати пяти рублей.
- То-то, вы, молодой народ! ну хорошо, что на меня напали, а то…
И горбун, не окончив своей мысли, подал девушке двадцатипятирублевую бумажку.
- Благодарю вас, - сказала Полинька и надела шляпку.
- Прошу и в другой раз не забыть меня; рад, душевно рад служить всем, кто придет от имени такой почтенной дамы, как супруга Василья Матвеича.
Полинька раскланялась и вышла. Горбун провожал ее глазами.
Только что Полинька спустилась с крыльца, как четыре огромные собаки яростно кинулись к ней, гремя цепями, которые были так длинны, что собаки бегали по всему двору. Полинька с пугливым криком воротилась. Горбун стоял в прихожей, заложив руки за спину; он встретил ее своим тихим смехом.
- А ваши собаки? - задыхаясь, сказала она.
- Хе, хе, хе! они не кусаются.
- Нет, я их боюсь.
И Полиинька умоляющими глазами смотрела на горбуна. Лицо его съежилось, и он сказал сладким голосом:
- Сейчас, не беспокойтесь. Извольте теперь итти, - продолжал он, дернув за снурок колокольчика. - Желаю вам веселой дороги и прошу вас засвидетельствовать мое почтение Надежде Сергеевне и ее супругу.
- Хорошо-с, прощайте.
- Прощайте! - кричал ей вслед горбун.
На крыльце Полинька встретила рыжего мальчишку; она дружески кивнула ему головой. Он протянул руку и, к великому ее удивлению, жалобно сказал:
- Дай еще: я сиротка, - богу буду за тебя молиться!
- Так ты говоришь? - спросила изумленная Полинька.
Мальчишка улыбнулся и снова жалобно затянул:
- Дай хоть грошик!
- У меня нет больше…
Мальчишка проворно побежал отворить калитку и Полинька подивилась, как искусно час тому назад он притворялся хромым.
- Прощай! - сказала она, остановясь в калитке и погрозив ему пальцем.
Мальчишка глупо усмехнулся и дерзко сказал:
- Смотри же, принеси в другой раз, а не то…
- Что ж ты сделаешь? - перебила его угрозу Полинька.
- Не впущу!
- Как же ты смеешь?
- А так!
- Я скажу Борису Антонычу.
- Да я тебя не впущу: как же ты скажешь?
- Я его знаю; увижусь в другом доме и скажу.
Они разговаривали таким тоном, как будто дразнили друг друга. При последних словах Полиньки мальчишка задумался, потом выразительно произнес: "Ну, так…", но, не кончив фразы, неожиданно толкнул Полиньку в спину и с диким хохотом захлопнул за ней калитку.
Полинька хотела закричать… но осмотрелась: пустота страшная была кругом… и в невольном испуге Полинька почти бегом пустилась домой…
Глава VII
Отдается комната с отоплением
В комнате Полиньки страшный беспорядок: посреди пола чемодан, раскрытый и полууложенный; белье и платье разбросаны по стульям.
Полинька одна в комнате; она то укладывает, то зашивает что-нибудь. Глаза ее немного припухли и очень красны; слезы даже нередко мешают ей шить.
Солнце село. Каждый раз, как на улице стучали дрожки, Полинька подбегала к окну, но отходила с грустью и снова принималась укладывать.
Наконец стук дрожек, послышавшийся издали, замолк под самыми окнами. Полинька отряхнула платье, поправила волосы и кинулась встречать Каютина, который с трудом вошел в дверь, обремененный многоразличными узлами.
- А, насилу! я думала, что ты уж пропал, - сказала Полинька.
Каютин с озабоченным видом подал Полиньке бутылку шампанского.
- Вот я бутылочку вина привез. Разопьем на прощанье. Ах, как я устал! бегал, как угорелый! все торопился к тебе, - уж недолго на… нам… Ну, Полинька, ты, кажется, плачешь?
Каютин подошел к ней и поцеловал ее влажные глаза.
- Если ты будешь плакать, - продолжал он, - я не уеду. Мне тяжело, мне грустно. Нам надо расстаться весело…
Будем пить и веселиться,
Станем жизнию играть! -
басом запел Каютин, схватил Полиньку за талию и начал вальсировать. Она защищалась. Слезы еще не высохли у ней на щеках, как она уже увлеклась веселостью своего жениха и тоже начала вальсировать. Они вертелись, как сумасшедшие, по маленькой комнатке, с разными напевами, которые заменяли им музыку, как вдруг Каютин споткнулся за чемодан и чуть не полетел, но удержался благодаря своей ловкости.
Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Полинька сказала с веселым смехом:
- Хорош кавалер: чуть даму не уронил! -
- Еще бы, дурацкий чемодан… прямо под ноги…
И он со злобой двинул ногой чемодан.
- Давай укладывать, а то все перезабудем.
- Давай.
Полинька и Каютин сели на пол и начали укладывать вещи. Незначительная укладка немного заняла времени.
- Нельзя закрыть: не сходится! - сказала Полинька, захлопывая крышку.
- А вот я стану на чемодан. Ну, так хорошо?
И Каютин начал припрыгивать на чемодане.
- Тише: ты все там раздавишь! - с сердцем сказала Полинька.
- Что там такое лежит? - спросил Каютин.
- Белье, - отвечала Полинька.
- Ха, ха, ха! разве белье можно раздавить?
Полинька улыбнулась своей оплошности и сказала:
- Смейся! я тебе положила баночку духов: хотела тебе сделать сюрприз. Думаю: приедет, станет разбирать чемодан и увидит духи - вот будет рад!.. Там, я думаю, трудно достать духов… вспомнишь обо мне, как будешь душиться?
- Полинька, я о тебе каждую минуту буду думать! я тебя очень, очень люблю! но я…
И Каютин замолчал; слеза скатилась с его щеки.
- А, вот хорошо: ты велишь мне быть веселой, а сам-то! - с упреком заметила Полинька.
- Что?.. что такое? - спросил Каютин, стараясь придать веселый вид своему лицу.
- Ты плакал.
- Что я за дурак? я не ребенок, - обиженным тоном возразил Каютин.
- Я видела.
- Вздор! Лучше поцелуй меня, Полинька! Долго, долго мне не придется тебя видеть, тебя целовать! а я так привык к тебе, что сам не знаю, как я решился ехать.
Каютин сел на чемодан.
- Дай я запру чемодан, - сказала Полинька, стараясь скрыть свою грусть.
- Ты все возишься с чемоданом; не хочешь меня утешить, сказать, что не разлюбишь меня.
- Ты знаешь это хорошо! - твердо перебила Полинька.
Каютин поцеловал ее и, нежно взглянув ей в глаза, сказал торжественно:
- Я буду самый низкий человек, если разлюблю тебя!.. Ты любишь меня, но скажи, за что… я глуп, - прибавил он так наивно, что Полинька засмеялась.
- А может быть, - отвечала она, - я люблю больше глупых, чем умных.
- Ну, я ветрен.
- Остепенишься.
- Я лентяй!
- Будешь работать.
- Нет, нет, я скверный человек! - горячо сказал Каютин, чистосердечно сознавая в ту минуту свои недостатки и глубоко негодуя на свою давнюю беспечность, которая заставляла его теперь ехать искать счастья бог знает куда, тогда как ему давно следовало подумать о своем положении.
- Пожалуй, ты скверный человек, но я все-таки тебя люблю, - вот и все!
Полинька сделала ему премилую гримасу.
- Хорошо же, ты будешь виновата: я буду желать, чтоб ты меня полюбила все сильнее и сильнее, и из скверного человека превращусь просто в злодея!
- Ты слишком ветрен для злодея.
- Ну, так сделаюсь пьяницей! - со смехом сказал Каютин.
- Вот это так! - тоже смеясь, подхватила Полинька.
Стук в дверь прекратил их разговор.
- Войдите; кто там? - сказала Полинька, запирая чемодан.
В комнату вошла Кирпичова, держа в руках узел с хлебом.
- А, мое почтение, Надежда Сергеевна, - сказал Каютин, вставая с чемодана и вычурно кланяясь.
Полинька поцеловалась с Надеждой Сергеевной, которая подала ей узел и сказала, обращаясь к Каютину:
- Вот хлеб и соль на дорогу.
- И прекрасно! вино у нас есть; мы славно кутнем! Ах, боже мой!
Каютин с отчаянием схватил себя за голову.
- Что такое? - с испугом спросили в одно время Полинька и Кирпичова.
- Ах, боже мой! да как же быть? - говорил Каютин озабоченным голосом.
- Да что такое? не потеряли ли вы паспорта? - спросила с участием Полинька.
- Какой паспорт? - с презрением возразил Каютин. - Льду, льду нет! - прибавил он жалобно: - вино будет теплое!
И он чуть не плакал. Полинька смеялась.
- Браво! браво! - воскликнул Каютин. Он схватил бутылку, потом фуражку, подкинул фуражку к потолку, ловко поймал ее, спросил, надев на голову: "хороша фуражка, Полинька?" и выбежал из комнаты.
Прибежав в свою комнату, Каютин закричал раздирающим голосом:
- Хозяин! а хозяин!
К удивлению его Доможиров в ту же минуту явился с вопросом:
- Что вам?
- А вот что: если хотите удружить мне в последний раз, так вот опустите эту бутылку в ваш колодезь.
Доможиров идиотически засмеялся.
- Ну, как разобьется, - сказал он, - кто отвечает?
- Разумеется, вы.
- Ишь какие! ну, а зачем уезжаете, а? Ведь я пошутил, а вы и в самом деле подумали! Нет, я не такой; я благородный!
И Доможиров затянул покрепче кушаком свой халат.
- С чего же вы взяли, что я от вашей шутки уезжаю? - спросил удивленный Каютин.
- Знаю, все знаю, - отвечал Доможиров, прищурив глаза, - вы в тот же день задумали ехать, как я вынул раму. Ей-богу, для шутки! Ну, останьтесь; право, буду ждать деньги, а вперед, пожалуй, никогда не давайте.
- Спасибо вам, спасибо! - отвечал Каютин, тронутый жертвами Доможирова.
Доможиров страшно привык к нему: его веселый характер, толки о книгах, о разных важных предметах, о политике - все привязало его к Каютину, - и старик чувствовал, что жизнь его одушевилась с тех пор, как он к нему переехал. Доможиров в душе благоговел перед знаниями Каютина, и, не будь он жилец, Доможиров был бы самым покорнейшим и послушнейшим его слугой; но мысль, что он хозяин, а Каютин его жилец, заставляла Доможирова облекаться в вечную холодность, сварливость и противоречие.
- Ну, как знаете, а право бы остались, - подбирая с полу бумажки, бормотал хозяин.
- Я уж и тройку нанял: скоро приедет.
- Эка важность! дайте на водку… Сами же говорили, что с водкой все можно уладить с мужиком.
- Нет, уж теперь поздно, а как вернусь, так готовьте мне квартиру… только большую.
- Экой шутник, право!
- Однако простимтесь: я скоро поеду.
- Неужто? да останьтесь хоть до завтра: что за охота ехать к ночи?
- Веселее, - слез не видать. Прощайте!
И Каютин протянул руку Доможирову. Доможиров простер к нему свои объятия, прижал его крепко к своей засаленному халату и небритой бородой прикоснулся два раза к его щекам.
- Счастливого пути! - сказал он. - Лихом не вспоминайте!
- Не буду, не буду, вы только не браните меня.