Биография
Связь "мигов" - рост жизни; но памятью первого мига сознания перекипает в годах подсознание; а на поверхность сознания падают мороки слов, что младенец, родившийся в восьмидесятом году на Арбате, есть "Ты"; из туманов растет представление иллюзии: место рождения.
Но порою мне кажется, что позабыл, где родился; когда ж расступались туманы иллюзии биологической жизни, то мне были видны лишь двери в том месте, где дом наш стоял (на углу Арбата и Денежного переулка); теперь, проходя по Арбату, я, видя тот дом, говорю себе: там, за подъездом наверное вход в глухой Тартоп.
И - нет!
Не история жизни моей - пребыванье в арбатской квартире, гимназии, лекции физика Умова, перечисление Мензбиру рыбьих костей, государственное испытание, горы книг; это - зеркало, отдающее зренью поверхности неизвестных пучин, именуемых жизнью моей.
Я любил Меттерлинка за то, что меня повернул на себя его мир (это было позднее, в дни юности); вспомнил, вникая в причудливый мир Меттерлинка, что тот причудливый мир я носил в своем мире сознанья, когда пятилетним младенцем боялся я темных углов; и "слепых". Чрез одиннадцать лет я припомнил: слепой был и "я" (так доселе я слеп); мой "священник" меня проводил по темнотам годин; завел в темные дебри; и - бросил: в углах.
Мне припомнились в мире старух метерлинковских "ведьмы", которыми нянюшка некогда запугала меня.
Они, "ведьмы" мне - веденье скрытых, таинственных сил, разыгравшихся в нас, прорастающих в ощущениях детства.
Мне черт был чертой, за которой встречал меня мир; чорт - черта, иль порог, за которым сознание гаснет; черта эта, ведаю, - тень моя, мною отброшенная. Мне она в детстве гласит:
- "Тебя жду".
- "Тебя съем."
Я впоследствии за черту перешел, где Само обитает ("Само" это - бука, которым пугали меня); я за чтением Заратустры узнал, что пугающий Чорт - моя самость.
И черти - исчезли.
Самосознание вспомнило час, когда прочитал "Тихий час" Заратустры: от этого "часа" кричал по ночам, пятилетний младенец.
Весь Ницше был памятью прошлого мне, пережитого некогда; и узнавал я себя пятилетнего в чтении "Происхожденья Трагедий"; происхождение это есть жизнь: Моя жизнь.
И воистину: не узнай я в себе, что роилось в сознании Ницше, - его бы не понял я вовсе; при чтенье затеплилась Жизнь моей жизни (как память о жизни, которая протекала во мне до рождения); "влияния" - память о собственном действии; и потому-то история литературных влияний читается только в обратном порядке!
Шестнадцати лет все прочтенное перекрестилося в точку и бросило блески лучей и вперед и назад; все отчетливей вспомнилось.
. . . . .
Щелкнула дверь; и - ввалился знакомец - "брюнет из Одессы", с которым мы ехали от французской границы; его потерял я в Париже; в Берген приплыл на "Юпитере":
- "А?"
- "Вы?"
- "Опять"
Положив котелок и расставивши чемоданы мне под ноги (будто не было Лондона, Бергена, Гавра, Парижа), он стал утрамбовывать мозг болтовней своей; разрушая нить памяти; телом, запрятанным в пестрый пиджак, он что-то долго выстукивал в такт разговора:
- "Когда это было?"
Казалось: рассказ о его похождениях в Лондоне тянется, тянется, тянется; я стараюсь понять: не могу! Пересыпает рассказы намеками на какое-то происшествие он, где замешана личность, которой пока не касается; но если его в Хапаранде подвергнут допросу - заявит, что обыску подлежит эта личность; я мог кое-как догадаться, что едет шпион - в нашем поезде. Власти узнали об этом; и - ищут шпиона средь нас; он подморгнул мне:
- "Эгеге!"
- "Да ты что-то!"
- "Чего-то!"
Черта, за которою самостно бьются во мне мои силы, иль Чорт - появившийся спутник: прошел за черту, отдаваяся памяти тихого часа; брюнет из Одессы, замолкнувши, скорчился передо мной на диванчике.
Воспоминания перекрестилися в точку; я - вспомнил.
. . . . .
Весенний денек; перелетают от крыши соседнего дома из рваных туманов вороны: на крышу соседнего дома; торчит вдалеке каланча; на ней - шар: это где-то пожар, я - начитанный отрок, ведущий дневник, - застаю в кабинете отца втихомолку читающим книги - себя: над "Вопросами философии" Я!
Перевод Веры Джонстон? Отрывки из Упанишад? Начинаю читать.
Кое-что понимаю я в Бокле; и понял я все в "Бережливости" Смайльса; я даже читал Карпентера. А это - невнятно! Гляжу за окно: пролетает - ворона ли? С крыши на крышу слетает дымок, улетая: за крышу; понять, что такое рисуется перелетами клубов, нельзя.
Слова перелетают из строчек на душу, сквозь душу, - куда? Видишь - вот: а понять, что рисуется танцами слов - невозможно; душа предо мною моя - вся сквозная: разъятые шири пространств открываются в ней перелетами слов.
Отрываюсь от чтенья: ворона - ворона ли? Ах, другое; какое-то все; непонятно, невидимо:
Видимо, слышимо - все, чего прежде не знал, что уставилось в душу:
- Я - старое!
Было! Когда это было? Я тут начался; низлетел; из вот этой невнятицы.
Нет, никогда не входил в эту комнату; нет, не развертывал Бокля; не рос, не учился; и нет - не родился: рождение, рост, понимание, чтенье - орнамент; я вижу ряды миниатюр; вот все то, что себя сознавало, и то, что себя сознает; - занавеской отдернуто перед вещей страницею; что же мне занавеску отдернуло - родина.
В "Упанишадах" я жил до рождения!
. . . . .
Родился для памяти; и как безумный, стоял без единого слова; мне чудился взгляд - бей единого олова, рождавший меня; на себе с той поры ощущал этот взгляд я; а лицо устремленного взгляда мне встретилось после.
Двенадцатилетие проницали глаза, говорившие:
- "Ты!"
- "Не умрешь!"
- "Не рождался!"
Однажды, в решительный миг моей жизни, мне дали две карточки, изображавших два Лика (перепечатки тех карточек можете видеть в поверхностной книге немецкого мистика Гартмана.
Под одной из двух карточек - подпись: "Mahatma Kut Humi".
. . . . .
Большая луна выплывала из облак; уже перевал совершился; с туманов сбежало кровавое око летящего поезда; виделись в окнах горбы, на которых лежали, белея, тяжелые камни, на остановках шумели леса.
Предрассветные тучи глядели: через сосны - от сосен; и - улетали за сосны; и то, что не понял я в Англии, понял я здесь: -
- переживания Бергена, Лейпцига, Брюсселя, Дорнаха, Лондона: -
- Светочи, перелеты, блески, мучения, ужасы, страхи -
- оно: то - не то -
- его - нет; и оно все же - есть; все, что было со мной, все то было во мне: - возмущение вод: буря на море. -
Голос безмолвия:
- "Жди Меня!"
- "В мареве…"
- "Жди!"
- "Я - раздамся:"
И я отвечаю из марева:
- "Душно…"
- "Я - в гробе!"
- "Но жду!"
Шопен
"Упанишады" наполнили душу, как чашу, теплом.
Устремление более поздних годов родилось в миге чтения, наполняя всю душу, как чашу; теплом отразились два глаза - Стоящего над душой: -
- устремленье годов родилось "мигом" чтения; бросило блески лучей -
- в непросветные дали былого; -
- бросило блески лучей в непросветные дали грядущего; -
- там проблистала Высокая Гита светлейшими текстами.
- и бросило блески лучей в сверх-сознанье -
- и -
- бросило блески лучей в мои бездны, откуда грозился Гонитель -
- "Упанишады", светлейшие тексты.
- В моем бессознании сетью сознания подняли: -
- том Шопенгауэра я развернул; и -
- отдался ему!
Все сказали бы: -
- Шопенгауэром начертались мои философские вкусы -
- о, нет! -
- устремление более поздних годов начерталось Ведантою: Упанишадами; и
- Шопенгауэр был зеркалом; в нем отразилась Веданта; так именно, как отразился в Веданте -
- Я, Сам!
. . . . .
Откровением пересеченных пустот прозвучал Шопенгауэр: рассказом о воле -
- о - "Я"!
"Я" - космически мучилось, строя падение: в
тело -
- падение тел, тяготение, шаровая планетная форма и слепость мучений в ней "Я" - подсмотрел, и -
- воочию убедился, что - так: прочитал Шопенгауэра я, как рассказ о себе.
И настигла меня бесприютность, как память о прежнем: открылись уюты пустот, отделяющих дух человеческий от телесного мира, и - близящих к родине.
Чтением Шопенгауэра сжег в себе Боклей и Смайльсов; разрушились правила трезвой морали; так я перешел за черту:
Я узнал, -
- что нет радости в перегородках внушаемых правил; я жил ощущением: после сверкнувшего мига в стенах моих комнат открылся пролом: -
- возвращаясь домой (из гимназии), я затворял двери комнаты: броситься духом в ничто -
- и восчувствовать знание той стороны…
. . . . .
Если влить струевое кипение жизни в пульс времени, самое время бежит, точно музыка; нотными знаками возникают события жизни; и гамма звучит о пространстве ином, подстилающем наше; звук жизни, построясь на гамме, стоит точно образ, запавший из родины; -
- гаммы поют, высотою Нирваны, а звуки мелодий, - Ведантою…
. . . . .
Вечером, делая вид, что готовлю уроки, порой замечал, что часами сижу, отдаваясь в ничто, и внимая полетам мелодий, звучащим мне издали; я замечал, что отдача - особого рода наука: летанья на звуках; -
- все это росло мне вопросом, как жить; и в летаньях на звуках учился я памяти: -
- "Да, это - было!"
- "Где было?"
- "Росло" -
- и росло, и росло, застилая все прочее; бросил науку; и вот педагоги отметили, что воспитанник Б. - стал лентяем; он стал -
- пессимистом, буддистом: -
- и Фет стал любимым поэтом его с этих пор.
Я, измученный жизнью, которой учили меня, прозревал; в пустоте!
Пессимизм был несознанным переходом к
богатой, клокочущей жизни, которая вскрылась во
мне очень скоро потом.
Мой "Путь Посвящения"
Если бы гимназиста Б.Б. попросили отчетливо указать на этапы развития, гимназист Б.Б. начертал бы свои -
- правила вылетанья из будней: -
пункт первый: -
- мир - сон.
пункт второй: -
- его должно рассеять…
пункт третий: -
- в проломах разбитого мира есть нечто: ничто; наконец -
пункт четвертый: -
- есть родина…
Что касается первого пункта (мир - сон), то, я должен заметить, во мне он сложил мои вкусы: от Чехова - к Меттерлинку, от Меттерлинка - к поэзии Блока; от будней, зевоты, к вторжению в будни ничто ("в рот влетела ворона"), ничто - Незнакомка; Прекрасная Дама она, или Мудрость: София.
И не "ворона" влетела, а "Веды"; влетели рой воронов - посвятительный образ да Мудрость влетела мне в рот: а впоследствии вскрылась: словами о Мудрости.
Данный мне мир - упраздняет тот тезис сложил увлечение Ницше и Ибсеном.
Третий мой пункт: "Ничто - нечто"; ничто есть буддизм; - воплощенное в чем-то, оно - музыкальная гамма; мелодия - символ: я стал символистом.
И наконец, пункт четвертый: "Есть родина"; право - рассматривать мифы и сказки, как процветы жизни на линии гаммы; сказанья, - процветают из музыки.
Правила выросли йогой: я вырастил "детище" - теоретика, символиста, сказителя: так "Леонид Ледяной" - мною создан, как - "кукла", надутая воздухом; "куклу" проткнул "хлоп" и - лопнула!
. . . . .
Я - таков отроком; строгий мой облик закончен уже.
Гимназистом уже проповедую я гимназисткам: аскеза - обязанность; путь упражнения (опыты перемещенья сознания) - социальное дело; уж я - специалист невесомых поступков.
А средство создания нового мира - искусство; и - начинаю пописывать:
Все бы сказали:
- "Он есть выразитель волны эстетизма, пришедшей в Россию из Франции".
Но -
- не книгами определяются вкусы - событием: "Упанишадами", разорвавшими стены; нашел зерно жизни, развив пелену воспитанья: зерно же есть "Я - дорожденное": перегородки поставлены -
- смерть и рожденье, -
- и я события жизни созерцаю: двойными глазами.
Двойными ушами их слушаю.
Соединение двух биографий есть символ, поставленный пред лицом человечества "Я" - символ вас: на меня поглядите, и мне научитесь; все действия "Я" символичны: слагаются буквами, внятным рассказом; и "Я" -
- мое "Я" -
- чертит фразу за фразой.
. . . . .
Моя эволюция - мимикри сокровеннейших опытов переживанья сознания: с Ницще, трагическим пессимистом, я встретился, будучи ницшеанцем до Ницше.
А трагиком стал от того, что "событие первого мига" опять повторилось.
Разбит пессимизм: все - вскипело!
- "Я - есмь!"
Гимназия
Мировою пустыней стоит гимназической мир -
- классы, классы, уроки: -
- до, ре, ми, фа, соль! -
- если влить в ряд уроков пульс времени, самое время уроков бежит музыкальною гаммой; и нотными знаками строются формулы алгебры: в образ из родины… Но -
- бессмыслица слов и твердимых задач превращает меня в идиота; и градом из формул меня побивают; и осыпают десятками "cum" (temporale, causale, inversum); и - до сих пор помню я:
panis, piscis, crinis, finis,
ignis, lapis, pulvis, cinis…
. . . . .
Первый гид гимназической жизни проходит в усилии внятно связать это все; а часы, как булыжники, падают, падают, падают; я - побиваемый: мученик! Падаю - в пересеченье пустот!
Непрерывные дроби: делю, и - ноль, ноль, единица, ноль, ноль, единица, ноль, ноль, единица; делю, и делю; может, и - доделится где- нибудь; и - ноль, ноль, единица, ноль, единица; -
- делю: бесприютность пустот отделяет меня от обычного мира; и время уже побежало, как гамма; и цифры - ноль, ноль, единица - ложатся, как нотные знаки; исписана ими тетрадь; и -
- что делаю? -
- получаю дурную отметку за то, что учу математику на уроке латыни: -
- ut
- utinam,
- utriusque
- utrique -
- об "ut" нельзя думать, когда объясняют законы Дракона; -
- на злой бесконечности ряби ("ноль-ноль-единица") проносятся утки: ("ut", utinam-utriusque-utrique-quae-qua), а за утками гонится строгим законом Дракон -
- Кавардак в голове - на четвертом уроке; на пятом - я сплю иль - космически мучаюсь, превращаясь в тупое, усталое, бестолковое тело: -
- падение тел, тяготение тел, шаровую планетную форму и слепость мучений в ней "Я" пережито в гимназии, на уроках латыни: -
- домой! -
. . . . .
Возвращаюсь домой: голова моя пухнет; она - шаровая; планетная форма; и слепо в ней "Я"; потемнело на улицах; падает сирый снежок; я - синеет, синеет; и в сини - чернеет; прокаркало где-то: ворона - перелетает от крыши соседнего дома из рваных туманов: на крышу соседнего дома; торчит вдалеке каланча; дома я понимаю: и Бокля, и Смайльса; в гимназии - ничего не пойму; понимание прогорает; и - дым, сплошной дым, перелетами клубов несущий все то, чем набили мне голову, - через улицу: к крыше соседнего дома - на крышу: на крыше дерутся коты…
. . . . .
Знаю, будет невесело дома; зажегши на столике лампу, - примусь за уроки: ноль-ноль-единица, ut-utinam-ut-qui, законы Солона, законы Дракона, драконы Закона!..
- опять ничего не пойму, потому что понять невозможно: с пяти до шести; в шесть - обедать; с шести до восьми, настигает меня бесприютность, как память о прежнем; в стенах моей комнаты - дыры: в ничто; два часа просижу, отдаваясь летанью на звуках рояля, рокочущих издали; и - поднимается тот же вопрос: как же жить?
Чай. И - спать.
Засыпая, я знаю: уже в половину восьмого - разбудят меня; будет - холодно, неуютно, темно: будет - вторник (сегодня у нас понедельник: до Рождества, стало быть…?): -
- середа,
- четверг,
- пятница -
- по середам, четвергам и по пятницам: прохожу переулками - в классы; увижу снежок; и, быть можете, ворону; услышу: грохочущий топот шагов, пробегающий в классы.
Трамбуют мне голову "знанием": загромыхают колеса по бедным, мощеным мозгам; тяжесть сведений размозжила мне голову; ранцем отдавлены плечи: -
- ноль-ноль-единица, -
- ноль ноль единица -
- ноль ноль-единица, -
хоть ноль, хоть ничто! Непрерывная дробь барабанного знания: -
- Я, вот, воспитанник П** заведения, для защиты себя от бессмыслиц, громящих мне мозг, сложил правила жизни; пункт первый: мир - сон; пункт второй: пробужденье возможно; пункт третий: он в музыке; и, наконец, пункт четвертый: летанье на звуках - цель жизни; -
- мой облик закончен; и - созревает решение: проповедовать гимназисткам А-ньевской гимназии - правила жизни; да, я - специалист странных дел: мне товарищи ставят на вид, что я мало себя развиваю, что Писарев, Чернышевский, Белинский… Спросили однажды меня:
- "Ну кого ты читал?"
Читал Карпентера и Смайльса ответил:
- "Упанишады!"
- "Кого?"
- "Шри-Шанкара-Ачария"
- "Ха-ха-ха-ха!"
. . . . .
- "Тра-тата-тра-тата-тра-тата" било мне в уши: ворочался; детство мне спать не давало; шершавясь кустами, из окон глядели оглавы нагорий, через которые красное око летящего поезда мчалось средь прочертней стен, подбегающих дырами -
- "тох" металлическим грохотом падали стены тоннеля на окна; - мой спутник проснулся; протер кулаками глаза, точно я уличал его в чем-то позорном; уткнулся глазами в пустое пространство; поматывал головою, желая стряхнуть неподвижный мой взгляд, устремленный в пустое пространство; привскакивал, пробегал для чего-то в уборную, возвращался, зевал: и - глотал пустоту:
- "Что?"
- "Попался?"
- "Вот Я…"
Нагибаяся, вскинулся, и - протянулся ко мне крючковатыми пальцами; тени ночные качались разлетами перепончатых крыльев: попугивал:
- "Я - птеродактиль".
- "Умею царапаться: зубьями перепончатых крыльев"…
Он - начал рассказывать: в Лондоне - вы представьте!.. хотели его, а - действительно: личность, которой пока он не станет касаться, - действительно: в этом вот поезде, едет, в Россию!
- "А?"
- "Ну-ка?"
- "Попробуй?"
Смеясь я ему рассказал, что везу в чемодане секретные вещи, что в Лондоне и меня - вы представьте! - хотели, а - личность, которой пока я не стану касаться, - действительно: подлежала бы обыску!
- "Ну-ка?"
- "Ну-ка?"