Глумился над "доктором" я; то - он бегал в уборную, то, раззевавшись, глотал пустоту, и - тянулся ко мне крючковатыми зубьями перепончатых пальцев; но "доктора" - не было: в теле моем копошилась бацилла: -
- а тот, кто, уткнувшийся в угол, страдал от расстройства желудка - в туманы и пасти, глядел остеклелою впадиной глаза - в туманы и пасти; зевая, клонился дырою раскрытого рта: я ему предложил пузырек с освежительным одеколоном, - тот самый, который он выхватил у меня при переезде в Париж; когда еще… Да!..
. . . . .
"Птеродактели" первого мига во мне разыгрались от действий бациллы; ее окружили фагоцитами Я:
- "Ну-ка?"
- "Ну-ка?"
- "Попробуй?"
"Казимир-Кузмичи"
Казимир Кузмич Пепп - наш учитель латыни -
- Я вновь улетучился памятью -
- Он - выделяется: он вырезает кусочками мозг, набивает в отверстия мозга булыжники и мостовую поверхность трамбует под треснувшим черепом; день гимназиста кончается звучной латынью; и катятся с треском колеса пролетки и о мозговой мостовой; перекрючившись едет учитель латыни по мозгу; пупыренной, точно вареная лапа цыпленка, коричневой кистью руки,-
- застучит по холодному, разгромленному Лбу:
- "Да, - латынь очень звучный предмет…"
- "Очень звучный", смеется учитель латыни, стуча в мою голову твердой костяшкою пальца:
- "Предмет очень звучный…"
- "Бревно!"
- "Барабан!"
- "Голова!"
Класс - хохочет.
И - кажется: здесь триллионами лет надо мной совершается действие мироморного марева; и тяготеет безжалостный приговор надо мной Казимир-Кузмича перед классом, меня покрывающий злыми позорами:
- "Не голова, - а бревно…"
- "Барабан…"
. . . . .
Вот мой сон того времени -
- Денежный переулок кидается снежными хлопьями; вечер; зажгли фонари; подворотни скрипят; впереди - никого; вдруг -
- на встречу из звонкой пурги выступают фигурочки: раз, два, три -
- больше -
- четыре их-
- пять, шесть, семь: больше; идет вереница фигурок на встречу ко мне; все - одеты в знакомую шубу; на всех - та же шапка; -
- Я - знаю фигурочки, все Казимир-Кузмичи: -
- раз
- два
- три
- пять
- шесть
- семь
- десять, двадцать-
- о, сколько их! В ночь на меня Казимир-Кузмичи наступают десятками!
- "Здраствуйте" я говорю "Казимир-Кузмичи!"
И - ответили:
- "Здраствуйте!"
- "Здраствуйте!"
- "Здраствуйте!" -
- мимо прошли.
Я - проснулся.
. . . . .
Задумался: сон не прошел для меня; начиналась работа сознания: в снах - размножается Казимир наш Кузмич в Казимир-Кузмичей; то - позорная тайна, которую прячет он; нет у него его Я; Я есмь "Я": но у льва нет "Я" - льва;
это "Я" есть род львов; есть какое-то "Я" - льва вне тела;
оно же относится роду; и львовится в львах; львы - "безъячные яйности" (если хотите, то-"яйца": не львы!); латинист - "кузмичится"; их - множества; в понедельник приходит один, а во вторник другой: -
- так во мне
возникало решенье: бороться с обманами воли, нас мучащей; я превратил эту прущую слепо по нас "Казимир-Кузмичевскую" волю в мое представление; объективация воли - идея в платоновом смысле - произведенье искусства (я мыслил в то время эстетикой Шопенгауэра); и решил превратить "Кузмича" в эстетический морок: я стал делать опыты над сознанием "Я" "Казимир-Кузмича": -
- на уроках латыни глазами вперялся решительно над головой Казимир-Кузмича; и - представьте: он этого не выдерживал: принимался помаргивать он, как животное, на которое пристально смотрят, мотать годовою, и стрясывать взгляд! Но страннее всего, что мучитель латыни с тех пор изменился ко мне, прекративши нападки. И нет - не злословил:
- "Бревно!"
- "Барабан!"
- "Голова!"
Но я все-таки: закусив удила, устремлял наблюдающий взгляд в совершенно пустое пространство на три с половиной вершка от затылка его; он -
- привскакивал с кресла, перебегая от парты к окошку; и от окошка к доске; я же думал:
- "Ай, ай!"
- "Я-то нет!"
- "Размножается по ночам в переулках…"
- "И - ай! - кузмичится!" -
- Он, вскидывал изредка на меня перепуганный взгляд и грозился коричневым пальцем, повесив огромный, вороний свой нос; но, схвативши рукою соседа, - протягивал палец - в пустое пространство: на три с половиной вершка над его головой:
- "Посмотрите!"
- "Ай, ай!"
После этой бессмысленной дерзости, за которую выгоняют из класса, я взгляд опускал; только тут, увидав что я скинул с него уличающий взгляд, как тугую узду, принимался он мстить: он обмакивал быстро перо, начинал яро шарить по сальнику; на ужимку ответствовал я, высоко вздернув брови:
- "Что?"
- "Ну-ка?"
- "Попробуй".
А он, продолжая грозиться, перо опускал: единицы не ставил.
Сраженье выигрывал я.
Повторялись сраженья; и они состояли в нелепейших жестах и знаках, которые были совсем непонятны: мне, классу, ему! Я в себе открывал дарование: загонять в тупики Казимир-Кузмича; дарование это открылось внезапно, как средство защиты себя: -
- от чрезмерности ерунды латиниста, громящей мозг; отвечал не попытками я в ерунде разобраться, а - вяшщею ерундою, забившей во мне, как чистейший каскад вдохновенного творчества; я вливал в вереницу уроков латыни (до, ре, ми, фа, соль) пульсы жизни; и нотными знаками строились образы Иt'ок и cum'ов. Откидывал рой обессмысленных слов Казимир-Кузмича от себя, занимаясь делением: Казимир-Кузмича, предо мною стоявшего в форменном фраке, на… миф Казимир-Кузмича, сотворяемый мной; получалось великое множество единиц, или - особей, в ноликах: и - непрерывная дроби: -
- ноль-ноль-единица,
- ноль-ноль-еданица -
- росли; "кузмичились!"
. . . . .
Вот сон того времени: -
- спешно бегу по Девичьему Полю я к дяде Ершу, проживавшему там; но читаю я надпись, - не верю глазам: "Белллиндриково Поле" - отчетлива надпись; бегу я к зеленому домику; на железной дощечке стоит: Казимир Кузмич Пепп; я - звонюсь; "Казимир-Кузмичи" принимают меня; они - в обществе странных дел личностей; представляются личности;
- "Виндалай Левулович Белорог…"
- "Род занятий?"
- "Безрог…"
- Вот подходит Огыга Пеллйвич Акэ в сопровождении Дуды Львовича Уппло.
Я - думаю:
- "Странные личности!"
Но - доложили:
- "Окк Оккович Окк!"
- "Род занятия?"
- "Миус" - и "Казимир-Кузмичи" принялись объяснять: "миус" значит "нотариус" или, пожалуй, - "вампириус;" "архивариус" - уже не "миус…"
Ну - а "Акэ?" -
- Тут проснулся охваченный искренним сожалением, что проснулся, не дорасслушав, что значит "Акэ": -
- Но какую же роль тут играл Казимир наш Кузмич, поселившися в домике на "Белллиндриковом Поле…"
Весь класс, осознавший мою все растущую власть над мучителем звучной латыни, избрал предводителем боя меня; Казимир Кузмич чувствовал, что весь класс, непонятно сплотясь вкруг меня, на него наступает: устроили раз мы концерт на гребенках и перьях; другой раз мы спрятали головы в парты при входе его; и раз - на доске написали: "Поля - Белллиндриковы." И за эту нелепую надпись оставили всех нас: на час! Так уроки латыни, во время которых недавно еще мы дрожали, под партой крестя животы, превратили в уроки веселья и смеха; и мастерство странных дел просвело.
. . . . .
Мы знали: когда-то мучитель латыни был выгнан из класса; распространилась уверенность в нас, что побоится себя он подвергнуть вторично скандалу; и отношение с нами не станет натягивать, как тетиву напряженного лука; стрела полетит не на нас; так уверенность крепла; а я, как знаток странных дел, за собою повел гимназистов; и мы - ниспровергли латинское иго; тогда латинист заключил перимирие; переговоры велись чрез меня; с непонятною мягкостью обращался ко мне он; и часто мне льстил, я де - шельма: неглупая шельма. Но подкупы эти меня оставляли холодным; на торги не шел, но -
- восстание, ниспроверженье латинского ига, мне дорого стоило; чувствовал я в положении укротителя зверя себя; я прекрасно тогда понимал, что спокойствие наше - лишь поза спокойствия; стоило б мне, например, допустить в себе ложно построенный жест, - как опять попаду к Казимир-Кузмичу я в железное иго латыни; покроет меня он позором; коричневый палец опять застучит по холодному лбу; и дождями сквернейших отметок покроет мой бальник, взведя подозрение: в невероятно-позорном поступке -
- (в ту пору я видел гнуснейшие сны, где ко мне приходили из сумрака "Белллиндрикова Поля" какие-то незнакомцы - знакомые Казимиры Кузмича: -
- Желтороги, Двуроги, Безроги, Огыга Пеллевич Акэ и Окк Оккович Окк -
- предлагать недостойную сделку).
Сон
Вот - сон того времени: -
- вижу, -
- что я поднимаюсь по лестнице в комнату, где сохранялись швейцаром гимназия: инструменты, приборы, машина Атвуда, воздушный насос; и я знаю, что там приоткроется мне наконец сокровенная тайна учебного заведения нашего, или -
- мира явлений; -
- что тайна какая-то есть, это - ясно: давно убедился я в этом; давно убедился наш класс: "Казимир-Кузмичевские" странности следуют строгим законам невскрывшийся тайны; пробравшися в комнату, я подсмотрю сокровенную тайну: зачем "кузмичится" в великое множество особей он по ночам; и - почему выявляя свой сущностный лик отвратительной, гадкой улыбкой, зовет на простор "Белллиндрикова Поля" смешных проходимцев; и днем; из глубин на поверхности жизни, расставленной классами, он представляется: преподавателем П** заведения и виляет хвостами висящего фрака, -
- Уж я поднимаюсь по лестнице: сердце стучит; я - вбегаю в таимую комнату; вижу: сидит надзиратель, которого мы называем Лукой Ростиславичем; белую бороду клонит к учителю математики; и - гремит глухим басом:
- "Эа…ээ…"
- "Да, да да…"
- "Гм!"
- "Эге!"
Математик же восклицает в волнении:
- "Перенесем неизвестные знаки по левую сторону равенства, а известные на основании тех же суждений - по правую…"
- "И…"
- "Переменим все знаки!"
- "Где минусы - плюсы, где плюсы - там минусы"!
Чувствую: перевороты готовятся здесь, а какие- не знаю…
Лука Ростиславич, взглянув на меня, прогремел:
- "Это - дни багрецов!"
- "Стариковство!"
- "Пришло стариковство."
Я - чувствую трепет от слов надзирателя; смысл их невнятен: Лука Ростиславич же мне начинает подмигивать:
- "Эге, брат!"
- "Эге…"
- "Гм: да, да!"
Математик, склоняясь лицом, чертит знаки мне в воздухе:
- "Переменяются знаки: где минус - там плюс…"
Понял я! Уравнение разрешается: "плюс" - наш Директор; но знаки меняются: "минус" - Директора нет. Попечитель учебного округа свергнул Директора, посадивши на место его Казимир-Кузмича; но их множество: "закузмичится" гимназия; от Белллиндрикова Поля повалит толпа Казимир-Кузмичей; и рассыплются классы; сквозь все, как сквозь окна, проступит ужасная тайна, укрытая в плотных тюках под подвалами П** заведения: нет заведения! Никогда не бывало! Не будет! И стало быть: нет прежних правил! Все прежние правила нами же были отвергнуты - на уроках латыни; переменили все плюсы на минусы мы на уроках латыни; в эти уроки - уроки внушаемой жизни: внушаемой жизни нет вовсе! Нет дома! Директора нет! Нет родителей! Минусы-плюсы: и странные игры на странных уроках латыни отныне ложатся в основу строенья Вселенной.
Мы - боги: мы - все это создали; мы - старики:
- "Стариковство пришло!"
С этим возгласом действие сна переносится в класс…
. . . . .
Мы сидим в ожиданье урока латыни: уроки латыни отныне - сплошной кавардак; если будет латынь, кавардаки откроются; и мировые устой - растают: в нестои.
- "Ай, ай!"
- "Что мы сделали?"
Будут насильственно нас убеждать: все осталось по-старому; старого - нет; озираюсь: за окнами класса в туманной промозглости - крутится, вертится.
Наш Ростиславич, заплакавши в бороду, нас покидает -
- ай, ай! -
- что наделали мы! -
- мы-теперь "Ростиславичи"; все, что угодно, - "Мстиславичи", если хотите: и класс, как один человек, дышит грудями, осознавая свое положение в мире, как высшего органа: уж "да будет" звучит для творимой вселенной, где "плюсы" суть "минусы"; и в "да будет" -
- как в классе мы: класс - сотворенное нами "да будет"; зачем же сидим, мы, творцы, ужасаемся, крестим свои животы, повторяя законы спряженья? Все это - игра: мы затеяли эту игру; посвященные в тайну игры, мы даем разыграться свободе игры, по ее произвольным законам, имея возможность в любую минуту пресечь это марево; но, всемогущие, благостно мы даруем свободу и мареву; в мареве возникает свободная воля считать нас, создателей, порабощенными правилом П** заведения; сообразуясь с тем правилом, марево нам представляется классом, в который…
Тут дверь отворилась, и -
- туловище с клювовидной главой "казимир-кузьмичится" увесистым бальником, сжатым цыплячьею лапой с пупыристой кожей; вспомнили -
- сами же выбрали мы, "игрунов" среди нас, заставляя пугать нас звериным обличьем в игре, нами созданной! Все-таки - страшно: -
- "А что?" -
- "Как-то нас, "существо" будет спрашивать?"
Вот - пропищало, вскричало: заклёкало клёкотом!
Думалось:
- "Вот она, вот!"
- "Литературная русская речь, на которой нам ведено говорить с "Казимир-Кузмичем - Казимир-Кузмичем!""
Но мы сами веление это внушили ему, а теперь вот считаемся сами с велением нашим: "литературная русская" речь просто есть: "Клё-клё-клё".
"Существо" же вскричало:
- "Клё"!
- "Клё"!
Не понимаем: молчим.
- "Что такое".
Вскричало:
- "Клё-клё!"
Кавардак - обнаружился: рушится П** заведение. Стали багровые ужасы рушиться в бальники: сами себя обрекли на багровые ужасы. Голос (мой собственный голос!) мне шепчет:
- "Крепись!"
- "Испытание!"
Это и есть гибель мира; смотрю: окна класса - багровы; вбегает толпа восьмиклассников; всем объясняя, что - да: мы сидим - на огне; на Садовой открылись вулканы; пожарные части
Москвы проскакали туда; -
- я -
- проснулся!..
В обратном порядке
Сон - помнился: двойственность моего отношения к "Казимир-Кузьмичу" отразил этот сон; я - грубил Кузмичу; это было в обманах действительности, заклейменной учителем математики, как действительность, у которой нам следует переменить все обычные плюсы; она - отрицательна; -
- в смутно же чуемом мире, который раскрылся в тюках под подвалами П** заведения, и хлынул огнем, - совершалось обратное: нашими играми "Казимир-Кузмичи", размножаясь, заполнили мир; смутно чуялось мне: Казимир-Кузмич Пепп вел подкоп под меня; понял я: будет день; и - взлетит моя комната; стены - развалятся; бреши и дыры проступят отчетливо; в дыры войдут Казимир-Кузмичи из подземного мира: в естественном, до-человеческом образе - прямо к нам в классы; произойдут кавардаки, в которых ввернется все то, что развернуто миром вокруг: в нас самих; и обратно: таимое - вывернется наизнанку; и распрострется, как мир вкруг меня; оттого-то, -
- чем более уступал мне гонитель латыни, тем яростней он нападал на меня в моих снах; я боялся того, что глядит сквозь него, потому что я знал: то - предстанет воочию; все опрокинется: -
- голова Казимир-Кузмича была странною смесью: в ней были черты откровенного ящера; было в ней что-то от птицы: не то от цыпленка, не то от орленка; соединение птицы и ящера в нем выявляло: дракона; они - Казимир-Кузмичи, - как драконы, роились над снами моими; сквозь сон проступала в драконьих замашках старинная правда: -
- он где-то еще до сих пор жил во мне птеродактилем; я же все силился вспомнить, где именно: -
- до рождения; в первом мгновенье сознания, когда я летел в пустоте: но полету предшествовал: -
- акт решения: переместиться сознанием из дорожденного мира; - в мир марева; и - перейти за черту; черта - Чорт; на пороге рождения в тело Чорт встретил; Чорт - есть образ перехожденья границы: дракон; но границею было мне детское тело; я - помню, что "Я" опустилося в детское тело позднее, чем детское тело явилось на свет; опускаяся в тело, "Я" явственно ужасалося тем - телом; и - мучилось в теле, как в части Дракона; и стало быть: тело - Дракон; Казимир-Кузмич Пепп есть та клеточка тела, в которую облекалось сознание; а "казимир-кузмиченье" (иль - деление Казимир-Кузмичей на огромное множество) просто деление клеточек тканей; мой - рост (в росте дети кричат по ночам), вероятно, что тайны моих отношений с мучителем были лишь образами происшествий, от встречи двух "Я"; одно "я" было выводом атомов тела; пересечением устремлений всех атомов - в клеточки, клеточек - в "Я" коллектива (гимназии, где участники, гимназисты. Директором выбрали: "Казимир-Кузмича"); а другое "Я" было моим, "Я" сознаньем, спустившимся в мир, сотворенный мной некогда; стало быть: ужас, внушаемый этому "Я" Казимир-Кузмичом, был узнанием несовершенства моих помыслений, спрядавших в разгоне времен образ мира; и стало быть: враг или чорт - птеродактиль - был собственно и не образ мучителя, а решение опуститься в мир мысли моей; враг - решение: переместиться сознанием в тело, кишащее клетками. -
- В сне мне все это открылось; но сна я не мог осознать: не понимал, что таинственный Казимир Кузмич Пепп - "Я", искусственно отделенное мною же от "Я" - сознаний духовного мира, как шлак, или накипь; та - накипь сложилась мне в классы гимназии или понятия; под классической жизнью шуршали, как мысли, мои кавардаки, то действия физиологических отправлений моих, или - низшие мысли, отпавшие шлаками; в эти вот шлаки спускалось теперь мое "Я": их исправить, разрушить; не знал еще марева органической жизни; не понимал я, что органы тела - врата, чрез которые выгнано "Я" из духовного Рая; изгнание - действие "Я", упразднившего сети неверных посылок свершаемой мысли; теперь я занялся работою; стал исправлять происшествия собственных промахов мысли; и этой работою мне нарисован мой образ телесный, -
- да, классы - разрушатся (рушатся классы!) из-под всего обнаружится "Я", принимающее роковое решение ввергнуть свою несвершенную часть в роковую игру, дать почувствовать ей всю "игривость" скитаний по жизни; и после вернуться - к себе самому.