Садовник
Первые лучи солнца, словно чуткие пальцы, коснулись неслышно стен домов, скользнули по сонным окнам, будто бы не решаясь еще звать людей насладиться утренней прохладой. Тишина увлекала, и я постарался не скрипнуть калиткой, выходя на улицу, и бесшумно ступал по влажному асфальту - под утро, видно, прошел дождь, и с крыш еще слетали редкие капли.
Я вдыхал пряный осенний воздух, чистый после дождя и звонкий, казалось сохраняющий в себе шлепки дождевых капель, и радовался утру и тому, что поднялся так рано. Вставая, я убеждал себя, что сегодня обязательно пораньше надо успеть на работу и разобрать накопившиеся за время моего отъезда дела, но сейчас я не торопился и хотел всласть вобрать в себя терпкой утренней свежести.
Я свернул за угол своего дома, на улицу, куда выходил, отгородившись невысоким дувалом, мой небольшой сад, и увидал, что не один я поднялся в этот ранний час. Возле дувала мальчуган лет восьми в больших, видно отцовских, галошах на босу ногу весело поглядывал на меня острыми черными глазками из-под большой лохматой ушанки и уплетал что-то с великим усердием. Заметив, что дувал в этом месте просел - видно, дожди поработали над ним - и легко можно рукой дотянуться до черных ароматных гроздьев, я понял все и усмехнулся.
- Что это ты ешь такое, дружок? - спросил я, поравнявшись с мальчишкой.
- Виноград, - объяснил он серьезно и еще раз внимательно оглядел меня из-под своей мохнатой шапки. Кажется, внешность моя не вызвала подозрений, он полез за пазуху и вытащил тяжелую гроздь влажного, налившегося черным соком "чараса". - Возьмите, ака, мне не жалко, у меня еще много, - предложил мальчишка и улыбнулся синими то ли от холода, то ли от виноградного сока губами. - Берите же… - он протянул мне гроздь, сам кинул в рот несколько ягод и захрупал аппетитно.
Я приложил руку к груди - поблагодарил и зашагал своей дорогой, но, когда отошел уже далеко, вдруг пожалел, что не принял подарка. Настолько явственно ощутил я во рту чуть вяжущую сладость прохладных ягод, что напомнила она мне давно позабытое…
Наш кишлак был большим садом, и назвали его люди, не мудрствуя лукаво, Каттабаг, что и значило "большой сад".
Обширный участок, примыкавший к поселку, отведен был под виноградники. Считалось, что он огорожен - от кишлака его отделял глинобитный дувал, но такой невысокий и местами до того развалившийся, что для нас, мальчишек, конечно, серьезной преграды не представлял. И каждому прохожему видно было, как отсвечивают на солнце великолепные гроздья разных цветов и оттенков, и редко кто не останавливался полюбоваться их сказочной красотой.
Что же говорить о нас, кишлачных мальчишках! Дома у каждого вдосталь было и янтарных "дамских пальчиков", и розового "бауки", но все равно - мы как зачарованные бродили вокруг этого виноградного царства.
Обычно гроздья прикрыты бывают листьями, здесь же листьев почти не было, виноград свешивался с шестов и подпорок, весь на виду, пронизанный солнцем, яркий - желтый, розовый, черный, будто выставленный напоказ.
И вот пришел день, и мы решились. По дороге из школы отдали сумки малышам, притаились у дувала и, когда улица опустела, махнули в сад. Что это за наслаждение было, что за виноград! Мы рвали его руками, ловили ртом, совали за пазуху, в тюбетейки и карманы и, конечно, не видели, что еще больше роняем на землю и топчем…
Мы собирались уже уносить ноги, и вдруг совсем рядом послышался голос:
- Э-эй, кто там, а? Покажись!
Приятелей моих словно ветром сдуло, а я, то ли от испуга, то ли слишком много набрав винограда и боясь уронить гроздья на землю, не мог двинуться с места. Помню, от страха зажмурил глаза и так стоял, только сердчишко колотилось бешено. Сколько я времени простоял, не знаю, но, открыв глаза, увидел перед собой высокого старика в светлом халате, перехваченном в поясе синим кушаком. На ногах у старика были мягкие красные сапоги. Не знаю почему, но именно сапоги напугали меня до ужаса, я задрожал, судорожно всхлипывая.
- Не бойся, сынок, - тихо сказал старик и провел шершавой ладонью по моему лбу и волосам. - Захотелось винограду - приходи ко мне, я тебе сам нарву.
От неожиданных ласковых слов и голоса я расплакался еще горше. Оттопыренная на животе рубаха вылезла из штанов, и виноград посыпался на землю. Старик будто ничего не заметил. Улыбаясь, гладил меня по голове и утешал:
- Вот дурачок, нашел отчего плакать! Ну ладно, сорвали несколько кистей, разве сад от этого пострадает? Ты глянь, погляди, что тут делается! Видел когда-нибудь такой виноград?
И он взял меня, с непросохшими на щеках слезами, за руку и повел в гущу сада. А там с бесконечно длинных белых, очищенных от коры шестов свисали огромные кисти черного - ягода с орех - "чараса"…
- Нравится, а? - спросил старик и, убедившись, что слезы мои высохли, тихо засмеялся. Узкая белая борода его мерно колыхалась на груди, глаза смотрели тепло, и весь он, в солнечных пятнах, казался добрым волшебником из старой сказки. Глядя на старика, я совсем успокоился и, осмелев, кивнул головой.
- Ну что ж, если нравится, могу угостить.
Из крепкого кожаного чехла у пояса он достал нож и срезал несколько гроздьев. Одной рукой он придерживал полу своего халата, другой срезал и складывал черные гроздья и скоро класть было уже некуда.
- Бери, сынок. И друзей угостить не забудь.
Я набрал виноград под рубашку и бросился к калитке, забыв даже поблагодарить садовника. Выскочил на улицу, перевел дух и оглянулся: старик стоял на том же месте и глядел мне вслед. Кажется, он улыбался…
Больше мы с приятелями не лазили через забор, но сделались частыми гостями садовника. Всей компанией мы помогали старику ухаживать за лозами, и он угощал нас плодами своего удивительного сада. А потом мои родители переехали в город, и я все реже вспоминал родной кишлак, старых друзей и доброго старика в халате и красных сапогах.
И вот сегодня… Этот мальчишка с перемазанными соком губами растревожил что-то в моей душе, и я начал вспоминать.
Несколько дней я не находил себе места и наконец понял: не будет мне покоя, пока не побываю в родных местах.
В следующее воскресенье я сел в поезд и поехал в Каттабаг. На маленькой станции пересел в автобус.
Как там теперь, сохранился ли тот сад, жив ли старый волшебник? - думал я, трясясь в маленьком скрипучем автобусе.
И вот он снова передо мной, моя родина, мой Каттабаг. Конечно, все здесь уже не то: новые дома, новые улицы, двухэтажная школа.
Я пошел вдоль реки, огибающей кишлак. Мутная осенняя вода молчала, иногда на стеклянной глади закручивалась вдруг крошечная воронка и плыла так с течением, то догоняя, то отставая от проплывающего желтого листа. Я постоял немного на пустынном берегу, посмотрел и с таким ощущением, будто потерял здесь что-то, тронулся дальше, поднялся на пригорок - и сердце мое радостно всколыхнулось… На прежнем месте я увидел знакомый дувал - он как будто еще ниже сделался, но зато не было нигде провалов и по всей длине обмазала его чья-то заботливая рука. А за ним..
До края земли, казалось, уходили вдаль белые подпорки из тала и, словно выставленные напоказ, красовались огромные отсвечивающие на солнце гроздья.
У дувала, побросав портфели, играли в орехи несколько ребятишек. Я подозвал старшего.
- Слушай-ка, приятель, не знаешь, дедушка-садовник здесь сейчас?
Мальчишка глянул отчужденно:
- А вы кто будете?
- Я? Да вот, просто узнать хотел…
- Нету дедушки-садовника. Умер он… В прошлом году…
Я постоял у дувала, с грустью глядя на ребят, на знакомую калитку, откуда когда-то, такой же, как они, оглянулся и увидел: смотрит старик садовник мне вслед и, кажется, улыбается…
- Э-ге-гей, ребята!
Я обернулся на голос. Там, в саду, за низким глинобитным дувалом стоял, улыбаясь, высокий парень в светлом халате, перехваченном в поясе синим кушаком, на ногах мягкие красные сапоги… Одной рукой он придерживал полу халата, и там, переливаясь на солнце, влажно поблескивал великолепный "чарас". Мальчишки мигом расхватали гроздья и тут же с хрустом принялись уплетать… Губы у них сделались синими… А высокий парень в светлом халате исчез, словно растворился в глубине виноградника, - так же неожиданно, как и возник.
- Кто это? - спросил я старшего мальчика.
- Это садовник, - уже приветливее сообщил он. - Того старого дедушки внук…
Я подошел поближе к калитке, хотел было окликнуть парня, но что-то мне помешало, и я с щемящей светлой грустью глядел в сад, где от лозы к лозе переходил неслышными шагами высокий парень в светлом халате и мягких красных сапогах.
Знакомая дорога
Особенное это удовольствие - вести машину ночью по пустынной дороге. Кажется, гул мотора сжат, уменьшен подступившей со всех сторон тишиной, свет фар борется с тьмой, и ему отвечают призывным мерцанием далекие огоньки.
Или это звезды? Трудно различить, особенно когда одолеваешь подъем. Назиру приятно думать, что это звездное небо приблизилось к его машине, и ему хочется, чтобы дорога была бесконечной и легкой. Тогда можно помечтать, напевая тихонько себе под нос, вдохнуть холодный прозрачный воздух, в котором то растворяются, то всплывают звездочки, оставляя, наверное, человеку частичку неземного света. С воздухом ты вдыхаешь и его, этот свет, и пропадает усталость, легче становится на душе и веселее на сердце. И машина идет будто сама собой.
Сегодня Назир весь день возил гравий на строительство новой дороги, две смены отбухал и устал здорово. Пора и домой. Притормозив у колонки на повороте, Назир вылез, стащил рубаху и сунул отяжелевшую голову под холодную струю, потом помылся, с удовольствием разбрызгивая воду, вдоволь напился, вытерся рубашкой. Постоял, вдохнул полную грудь прохладного ночного воздуха - и за баранку.
Настроение у него было отличное: машина плыла в сторону города, домой, усталость после купанья прошла как будто, ночное холодное небо усеяно было до самого горизонта переливчатыми светлячками звезд. Назир улыбнулся, заприметив прямо над дорогой круглую, с инжир, звездочку - будто зовет, дорогу домой ночью указывает. Он закурил, потом, что-то вспомнив, сунул руку под сиденье, достал бутылку коньяка, полюбовался и вернул на место.
Сегодня как раз год минул с того дня, и выпьет он второй раз за год… Тогда его, вышедшего только что из тюрьмы, повстречал и затащил к себе домой Семен, старый приятель - мальчишками мяч вместе гоняли. "Пойдем, друг, посидим у меня. Забудь то, что было…" Пошли. Забыли. Тогда он остался ночевать у Семена, и потом, когда уже вместе стали работать, не раз оставался, и сегодня, наверное, тоже заночует… У друга день рождения, хоть поздно, а надо бы поздравить, заехать. Спасибо сказать. Много для него сделал Семен. Хороший парень… Помог в трудную минуту…
Сигарета потухла, он полез было за спичками и тут увидел на дороге двоих. Тормознул.
- Что случилось?
- Слушай, помоги, браток! - к машине подбежал невысокий парнишка. - Понимаешь, ехал в стройтрест Кок-Арала, и вот баллон сел… И запаски, как назло, нет, не взял… Подбросишь до места, а?
Из темноты к парню подошла женщина с небольшим чемоданчиком в руке. Назир покосился:
- Ее везешь?
- Помогите, пожалуйста! - попросила и женщина. - Зарплату в стройтрест доставить… К утру надо…
Встреча с незнакомцами прервала мысли о Семке, хорошем человеке, но думать Назир невольно продолжал в том же направлении, и благодарное чувство к товарищу и вызванные им мысли теперь не давали ему права отказать этим двоим. "Ладно, за два часа обернусь. Все равно поздно, Семен, поди, и не ждет меня…"
- Садитесь, - сказал он.
- Ну, спасибо, браток! Хури-апа, садитесь.
Паренек помог женщине - она оказалась немолодой уже - подняться в кабину, поставил у ее ног чемоданчик и сам было тоже поднялся, но женщина распорядилась:
- Оставайтесь, я доберусь одна.
Парень растерялся, оглядел Назира и попробовал намекнуть:
- Так вы же…
- Ничего, не впервой! Ну, счастливо!
Назир развернул машину. Парень оставался еще в кабине и придерживал рукой чемоданчик. Назир не выдержал:
- Ну что, прокатишься?
- Нет, я остаюсь. - Он соскочил на дорогу и напоследок крикнул женщине: - Не забудьте, пусть утром запаску пришлют…
Машина с ревом понеслась по шоссе. Снова монотонное гудение мотора, тишина вокруг да бесчисленные звезды… Где же та, с инжир, что домой звала, дорогу указывала? Ах да, за спиной она теперь… Если б у каждого человека была своя путеводная звезда! Помогала бы в трудную минуту, а коль заблудишься в темноте - за руку бы вывела на светлую дорожку… Да, если б у него была…
Назир закурил. Глянул на женщину:
- Кассир?
- Для отпускников за деньгами ездила. Зашла к знакомым, задержалась, а тут еще машина стала… Вот и сиди с чемоданом денег ночью на дороге… Хорошо, вы подъехали, а то - пусто…
- И много у вас… отпускников? - Он сам удивился своему вопросу.
- Пятнадцать человек.
- А-а… - но вместо голоса послышался какой-то клекот, будто перехватило горло. Назир испугался. Это был не его вопрос, не его голос. Это был вопрос Назира-щеголя… Так звали его два года назад.
Когда его забрали, мать сразу постарела и согнулась. А дружки… они не прочь были выпить за его счет, но теперь с какой подлой, сожалеющей улыбкой проводили его!
… Он еще не успел кончить школу, когда умер отец. Жили они дружной семьей, и теперь он не находил себе места. Чтобы не видеть потемневшего от горя лица матери, бродил вечерами где попало. Вот в такое время и сошелся с приятелями, которые поддержали его и по-своему даже успокоили. Началось все с вечеринки - пили, досидели допоздна, а когда он собрался домой, его не пустили, хотели задержать. Покойный отец не зря называл Назира Палваном, то есть богатырем, - его многие боялись. Завязалась пьяная драка, он бил кого-то с размаху, а когда очнулся, увидел, что лежит в темной комнате, руки и ноги связаны. Доигрался.
Судиться, однако, с ним не стали, с того и завязалась дружба… В махалле, родном его квартале, Назира начали звать "щеголем". Их семью привыкли уважать, но Назира теперь сторонились…
У старого Халпаранга пропали из сундука деньги, еще у кого-то золотой браслет, - и все это в дни, когда заходил Назир.
Соседи сначала не хотели верить, но ведь шила в мешке не утаишь. Тогда он стал промышлять подальше от дома. Забросил мать, забыл о школе. Правда, исчезнув на неделю-две, он вдруг появлялся с богатыми подарками…
Сейчас, в кабине, он не мог шевельнуться, на лбу выступила испарина, а взгляд будто магнитом притягивало к злополучному чемоданчику. Пятнадцать отпускников… Тысячи три, не меньше, а то и все четыре… Назир теперь больше всего боялся, как бы женщина не заметила перемены в нем и не испугалась. Знал: испуг распаляет преследователя, подхлестнет того, "щеголя"… Он осторожно глянул на женщину и вытер рукавом лоб. Кажется, ничего - беззаботно прикрыла глаза, дремлет, видно. Назиру стало легче. Да, если б она знала, что у него на душе. Сколько денег, а! Как же быть?..
Назир огляделся: дорога пустая, кустарник да звезды. Сейчас будет железнодорожный переезд, а за ним пойдет густая тутовая роща. До Кок-Арала еще далеко.
Вот и железная дорога. Возле тутовой рощи Назир остановился. Раскурил погасшую сигарету, несколько раз затянулся, потом открыл дверцу и спрыгнул на землю. Галька под ногами зашуршала, словно зашептала: "Тыщи… тыщи…"
Откуда-то в руке его появился гаечный ключ. Взглянул на женщину - спит себе, ничего не ведает. Назир постоял немного, потом полез под сиденье, вытащил бутылку, сорвал металлическую пробку, хлебнул из горлышка… Да, будь здоров, Семка… и у него, Назира, тоже праздник - год на свободе.
* * *
Когда два милиционера уводили его из дома, на мать страшно было смотреть. Собрались соседи, возмущенные и злые. Молчали. Уж лучше бы обругали или избили… Но запомнилось молчание и пронизывающие холодом глаза…
Он хлебнул еще. Будь здоров, Семка! Поднялся в кабину, захлопнул дверцу.
- Что случилось? - испуганно спросила женщина. - Что-нибудь с машиной? - Назир молчал. - А я задремала… Долго будем стоять?
Назир нажал на педаль газа, будто хотел сдвинуть тяжелый камень. Машина рванула вперед.
Ехали молча, каждый думал о своем. "Небо, звездочки! - злился Назир. - Хорош! Молокосос, сейчас доигрался бы…"
- Послушайте, - сказал Назир женщине, - вы не боитесь меня?
- А чего ж мне вас бояться? Не бандит же вы…
- Все-таки… Вы женщина… да еще одна…
- Что ж, женщина разве не человек? Все мы люди, мужчины, женщины. А люди должны верить друг другу.
Назир покосился на нее. Похожие слова он слышал не раз - и вспомнил высокого полного начальника тюрьмы, капитана Кадырова. Он-то любил поговорить красиво. Воспитывал. Еще Назир вспомнил своих дружков. Вот кому верил. Только на суде узнал им цену, да поздно уже было. Ограбление пивнушки "друзья" свалили на него. Назира-щеголя осудили. Мать после этого недолго протянула, через год отдала богу душу.
О смерти матери Назир узнал в камере, поздно вечером. С его места на нарах был виден кусок звездного неба. Сам капитан Кадыров пришел с печальной вестью. Назир растерялся, какой-то комок подступил к горлу, и он заплакал, отчаянно, навзрыд, как маленький ребенок…
Через несколько дней его вызвали к капитану.
- Пришло решение освободить тебя. Свое ты уже получил - правда, частично… Но люди должны верить друг другу. Я думаю, ты все взвесил-перевесил…
Тот день Назир провел у могилы матери. Да и куда ему было идти? Домой? А как встретят соседи, родственники? Может, уйти из этих мест, уехать? Нет, как же бросишь родину… Хорошо, вечером повстречался Семен, увел к себе, приютил.
Утром, боясь встречи с соседями, Назир через щель заглянул во двор. Старый Халпаранг ставил самовар и что-то рассказывал внуку. Назир отворил дверь, ступил во двор. Все смотрели на него, он смотрел на стариков, старики поглаживали бороды и молчали.
- Простите меня, - заговорил Назир. - Виноват я…
Старики переглянулись.
- Забудем прошлое, - так ответил ему Халпаранг. - Жив-здоров вернулся… Ну, а теперь за работу.
Ночью Назир не мог уснуть… Родные разошлись поздно, он прилег на деревянной кровати во дворе - думал, вспоминал, смотрел в темное небо, на близкие, не отгороженные решеткой звезды. Сильно билось сердце, удары отдавались в ушах радостным звоном. Дома…
На следующий день Семен повел его устраиваться на работу…
Назир вздохнул. Вот и Кок-Арал, еще немного - и опять домой.
А женщина спит. Устала. Назир вспомнил о том, что хотел сделать, что сделал бы, наверное, два года назад, и ему стало страшно и тоскливо одному. Рассказать бы кому… Да она и не поймет. Семке рассказать надо… Разбудить ее, что ли. Подъезжаем уже…
- Приехали. Подъем, сестричка! - громко сказал Назир и сразу почувствовал - легче стало на душе. - Посмотрите, звездная ночь, красота, а то все проспать можно!
Женщина тихонько подняла голову, просыпаясь, терла кулачком глаза.
- Уже приехали? Ну и выспалась же я!