– Дэви не виноват, – вступилась Энни, собирая разбитое дрожащими пальцами. – Это всё я. Я положила поднос на лестницу и забыла. Это наказание за мою безответственность. Ой, что же теперь скажет мисс Барри!
– Ну ты же знаешь, она только купила это, это не то что фамильное что-нибудь, – промолвила Диана, пытаясь успокоить Энни.
Гости ушли вскоре после этого, чувствуя, что это самое тактичное из того, что они могут сделать в данный момент, Энни с Дианой помыли посуду, разговаривая друг с другом куда меньше обычного. Потом Диана ушла с головной болью домой, а Энни со своей головной болью удалилась в свою комнату и находилась там до тех пор, пока Марилла не вернулась под вечер с почты с письмом от Присциллы, написанным днем раньше. Оказывается, миссис Морган так здорово повредила колено, что не может выходить из своей комнаты.
"И еще, дорогая Энни, – писала Присцилла, – мне так жаль, но я боюсь, что она вообще не заедет к вам в этот раз, потому что к тому времени, как ее колено заживет, ей уже надо будет ехать в Торонто. Тетя должна быть там к определенному времени".
– Ну и вот. – Энни со вздохом положила письмо на порог из красного песчаника, на котором сидела. К сумеркам небо подернулось облаками, закапал дождь. – Я всегда думала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я про то, что миссис Морган действительно приедет. Но… но мои слова звучат уж слишком пессимистично. Я как Элиза Эндрюс. Мне даже стыдно так говорить. В конце концов, нельзя сказать, что это действительно слишком хорошо, чтобы быть правдой. Многие вещи столь же хорошие и лучше случаются у меня все время. Я даже думаю, что в событиях сегодняшнего дня есть и веселая сторона. Может быть, когда мы с Дианой состаримся, мы будем способны даже посмеяться над этим. Но до той поры я вряд ли смогу это сделать: слишком уж горькое разочарование я пережила.
– У тебя в жизни, может, будет еще много разочарований, и почище этого, – сказала Марилла в полной уверенности, что таким образом она успокаивает Энни. – Мне кажется Энни, что ты никогда не избавишься от своей привычки настраиваться на что-то, а затем впадать в полное расстройство, если этого не случится.
– Я знаю, есть у меня это, слишком, – грустно согласилась Энни. – Когда я думаю, что вот-вот произойдет нечто прекрасное, мне кажется, что в предвкушении этого я летаю на крыльях. А потом получается, что грохаюсь с небес на землю. Однако, Марилла, первая часть полет такая славная штука, пока она длится! Как будто паришь над закатом. А это вполне стоит того, чтобы потом пережить падение.
– Что ж, может и да, – согласилась Марилла. – А по мне лучше спокойно себе жить, вместо того чтобы переживать и то и другое. Но каждый живет по-своему. Я, бывало, считала, что есть один правильный образ жизни. Но с тех пор, как у меня появилась ты, а затем эти близняшки, я не совсем уверена, что это так. А что ты собираешься делать с подносом мисс Барри?
– Вернуть ей двадцать долларов, которые она уплатила за него, я думаю. Я так довольна, что это не фамильная любимая вещица, потому что в этом случае никакими деньгами не возместить потерю.
– Может быть, ты где-нибудь найдешь что-то подобное, купишь и вернешь?
– Боюсь, что нет. Подносы вроде этого очень редкая вещь. Миссис Линд так и не смогла найти ничего такого для благотворительного ужина. Я, естественно, хотела бы найти, потому что для мисс Барри что тот поднос что другой, лишь бы старый и настоящий. Марилла, посмотри вон на ту большую звезду, над кленовой рощей мистера Харрисона. смотри, какое тихое посеребренное небо вокруг нее, в этом есть что-то святое. Это похоже на молитву, у меня такое впечатление. В конце концов, если человек может вот так видеть звезды и небо, то разве так уж важны мелкие разочарования и неприятности, как ты думаешь?
С безразличием взглянув на звезду, Марилла спросила:
– А где Дэви?
– В кроватке. Я пообещала ему взять его с Дорой завтра на пикник на берег запруды. Вообще-то первоначальная договоренность состояла в том, что пикник состоится, если он будет хорошо себя вести. Но он же старался хорошо вести себя и у меня не хватит сердца расстраивать его.
– Сама утонешь и детей утопишь в этой плоскодонке, – проворчала Марилла. – Я шестьдесят лет здесь живу и ни разу еще не плавала по запруде.
– Что ж, никогда не поздно исправить, – весело сказала Энни. – Почему бы и тебе не пойти завтра с нами? Запрем дом и проведем целый день на берегу, забудем про все дела.
– Нет уж, спасибо, – ответила Марилла с подчеркнутым возмущением. – Красиво я буду выглядеть в лодке, да еще гребу. Мне кажется, я уже слышу, как Рэйчел комментирует все это. А вон мистер Харрисон куда-то поехал. А правду говорят, что мистер Харрисон видится с Изабеллой Эндрюс?
– Нет, я уверена, что это неправда. Он как-то вечером ездил по делам к Хармону Эндрюсу, а миссис Линд видела его и сказала, что знает, зачем он едет, потому что на нем был белый воротничок. Я не верю, что мистер Харрисон когда-нибудь женится. Мне кажется, у него сильные предубеждения против брака.
– А, от этих старых холостяков всего можно ожидать. А раз на нем был белый воротничок, то я согласна с Рэйчел, что это выглядит подозрительно: ведь раньше никто и никогда не видел его в таком виде.
– Я думаю, он оделся так, потому что хотел заключить деловую сделку с Хармоном Эндрюсом, – предположила Энни. – Я как-то слышала, как он говорил: дескать, деловая встреча это единственный случай, когда мужчина должен выглядеть особенно хорошо, потому что в этом случае меньше шансов, что другой стороне захочется его надуть. Мне действительно жалко мистера Харрисона. Я не думаю, что он удовлетворен своей жизнью. Это должно быть очень тоскливо, когда человеку не о ком заботиться, кроме попугая, ты согласна со мной? Но я заметила, мистер Харрисон не любит, когда его жалеют. Да и никто не любит, я думаю.
– Вот Гилберт идет по дороге, – сказала Марилла. – Если он собирается пригласить тебя покататься на лодке, смотри, надень плащ и галоши. Сегодня много росы.
Глава 18
Приключение на улице Тори
– Энни, – сказал Дэви, сев в постели и подперев подбородок руками. – Энни, а где находится этот самый сон? Я слышал, как говорят: идти ко сну. Это бывает каждый вечер. Я, конечно, понимаю, это место. Я там делаю всякие вещи, когда сплю. Но я хочу знать, где этот сон и как я попадаю туда и обратно, сам не зная ничего об этом. Так где это?
Энни стояла у окна и смотрела на закат, похожий на огромный цветок с ярко-красными лепестками и огненно-желтой серединкой. Она обернулась в ответ на вопрос Дэви и мечтательно ответила:
Выше лунных вершин,
Ниже темных долин.
Пол Ирвинг понял бы значение сказанного или, если бы не понял, по-своему разобрался бы в смысле. Но практичный Дэви, который, как это Энни часто с разочарованием отмечала, не обладал ни малейшей частичкой воображения. Ответ его озадачил и явно ему не понравился.
– Энни, по-моему, ты говоришь бессмыслицу.
– Конечно, мой дорогой. А ты разве не знаешь, что только очень глупые люди говорят все время сплошь со смыслом?
– Знаешь, когда я тебя спрашиваю нормально, ты и отвечай мне нормально, – с обидой в голосе произнес Дэви.
– Ах, ты еще слишком мал понимать такие вещи, – сказала Энни и осеклась, потому что ей стало стыдно за свои слова: разве не она торжественно поклялась себе, что, в противоположность многим умникам, через которых она прошла в детские годы, никогда не говорить ребенку, будто он слишком мал понимать что-то? И вот нате, сама такая же. Как же велика пропасть между теорией и практикой!
– Хорошо, я же во всю стараюсь вырасти, – сказал Дэви. – Но это такое дело, тут торопись, не торопись, много не поможешь. Если бы Марилла не была такой жадной на варенье, я бы все-таки взрослел быстрее.
– Марилла не жадная, Дэви, – строго заметила мальчику Энни. – Это очень неблагодарно с твоей стороны говорить такие вещи.
– Есть и другое слово про это, оно звучит куда лучше, но только я не помню его, – сказал Дэви, намеренно нахмурившись. – Я слышал как-то, Марилла сама про себя говорила это слово.
– Если ты имеешь в виду "экономная", то это со-овсем другое слово. Это хорошая черта у человека быть экономным. Если бы Марилла была жадной, она не взяла бы вас с Дорой после смерти вашей мамы. Ты хотел бы жить у миссис Уиггинс?
– Не, ни за что! – тут же воскликнул Дэви. – И к дяде Ричарду ни за что не пошел бы. Здесь куда лучше, даже если Марилла и… это длинное слово, когда дело касается варенья, потому что здесь ты, Энни. Энни, а ты расскажешь мне что-нибудь, перед тем как я пойду ко сну? Только не простую сказочку. Пусть даже про девчонок, но чтобы захватывала побольше убивали, стреляли, пожаров побольше и всякое такое.
К счастью для Энни, в этот момент ее окликнула Марилла из своей комнаты:
– Энни, там Диана упорно сигналит тебе. Посмотри, чего она хочет.
Энни побежала на восточную половину дома и увидела в сумерках световые сигналы в окне Дианы. Они были группами по пять, что, согласно их разработанному в детстве шифру, означало: "приходи немедленно, расскажу кое-что важное". Энни набросила на голову белую шаль и через Духову Рощу и пастбище мистера Белла поспешила к Фруктовому Склону.
– Есть хорошая новость для тебя, Энни, сообщила ей Диана. Мы с мамой только что приехали из Кармоди, и я встретилась там в магазине мистера Блейра Мэри Сентнер из Спенсервейла. Она говорит, что у старых дев Копп, на дороге, которая называется Тори, есть поднос из ивовых прутьев и он точно такой же, как она видела на благотворительном ужине. Она говорит, что они, наверно, продадут его, потому что Марта Копп, известно, не станет держать у себя того, что можно продать. Но если они не продадут, то такой же поднос имеет Уэсли Кейсон из Спенсервейла, а в этом доме его наверняка продадут, она точно знает, только не знает, такой ли он, как у тети Жозефины.
– Ой, я завтра же поеду в Спенсервейл, решительно заявила Энни, и ты должна поехать вместе со мной. Это такая тяжесть с души, потому что послезавтра я должна ехать в город, и с какими глазами я буду смотреть на твою тетушку Джозефину, если приеду без подноса? Это похуже чем тогда, когда мне пришлось сознаваться, что я попрыгала на кровати в гостевой комнате.
Обе девушки прыснули, вспомнив давнюю историю. Тех из моих читателей, кто не знает этой истории да к тому же еще и любопытен, я должна отослать к своему повествованию о более ранних годах Энни.
Во второй половине следующего дня подруги двинулись в экспедицию по поискам подноса. До Спенсервейла было десять миль дороги, а день оказался не самым подходящим для путешествий. Было очень тепло и безветрено, а пыли на дороге было столько, сколько ей и положено быть после полутора месяцев сухой погоды.
– Ох, скорее бы дождь прошел, – вздохнула Энни. – Все пересохло, на бедные поля жалко смотреть, а деревья так и тянут, кажется, руки, прося дождя. Когда я выхожу в сад, мне больно становится. Ладно сад, что о нем говорить, когда фермерские поля страдают. мистер Харрисон говорит, что его пастбища так выжжены, что бедным коровам ущипнуть нечего, и он чувствует себя виноватым перед бедными животными, когда они смотрят ему в глаза.
После утомительного путешествия девушки достигли Спенсервейла и повернули на "Тори" – зеленую, заброшенную дорогу, на которой между колеями росла трава, свидетельствовавшая, что этой дорогой редко кто пользовался. На большем ее протяжении вдоль нее плотно росли молодые ели, а в прогалах видны были ограды спенсервейлских ферм, задами выходивших к дороге, либо пни, густо поросшие сорняком и молодыми золотистыми побегами.
– А почему она называется Тори? – поинтересовалась Энни.
Мистер Аллен говорит, что по тому же принципу, когда рощей называют место, где вообще нет деревьев, ответила Диана. Потому что вдоль этой дороги никто не живет, за исключением старых дев Копп да старика Мартина Бовье на дальнем конце, который за либералов. При правительстве тори проложили эту дорогу, чтобы показать, что они что-то делают.
Отец Дианы был за либеральную партию, и по этой причине Энни и Диана никогда не говорили о политике. Обитатели Зеленых Крыш всегда были консерваторами.
Наконец девушки добрались до дома сестер Копп. Он блистал внешне такой чистотой, что Зеленые Крыши проиграли бы в сравнении с ним. Дом был построен в старом стиле, располагался на склоне, из-за чего с одной стороны дома имелся каменный фундамент. Стены дома и вспомогательных строений были побелены в безукоризненно белый, ослепительно белый цвет. В огороде, обнесенном белой оградой, не было ни единого сорнячка.
– Все шторы опущены, – жалостно произнесла Диана. – Мне кажется, дома никого нет.
Похоже, так оно и было. Девушки растерянно посмотрели друг на друга.
– Не знаю, что и делать, – сказала Энни. – Если бы я была уверена, что поднос именно такой, какой мне нужен, я бы не возражала подождать до их прихода. Но если он не такой, то может быть слишком поздно после этого ехать к Кейсонам.
Диана посмотрела на маленький квадратик окна, расположенного над каменным фундаментом.
– Это окно в чулан, я уверена, – заявила она, – потому что этот дом как у дядюшки Чарльза в Ньюбридже, а у них там чуланчик. Шторы не опущены, так что если мы взберемся на крышу вот этого маленького домика, то сможем заглянуть в это окошечко, а может и увидим там поднос. Чего тут такого, как ты думаешь?
– Да нет, не пойдет, – решила Энни, немного подумав. – У нас же цель не праздное любопытство.
Этот вопрос нравственного порядка был скоро урегулирован, и Энни приготовилась залезать на крышу упомянутого "маленького домика" островерхой конструкции из легких планок, в прежние времена служившей жилищем для уток. Сестры Копп бросили держать уток "потому что это очень неопрятная птица", и домик не использовался на протяжении нескольких лет, разве что в него сажали самых непоседливых кур для высидки яиц. Дом, хотя и тщательно побеленный, все-таки обветшал, и Энни с большой неуверенностью перебиралась на него с поставленного для удобства сооружения в виде ящика и бочонка на нем.
– Боюсь, он не выдержит моего веса, – сказала она, осторожно ступая на крышу пристройки.
– На брус под окном опирайся, – посоветовала Диана, и Энни так и сделала. К ее большой радости, она увидела прямо перед собой за оконным стеклом плетеный поднос, в точности такой, какой ей был нужен, и он лежал на полке перед окном. Вот столько она успела увидеть до пришествия катастрофы. От радости Энни забыла о ненадежности опоры под ногами, перестала опираться на подоконный брус, да еще импульсивно всплеснула руками от радости и в следующий момент по плечи провалилась сквозь крышу. Расставив руки, она висела, не зная, как себе помочь, как вылезти наружу. Диана бросилась в утятник и, схватив подругу за талию, попыталась спустить ее на землю.
– Ой, не надо, – взмолилась Энни. – Тут края сломанный доски впиваются в меня. Посмотри, нельзя ли чего найти мне под ноги. Я тогда, может быть, сама вылезу.
Диана быстро притащила уже упомянутый бочонок, и для Энни он оказался достаточно высоким, чтобы она могла спокойно стоять на нем. Но освободиться из плена все равно не могла.
– А я смогу вытащить тебя, если заберусь на крышу? – предложила Диана.
Энни в безнадежности покачал головой.
– Нет, сломанные доски очень уж сильно впиваются. Если бы ты нашла топор, то смогла бы вырубить меня отсюда. Ой, дорогая, я действительно начинаю думать, что родилась под несчастливой звездой.
Диана тщательно обыскала все кругом, но топора не нашла.
– Придется бежать за помощью, – предложила Диана.
– Ой, только не это! – испуганно воскликнула Энни. – Если ты это сделаешь, слух разлетится повсюду, и я от позора лица не смогу нигде показать. Нет, нам надо подождать, пока не придут сестры Копп, мы попросим их держать все в секрете. Они же знают, где топор, и освободят меня. Пока у меня крепкая опора под ногами, я чувствую себя хорошо. По крайней мере, не больно телу. Интересно, во сколько сестры оценят этот домик. Мне придется платить за нанесенный ущерб, только бы они поняли, зачем меня понесло на крышу, зачем я подглядывала в окошко. Мое единственное утешение что поднос именно такой, какой мне нужен, и что они продадут его мне, и тогда я буду вознаграждена за всё случившееся.
– А что если сестры не придут до ночи… или до завтра? – предположила Диана. – Если они не вернутся до захода солнца, тебе придется идти за помощью, я полагаю, неохотно согласилась Энни, но торопиться с этим не надо, только в крайнем случае. Ой, дорогая, до чего же досадно! Я не против того, чтобы меня постигали неприятности, но пусть они будут романтичными, как это всегда бывает с героинями миссис Морган, а у меня они просто смешные. Интересно, что подумают сестры, когда въедут во двор и увидят, что из крыши одного из их сараев торчат голова и плечи девчонки. Ой, послушай, это не повозка? Нет, Диана, мне кажется, это гром.
Это был определенно гром, и Диана, проворно обежав дом, вернулась и объявила, что с северо-запада быстро надвигается очень черная туча.
– Кажется, нам придется побывать под таким ливнем и грозой! – горестно воскликнула она. – Энни, ну что нам делать?!
– Надо подготовиться к этому, – спокойно ответила Энни. Гроза казалась ей пустячком по сравнению с тем, что уже произошло. – Тебе надо привести лошадь и тележку вон в тот открытый сарай. К счастью, у меня в тележке солнечный зонтик. На, возьми мою шляпку. Марилла сказала мне, что это глупость с моей стороны одевать свою лучшую шляпку для поездки на эту улицу Тори, и, как всегда, она оказалась права.
Диана отвязала пони и завела его в сарай, и тут упали первые крупные капли дождя. Сама она осталась в сарае, она сидела и смотрела на разразившийся ливень, такой плотный, что за его завесой было трудно разглядеть Энни, которая мужественно противостояла стихии, держа над непокрытой головой солнечный зонтик. Гром звучал редко, но дождь почти целый час лил как из ведра. В какой-то момент Энни из-за зонтика помахала Диане рукой, стараясь приободрить ее, но разговора на таком расстоянии и при таком ливне не получилось. Наконец дождь прекратился, показалось солнце, и Диана, обходя лужи, вернулась к Энни.
– Ты сильно промокла? – озабоченно спросила она.
– Да нет, – бодро ответила Энни. – Голова и плечи вполне сухие, только юбка немного мокрая, дождь капал сквозь доски. Ты меня не жалей, Диана, потому что я очень рада этому дождю. Я стояла и думала: как же хорошо, что пошел дождь, как, должно быть, сейчас радуется мой сад, всё представляла себе, что подумали распустившиеся цветы и бутоны при первых каплях дождя. Я представляла себе очень интересный разговор, который ведут между собой астры, душистый горошек, дикие канарейки они живут в зарослях лилий, – дух-хранитель сада. Когда попаду домой, обязательно запишу. Жалко, что сейчас нет карандаша с бумагой, а то бы сейчас записала, потому что, я боюсь, забуду самое лучшее из этого разговора, пока доберусь до дома.