Диана, верная и услужливая подруга, нашла в ящичке повозки и карандаш, и листок писчей бумаги. Энни сложила зонтик, расправила бумагу на куске кровельной дранки, которую подала ей Диана, и изложила свою "садовую идиллию" в условиях, вряд ли пригодных для литературного творчества. Тем не менее, результат получился весьма приемлемый, ибо Диана восхитилась, после того как Энни прочла ей свое произведение.
– Ах, Энни, какая прелесть! Ну просто прелесть! Пошли это в "Канадскую женщину".
Энни отрицательно покачала головой.
– Нет, им это не пойдет. Здесь, видишь ли, нет никакой фабулы. Так, полет фантазии. Мне нравится писать такие вещи, но все это никогда не сгодится для публикации, так как редакторы требуют наличия сюжета, Присцилла так говорит. Ой, вон мисс Сара Копп идет! Диана, пожалуйста, поди объясни.
Мисс Сара Копп была маленькой женщиной в поношенном черном одеянии, в шляпке, которая служила больше практическим функциям, а не в качестве украшения. Она, как и следовало ожидать, немало изумилась, увидев столь занимательную сцену у себя во дворе, но, после того как Диана объяснила ей все, прониклась состраданием к девушкам. Она быстро открыла черный ход, достала топор и несколькими умелыми ударами высвободила Энни из плена. Энни, усталая и несколько напряженная, нырнула внутрь своей тюрьмы и затем, полная благодарности, вновь вышла на свободу.
– Мисс Копп, – с жаром заговорила она, – уверяю вас, я заглянула в это окошечко только для того, чтобы посмотреть, есть ли у вас поднос из ивовых прутьев. Я ничего другого и не видела и не смотрела ни на что другое.
– Господь с вами, все хорошо, – дружелюбным тоном сказала мисс Сара. – Не о чем волноваться, вы нам не сделали ничего плохого. Слава Богу, мы все время держим чуланы в образцовом порядке, и нам не жалкое, кто-то заглядывает туда. А что касается этого старого утятника, то я рада, что его поломали. Теперь, может быть, Марта согласится снести его. А то все никак не соглашалась: вдруг, говорит, пригодится когда-нибудь. А мне каждую весну приходилось белить его. Но что со столбом, что с Мартой ее не убедишь. Она поехала сегодня в город, я отвезла ее на станцию. Значит, вы хотите купить мой поднос? И что вы дадите за него?
– Двадцать долларов, – сказала Энни, которая не собиралась торговаться с Сарой, иначе она не предложила бы такую цену с самого начала.
– Ладно, посмотрим, – осторожно сказала мисс Сара. – Этот поднос, к счастью, мой, иначе я никогда не посмела бы продать его в отсутствие Марты. Марта подняла бы такой шум. Могу сказать вам, что она здесь хозяйка. Устаешь жить под каблуком другой женщины. Ой, да что же это я, вы же и устали, и проголодались. Сделаю для вас все что могу в смысле чая… Только предупреждаю вас, что кроме хлеба с маслом и огурцов я ничего не смогу вам предложить. Марта перед отъездом заперла пирог, сыр, заготовки. Она всегда так делает, говорит, что я слишком расточительна, когда кто-нибудь приходит в гости.
Девушки настолько проголодались, что были бы рады любому угощению, и им очень понравился отличный хлеб мисс Сары с маслом и огурцы. После того как еда закончилась, мисс Сара сказала:
– Не знаю, как я могу продать поднос. Но стоит он двадцать пять долларов. Это очень старый поднос.
Диана легонько пнула ногу Энни под столом, что означало: "Не соглашайся, она отдаст за двадцать, если ты будешь держаться своего".
Но Энни была вовсе не расположена испытывать судьбу в отношении этого драгоценного для нее подноса. Она попросту согласилась заплатить двадцать пять долларов, и мисс Сара, похоже, расстроилась, что не запросила тридцать.
– Ну что ж, Я думаю, можете его брать. Только деньги мне нужны все сразу. Дело в том, что… Мисс Сара гордо подняла голову, щеки ее зардели. – …Я выхожу замуж, за Лютера Уоллеса. Он хотел жениться на мне еще двадцать лет назад. Он мне взаправду нравился, но он был бедный, и отец дал ему от ворот поворот. Я думаю, мне не надо было давать ему просто так взять и уйти, но я была тогда робкой, очень боялась отца. Кроме того, я не знала, что мужчины такие пугливые.
Когда девушки благополучно выбрались на улицу, лошадью стала управлять Диана, а Энни держала на коленях заветный поднос. Тишина зеленой, освеженной дождем улицы Тори то и дело прерывалась заливистым девичьим смехом.
– Ну, я поразвлеку твою тетю Джозефину, когда завтра поеду в город. Вот посмеется она над нашими приключениями. Да, ну и напереживались мы, хорошо, что всё это позади. А теперь у меня в руках поднос, дождь прибил пыль. В общем всё хорошо, что хорошо кончается.
– Мы еще не доехали до дома, – несколько пессимистичным тоном заявила Диана, – и никто не знает, что еще может случиться, пока доберемся. С тобой нельзя быть гарантированной от приключений, Энни.
– Для некоторых людей приключения это естественный образ жизни, – спокойно отреагировала Энни. – Это дар, он или есть у человека или его нет.
Глава 19
Просто счастливый день
– Ты знаешь, – как-то сказала Энни Марилле, – я считаю, что самые прекрасные и счастливые дни это не те, в которые случаются какие-то яркие и волнующие события, а именно те, которые приносят простые маленькие радости, одну за другой, плавно, как жемчужины, скатывающиеся с нитки.
Жизнь в Зеленых Крышах была наполнена вот такими днями, потому что приключения и неприятности Энни, как и других людей, не случались все сразу, а были разбросаны по времени, а между ними тянулись безобидные, счастливые дни, наполненные работой, мечтами, смехом и занятиями. Таким был и этот августовский день. С утра Энни и Диана покатали детей на лодке, доставив им огромную радость, потом все высадились на песчаном берегу и собирали травы, а ветер играл им старинные напевы, которые он выучил еще во времена молодости мира.
Во второй половине дня Энни пошла к Ирвингам, чтобы повидать Пола. Нашла она его на траве возле густой пихтовой рощи, которая закрывала их дом с севера. Пол лежал на траве, поглощенный книгой сказок. Он радостно вскочил, увидев Энни.
– Ой, я так рад, что вы пришли, учитель, – с жаром сказал он, – а то бабушки нет дома. Вы побудете, попьете со мной чаю, да? Так скучно пить чай все время одному. Вы знаете, учитель, я всерьез хотел попросить, чтобы ко мне присаживалась Мэри-Джо Янг и пила со мной чай, но, я думаю, бабушка не одобрит этого. Она говорит, что к французам надо относиться так, чтобы они знали свое место. А с Мэри-Джо трудно разговаривать. Она только смеется и говорит: "О, ты лучше всех ребятишек, каких я видела". И слова смешно коверкает. Я ей серьезно…
– Конечно, я останусь на чай, – весело откликнулась Энни на приглашение. – Мне до смерти хотелось, чтобы меня пригласили на чай. У меня слюнки текут, как вспомню вкусное песочное печенье твоей бабушки. Я его пробовала в тот раз, когда мы пили чай.
Пол встретил ее слова с большой серьезностью.
– Если бы это зависело от меня, учитель, – начал он, встав перед Энни и держа руки в кармашках, и его личико осветилось внезапным приливом заботы об Энни, – вы получили бы печенья от души. Но это зависит от Мэри-Джо. Я слышал, как бабушка говорила ей перед своим отъездом, что не надо давать мне песочного печенья, потому что оно слишком жирное для мальчиков моего возраста, вредно для желудка. Но, может быть, Мэри-Джо даст немножечко вам, если я пообещаю, что не съем ни одного. Будем надеяться на лучшее.
– Да, будем надеяться, – согласилась Энни, которой была по духу эта бодрая философия. – А если Мэри-Джо окажется твердокаменной и не даст мне ни кусочка печенья, то это не имеет ровно никакого значения, так что не волнуйся насчет этого.
– Это правда ничего, если она не даст? – с надеждой спросил Пол.
– Абсолютно, мой дорогой.
– Тогда я не буду волноваться, – сказал Пол и облегченно вздохнул, протяжно так. – Тем более что я надеюсь, что Мэри-Джо все-таки прислушается к доводам разума. Она не то чтобы от природы такая, что не всегда к ним прислушивается, а просто по опыту знает, что не стоит нарушать бабушкины приказания. Бабушка прекрасный человек, но люди, она считает, должны слушать, что она им говорит. Она была очень довольна мной сегодня утром, потому что мне наконец удалось съесть всю тарелку овсяной каши. Это было очень трудно, но мне удалось, бабушка говорит, что теперь сделает из меня мужчину. Знаете, учитель, я хотел бы задать вам очень важный вопрос. Вы правдиво ответите на него, да?
– Я постараюсь, – пообещала Энни.
– Вы не думаете, что у меня не в порядке с головой? – спросил Пол так, словно всё его существование целиком зависело от ее ответа.
– Господи, Пол, да нет же! – в изумлении воскликнула Энни. – Конечно нет! Откуда у тебя в голове эта мысль?
– От Мэри-Джо. Только она не знала, что я слышал ее. У мистера Питера Слоуна работает одна девушка, Вероника, и она приходила вчера вечером к Мэри-Джо, и я слышал, как они разговаривали на кухне, я как раз проходил через переднюю. И слышу, как Мэри-Джо говорит, как всегда коверкая слова: "Этот Пол очень странный мальчик. И говорит так странно. Я думаю, у него с чердаком не все в порядке". Я эту ночь так долго не мог заснуть, все время думал об этом, спрашивал себя: а вдруг Мэри-Джо права? Бабушку я как-то не решился спрашивать об этом, но твердо решил спросить вас. Я очень рад, что вы считаете, что у меня с головой все в порядке.
– Конечно в порядке. Мэри-Джо глупенькая, невежественная девушка, и ты никогда не обращай внимания на то, что она говорит, – с негодованием в голосе проговорила Энни, про себя решив дать миссис Ирвинг прозрачный намек на то, чтобы она приструнила Мэри-Джо за ее язычок.
– Ой, прямо камень с сердца, – промолвил Пол. – Если б вы знали, как я счастлив сейчас, учитель, спасибо вам. Чего же хорошего, если у тебя на "чердаке" не все в порядке, правда, учитель? Я думаю, Мэри-Джо потому так считает, что я иногда высказываю ей свое мнение о разных вещах.
– Это довольно-таки опасная практика, – заметила Энни, вспомнив о своем опыте.
– Хорошо, я постепенно расскажу вам о своих мыслях, которые я поведал Мэри-Джо, а вы посмотрите, есть ли в них что-то странное, – сказал Пол, – но я хочу подождать, пока не стемнеет. Это время, когда мне так и хочется рассказать о своих мыслях кому-нибудь, а если никого рядом нет, мне и приходится рассказывать Мэри-Джо. Но теперь я уж больше не буду, если она после этого думает, что у меня не все в порядке с "чердаком". Лучше перетерплю.
– А если уж тебе невыносимо захочется поделиться с кем-то, приходи в Зеленые крыши и рассказывай мне о своих мыслях, – предложила Энни со всей серьезностью, которая подкупала в ней детей, любящих, чтобы их воспринимали всерьез.
– Хорошо, я буду приходить. Но, я надеюсь, Дэви не будет там, когда я буду приходить, потому что он строит мне рожицы. Я не особенно обращаю на это внимание, потому что он такой маленький еще, а я уже довольно большой, но все равно это неприятно, когда тебе строят рожи. А Дэви такие рожи строит – ужас! Мне иногда страшно становится: а вдруг у него физиономия в нормальное положение не вернется. Он строит их мне в церкви, когда я должен думать о вещах священных. А вот Доре я нравлюсь, и она мне. Но теперь она мне нравится меньше, это после того как она сказала Минни-Мэй Барри, что собирается выйти за меня замуж, когда я вырасту. Я, конечно, могу жениться на ком-нибудь, когда вырасту, но сейчас я слишком мал, чтобы думать об этом, вы так не думаете, учитель?
– Конечно молод, – согласилась Энни.
– Если говорить о женитьбе, то меня в последнее время беспокоит еще одна вещь, продолжал Пол. Как-то на прошлой неделе у нас была миссис Линд, ее приглашала на чай бабушка. И бабушка велела мне показать миссис Линд фотографию моей мамочки, мне ее папа прислал в подарок на день рождения. Я вовсе не хотел показывать ее миссис Линд. Миссис Линд хорошая и добрая женщина, но она не такая, чтобы хотелось показывать ей фотографию мамочки. Вы меня понимаете, учитель. Но я, конечно, повиновался бабушке. Миссис Линд посмотрела и сказала, что она, конечно, очень симпатичная, но есть в ней, говорит, что-то от актрисы и она, должно быть, была намного моложе отца. А потом говорит мне: "На этих днях твой папа, похоже, снова женится. Как тебе это нравится иметь новую маму, Пол?" Ну, от мысли об этом у меня прямо перехватило дыхание, но я не показал вида, миссис Линд не заметила. Я посмотрел ей прямо в глаза вот как вам и говорю: "Миссис Линд, папа хорошо выбрал мне первую маму, и я доверяю ему, он выберет такую же хорошую и во второй раз". А я действительно доверяю ему, учитель. И все же, я думаю, если он даст мне новую маму, то он спросит моего мнения об этом пока не поздно… Вон Мэри-Джо идет звать нас на чай. Я пойду, поговорю с ней насчет песочного печенья.
В результате переговоров Мэри-Джо выделила песочного печенья, да еще и добавила к их меню варенья. Энни разлила чай, и они с Полом очень весело провели время за чаем в сумраке старой гостиной, окна которой были открыты и выходили к заливу, откуда тянуло свежим ветерком. Они говорили о такой "бессмыслице", что Мэри-Джо решительно ничего не поняла, а на другой вечер сообщила Веронике, что школьная учительша такая же странная, как и Пол. После чая Пол провел Энни наверх, в свою комнату, и показал ей фотографию своей матери, загадочный подарок ко дню рождения, который миссис Ирвинг до того держала в книжном шкафу. Маленькая, с низким потолком комнатка Пола была освещена красноватым светом садящегося за море солнца, по стенам бегали тени пихт, растущих под глубоким квадратным окном. В этой мягкой чарующей игре света и теней со стены у изножья кровати издавало свой сияние милое девичье лицо с нежными по-матерински глазами.
– Это моя мамочка, – с любовью и гордостью произнес Пол. – Я уговорил бабушку повесить фото на этом месте, чтобы, как только открою глаза, видеть мамочку. Теперь я не возражаю ложиться спать без света, мне так кажется, что мамочка со мной, рядом. Отец знал, что подарить мне на мой день рождения, хотя и не спрашивал меня. Разве не удивительно, как много понимают отцы?
– Твоя мама была очень красивой, Пол, и у тебя есть что-то общее с ней. Но ее глаза и волосы темнее твоих.
– Цвет глаз у меня точно отцовский, – пояснил Пол, летая по комнате и собирая подушечки на стул у окна, – но волосы у отца седые. Волос у него много, но седые. Вы знаете, отцу под пятьдесят. Зрелый пожилой возраст, да? Но он только внешне старый, а в душе он молодой-молодой. Теперь, учитель, садитесь здесь, и я сяду у ваших ног. Можно я положу голову вам на колени? Мы с мамочкой привыкли так сидеть. Ой, как же это замечательно!
– Ну а теперь я хотела бы услышать твои мысли, которые Мэри-Джо объявила странными, – сказала Энни, поправляя кудри своих волос по бокам. Пола не надо было долго упрашивать, чтобы он высказал свои мысли по крайней мере, родственной душе.
– Они пришли мне в голову как-то вечером, когда я сидел в пихтовой рощице, – начал Пол, и глаза его сделались мечтательными. – Конечно, я не верю этим мыслям, но я их передумал. Вы меня понимаете, учитель. А потом мне захотелось пересказать их кому-нибудь, а никого, кроме Мэри-Джо, не было. Мэри-Джо находилась на кухне, ставила хлеб. Я сел на скамейку рядом с ней и сказал: "Мэри-Джо, вы знаете, о чем я думаю? Я думаю, что вечерняя звезда это маяк в стране, где живут феи". А Мэри-Джо отвечает: "Ой, какой ты странный. Никаких таких разных фей не существует". И меня это так и подкололо. Конечно, я знаю, что фей нет, но это не должно мешать мне представлять, будто они есть. Вы меня понимаете, учитель. Но я снова начал очень спокойно и говорю: "А знаете, Мэри-Джо, что я думаю? Я думаю, что после заката солнца по земле ходит ангел большой, высокий, белый, со сложенными серебряными крыльями – и убаюкивает цветы и птицы колыбельной песней. И дети могут слышать его, если они умеют слушать". А Мэри-Джо поднимает кверху руки, все в муке, и говорит: "Ой, какой же ты странный мальчик. Мне даже страшно от твоих разговоров". И она действительно выглядела испуганной. Я тогда ушел и нашептал остальные свои мысли саду. Там стояла маленькая береза, она умерла. Бабушка говорит, что там распыляли препараты с солью, они ее и убили. А я думаю, что у этого дерева была глупая дриада, пошла смотреть мир и заблудилась. А дерево осталось в одиночестве и умерло от разрыва сердца.
– А когда бедной глупой дриаде надоесть ходить по свету и она вернется к своему дереву, у нее разорвется сердце, – продолжила Энни.
– Да, раз дриады глупые, они должны расплачиваться за последствия так же, как если бы они были настоящими людьми, – степенно заявил Пол. – А вы знаете, что я думаю о новолунии, учитель? Я считаю это маленькой золотой лодочкой, полной сновидений.
– А когда она наскакивает на облака, то часть их просыпается через край и они попадают в твои сны.
– Точно, учитель. Ой, вы, оказывается, знаете. А про фиалки я думаю, что это крошечные кусочки неба, которые падают на землю, когда ангелы делают дырочки для звезд, чтобы они светили через них. А лютики сделаны из старого солнечного света. А еще я думаю, что цветки душистого горошка превращается в бабочек и улетают на небеса. Ну, учитель, вы видите что-нибудь странное в этих мыслях?
– Нет, мой дорогой мальчик, в них совершенно нет ничего странного. Это просто красивые мысли и необычные для маленького мальчика, и поэтому люди, которые сами неспособны так думать, дай им на это хоть сто лет, считают такие мысли странными. Продолжай, Пол, думать таким образом. Когда-нибудь ты станешь поэтом, я верю в это.
Когда Энни вернулась домой, там ее ждал другой тип мальчугана. Дэви ждал, когда его положат в постель. Он надулся и, после того как Энни раздела его, плюхнулся в кровать и зарыл лицо в подушку.
– Дэви, ты забыл прочесть молитву, – назидательно произнесла Энни.
– Ничего я не забыл, – с вызовом ответил Дэви. – Только я больше не собираюсь читать молитвы. Я прекращаю стараться быть хорошим, потому что как я ни стараюсь быть хорошим, ты все равно больше любишь Пола Ирвинга. Так лучше уж я буду плохим, хоть радость какая-то от этого.
– Я не люблю Пола Ирвинга больше, – серьезным тоном произнесла Энни, подчеркнув последнее слово. Я тебя тоже люблю, только иначе.
– А мне хочется, чтобы ты меня любила не иначе, а одинаково, – обиженно пробурчал Дэви.
– Нельзя разных людей любить одинаково. Вот ты разве любишь Дору и меня одинаково, а?
Дэви сел в кровати и задумался.
– Не-е… нет, – признал он наконец. – Дору я люблю, потому что она моя сестра, а вас потому что вы… это вы.
– Вот и я также. Пола я люблю, потому что он Пол, а Дэви потому что он Дэви, – весело сказала Энни.
– А-а, ну тогда я, пожалуй, могу помолиться, – заявил Дэви, на которого подействовала логика. – Только неохота вылезать из-за них из кровати. Может, я лучше утром прочитаю два раза, а, Энни? Чего, это разве не одно и то же?
– Нет, не одно и то же, – решительно разъяснила ему Энни. И пришлось Дэви вылезать из-под одеяла и становиться на колени. Окончив молитву, он, не поднимаясь, сел на маленькие голые коричневые пятки и снизу вверх взглянул на Энни.
– Энни, а я получше стал, чем был?
– Лучше, Дэви, конечно, – ответила Энни. Она не колеблясь отпускала в кредит, если человек того заслуживал.