– Я знаю, что лучшей стал, – убежденно заявил Дэви, – и я скажу тебе, откуда я знаю. Сегодня Марилла дала мне два куска хлеба с вареньем один мне и один для Доры. Один был побольше другого, а Марилла не сказала, какой мой. Который побольше я дал Доре. Это я хорошо сделал, как?
– Очень хорошо, Дэви, и очень по-мужски.
– Конечно, – согласился Дэви. Дора не очень хотела есть, она съела только половину куска, а остальное отдала мне. Но, когда я давал ей, я не знал, что она не доест, так что я сделал хорошо, Энни.
В сумерках Энни прогулялась до Омута Дриад и возле Духовой Рощи встретила Гилберта Блайда. Она внезапно поняла, что Гилберт больше не школьник. И как возмужал высокий, открытое лицо, ясные глаза, широкие плечи. Энни подумалось еще, что Гилберт очень красивый парень, хотя вроде бы и не похож на идеального мужчину. Они с Дианой давно решили, какой тип мужчины им нравится, и их вкусы, похоже, полностью совпали. Он должен быть очень высоким, выделяющимся из всех, с меланхоличным, загадочным взглядом и нежным, красивым голосом. В физиономии Гилберта не было ничего меланхолического и загадочного, но в дружбе это не имело значения.
Гилберт растянулся среди папоротника возле омута и ласково смотрел на Энни. Если бы Гилберта попросили описать идеал его женщины, то она бы в точности напоминала Энни, вплоть до семи маленьких веснушек, столь неприятных для самой их обладательницы. Гилберт был в действительности еще мальчиком, но и у мальчика есть свои мечты, как и у других людей, а в будущем Гилберта всегда присутствовала девушка с большими ясными серыми глазами, лицом красивым и утонченным, как цветок. Он решил, что его будущее должно быть достойно богини, которая в нем будет жить. И в тихом Эвонли были соблазны, и в нем можно было встретить подходящую подругу. В Белых Песках молодежь любила повеселиться, и Гилберт был своим человеком в любой компании. Но он стремился всегда быть достойным дружбы Энни, а в каком-то отдаленном будущем и любви.
И он следил за каждым своим словом, мыслью и делом так, словно она все видела и выносила свои суждения. Она оказывала на него неосознанное влияние, как и каждая девушка, чьи идеалы высоки и чисты, оказывает на своего друга, и это влияние держится столько времени, сколько она продолжает оставаться верна своим идеалам, и прекращается, если она изменит им. В глазах Гилберта главное обаяние Энни состояло в том, что она была не подвержена мелким недостаткам других эвонлийских девиц мелкой зависти, обманам по мелочам, соперничества, заискиванию. Энни была в стороне от всего этого, причем не сознательно и по замыслу, а просто потому что все перечисленное было абсолютно чуждо ее чистой, горячей натуре, кристально чистой по своим целям и чаяниям.
Гилберт не пытался перевести свои мысли на язык слов, потому что имел основания быть уверенным в том, что Энни отметет такие попытки с порога или рассмеется ему в лицо, что в тысячу раз хуже.
– Ты как настоящая дриада под этой березой, – пошутил Гилберт.
– А я люблю березы, – промолвила Энни, прислонившись щекой к стройному бело-кремовому стволу и нежно погладив дерево, что вышло у нее красиво и естественно.
– Тогда тебе приятно будет услышать, что мистер Мэйджор Спенсер решил высадить вдоль дороги со стороны своей фермы целый ряд берез, чтобы поддержать наше общество, сообщил Гилберт. Он говорил со мной об этом сегодня. Мэйджор Спенсер самый прогрессивный человек в Эвонли, которого волнуют общественные интересы. И мистер Уильям Белл собирается высадить живую ограду из елей вдоль дороги возле своей фермы и дальше. В общем, дела нашего общества идут великолепно, Энни. Период экспериментов позади, это можно считать установленным фактом. Уже пожилой люд начинает проявлять интерес к нашим делам, а в Белых Песках народ поговаривает, не открыть ли и им такое общество. Даже Элиша Райт изменил свое мнение, после того как американцы из отеля устроили пикник на берегу. Они так хвалили, как у нас сделаны обочины дорог, говорили, что у нас они намного симпатичнее, чем в других частях острова. А когда и другие фермеры последуют примеру мистера Спенсера и украсят деревьями и живыми изгородями участки дорог перед своими фермами, Эвонли станет самым красивым населенным пунктом в нашей провинции.
– В благотворительном обществе поговаривают насчет того, – продолжила разговор Энни, – чтобы заняться приведением в порядок кладбища, и я надеюсь, что именно они займутся им, потому что надо снова собирать деньги, а после истории с магистратом нам бесполезно браться за такое дело. Но благотворительное общество никогда не занялось бы этим, если бы наше общество в неофициальном порядке не включило бы кладбище в свои планы. Деревья, которые мы посадили возле церкви, растут во всю, а совет попечителей школы обещал мне, что в следующем году они огородят школу. Как только они это сделают, я организую день древонасаждения, и каждый школьник посадит по дереву. И еще сделаем сад в углу у дороги.
– Нам удались почти все наши планы, – сказал Гилберт, кроме одного – чтобы этот Бултер снес свой дом. Я уж и не надеюсь на это. Леви не станет сносить его, ему приятно насолить нам. У всех Бултеров есть эта вредность, а у Леви особенно.
– Джулия Белл хочет организовать еще одну делегацию к нему, но лучше всего было бы создать атмосферу отчужденности вокруг него, – задумчиво произнесла Энни.
– И довериться провидению, как говорит миссис Линд, – улыбнулся Гилберт. Конечно, не надо больше никаких комиссий и делегаций. Они его только озлобляют. Джулия Белл считает, что сделать что-нибудь можно, только создав комиссию. Следующей весной, Энни, начнем агитировать за красивые лужайки и газоны. А этой зимой посеем хорошие семена. У меня есть книга о том, как делать газоны, и я скоро составлю справочный материал по этому вопросу. Да, а каникулы-то уже позади. В понедельник в школу. А как, Руби Гиллис будет вести школу в Кармоди, не знаешь?
– Будет. Присцилла написала мне, что сама она будет вести собственную частную школу на дому, так что совет попечителей передал школу Руби. Жалко, конечно, что Присцилла не будет продолжать там работать, но раз не она, то я рада, что школу передали Руби. По субботам она будет приезжать домой, и всё будет, как в старые времена она, Джейн, Диана и я будем снова собираться вместе.
Когда Энни вернулась домой, Марилла, которая только что пришла от миссис Линд, сидела на пороге.
– Мы с Рэйчел решили ехать в город завтра, – сообщила она. – Мистеру Линду на этой неделе лучше, и Рэйчел хочет съездить в город, пока не наступило новое ухудшение.
– Я собираюсь встать завтра раньше обычного, у меня масса дел, – деловитым тоном заговорила Энни. – Первым делом надо переложить перья из старого наперника в новый. Давно собиралась сделать это, да все откладывала и откладывала, это такая неприятная работа. Скверная это привычка – откладывать на потом то, что тебе не нравится, но я больше не буду этого делать, потому что иначе не смогу с полной убежденностью говорить детям, чтобы они так не поступали. Делать одно, а говорить другое так не годится. Потом мне надо испечь пирог для мистера Харрисона и закончить труд о садах, который я делаю для нашего общества, потом надо написать Стелле, постирать и накрахмалить муслиновое платье, потом сделать Доре новый фартучек.
– Ты и половины этого не переделаешь, – пессимистично заметила ей Марилла. – Я заранее никогда не планирую много дел, всегда что-то помешает.
Глава 20
Часто это случается так
На следующее утро Энни поднялась рано, радостно поприветствовала новый день. Солнечные лучи, словно знамена, играли на фоне перламутрового неба. Зеленые Крыши плавали в море света, и отдельными островками в нем были тени тополей и ив. За дорогой находилось пшеничное поле мистера Харрисона большое бледно-золотистое пространство, по которому ветер гонял рябь. Мир в это утро был так прекрасен, что, наслаждаясь его красотой, Энни минут десять бесцельно побродила по саду.
После завтрака Марилла занялась приготовлениями к отъезду. Дору она брала с собой, девочке была давно обещана эта поездка.
– А ты, Дэви, будь хорошим мальчиком и не заставляй нервничать Энни, – наказывала Марилла. Будешь слушаться, привезу тебе большую полосатую конфетку из города.
Увы, Марилла опустилась до предосудительной привычки подкупать человека, лишь бы он вел себя хорошо!
– Нарочно я не буду вести себя плохо, а вдруг я случайно заведу себя плохо, что тогда? – поинтересовался Дэви.
– Тебе надо остерегаться этих случайностей, – наставляла его Марилла. – Энни, если мистер Ширер придет, купи у него мяса, сделай бифштексы. А если нет, к завтрашнему обеду тебе надо будет зарезать цесарку.
Энни кивнула.
– Сегодня на обед я не буду ничего готовить. Мы с Дэви обойдемся холодной ветчиной, а тебе, когда вечером вернешься, я приготовлю бифштекс.
– Я собираюсь сейчас пойти к мистеру Харрисону, помогать ему таскать водоросли, – объявил Дэви. – Он попросил меня. Я думаю, я и на обед у него останусь. Мистер Харрисон ужасно добрый человек. Настоящий… компанейский человек. Я думаю, что, когда вырасту, буду как он. В смысле вести себя, как он, а не выглядеть, как он. Но я думаю, у меня нет такой опасности, потому что миссис Линд говорит, что я очень симпатичный мальчик. Как ты думаешь, симпатичность останется у меня, Энни? Мне очень хочется знать.
– Думаю, что да, – с серьезным видом ответила Энни. – Ты симпатичный мальчик, Дэви. – Марилла неодобрительно взглянула на Энни. – Но этого мало для жизни. Ты будь таким же красивым, джентльменом и в поведении, как ты выглядишь.
– А ты как-то говорила Минни-Мэй Барри, когда она ревела, потому что кто-то назвал ее страшной, что если она будет хорошей, доброй, будет любить других, люди не будут обращать внимания на внешность, – недовольно произнес Дэви. – Мне кажется, в этом мире хоть так, хоть так, а будешь хорошим, никуда не денешься. Веди себя хорошо…
– А тебе не хочется быть хорошим? – удивилась Марилла, которая много уже знала из педагогики, но не знала, что задавать такие вопросы бесполезно.
– Нет, я хочу быть хорошим, но не слишком хорошим, – осторожно стал отвечать Дэви. – Например, чтобы вести воскресную школу, не обязательно быть хорошим. Вот мистер Белл он настоящий плохой человек.
– Вот уж нет! – возмутилась Марилла.
– Да-да, он сам говорил об этом, – решительно утверждал Дэви. – В последнее воскресенье он во время молитвы говорил, что он жалкий червь и низкий грешник, по грязь… в черной… беззаконии. Что же он такое сделал, что такой плохой, Марилла? Может, убил кого? Или ворует пожертвования? Мне очень хочется знать.
К счастью, на дороге появилась коляска миссис Линд, и Марилла поспешила ретироваться на волю, мысленно желая мистеру Беллу избегать излишней образности в своих выступлениях перед публикой, особенно когда в ней находятся ребятишки, которым "очень хочется знать".
Энни, оставшись за хозяйку, с жаром взялась за работу. Она подмела полы, заправила кровати, накормила птицу, постирала и повесила на веревку свое муслиновое платье. После этого она взялась за перекладывание перьев. Она забралась на чердак и надела первое попавшееся под руку платье – кашемировое, цвета морской волны, которое она носила в четырнадцать лет. Платье было и узко, и коротко. Энни одела его по случаю появления в Зеленых Крышах. По крайней мере, с таким платьем ничего не случится от пуха и перьев.
В довершение туалета Энни повязала на голову красно-белый носовой платок в горошек, который принадлежал Мэтью, и в такой экипировке спустилась вниз, в комнатку при кухне, куда Марилла перед отъездом помогла ей стащить перину.
У окошка комнатки висело треснутое зеркало, и в какой-то момент лучше бы его не было Энни посмотрелась в это зеркало. Семь веснушек на носу так и продолжали держаться, и сейчас казались особенно выразительными, более чем когда-либо, а может, так казалось из-за света, который попадал в незанавешенное окно.
"Ой, забыла вчера вечером натереть нос лосьоном, – подумала Энни. – Сбегаю-ка в чуланчик и сделаю это сейчас".
Чего только не перепробовала Энни, пытаясь удалить веснушки. Как-то у нее вся кожа облезла с носа, но веснушки остались. Несколько дней назад в одном журнале ей попался на глаза рецепт изготовления лосьона против веснушек, а поскольку все ингредиенты были под рукой, она тут же и сотворила этот лосьон, к неудовольствию Мариллы, которая считала, что если провидению угодно было посадить тебе веснушки на носу, то твой прямой долг оставить их на месте.
Энни побежала в чуланчик, в котором и без того всегда царил мрак из-за ивы под самым окном, а тут еще опустили шторы от мух, поэтому сейчас там была почти полная темнота. Энни схватила с полки пузырек с лосьоном, намочила маленькую губку и обильно смазала нос. Исполнив эту важную обязанность, она вернулась к работе. Тем, кто когда-либо пробовал перекладывать перья из одной оболочки в дорогую, не надо пояснять, что по окончании работы Энни представляла собой редкое зрелище. Платье ее стало белым от пуха, а чубчик, выбивавшийся из-под платка, превратился в самый настоящий ореол из перьев. И в этот момент как нельзя кстати раздался стук в кухонную дверь.
"Должно быть, мистер Ширер, подумала Энни. Ой, на что же я похожа, но надо бежать открывать, а то он вечно спешит".
Энни бросилась вниз, к кухонной двери. Если полу в этом доме когда-либо суждено было смилостивиться и разверзнуться под Энни, то лучше ему было поглотить вывалянную в пухе-перьях эту несчастную девицу именно в этот момент. На пороге стояла Присцилла Грант в светло-золотистом шелковом платье, рядом с ней невысокая, плотная, седовласая дама в твидовом костюме и еще одна дама, высокая, статная, прекрасно одетая, с красивым благородным лицом и большими фиолетовыми глазами с черными ресницами. В ней Энни "инстинктивно почувствовала", как она раньше выразилась бы, миссис Шарлотту Морган.
Потрясенная от неожиданности и растерянная, Энни ухватилась за единственную мысль как за спасительную соломинку. Все героини миссис Морган могли "оказаться на высоты положения". Неважно, в какие переделки они попадали, они неизменно оказывались на высоты положения и доказывали свое превосходство, какие бы препятствия им ни ставило время и пространство. И Энни почувствовала, что это ее долг оказаться сейчас на высоте положения, и она добилась этого, и так великолепно, что Присцилла потом заявила ей, что никогда не восхищалась Энни Ширли так, как в тот момент. Неважно, какие чувства играли у нее внутри, она себя ничем не выдала. Она поприветствовала Присциллу и была представлена ее спутникам, и вела Энни себя при этом так спокойно и сдержанно, словно вышла встречать гостей в пурпурном праздничном платье. Кстати, она была потрясена тем, что дама, которую она "инстинктивно" определила как миссис Морган, оказалась вовсе не миссис Морган, а какой-то миссис Пендекстер, невысокая же, плотная, седовласая дама и была миссис Морган, но это потрясение потеряло свою силу рядом с другим, посильнее. Энни провела своих гостей через холл в общую залу и оставила их там, а сама поспешила помочь Присцилле распрячь лошадь.
– Это ужасно, что мы заскочили так неожиданно, – извинилась Присцилла, – но до вчерашнего вечера я не знала, что мы приедем. Тетя Шарлотта уезжает в понедельник и обещала сегодня на день заехать к подруге в город. Но вчера вечером подруга позвонила ей, чтобы она не приезжала, потому что у них карантин из-за скарлатины. И я предложила вместо этого приехать сюда, потому что знала, что вам хочется увидеть ее. Мы заехали в отель "Белые Пески" и захватили с собой миссис Пендекстер. Она подруга тети и живет в Нью-Йорке, у нее муж миллионер. Мы не надолго, так как миссис Пендекстер к пяти часам должна быть в отеле.
Несколько раз, пока они возились с лошадью, Энни заметила на себе загадочный взгляд Присциллы, брошенный украдкой.
"Что она на меня так смотрит, – подумала Энни с некоторым недовольством. – Если она не знает, что такое канителиться с перьями, может хотя бы представить себе".
Когда Присцилла пришлось пойти в общую залу, а Энни еще была внизу, не успев подняться наверх, в кухню вошла Диана. Энни схватила свою изумленную подругу за локоть.
– Диана Барри, кто, ты думаешь, находится в данный момент в зале? Миссис Шарлотта Морган. И нью-йоркская миллионерша. А я тут вот такая вся из себя… И в доме нечего есть, кроме холодного окорока, Диана!
К этому времени Энни поняла, что и Диана смотрит на нее примерно таким же удивленным взглядом, как Присцилла. Это уж было слишком.
– Диана, ну что ты на меня так смотришь? Не надо, взмолилась она. Ты же знаешь, что даже самая большая чистюля в мире не сможет переложить перья из одного мешка в другой и при этом остаться чистой.
– Дело… дело… не в перьях, – заикаясь, произнесла Диана. – Дело… в носе… твоем носе, Энни.
– Моем носе? Ой, Диана, неужели с ним что-то случилось?
Энни подскочила к зеркальцу над раковиной. Хватило одного взгляда, чтобы понять ужасную правду. Нос был ярко-красным!
Энни опустилась на софу, ее несгибаемый дух не выдержал наконец.
– В чем дело? – спросила Диана, в которой любопытство оказалось сильнее деликатности.
– Я думала, что намазала нос своим лосьоном от веснушек, а воспользовалась, оказывается, краской Мариллы, которой она подкрашивает коврики, – унылым голосом сообщила Энни. Что же мне делать?
– Смыть, вот и всё, – посоветовала практичный выход Диана.
– А она, может быть, и не смоется. Раз я окрасила этой краской свои волосы, теперь вот нос. В тот раз Марилла состригла мне волосы, но в данном случае это средство вряд ли применимо. Вот оно, еще одно наказание за мое тщеславие, и, я думаю, я заслуживаю его, хотя мне не легче от понимания этого. Действительно поверишь в сплошное невезенье, хотя миссис Линд говорит, что такого не существует, ибо все предопределено.
К счастью, краска смылась легко, и Энни, немного успокоившись, бросилась в свою комнату, в то время как Диана побежала домой. Затем Энни снова спустилась вниз, одетая и в нормальном расположении духа. Муслиновое платье, которое она надеялась надеть, весело болталось на веревке во дворе, так что ей пришлось удовлетвориться черным батистом. Она развела огонь и сделала чай, а там вернулась и Диана. Она оделась в свое муслиновое платье и несла в руках накрытый поднос.
– Мама прислала тебе, – сказала она, открывая благодарному взгляду Энни поднос и показывая красиво порезанную и расчлененную курицу.
Помимо курицы на подносе лежал воздушный свежий хлеб, отличнейшее сливочное масло и сыр, фруктовый пирог Мариллы и тарелка с консервированными сливами, плавающими в собственном золотистом сиропе, словно в сгущеном солнечном свете. Помимо того там была большая ваза с розовыми и белыми астрами, для украшения стола. Но это был не тот размах по сравнению с приготовлениями к первому приезду миссис Морган.