Когда Мертон бывал на шахте, или копался в саду, или мастерил что-нибудь в сарае, Брайн оставался один в гостиной и там раскладывал на полированном красного дерева столе костяшки домино дяди Джорджа. На комоде стояло много интересных, но запретных предметов: сувениры из Скегнесса и Клиторпса, фарфоровый "памятник жертвам войны", раковины, кораблик в бутылке. На столике у двери, на самом ходу, помещалась большущая труба, и она начинала играть песенки, если повернуть двадцать четыре раза граммофонную ручку. Над каминной полкой висела громадная картина, изображавшая скромного вида длинноволосую девицу с узким лицом; в руке она держала букетик анютиных глазок, который преподнес ей стоящий с ней юноша в жилетке и с шарфом на шее. Они влюбленные, говорил себе Брайн и, когда однажды бабушка стирала пыль с мебели в гостиной, спросил, указывая на картину:
- Баб, это вы с дедушкой?
- Нет, - ответила она.
- А кто же?
- Не знаю.
Она, наверно, просто разыгрывала его: кто же это еще мог быть, если не дедушка с бабушкой? Внизу на картине были написаны две строки, и последние слова в них звучали почти одинаково:
Коль любишь крепко, как я тебя,
Ничто не разлучит тебя и меня.
Мертон, перекинув через плечо двустволку, шел по дорожке сада, потом пролез сквозь ограду из кустов. Следом за ним двигался Брайн с палкой на плече, а за Брайном - Джип, пес. Молча миновав поля, засеянные пшеницей, они перепрыгнули через низкую изгородь и пошли лугом; Джип гонялся за камнями, которые Брайн кидал над самой травой. Брайн остановился за высокой прямой фигурой деда.
Мертон поднял ружье, раздался оглушительный грохот, и правое плечо его еле заметно дернулось. Брайн, выглянув из-за ног деда, увидел, что по обе стороны ручья падают на траву птицы.
- Ищи! - крикнул Мертон Джипу. Дед курил трубку, дожидаясь, пока собака сложит к его ногам мертвых окровавленных дроздов. - Клади их в сумку, пострел. Одного получишь на ужин.
На руки Брайна налипли перья и кровь, и тут он снова вздрогнул от дуплета дедова ружья; дед стрелял деловито, без промаха.
Мертон приложил ко лбу руку козырьком. Брайн видел перед собой высокую башню, которая то раскачивалась, то застывала неподвижно и при этом извергала громовые крики: "Тащи их сюда, Джип!", и каждое слово отдавалось сильным ударом где-то у него в груди.
Брайн бегал наперегонки с Джипом, разыскивая птиц, истерзанных всаженной в них дробью, и, слизывая с пальцев кровь, раздирал кусты в надежде найти добычу, быть может не замеченную собакой.
- Ложись, пострел! - приказали ему. - Распластайся, как блин!
И в то самое мгновение, как крапива обожгла ему кончик носа, где-то в сотне футов над головой снова прогремели выстрелы, и Брайн почувствовал, как ему на шею и ноги шлепнулись три дрозда. Он кулаком отпихнул собаку, сунул птиц к себе в карман и пошел через поле пшеницы туда, где, раскуривая трубку, стоял дед.
Брайн и Джип шли следом за болтающимся ягдташем.
- На ужин паштет из дичины, - сказал Мертон, посмеиваясь; дым из его трубки тянулся назад, обволакивая их. - Паштет с кремом.
- Разве они сладкие, дедушка?
- Ага, как молодая капустка.
Мертон подождал, пропихнул вперед собаку сапогом, а Брайна - ладонью.
- Они не сладкие, - сказал Брайн, оборачиваясь.
- Ты мне еще, поганец, скажешь, что ревень не кислый.
Довольно хмыкнув, Мертон толкнул дверь. Брайн во дворе на усыпанной шлаком дорожке тузил Джипа, а тот в отместку за бесцеремонное обращение, за то, что его не оставляют в покое, изжевал Брайну уши. Пес наконец вырвался, но не убегал и стоял неподалеку, ожидая новой атаки; болтавшийся между клыками язык высунулся так далеко, что Брайн мог бы дернуть за него, как дергал за косичку девчонок в школе.
- Джип! Сюда, Джип! - крикнул Мертон с порога, держа в руке кость.
Кулак подобрался к собачьей морде, потом отодвинулся, а Джип стоял и дожидался, когда его снова начнут дубасить.
- Джип! Джип!
- Иди, дедушка тебя зовет, - сказал Брайн.
Но глаза собаки говорили: "Я повернусь, и ты сейчас же кинешься, на меня. За дурака, что ли, принимаешь?" Мертон снова позвал, но собака не побежала за костью, и не успел Брайн опомниться, как Мертон уже шел к ним крупными шагами с палкой в руке.
- Я тебя, паскудный пес, научу слушаться, когда тебя кличут.
Брайн отпихнул Джипа в сторону, но его "Пошел!" прозвучало слишком поздно. Собака это поняла, веселое, добродушное выражение в ее глазах исчезло, она собрала в комок свои черные и белые пятна, попятилась назад, думая спастись от гнева Мертона.
- Я тебя научу слушаться, - повторял Мертон, глубоко втягивая в себя воздух при каждом могучем взмахе руки.
- Дедушка, не надо! - крикнул Брайн, не понимая, почему собака не убегает.
Она дернула головой в сторону, потом сунула ее глубоко между передними лапами, точно хотела укусить себя за хвост, потом подняла ее вверх и снова дернула в сторону и вдруг опрометью кинулась через двор к изгороди и с визгом заскребла когтями по шлаку, оттого что не сразу смогла пролезть через кусты. Мертон швырнул палку и пошел в дом.
На другой день ко времени воскресного обеда Джип не вернулся. Мертон был в благодушном настроении, умиротворенный несколькими кружками темного бархатного пива. За столом он спросил, не видел ли кто Джипа. Его никто не видел.
- И вполне понятно, - сказала Ви, - после такой трепки, какая досталась бедняге. Да еще ни за что ни про что.
- Делал бы то, что ему приказывают, - буркнул Мертон, - тогда бы не так часто гуляла по нему палка. Небось гоняет по полям… - Он отправил в широко разинутый рот кусок бараньего жира, надетый на вилку, и повернулся к Брайну. - После обеда пойдем со мной, пострел, поищем этого поганца, а?
- Ладно, дедушка.
Они завернули за угол дома, пошли тропинкой, ползущей в гору, мимо колодца, стоявшего, как часовой, и двинулись наискось к Змеиному бору. Зачем он взял с собой палку - чтоб опираться на нее или чтобы побить Джипа за то, что тот сбежал? Вчера Брайн ненавидел деда, избившего собаку, но сейчас, шагая за ним в тишине зеленых полей, над которыми нависли тяжелые облака, он уже не чувствовал к нему ненависти.
Возле леса они свернули к железнодорожному полотну. Время от времени Мертон останавливался, звал: "Джип! Джип!", но на его зычный, грубый зов, оглушительный, словно раскат пушечного выстрела, отвечало лишь эхо да взлетала какая-нибудь птица, не подозревая, как ей повезло, что Мертон не прихватил с собой ружья. С насыпи вспорхнули две куропатки, пролетели, хлопая крыльями, над кустами бузины, взвились круто вверх и исчезли за железнодорожной линией.
Вдалеке вырастали, как повисшая в пространстве гряда гор, огромные тучи. Мертон оперся о железную перекладину ограды, будто раздумывая, стоит ли переходить через рельсы, искать дальше. Листья на кустах шумели, словно то бились о песок волны, - вот такой же шум слышишь, когда приложишь к уху раковину; ветки на деревьях потрескивали.
- Давай-ка, пострел, взберемся на насыпь, поглядим, может, он на поле у Хокинсов. А нет его там, так пойдем домой. Бабка, наверно, уже чай заварила. Похоже, дождь вот-вот польет.
Брайн влез на откос и побежал, перепрыгивая с рельса на рельс. Мертон шагал следом. Брайн огляделся, всюду была тишина. От ветра по пшенице ходили бесшумные волны, из трубы дома с серой крышей косо тянулся в небо дым. Вот чудно, думал Брайн, земля пахнет дождем, а ведь он идет из воздуха. На мили протянулись серые, словно стальные, тучи. Джипа нигде не было видно.
Брайн заслонил глаза рукой от воображаемого солнца.
- Нигде не видно, дедушка.
- Ну, стало быть, пошли домой. Прибежит, как жрать захочет.
Брайн глянул вправо, собираясь снова перейти через линию; длинный отрезок железнодорожного пути исчезал за поворотом, и никакого поезда нигде не было. Он посмотрел влево и уже готов был снова перепрыгнуть через рельсы, как вдруг увидел что-то белое, торчащее между шпалами.
Он уже понял, еще прежде, чем броситься бежать туда, и смотрел не отрываясь на разбрызганную по рельсам кровь, "Его переехало поездом, - повторял он про себя, - его переехало поездом".
- Дедушка! - позвал он срывающимся голосом. Тот отстегнул окровавленный ошейник и сунул его в карман.
Они молча зашагали к дому.
Попозже Мертон взял лопату, пошел и закопал Джипа в поле. Брайн слышал, как в кухне, пока деда не было дома, разговаривали дядя Джордж и тетя Ви.
- Он его просто со свету сжил, - говорила она, - бедный пес небось нарочно лег на рельсы, ждал, когда поезд раздавит.
Брайну было обидно это слышать, ведь он был с дедушкой, когда нашли Джипа, дедушка всю дорогу домой рта не раскрыл. И Брайн знал почему: дедушка жалел, что избил собаку.
- Да, псу, видно, невтерпеж стало, сыт был по горло, - сказал дядя Джордж.
"Чем сыт по горло?" - недоумевал Брайн.
Но Мертону они ничего не сказали, когда тот вернулся.
Вечером Брайн отправился домой, утром надо было идти в школу. Его фигурка проворно двигалась к городу, он размахивал палкой, в карманах у него позвякивали пенсы и полупенсовики, подаренные дедушкой, дядями и тетками.
2
Трехосные грузовики проехали мимо автозавода и двинулись один за другим к свалке. Из месяца в месяц сюда свозили мусор и отбросы, и они образовали высокую ровную насыпь, постепенно наползавшую клином на заболоченную, поросшую камышами низину. Почти со всех концов свалки люди шли к тому краю, где, как они полагали, будут скидывать очередной груз. Они перекликались, махая, палками и скребками; за плечами у них болтались пустые мешки. Брайн уже облюбовал себе место и шарил, ковыряя самодельным скребком, в куче металлических стружек и обрезков, давно и основательно переворошенной, но от которой все еще исходил приятный запах алюминиевой стружки, карболки, машинного масла и латунной пыли, как от больших станков на заводе, где прежде время от времени работал его отец. Одним глазом Брайн следил за проворными движениями своего несовершенного орудия, другим поглядывал на небольшую кучку досок и щепок, лежавшую рядом и прикрытую мешком. Берт, двоюродный брат, обещал попозже тоже прийти на свалку.
Как только болты были вынуты, задний борт грузовика медленно опустился. В ожидании, когда лавина мусора извергнется из кузова, человек пять стояли и смотрели, как шофер молча крутит тяжелую ручку. Он не часто пускался в разговоры со "скребачами", будто стыдясь своей принадлежности к завидному миру постоянной тяжелой работы. Даже простой шуткой редко с ними перекидывался, и скребачи смотрели, ждали, никогда не предлагая помочь, чтобы поскорее вывалились к их ногам кучи мусора.
- Откуда это, приятель? - спросил Брайн.
- Это все с Проспект-стрит, паренек, - ответил шофер.
Ну, конечно, старые развалюхи. Изъеденные жучком доски перегородок. С края обрыва уже летели вниз кирпичи, сор, обои, заполняя болотные лужи и сокрушая своей тяжестью ржавые консервные банки на дне. Кусок стены ухнул в воду, словно бомба упала. Вот и все. Снова поднялся задний борт грузовика, и он уехал. Брайн вытер попавшие в ухо холодные водяные брызги. Люди упорно, ничего не пропуская, ворошили хлам, хотя мало чего ждали от нищих, обреченных и разрушенных крысиных нор Проспект-стрит. И все же, как знать. Что, если надежда вознаградится? Найдешь два-три бронзовых кольца от штор, моток медного провода (обмотку с него можно сжечь над огнем). Или вдруг, если повезет, попадется обломок водопроводной трубы. За работой не разговаривали, только кто-то посвистывал, - разговоры мешали расчетам и соображениям.
Брайн отложил несколько сломанных досок, стер грязь с колен и встал, охваченный вдруг тяжким, безысходным отчаянием. "Боже, сделай так, чтобы нашел что-нибудь стоящее, - говорил он себе. - Если сделаешь, я прочту тебе "Отче наш".
- Что это с тобой, малый, а? - крикнул ему Эгер, трудившийся на самом верху свалки.
- Осточертело все, - сказал Брайн мрачно.
Вокруг ухмылялись, посмеивались, глядя на мальчишку.
- Живот, что ли, подвело?
Брайн ответил, что нет, и, поковыряв в груде кирпичных обломков, обнаружил довольно большую деревянную чурку.
- А не врешь? А то смотри, у меня в кармане хлеб с джемом, - сказал Эгер.
- Нет, спасибо, я захватил с собой кой-чего пожевать.
- Так почему ж это тебе все осточертело?
Он не находил ответа. Отец часто говорил ему: "Считай, что тебе повезло, если у тебя в кулаке корка хлеба. И брось корчить кислые рожи". Но Брайн так не мог.
- А кем твой отец работает? - поинтересовался Эгер.
- Безработный. - И Брайн уже забыл про свое отчаяние.
Эгер рассмеялся.
- Ну, там дружков у него будет хоть отбавляй. Эгер приходил на свалку каждое утро к девяти часам, чтобы вовремя поспеть к первой выгрузке мусора. Он катил перед собой огромную старомодного образца детскую коляску, в которой расфранченная нянька еще во времена королевы Виктории возила вскормленного с ложечки младенца. Шин на колесах не было, краска с боков давным-давно слезла, и ручкой служил кусок водопроводной трубы. Другим ценным имуществом Эгера был скребок, настоящий, - он откопал его из-под груды кирпича и черепицы - отличный скребок с красивой медной ручкой. Эгер твердо верил, что при его помощи непременно найдет что-то редкостное, а пока, в чаянии будущих богатств, орудовал им с особой охотой. Скребок Эгера вызывал зависть у всех работавших на свалке. Брайн слышал, как однажды кто-то сказал: "Одолжи-ка мне, Эгер, твой скребок минут на пять: хочу собрать немного щепок в костер". Все вокруг умолкли, и Эгер тоже молчал. Только смотрел на того, кто попросил, смотрел с легким оттенком презрения к такому полному незнанию житейских правил. Просивший встал и ушел от костра.
- Вот сукин сын, полоумный, - сказал Эгер громко. - За кого меня принимает? Гнать такого со свалки в шею.
Летом и зимой он не снимал теплого черного пальто, которое доходило ему до щиколоток и болталось на его тощем теле, как на вешалке. В те дни, когда все собранное за неделю он продавал за несколько шиллингов в конторе утиля, бутылки с чаем, засунутые в оба глубоких кармана его пальто, расправляли складки этого слишком просторного для него одеяния. Каждое утро он наскребал топлива со всей обширной территории свалки и зажигал яркий маяк, бросая в огонь старую клеенку, просмоленную бумагу и охапки сухого папоротника, на протяжении многих поколений людей и клопов служившего прокладкой между полами и стенами сбившихся в кучу домов.
В хорошую погоду некоторые скребачи, как заметил Брайн, работали мало, больше стояли возле костра, переговаривались и, только когда подъезжал грузовик, кидались к нему со всех ног так, что развевались полы пальто и пиджаков. Остальные усердно рылись в хламе весь день напролет - все равно, поступал новый груз или нет. Брайн принадлежал к последней категории скребачей, он искал там, где уж вовсе нечего было найти, потому что надежда, как легкий хмель, бродила в нем, никогда не умирая.
Когда сырой ветер, не справившись с фуфайкой и пальто, всю свою силу сосредоточивал на лице Брайна, тот уже не чувствовал, как холод добирается и до его тела. Он насвистывал, роясь в кирпиче и шиферном щебне, и, только когда перегородка между снами наяву и реальностью ломалась, он замечал царапины на онемевших пальцах, чувствовал, как его "пробрало", лицо его отражало это внутреннее состояние, хотя сам он того не подозревал. Он был измучен, придавлен, и от пылающего огня лишь больно было глазам и кожа казалась как будто толще, но теплее не становилось.
Брайн разломал доски и уложил их в мешок, каждую охапку засовывая поглубже.
- Как ты это потащишь? - спросил Эгер.
- На спине.
- Тяжеловато.
- Ну, немного по земле поволоку.
Эгер поскреб еще, потом спросил:
- Ты это на продажу собираешь?
- Бывает.
- Сколько ж ты хочешь за все?
Брайн прикинул: "Дома дров пока хватит. Начну таскаться с мешком от двери к двери - много не заработаю".
- Шесть пенсов.
- Беру, - сказал Эгер. - Я знаю, тут кое-кому требуются дрова. Мешок верну тебе завтра.
Один из скребачей вытянул из хлама обрывок солдатского ремня.
- Смотри-ка, Эгер, вот остатки твоего обмундирования, это когда ты во Франции воевал. - И швырнул полоску кожи к его ногам, словно змею.
Эгер поддел ремень концом скребка - того, что похуже.
- Нет, друг, это не мой. Я свой швырнул в Ламанш, когда мы двигались восвояси. - Он наступил на ремень ногой и продолжал скрести.
В двенадцать часов они побрели к костру греться. Все уверяли, что вот-вот польет дождь, некоторые уже принялись набивать мешки, собираясь уходить, но большинство осталось до конца дня. Брайн вытащил из кармана хлеб, а Эгер передал ему бутылку с холодным чаем, запить. Джек Бэрд разлегся у костра с листком газеты.
- Слушай, Эгер, тут есть кое-что для тебя, не прозевай случай, - сказал он, закуривая после завтрака сигарету "Жимолость". - Что, если тебе завербоваться, поехать воевать в Абиссинию?
Эгер привалился спиной к куче стружек.
- Вот если снимут с пособия и прогонят с этой чертовой помойки - ну тогда уж больше ничего не останется, как подставить шею.
- С пособия не снимут, - сказал Джек Бэрд. - Уж этого-то они не посмеют.
- А мне, приятель, наплевать, снимут или не снимут, - сказал Эгер. - Свалка все равно останется, как останется на веки вечные Англия. Уж в этом можешь не сомневаться.
От свалки до машиностроительного завода тянулась дорога, сейчас пустая. Грузовики раньше двух не вернутся. Брайн вытянул шею, чтобы лучше видеть здание на противоположном конце свалки, где телеги городской санитарной части выгружали содержимое помоек прямо в печи. Высокая труба посылала в небо густой дым, он тянулся вверх, как ствол старого дерева, лесного гиганта, листва которого приплюснулась к низко висящей туче и в ней растаяла. Красно-кирпичное здание стояло довольно далеко, издали казалось немного жутким. Впечатление это усугублялось его названием - "Санитарная часть", или "Санпасть", как прозвали его скребачи. От Санпасти к свалке были проложены рельсы, рабочие в толстых рукавицах работали там весь день, толкали вагонетки с еще горячей золой и сбрасывали ее в болото по обе стороны насыпи. Так вырастал еще один клин, ему предстояло впоследствии соединиться с тем клином, который образовался из мусора, наваленного грузовиками.
- И когда-нибудь здесь сделают аэродром, - фантазировал Брайн. - Чтобы бомбить старые дома, вот как наш бомбили, на Элбион-ярд.
- Чтобы немцев бомбить, ты хочешь сказать, - вставил один из скребачей.
- Фабрику построят, - возразил Эгер. - Или тюрьму. Не знаю, что им тогда больше потребуется.
На высоком бугре возле Санпасти Брайн увидел Берта. Он или не он? Да, он, еще далеко. Шагает, засунув руки в карманы, время от времени поддает ногой полусгоревшие жестянки, метя в легкую цель - лужу под откосом.