3
Брайн смотрел, как две свиньи отщипывают от кучи угля пыльные черные кусочки.
- Дедушка, а почему свиньи едят уголь?
Мертон замешивал в лохани отруби возле двери прачечной.
- Делать им нечего, пострел, вот почему. Брайна такое объяснение не удовлетворило.
- Это потому, что они голодные?
- Свиньи всегда голодные.
- Так ведь им дают отруби и картошку с шелухой.
Мертон размешивал металлической лопаткой жидкое месиво.
- Э, они сожрут все что хочешь. И тебя тоже, надоедный ты щенок, если подам тебя им в корыте.
Прекратив таким образом расспросы Брайна, Мертон высыпал в лохань мешок картофеля. Брайн видел, что по тропинке шагает, ведя за руль свой велосипед, дядя Джордж, высокий, худощавый человек в кепке, кадровый рабочий на заводе Рэли, а в глазах Брайна - божество с волнистыми волосами.
- Ты откуда, дядя Джордж?
- С футбола.
- А что там делал? - спросил Брайн, подумав: "Играл он или только "болел"?"
- Не спрашивай, и тебе не будут врать, - ответил Джордж, ставя велосипед под навес.
Брайн засмеялся и пошел за дядей в кухню, где бабушка месила тесто для пирогов и хлеба.
- Читал листки на стенах?
Джордж нагнулся снять с брюк велосипедные зажимы, потом вскинул глаза, уже держа зажимы в руке.
- Взяли Аддис-Абебу. Похоже, что с абиссинцами покончено.
Его мать сочувственно пощелкала языком.
- Вот ведь стервецы эти итальянцы. Только подумать - травят газами бедных чернокожих, которые никому никакого вреда не сделали.
- Они, можно сказать, сражались зонтиками против пулеметов, - сказал Джордж.
- Итальянцы за это еще поплатятся, вот увидите, - пророчествовала Мэри, размазывая джем на куске раскатанного теста. Брайн слушал с таким напряженным вниманием, что незаметно для себя открутил пуговицу на рубашке. - Послушай, что это ты там выделываешь? - воскликнула Мэри. - Смотрите-ка, стоит и откручивает пуговицы.
Ему дали банку из-под джема и ложку - он выскреб, высосал и вылизал все остатки и приступил к новым расспросам:
- Бабушка!
- А?
- Кто войну выиграл?
- Какую?
Он был озадачен.
- Ну, войну.
- Последнюю, что ли?
Он не знал, что сказать, боялся, что его надуют, подсунут какую-нибудь другую войну.
- Последняя война - это на которой убили дядю Оливера?
- Да.
- Ну так кто же выиграл эту войну?
- Никто, - сказала Мэри, забирая у него липкую банку. - А теперь иди и вымой руки, будь умником.
Он пошел озадаченный. Как это может быть, чтобы никто не выиграл войну? Хоть бы кто когда ответил на его вопросы! - досадовал Брайн. "Никто!" Это не ответ, просто так, обман. Не бывает такой войны, чтобы ее никто не выиграл. Кто-нибудь да выиграл, а другой проиграл. Вот как это бывает. Моя лицо и руки в тазике, который бабушка наполнила для него водой, он слышал, как они там все еще разговаривают о войне в Абиссинии.
На дальнем краю Вишневого сада под шатром из облаков и деревьев на опушке Змеиного бора стояли два дома, и жили в них фермеры-землепашцы. Брайн знал только некоторых из ребятишек, время от времени выскакивавших из дверей обоих домов. Каждую субботу он бродил по холмистой местности, зачарованный длинной темной полосой леса на горизонте, привлеченный этим больше, чем двумя домиками у опушки, и часто, как исследователь, мысленно наносил все на карту. Но он редко заходил далеко, в открытые поля за Змеиным бором.
Из ложбины послышались визг и болтовня девчонок. На всех были похожие розовые платья, и у всех в руках цветы - ромашки и лютики. Девочки направлялись в его сторону, но, не дойдя, увидели поляну с цветами, встали на колени и принялись рвать цветы. Одна из девочек подняла глаза и сказала:
- Здравствуй!
Он смутился, засунул руки глубоко в карманы и, остановившись, принялся носками башмаков рыть в дерне ямки.
- Здравствуй, - ответил он.
- Ты ведь живешь в доме Мертонов, да? - сказала она уверенно.
- А ты почем знаешь?
- Мы видели тебя, ты играл во дворе, когда мы проходили мимо. Правда, Фанни?
- Я помогу тебе рвать цветы, - сказал Брайн. Ей это не понравилось: даже не спросил, можно ли.
- Рви, если хочешь, только не мне, у меня и так уж полным-полно. Помогай Фанни.
- Эй, Бренда! - крикнула Фанни, добежавшая до самого леса. В руках у нее были охапки белых и желтых цветов, из карманов тоже торчали цветы - живой сноп из цветов. - Пойдем поищем колокольчики. Я знаю место в лесу, где их пропасть.
Брайн пересек Вишневый сад и в сотне шагов от домиков уселся на траву, вытащил из кармана пакетик с сигаретными картинками-вкладышами - всякие цветы - и начал раскладывать их по временам года.
Подошла Бренда, и он спрятал картинки в карман.
- А я нашла баранчики, - заявила она, усаживаясь с ним рядом. - В лесу.
- А мне все равно.
- Было бы не все равно, если б это ты нашел, - поддразнила она.
- Нет, все равно.
- Нет, не все равно.
- Нет, все равно, - повторил он. - Потому что я не люблю баранчики, меня от них тошнит.
- Нет, любишь.
- Нет, не люблю.
- Нет, любишь, - настаивала она с решительным упорством, чуть не плача.
Он отвернулся.
- Не люблю я их.
- Я тебе сейчас как двину! - крикнула она, лицо у нее покраснело от злости.
- А я тебе сдачи дам, - ответил он.
Она встала.
- Если ты не любишь баранчики, значит, ты дурак, потому что, кто не любит баранчики, тот дурак.
Положение безвыходное. Они в упор глядели друг на друга. И вдруг она сказала:
- Я тебя люблю, Брайн.
Брайн был ошарашен. Люблю? Отец и мать любят друг друга - синяки под глазом, шишки, опрокинутый стол, злобные взгляды и "никаких тебе сигарет, никогда, никогда!" Учитель говорил, что бог любит всех. Итальянцы отравляют газами чернокожих, косят их пулеметами. Пособие по безработице, грозы, школа. Картина в гостиной у бабушки - это тоже про любовь.
Они посмотрели друг на друга.
- Ну, что же теперь нам делать? - спросил он. Снова рассердившись, она сверкнула на него глазами.
- Если ты не любишь баранчики, то ты дурак. - И убежала обратно в лес.
Он вытянул шею - над кустами и деревьями еле можно было разглядеть трубы Ноука. Ветер пригибал пучки высокой травы, по небу протянулись густые тучи. Вдалеке по Кольерс Пэд ехал велосипедист, его фигура мелькала в просветах между кустами.
Брайн пошел дальше. Вишневый сад был большой и пустынный, стоял в стороне, не был огорожен - от дома до дома добрая миля, деревьев нет, и только кустарник да холмы разнообразили его зеленую поверхность, а фоном ему служила колоннада Змеиного бора. Лес перепачкал башмаки неосторожного Брайна соком баранчиков и чистотела, укрыл его, выгнал на полянку, вскоре утомил, испугал, но звал все дальше в гущу, где каждый листок был живым и треск сухих веток под ногами отдавался в напряженных нервах.
На берегу ручья Брайн выбрал из песка гладкие камешки, набил ими карманы и зашагал дальше среди кустов и высоких стволов, иногда нагибаясь, чтобы сорвать поганку или поднять уже разоренное птичье гнездо. Или вдруг запускал камешком вдогонку быстрой птице, наперед зная, что не попадет.
Он прополз под свалившимся деревом. В гуще леса, откуда уже не были видны поля и не слышно было ничего, кроме шороха собственных движений, он подтянулся на руках, добрался до самой низкой развилины ветвистого дерева и полез дальше; трухлявая кора испачкала ему колени и руки, короткие сучки оцарапали пах. Он уселся и стал смотреть на зеленые пни, на джунгли папоротниковых зарослей - его пристанище от черных водоворотов школьного года и домашней жизни. Доносились негромкие звуки - журчание ручья, звонкое, ритмичное кукование кукушки, мычание коровы где-то в поле у опушки. По обе стороны тропинки росли баранчики, а там, где ручей терялся в заросшем кустами болоте, на полянках мелькали голубые пятна колокольчиков. Лес после долгой зимы был сырой, в воздухе стоял тяжелый запах земли и грибов, но на открытых местах солнце уже успело подсушить почву. Брайн сложил ладони, приставил их рупором ко рту, желая издать тарзаний клич, но между деревьями пронесся лишь неуверенный, воркующий звук, который быстро замер, наткнувшись на непреодолимую преграду расстояния. Брайн слушал, как он затихает, ждал наступления тишины и вдруг принялся выкрикивать подряд все известные ему ругательства, во всю силу легких, чтобы слова разнеслись как можно дальше. Выкрикнув одно ругательство, он выжидал, пока эхо не умрет вдали, и, выговаривая отдельно каждый слог, посылал следующее - бросал клич, на который не ждал ответа. Устав от игры, он спрыгнул вниз и отправился обедать в Ноук.
Тетя Лидия обещала Брайну сводить его в "Империю". Лидия была тридцатипятилетняя полная миловидная женщина, все еще незамужняя и желавшая - Брайн слышал, как об этом говорила мать, - пожить в свое удовольствие, прежде чем остепениться и начать семейную жизнь. Том, ее кавалер, был человек уже немолодой, в волосах проседь, лицо худое, костистое; он гонял Брайна с разными поручениями всякий раз, как приезжал в Ноук провести вечер.
Тщательно умытый, в новом пальто, Брайн чувствовал, что его ведут в какое-то совершенно необыкновенное место.
- А что там будут показывать?
Лидия сильнее потянула его за собой.
- И петь будут, и танцевать, и клоуны будут смешить.
- А ковбои и индейцы?
- Нет, сегодня их не покажут.
- А львы, тигры и змеи?
- Это только в цирке бывает, - сказала она. - Да и незачем тебе смотреть такую гадость. Укусят еще.
С самого начала Брайн был так уверен, что его ждет потрясающее зрелище, - он даже не счел нужным расспрашивать. Воображаемая им огромная открытая сцена, уходящая бесконечно далеко в глубину, сжалась до обыкновенных подмостков, на одном конце которых под светом нескольких электрических лампочек поет женщина, а на другом старается распотешить публику клоун. В сердцах Брайн прикусил себе губу: и ради этого его столько скребли и мыли!
Том уже купил билеты - полчаса назад, сказал он, - и успел заглянуть в бар "Под персиковым деревом" перехватить рюмочку: не мокнуть же под дождем.
Время в мюзик-холле проходило быстро. Брайн то и дело глядел на часы за ложами на стене, почти не смеялся остротам клоунов - смешно было только, как они кувыркаются и падают на сцене. Больше всего ему понравился человек с морским львом, потому что лев лаял и хлопал ластами, если публика аплодировала. Единственное, что ему вовсе не нравилось, когда он сидел прикованный к своему плюшевому сиденью, - это сигарный дым, от которого мутило, пока наконец происходящее на сцене не захватило его целиком. Он отупел от вихря цветных огней, четкие, ритмичные звуки заполонили слух. Он смотрел не мигая, когда на сцене принялись танцевать женщины, одетые в нечто вроде купальных костюмов, и совсем вытаращил глаза, увидев, что из-за кулис вышла еще одна, на которой, казалось, уже и вовсе ничего нет.
В антракте Том и Лидия курили сигареты - дома Лидия курить не смела. Она открыла пачку и аккуратно, с нескрываемым удовольствием отогнула серебряную бумажку, а картинку-вкладыш передала Брайну. Когда по проходу пошла девушка с мороженым, Лидия сказала, ища кошелек:
- Поди-ка, Брайн, купи, пожалуйста, три стаканчика.
Том сунул ему в руку шиллинг, и Брайн стал пробираться среди ног, твердых, точно стволы деревьев, локтями расчищая себе дорогу в забитом публикой проходе. Народу было много, все болтали, а он стоял в очереди, дожидаясь, когда ему дадут деревянные ложечки и мороженое в леденящих пальцы картонных стаканчиках - новинку для него, потому что он никогда еще не держал их в руках целыми и невредимыми, всегда видел только под ногами на улице - раздавленные, выпачканные в грязи. Он принялся читать надписи на каждом стаканчике, но тут в зале погасли огни, антракт кончился.
Занавес поднялся, и из оркестра вырвался, словно подстегнутый хлыстом, поток восточной музыки. Брайн двигался по проходу в конец зала, в каждом темнеющем ряду ища Лидию и Тома, а сам поглядывал на сцену, боясь что-нибудь пропустить. Из-за кулис появилась темнолицая дама в развевающихся одеждах - ее приветствовали арабески восточной музыки. Брайн уставился на причудливый богатый наряд и тюрбан; шелка и атлас плотно облегали фигуру дамы. Еще больше он был поражен внезапным завыванием темнолицей красавицы.
- Тетя Лидия! - крикнул он, еще не дойдя до своего стула. - Тетя Лидия, это королева Абиссинии?
- Да уж не иначе, - отозвался кто-то.
- Здорово сказано! А ведь похоже, правда?
- Мне самому это в голову не пришло. Послышались реплики, хихиканье, и Лидия, прыская со смеху, потащила его к креслу. Не отрывая глаз от сцены, Брайн снял картонный кружочек со своей порции мороженого. Он сам почти верил тому, что находится в Абиссинии, до тех пор пока не увидел, как переменилась цифра в рамке красного света, когда занавес закрылся перед следующим номером.
На обратном пути в автобусе его укачало, Тому с Лидией пришлось возвращаться пешком. Они ничего не имели против, воздух был свежий, дождь перестал, и Брайн, взглянув вверх, увидел миллион звезд - точно светящиеся хлебные крошки на громадной скатерти. Лидия и Том зашли в бар, а его оставили за дверями - хотели проглотить по кружке пива - и вышли через полчаса. Лидия нагнулась к Брайну, дала пакетик с хрустящим жареным картофелем - от нее пахло пивом. Они свернули в темную улицу, прошли мимо фонаря у будки ночного сторожа, где прокладывали канализационные трубы.
- Дядя Том, Абиссиния очень далеко отсюда?
- Ага, - ответил Том, посмеиваясь. - Очень даже далеко.
- А как далеко?
- Тысячи миль.
- Я хочу туда поехать.
- Поедешь в свое время.
- Я хочу поскорее.
- Чернокожие тебя там съедят, - сказала Лидия.
- Не съедят. У меня будет ружье, как у солдат, я видел на картинках. Ведь Поль Робсон - чернокожий, а людей-то не ест!
- Вот это оторвал, - засмеялся Том.
Дома остались позади, они шли теперь по длинному туннелю под железнодорожным мостом, где Лидия всегда боялась ходить одна или даже в обществе Тома.
- Иди, иди, - сказала она резко. - Не лезь в лужу, ноги промочишь.
- Я хочу в Абиссинию, - сказал Брайн. - Я хочу уехать далеко-далеко.
- Хватит тебе болтать про Абиссинию, - сказала Лидия с досадой. - На нервы действуешь.
Некоторое время они шагали молча.
- Тетя Лидия, когда придем домой, я нарисую карту.
- Да ты не умеешь карты рисовать, - ответила она теперь уже спокойным тоном: они подходили к Ноуку.
- Умею. Это легко.
- Первый раз слышу.
- А мы их в школе рисуем, - настойчиво уверял он. - Я люблю рисовать карты.
4
Неудачным замужеством Ада сама закрыла перед своими детьми двери Ноука. "Доддо - непутевый, - бранился Мертон, - сквернослов, пьянчуга, обормот, ни вразумить, не пожалеть такого, ни помочь ему уже нельзя". Доддо, наверно, расхохотался бы и с дерзким вызовом признал справедливость столь быстрого и решительного приговора своего тестя, скажи это ему Мертон прямо в глаза, но старик не удостоил его объяснением, и все же там было хорошо известно, что Мертон, кипя гневом и возмущением, подверг семейство Доддо остракизму.
Как-то в пятницу, когда Доддо орудовал лопатой в проулке неподалеку от Уоллатона, Ада велела Берту взять сверток с рубашкой, костюмом и шляпой и отнести отцу. Поручение было несложное, но она заставила и Берта и Брайна повторить все слово в слово; Доддо должен переодеться прямо там, на работе, сразу идти в город, ни в какие кабачки не заглядывать и встретиться с ней перед началом представления возле "Империи".
- Думает, я дурачок, ничего не могу запомнить, - ворчал Берт, таща здоровенный сверток и держа его прямо перед собой так, что Брайну пришлось взять на себя роль поводыря, чтобы Берт не налетел лицом и свертком на колючие кусты изгороди. - Я сейчас прикинусь слепым, может, кто подаст. Миссис! - заорал он шедшей навстречу им женщине. - Подайте слепому!..
Но та прошла мимо, не взглянув, и он передал сверток Брайну.
Уже спустились сумерки, когда они наконец отдали Доддо парадный костюм и взамен получили его завернутую в газету рабочую одежду и по пенсу за труды.
- А теперь марш домой, обтрепанцы. Смотрите, не вздумайте залезть к кому-нибудь в сад или огород или фокусничать с газовыми счетчиками, не то двину в ухо, понятно?
Они скрылись в темноте.
- Знаешь, что я сделаю, когда вырасту?
- Что? - спросил Брайн.
- Найду большущий лес и в самой его середке выстрою себе хижину. И все буду сам себе выращивать в огороде, и еще буду стрелять кроликов и птиц - заживу, как граф, жрать буду до отвала.
- Здорово, - согласился Брайн. - А мне можно будет там жить?
- Ладно, живи себе, если хочешь.
Брайн подумал о местоположении дома, у него уже были наготове вопросы.
- А где построишь дом?
- Еще не решил, где-нибудь в Шервудском лесу, наверно, там, где Робин Гуд жил. Из деревенских лавок натаскаю себе все, что мне потребуется, и браконьером тоже стану. Я всегда смогу удрать к себе, никакие фараоны меня не догонят, если дом построить в самой глубине леса. А все, что стащу в лавке, спрячу, буду этим питаться зимой, когда в огороде ничего не растет и охотиться тоже трудно.
- А как же сигареты и пули для ружья?
- Не хитро. Натаскаю столько, чтоб хватило на всю зиму, а может, стащу еще и пива - когда только вздумается, напьюсь, как отец. И буду есть тушеных кроликов, и помидоры, и свинину, и хлеб с самым лучшим маслом и сверху еще намажу клубничным джемом. Усядусь в своей хижине, и пускай снег идет, а у меня огонь в большом камине с решеткой, поставлю чайник, знай буду себе поживать день за днем, пить чай и комиксы читать. А потом вот что я еще сделаю, когда вырасту: жить стану один, чтоб вокруг сто малышей не бегали. Здорово это, Брайн, в своем-то доме, уж можешь мне поверить! И пусть дождь льет хоть каждый день, мне ведь наплевать, раз я-то сижу внутри и окна и двери закрыты. Никто ко мне не будет приставать - вот чего я хочу, когда вырасту. Потому и хочу построить себе хижину в лесу и только для одного себя.
- А в кино как же, разве не будешь ходить? - спросил Брайн. - Или вдруг захочется погулять по городу?
- Нет. Будет у меня моя хижина, и ничего мне больше не нужно. У меня знаешь сколько дел наберется? Каждый день надо ходить в лес с топором, рубить дрова для камина, или сажать салат, или расставлять сети и силки, кроликов ловить. Когда живешь в собственном доме, дел всегда хоть отбавляй, даже и не подумаешь в кино ходить. Уж это я знаю, Брайн.
Тут был задан главный вопрос:
- А если гром загремит, что тогда?
- А ничего, - последовал быстрый ответ. - Я не то что ты, я грозы не боюсь. Мне на нее наплевать. Даже чем гром сильнее, так, по мне, это еще лучше. Пусть хоть полгода гремит, и дождь идет, и снег, только б у меня в доме хватало жратвы и дров. Вот этого я больше всего на свете хочу - запереться у себя в доме и чтобы жратвы сколько хочешь, и на всех и на все мне наплевать: стану слушать, как дождь поливает и гром гремит, точно из пушек, а сам буду чай попивать да покуривать "Жимолость".