- Красное-то какое!.. - он втянул воздух сквозь зубы, разделяя боль. - А-а-а… Еще чуть, чтоб прилепилось… Теперь с другой стороны… - он просительно посмотрел на сморщенную Зинку. - Надо потерпеть временно… зато пройдет… - Отодвинул волосы с другого уха. - Подуть? - Глеб сильно дыхнул ей в ухо.
Зинка засмеялась, пальцем смахивая слезинку.
- Подуть хотел, а дышишь, как на милиционера... Подуй…
В комнату вошла кошка и, выгнув спину, потерлась о ногу хозяйки.
- Толстый какой!
- Это она, Фрося… - Зинка погладила кошку. - Скоро котята будут… "толстая"… Куда их?.. Топить жалко, а здесь…
- Дочка? - Глеб рассматривал фотографии на серванте.
- Сашка!.. С нами ехал…
- Больно красивый, подумал - барышня…
- Да уж, "красивый"… - отмахнулась Зинка. - Не в кого… Уши-то у меня не отвалятся?
- Лучше новых будут… А у меня э-э-то… Приятель в Германии, журналист, - я когда служил там, познакомился, - так он говорит: немцы своих кошек таблетками от детей кормят… - Глеб смутился, - противозачаточными… человеческими… ну, женскими, ну… Короче - они и не заносятся.
- Кто? - засмеялась Зинка.
- Кошки.
- А я думала - немки.
- И немки тоже, - Глеб покраснел. - Чего ж я сижу, ребята небось волнуются… Там в блюдечке осталось - утром еще помазать для гарантии временно… - Глеб поднялся со стула.
- Зина! Тебя директор… - Сашка влетел в комнату, ударился о Глеба и заглох.
- Так убьешь человека, Сашок.
- С разбега запросто, - сказал Глеб. - Здоровый парень…
- Тебя директор в контору зовет, - негромко сказал Сашка, искоса поглядывая на Глеба.
- Ты Фросю кормил сегодня? - спросила Зинка.
- Ага, - кивнул мальчик. - Молока ей давал. До свидания!
- Чего это он вас по имени? - спросил Глеб, когда мальчик вышел.
- А черт его знает?.. Повелось как-то с детства: "Зина, Зина…" А "мамой" он свекровь зовет. Она с ним сидела, пока я техникум кончала… Да мне все равно. Лишь бы уважали…
- Значит, с двумя детьми доучивалась?
- Так вышло. Завтра опять помазать?
- Ага, - кивнул Глеб. - Ну я пошел.
Первым встает Глеб, вернее, просыпается. Без будильника. Проснувшись, Глеб никуда не спешит. Понять, почему в нем ничего за ночь не скапливается, никто не может. В особенности завидует Билов, который два раза в ночь плетется полусонный в конец коридора. Глеб свою тайну - почему - не открывает.
"Может, ты соленое на ночь ешь?" - допытывается Билов. "Глупости хоть не говори временно…" - лениво отмахивается Глеб.
Глеб спит теперь на полу, и на полу ему удобнее: ничего не скрипит. Шарит по полу покурить и, накинув для тишины на голову одеяло, чиркает спичкой. Просыпается он, как и спит, одетый в рубашку и брезентовые шаровары. Конечно, Глеб слегка преет от такого спанья и в этом даже признается, когда товарищи ворчат, что Глеб таким образом обовшивеет. Иногда Глеб раздевается, но чаще - ему лень.
Глеб проснулся, закурил и поглядел на потолок: долго ли ему осталось жить? Над Глебом в потолке глубокая трещина. Часть штукатурки, прилегающей к трещине, уже отпала, но и теперь еще над головой Глеба висит здоровый шмат, вздрагивающий от живущих наверху студентов.
"Еще денек повисит, - решил Глеб и отвел от потолка внимание. - Как там у Зиночки ушки, интересно?.. Прорабом крутится… И дома - мало чего есть: шифоньер, тахта да кровать… И туалет снаружи… Женщине-то холодно зимой… А музыку любит - аккордеон завела… Может, мужний… Развелись… А чего? Пил - чего еще… А старший-то шпанит, поди, почем зря… Хотя у ней не пошпанишь - деловая… Деловая", - подумал еще раз Глеб и вспомнил, что так и не написал матери.
…Зазвонил будильник. Шесть. Глеб громко зевнул.
- И чего тут такая вонища?! Получше комнату не нашли? - Васька поморщился. Морщился он так каждое утро.
В умывальник полетел один Васька. Остальные умываются в коровнике: в умывальнике утром давка - студенты набегают.
Втроем без Васьки они поплелись в столовую, молча, врастяжку, невеселые… Билов успел-таки простыть, и видно было, что ему неможется. Глеб по восточному способу обложил его под рубахой газетами, чтобы пот впитывали, и на перемену газет взял пук целый. Утром зябко. Юля шагал мрачно, натянув вязаную шапочку до самых бровей. Его с детства приучили бояться простуды, и он часто студился. Мама - санитарный врач на мясокомбинате - все собиралась ввести холодные обтирания, да так и не смогла улучить момент между простудами. Студиться и болеть Юля перестал на шабашках. На шабашках вообще мало кто болеет: сколько болел, столько и недополучил. Лучше не болеть - выгоднее.
- …И чего я поехал? - бормотал Билов, пряча руки в рукава свитера. - Надо было с Ракомболем морскую капусту ехать собирать, по паре кусков сняли бы…
Глеб взглянул на него с сожалением, открыл было рот что-то сказать, но закрыл, не сказавши. Глеб шел, не прикрываясь от ветра: просвежался, набирал запасу на дневное пекло. Глеб единственный из всех взял с собой телогрейку и по утрам, когда холодно, блаженствовал.
- …И не заплатят, наверное… - бормотал Билов. - Пролетим…
- Скорее всего, - согласился Глеб. - Но могут и заплатить. Как сделаем, как понравится. Это тебе не на дудке дудеть… Только нудить-то зачем?.. Ты вот понаблюдай за собой. Сейчас ты голодный и занедужил временно - потому и канючишь, а покушаешь - повеселеешь. Проследи…
Васька нагнал их у самой столовой, чистенький, приглаженный, и одеколоном от него доносит.
Ел Васька, как всегда, долго, внимательно пережевывая и молча. Глеб прихлебывал чаек и наставлял Билова:
- …Вот у меня мать… Баба деревенская, а мозгов… Отец после войны в гору пошел. Без образования. А она ему: иди учиться. И погнала в Москву на дневное. А сама с нами с тремя в Ногинске осталась. Синьку в Москве добудет где-нибудь, а в Ногинске сбудет на базаре. И тянула пять лет. А потом двадцать лет по загранкам ковры копила… Шах ей ручку целовал!.. Баба!.. А ты? Институт бросил. Сонька ребенка второго захотела, пожалуйста. Третьего? Пожалуйста. Хорошо у вас обе матери - кандидаты - прокормят, а помрут?..
Васька доел, и все поднялись из-за стола, затопали к выходу.
- А сам-то ты? - спросил Билов, щепочкой ковыряя в зубах. - Сам-то на что живешь?
- Я-а?! - Глеб взглянул на него как на убогого и даже заговорил складно: - Да я столько денег за свою жизнь заработал - тебе и не снилось. Я на четвертом курсе уже два авторских имел… по лазерам. И оба внедрены. Васька соврать не даст… Вась!
Васька нехотя кивнул.
- …за внедрение - деньги хорошие, - продолжал Глеб. - На Севере четыре года плавал начальником научной группы. Там полярки, харчи бесплатные… В министерстве потом служил. Двести пятьдесят плюс премия. И все матери отдавал, она же мне и покушать, и то-се, мол… А потом это… "Волгу" отцову грузинам продал задорого… Дай закурить, Юль, кончились…
Васька вдруг остановился.
- Кто шуршит? Я с ума, что ли, схожу?!
- Это я Билова лечу газетами. - Глеб взял у Юли сигарету, оторвал фильтр, прикурил. - Продал "Волгу", домой иду, а они за мной увязались, южные, которые купили: не понравилось, что задорого слишком. Я домой прихожу, деньги убрал, жду. Звонят. Я открыл… Чего смотришь?.. Я их не без толку ждал. У меня винчестер на тахте портянкой накрыт и мелкашка сбоку… А в соседней комнате Колька, Николай Романович, товарищ… Я с ним загодя договорился: выйдет, если позову… Впустил этих, сам на тахту, курю, мол. Их много, деньги просят, убить обещают, если не отдам… Я: какие деньги? Несколько рублей только - дразню их временно… А рука то на тряпке, на винчестере… Позлю, думаю, а потом тихо выгоню оружием - всего делов… Так нет! Колька без команды вламывается со стаканом: "Гамарджоба! Салям алейкум!" Гляжу, трясет его, сейчас поубивает их без всякого оружия. Он так и орет сейчас: мол, убью всех, а этому нос обрежу - на старшего показывает, с которым я машину оформлял. И орет. У него всегда орать, перед тем как драться, для испуга. Вижу, ребята заволновались. Думаю, надо до конца их сделать: портянку с винчестера сдергиваю, с одной стороны, и с мелкашки - с другой. Они ошалели, ломанули - чуть двери не высадили… Они чего за мной увязались-то: одет я был плохо, наверное, да небритый. Думали: так все просто. Мать Кольке потом три сотни подарила… любит его, хулигана… Вась, ну я мурлат подбирать, начну. - Глеб снял телогрейку.
- Мауэрлат, - поправил Билов.
Билов почему-то считал себя плотником.
- Подбирай мурлат, потом давай стропила… - Васька задумался на секунду. - Рассчитай, чтобы за световой день поставить, кран Зинка только на день дает.
- Скоб мало, - Глеб выплюнул окурок.
- Не твоя забота - достану! Юля - класть, я - на подхвате, Билов - к мешалке. Погнали!
Юля подошел к стене. Вчера он успел завести угол и дотянуть к нему проем. Хорошо, ровно получается. Если так и пойдет, кое-где под крышу поднять можно. Юля зачалил шнурку.
Васька удивленно уставился на него:
- Ты чего, на три ряда хочешь?
- Тихонько пойду - ровно будет… Только раствор потоньше…
- Билов! Сей лучше! Без камней! - крикнул Васька. - Чего крутишься?
- Да ты погляди!.. Опять!.. Лопату сперли, студенты… - Билов стоял над развороченным штабелем, в который зарывал на ночь инвентарь.
- Воруют… - Глеб почесал в голове. - Мне, что ль, сюда поселиться?.. И на дорогу время сэкономится, и постерегу…
А Юля уже орет:
- Грязи!
"Грязи", значит, раствора. Не готов раствор - двое стоят: каменщик Юля и подхват-Васька. И объясняют Билову, бедному, как работать надо. Объясняет, конечно, один Васька, Юля грубых слов не любит: не нравится ему грубить, так же, как и чужую грубость выслушивать.
Короче, Билов после Васькиного объяснения метаться начинает, красный, потный, очки все в цементе. Нет раствора, значит, Билов о бренности задумался и темп сбавил. Если хорошо работать, все успеешь.
Освоился Билов - тексты во время работы басить было стал, значит, не устает: бас-то у него искусственный, большого напряга требует. Эх, не басил бы лучше на свою голову. Васька-то его первые дни разминал просто, присматривался - не околеет ли? Не околел. Тут Васька и добавил ему хлопот:
- Глеб, вторым пойдешь за Юлианом. Значит, два каменщика будут класть, а Васька один на подхвате у двоих. Двоим раствор носить, у двоих перед носом вываливать его из ведер на стену, чтоб каменщики из темпа не выбивались. Опорожнил ведро на стену, с пустым к Билову за раствором и опять бегом - к стене.
Юле раствора не так много надо - он линию ведет помедленнее. А Глеб, тот бутит за ним, грязь жрет ведрами; стенки в полкирпича, а внутри - бут и раствор, бут и раствор…
- Чего случилось? - орет Васька.
Юлька стянул рукавицы и смотрит на кончики пальцев. Хоть Васька и спросил "чего", а сам все знает: пальцы болят - сил нет. У профессионалов, у тех мозоли, им все нипочем, а Юля хоть кладет хорошо - в стройотрядах еще настропалился, а мозолей нет - куда денешься: распухают пальцы, трескаются от цементного раствора.
- Помазать забыл, - оправдывается Юля.
- Крем положи возле мешалки! - рявкает Васька. - Кончил, руки помыл - намажь тут же!
Юлины пальцы сейчас на особом учете. Бригада маленькая, подменить некем, один вышел из строя - вся шабашка накроется. Билов первые дни на мосту хотел в речке по утрам купаться для здоровья, а больше для понта. Васька ему запретил тут же: заболеешь - каждый день полста рублей минус. Раздумал Билов купаться. Васька стянул свои сухие рукавицы и поменялся с Юлей; себе взял его клеклые от раствора. Ведра в руки и - к мешалке. Пока нагребает в ведро раствор, командует Билову:
- Юлиану раствор тоньше делай, два раза песок сей! Глебу - можно грубый.
- Ящик-то один! - огрызается Билов.
- Второй сколоти!
- Когда-а? - тянет Билов, протирая очки.
- В обед! - гавкает Васька, но понимает, что задает непосильное, и орет: - Глеб! Второй ящик сколоти! В обед.
Через час Васька командует перекур.
- Э-э-это… Билов! Сейчас покурю - и полечимся. - Глеб оторвал фильтр у Васькиной сигареты. Не купил ему Васька вовремя "Приму", теперь Глеб уродует его дорогие "Столичные". - Деревяшки пиленой, Вась, мало, а на циркулярке студенты круглый день.
У студентов в захвате все: пилорама, кирпич, техника - все в первую очередь. Чуть что:, в контору бегут - жаловаться. Даже Зинка их боится. Так и сказала: "Василий, со студентами сам разбирайся. Мне еще с райкомом ссориться!.." Не надо ссориться. Васька же договорился с шофером, тот ему фару с "зилка" даст напрокат. Над циркуляркой повесить, и пили всю ночь до утра в холодке.
- Студенты уже стропила ставят, - Билов с завистью посмотрел в сторону студенческого коровника. Билов стоял перед Глебом голый по пояс, расставив руки крестом, а Глеб обкладывал его прошедшей "Литературной газетой", еще из Москвы.
Васька глянул невзначай на Билова и вдруг заржал.
- …"Зачем человеку собака?" - прочел он по складам название газетной статьи поперек биловского живота. - Хорош балду ловить… - он досмеялся, курнул напоследок и щелчком влепил окурок в кирпичи.
Васька не зря усмехается каждый раз, когда речь заходит о студенческом коровнике… Там все ясно. Чего-чего, а уж эти дела он знает.
Студенты пашут - будь здоров. Коровник на глазах растет. Пообещали им, студентам, мешок денег. Пообещали-то в институте перед трудовым семестром, и Зинка наверняка подтвердила. Они и мечутся. Покупки в голове прикидывают. А политика про них вся уж наперед ясная. Недодаст им Зинка обещанных денег. Обдерет! За пустяк какой-нибудь зацепится и - от винта. Денег в совхозе мало, даже если много, все равно - мало. Студентов наколет, а совхозные деньги сэкономит.
К коровнику пылил самосвал.
- Тяжело прет! - обрадовался Васька. - Полный!
- Принимай! - Зинка соскочила с подножки. - До обеда еще один подойдет. Хватит. Не хватит - сам дольешь. У студентов отняла. У них, между прочим, мешалки нет, на земле всей оравой гурцуют…
- Лопаты крадут, сволочи! - Васька развел руками.
- Это твоя забота. У тебя увели - ты уведи! Учить надо!
- Э! Сюда давай! - Васька замахал рукой шоферу. - Подай назад!
Зинка подошла к Глебу.
- Смотри! - Зинка подставила ему ухо. - Я думала, так… смола.
- Смола!.. Мумие! Теперь это… сережки, золотые обязательно.
Она усмехнулась.
- Можно серебряные, - поправился Глеб.
- А тебе за лечение?..
- При чем тут здесь?.. - Глеб завертел головой. - Женщине помочь…
- Василий! - не слушая его, крикнула Зинка. - Что он у вас любит?
- Сивуху!
- Это все любят. Чего еще?
- Охоту!
- Не слушайте вы их. - Глеб прямо закрутился от смущения. - Пацаны неумные…
- Охо-о-отник… - соображая что-то, протянула Зинка. - Ну да, ружье возит. Ладно, трудитесь.
Васька поглядел ей вслед.
- Смотри, змей! - Он погрозил пальцем Глебу. - То-то я гляжу: ушки, теперь - "что он у вас любит?"… Пока деньги не получим, ни-ни… Понял?
- Да и после лучше бы Юлика направить, - хохотнул Билов. - Без пяти минут кандидат… Красавец…
- Затаривать! - оборвал его Васька.
Не любит он, когда Билов выступает.
Юля встал у подножия кирпичной кучи. Глеб - между стеной и кучей. Юля нагнулся за кирпичиной, потоптался, чтоб поудобней в развороте с разгибом кинуть кирпич Глебу за десять метров. Да так, чтобы не по ногам и чтоб не крутился. Чтоб кирпич летел прямо в руки.
- Ты долго еще?!
- Сейчас! - Васька зашнуровал второй кед.
На стену лезть - только в кедах. А по земле бегать - наоборот, пожестче подошву, чтоб неровности не чувствовать.
Васька взлетел на стену, покрутился так, сяк…
- Погнали! - крикнул он Юльке.
Юлька наклонился в кучу, кинул.
- Легче! - крикнул Глеб.
Юля кидает плохо, потому что редко кидает. Утром чуть-чуть, пока Билов первый раствор не заведет, да после обеда - опять же до первого. А так: кладет и кладет… Кидают в основном Васька с Глебом, у них уж отработано. Иной раз Глеб и не смотрит, куда кидает, а Васька ловит - и все четко - из рук в руки, без промахов.
- Хорош! - орет Васька.
Теперь опять класть. Весь кирпич сработают - опять затаривать. И так - до темноты, пока не перестанет зудеть мешалка. Перестала - значит, дел еще на полчаса - раствор в ящиках доработать. А Билов тем временем мешалку моет. Можно и не мыть, кто их моет! А здесь, на шабашке, мешалка - все, ее чуть не кремом Юлькиным мазать надо, чтоб не заскорузла. Не помыл: раствор затвердеет - наутро схватится, включишь - а она не везет: мотор сгорел или шпонка полетела. Вот и умывает ее Билов ежевечерне и, помыв, еще лопасти вхолостую провернет. Конечно, не по своей инициативе. Он ее разок не помыл - встала. Васька обещал наказать при расчете…
Юля вдруг перестал класть и с непонятным вниманием уставился на стену.
- Плохо… - пробормотал он.
- Чего такое? - забеспокоился Васька. - Руки?..
- Да нет… стена выперла… - Юлька показал на выпятившуюся кладку. - Просмотрели…
- Отвешивать чаще надо! - Васька уже рычит. - и на три ряда не гнать!..
- Пузо, что ль? - крикнул с подмостей Глеб. Он уже стяжкой сводил стены под крышу. - Сейча-а-ас!.. - И тяжело спрыгнул вниз.
Глеб долго кряхтел, ковыряясь в тайнике под досками, - отыскивал кувалду. Нашел, наложил доску на кирпичный бугор и тремя ударами заподлицо выровнял пузо. А Васька уже на стене. Хоть и стена, а стоять-то не на чем. Он будто эквилибрист стоит на ней. Как его только кирпичом не сшибает? Обычный еще - ничего, а вот два года назад в Смоленске шел кирпич самодельной выпечки, на два кило тяжелей обычного. Вот это да-а-а! Страх смотреть… Кувалда летит - четыре кило! А Васька ловит и затаривает, ловит и затаривает… Тонкий, узкий, весь из резиновых мышц, потом помазанный, блестит на солнце, как мулат. Еще плавки до неприличия закатал - Люське загар в Москву повезет. Морда ровная, спокойная, на Джека Лондона похож немного. И что язва - никогда не подумаешь, только шрам над пупком, зашнурованный, как мяч волейбольный.
Работали до темноты. Васька решил на завтра весь периметр затарить. И нужды большой в этом не было. Просто не мог Васька остановиться. Как будто силы в нем прибывало, хотя пошел четырнадцатый час работы. Билов давно выключил мешалку, и сейчас они с Глебом вдвоем кидали кирпич в темноту, и только по шмяканью можно было определить, что Васька его ловит. Как только Васька переходил по верху стены на другое место, внизу Глеб с изнемогающим Биловым перебирались к следующей куче кирпича, ближайшей к Ваське. За Васькой по стене, чуть отступя, шел Юля - ровнял стопы кирпичей, доводя их до максимальной высоты. Взошла луна.
- Пожалуй, хватит, - ровным голосом сказал Вася и спрыгнул со стены.
Билов где стоял, там и сел, прямо на битый кирпич, не чувствуя боли.
- Так и надо всегда работать, - забубнил Глеб. - Может, лампочку тут приспособить?