Васька не слушал, оглушенный приливом сил, который у него всегда случался от такой работы. Он курил, поднося сигарету к губам подрагивающей рукой, и озирался по сторонам, смотрел, сколько сделали. Стены коровника были похожи в лунном свете на крепостные, проемы между стопок кирпичей напоминали бойницы.
- Как в замке, - пробормотал Васька.
- Завтра кончу, - сказал Юля.
Коробка - четыре стены - была почти готова. Мауэрлат уложен. Можно кран заказывать: стропила ставить. Глеб всю деревяшку уже напилил, сейчас скобами шьет. Стропила поставить, обрешетку и шифером покрыть - неделя, не меньше.
Зинка еще велела побелить, но думать про побелку Васька не стал. Потому что точно знал: под завязку Зинка еще работенки подкинет. Деньги-то у нее!.. Хозяин - барин.
- Перекур! - скомандовал Васька, взгрустнув от этих дум. - Расскажи, Глеб, чего-нибудь…
- Да уж все пересказано по сто раз.
Глеб сел на доски, повел головой от дыма и наткнулся взглядом на Билова. Билов улегся на песок в плавках, потный, правда, уже не такой толстый, и чистым платком протирал очки. В волосах на груди у него застрял клочок газеты. Весь он был ярко-розовый: загорать у него не получалось, обгорал, шелудился и снова розовел.
- Э-это… Я иной раз отдыхаю и думаю: может, и мне в Бога заверить…
При слове "Бог" Билов откашлялся и весь подобрался.
- …У меня тем более и протекции есть в религии… Парень с Цветного в Загорске монахом служит. Он меня к себе звал… Да некогда временно…
- Да, Глебушка, дел у тебя, конечно… - Билов снисходительно усмехнулся и даже не окончил фразу из-за очевидной нелепости возражения.
- Вот у Билова к Богу, любовь какая-то несерьезная: то он буддист, то, наоборот, христианин, то он этот… Чем так - уж лучше и вовсе не верить. Гарик тоже хреново верит…
- Этот-то еще откуда вылез? - поинтересовался Васька.
- Гарик? Монах, какой в Загорске. Он там и учился на холяву - в армию даже не сходил. А сейчас ему в келью велят прописываться, а он - наотрез: в Москве тогда прописка теряется, а у него на Цветном трехкомнатная, там только бабушке помереть осталось, и его целиком квартира… Все ко мне лезет: как быть? Склоняется уйти из религии… Вот я его место и заступлю… Коровник с вами дострою и определюсь туда. Спокойно, тихо, хорошо…
- А выпить?
- Поднесут. Мир-то небось не без добрых людей… Не все, Вась, жлобы, как ты… Я у них буду там на территории по хозяйству починять, то-се, мол, по плотницкому…
- Ты стропила-то к завтрему добьешь? - перебил его Васька.
Сказал вроде так, одному Глебу, а всем ясно: подъем!
Билов со вздохом встал. Васька удовлетворенно посмотрел на него. Билов сперва ершился, не слушался с первого раза, советы давал. И обалдел, когда Васька ему прямо заявил: мнений твоих не нужно, твое дело раствор месить. Ясно? Не согласен - будь здоров. И Билов смолк. Оскорбился и смолк.
О штукатурке разговора не было. Это Зинка по ходу пьесы выдумала. Васька в общем-то и не разозлился: ждал, что под занавес она им сюрпризик устроит, так, поворчал для вида…
- Интересное кино! - возмутилась Зинка. - А ты как белить собрался: по голым кирпичам?
- А почему бы и нет? Делают…
- А ты будешь делать как надо!
Сказала и укатила на своем велосипеде.
- Штукатурить велела! Сволочь!.. А этот ей: ушки!..
- Пойду терок сделаю… - сказал Глеб, не обращая на Ваську никакого внимания. - А Билов пусть раствор заведет… совсем тонкий - штукатурить легче…
Глеб выстрогал две метровые терки. Из совковой лопаты сделал особую - обрезал ручку и развалил пошире сам совок.
Он загрузил раствором тачку, подкатил к стене, набрал полную лопату и с кряхтеньем шмякнул раствор на стену. Потом взял терку обеими руками и сверху вниз по стене, волнируя, провел по расплеснутой массе. Из-под терки вышла чистая, гладкая полоса штукатурки шириной больше метра и высотой два с половиной.
Васька молча подошел к стене и недоверчиво потыкал штукатурку пальцем.
- А верха - с подмостей, - пояснил Глеб. - Встаньте поврозь, пошире друг от друга. А я вам накидывать буду.
Глеб выплеснул на стену весь раствор, впрягся в тачку и, вспахивая ржавым колесом землю, покатил ее к мешалке. Васька с Юлей взяли терки. Через пару часов Васька попробовал сменить Глеба, но у него ничего не вышло. Раствор или выплескивался из лопаты, не долетая до стены, или шлепался, как не надо.
В час ночи коровник изнутри был готов. Васька этого не ожидал. Теперь ему было тошно, что так по-бабьи сорвался. Главное, под самый конец. Завтра снаружи оштукатурят, потом побелить, крышу покрыть - и гуляй, Вася, - по домам.
Васька осатанел: переставил будильник на пять. Глеб, конечно, поддержал: спать - дело поросячье, трудиться надо. Билов, который уже ополовинел и анфас и в профиль, закряхтел, забурчал, но в голос высказаться не посмел. Васька и сам уже на ночь седалгин стал глотать - руки ломило, заснуть не мог. В Москве запасся медициной на всю команду, знал, что к концу понадобится. Видел Васька, что Билов при последнем издыхании и у Юльки пальцы растрескались в кровь, хоть и мажет их все время кремом. И знал, что темп нельзя сбросить - добить надо коровник, чтоб в запасе еще хотя бы пара дней оставалась… Мало ли что… Так и вышло: подсуропила Зинка штукатурку напоследок. Зараза!
…Билов сидел напротив Васьки с пустой тарелкой и ждал, пока Васька доест и скажет, что делать. А Васька не спешил: во-первых, сам не знал еще, как быть, а во-вторых, ему действительно пережевывать все нужно аккуратно. Что-то живот у него этой ночью вдобавок ко всему заболел по-нехорошему, по-язвенному. Не дай-то бог! Люське он больной - не очень-то, да и вообще…
- Дай спичку…
Билов протянул ему коробок.
- Так… - сказал Васька, ковыряясь в зубах. - Чем же белить-то будем? - И сам себе ответил неприлично.
- Вася! - устыдил его Юля. - Люди…
- Чем белить, говорю? - со злостью повторил Васька.
- Вот чего… - заторопился Глеб, - ты сейчас, это, поедим когда, ящик сколоти побольше. На полозьях…
- Дальше, дальше! Белить чем? Мазать?!
- Гашеной известью, - всунулся в разговор Билов.
- У-у-у!.. - Васька сморщился, как от зубной боли.
- Вася имеет в виду орудия, - перевел Билову Юля. - Квачи, кисти…
- Билов! - Глеб высвободился из-за стола. - Я котлету есть не хочу, скушай… Вы ящик путем сделайте, а побелить - побелим. - Глеб успокаивающе махнул рукой и болезненно поморщился.
Васька встревоженно взглянул на него.
- От лопаты, - заоправдывался Глеб. - Перенапряг вчера… Пройдет временно. Вы ящик-то сколотите, а я сейчас квачи…
У бани, возле самой помойки, Глеб стирал мочалки. "На четыре квача хватит". Отжал их, как белье, положил рядом с шайкой.
- Ты хоть бы в тень встал…
- Зинаида Анатольевна?!
- Голову напечет… Чего это ты? - Зинка удивленно смотрела на мокрые мочалки.
- Для квачей, вот… мочалки… пользованные. - Глеб ногой ковырнул помойную кучу. Из нее фонтаном брызнули мухи. Зацепил одну мочалку и показал Зинке: - Полно…
- Ты еще в нос мне сунь! - отдернулась Зинка. - Оштукатурили?
- Как велели. Теперь белить…
- Васька меня материл?
- Не-е-е, не особенно. Хорошо отзывается. Положительная, говорит, женщина.
- Так уж и положительная? - Зинка тихонько засмеялась. - Глеб, слушай… - медленно сказала она, ковыряя босоножкой песок. - Что, если… Да нет, ничего!.. И шоркнула по песку ногой, стирая наковырянное.
- Опять за мочалками? - спросила бабка-истопница, когда через час Глеб снова появился у бани.
- Нет, теперь по делу - руку парить.
Парить руку послал его Васька. В бане Глеб был один. Минуя ненавистное мытье, он сразу сунулся в забитую влажным серым паром парилку. Сырой, почти на ощупь обжигающий пар шел из трубы под потолком. Глеб, насколько мог выдержать, подобрался поближе к шипящей дыре, пристроил плечо поудобнее и замер, обхватив голову ладонями.
В парилке он продремал с небольшими перерывами три часа. Напоследок решил даже помыться чужим обмылком и постирать трусы. На стирке трусов в мыльную влетела бабка.
- Живой?! Думала, задохся. Вылазь давай. Стирает, главное дело. И там стирал, и здеся!..
- Сейчас я… - Глеб прикрылся шайкой.
- У тебя ведь переодежи-то не было, - сказала бабка, когда он вышел из бани, держа в руках постиранное, и подозрительно посмотрела на него.
- Да я так одел.
- С легким паром! - крикнул Васька весело, потому что и ящик сколотили на полозьях, и известь нашли, и квачи получились - лучше не надо.
- Расческу возьми в джинсах!
Глеб засадил расческу в темя, рванул вперед и начал терзать задубелые пряди, не промытые баней. После каждого чеса он рассматривал расческу, забитую волосами, и с удовлетворением приговаривал:
- Массаж им, а которые слабые, так и не надо. Новые нарастут…
- Какие новые, Глебушка? - иронически заметил Васька. Он лежал, заложив руки под голову, готовясь к последней атаке - побелке. - Тебе жить два понедельника осталось…
- Ничего, - обрывая на себе волосы, приговаривал Глеб. - Я еще молодых обживу… На болоте у себя - на даче сяду на пенсии - лук продавать стану, баню построю… Полешек надолбал - и парься. Я трудовую свою как-то читал: у меня стаж почти к пенсии набран - морские-то год за два идут, - только возрасту не хватает временно…
- Ты хоть помылся, Глебушка? - спросил Васька.
- Мыться, Вась, вредно. Умные люди вон чего пишут. Мол, надо только ноги мыть ежедневно и гениталий. А какой там у русского человека гениталий?.. Так… Не в этом дело. На пенсию надо идти… пораньше… А чего вы разлеглись-то все? Белить приступать надо. Сейчас расчешусь временно.
- Мол, - передразнил его Билов.
Васька подошел к ящику с гашеной известью, помешал.
- На кой хрен его белить? Так серый, будет белый - ну и что!
- У финнов коровники разноцветные, между прочим, я на выставке видел, - подал голос Юля.
- В отношении? - спросил Глеб, пряча расческу с выломанными зубьями в карман. - Каких цветов?
- Расчесочку забыли вернуть, Глеб Федорович.
- Да она, Вась, уже недействительная. Я тебе с денег новую подарю. Каких цветов-то, Юль?
- Да там разные: розовые, голубые…
- А голубеньким, прямо сказать, неплохо, гм… - задумался Васька и посмотрел в небо. - Неплохо…
- Думай, Ананий, думай! - пророкотал Билов. - "Голубой коровник" - Агата Кристи, не иначе.
- Черт его знает… - Васька почесал бороденку. - Белила-то белые…
- Пацаны неумные, - сказал Глеб. - Чернил вон синих в сельпо купи, добавь в известь - любой колер будет временно. Я когда смолоду по строительству халтурил в Ногинске, всегда в побелку или чернила, или синьку для цвета.
Васька уставился в ящик с известью:
- Сколько ж сюда надо?
- Да сколько не жалко. И коровничек будет - любо-дорого!
- Черт! - Васька посмотрел на часы. - В магазине-то перерыв.
- Пока дойти - кончится, - сказал Юля.
- Деньги гони, пацан корыстный.
- Червонец остался…
- Вот и гони. Не жмись для животных.
В ящике цвет побелки получился лазурный, но когда начали белить, Васька сморщился:
- Псивый цвет какой-то. Надо вылить - да по-нормальному… Без экспериментов. Тоже - послушался идиотов!
- Да поверь ты на слово, - взмолился Глеб. - Высохнет - не узнаешь.
- Вась, раз Глеб говорит…
- Тебя не спрашивают, - обрезал Васька Билова.
Глеб постучал себя по груди:
- Раз человек говорит, врать не станет, давай голубым.
Васька сплюнул:
- Черт с вами! Давай!
- А ты, Вась, меня послушаться не хотел, - сказал утром Глеб, выходя из интерната. - Где коровничек-то? Коровник за ночь высох и исчез. Слился с небом. Такой же голубой.
- Лепота-а! - пробасил Билов, и Васька впервые его не окоротил.
- Крышу поставим, и уезжать не стыдно. А то - белый, - сказал Глеб, поднимая воротник штормовки.
Возле коровника бродила Зинка.
- Кто додумался?
- Глеб, - сказал Васька и зло посмотрел на него. - Голубой, голубой…
- Чего ты, Василий, испугался? - улыбнулась Зинка. - Молодцы! Баран с меня. Чернилами или гуашью?
- Чернилами, - пробормотал Глеб.
- Баран с меня, - повторила Зинка и подняла с земли велосипед. - Михайлов!
- Я, - почему-то испуганно отозвался Юля.
- Я на мосту была у Кареева. Там, значит, такое Дело… Там сварщик, ну, этот, который упал… Умер он…
- Иван Егорыч?! - вскрикнул Юля.
- Плохо-то как… - по-бабьи запричитал Глеб. - Думал: оклемается… Ой-ей!.. Когда ж помер?
- Не спрашивала, позавчера вроде… Ханку меньше жрать надо!.. Михайлов должен объяснительную написать, что пьян он был…
- Он не пьяный был, - пробормотал Юля. - Он так…
- Ну, не знаю. - Зинка досадливо поморщилась. - Кареев говорит, пьяный… А тебе-то не все равно: пьяный, не пьяный… Напиши - и все. Богдышев! - Она поманила Глеба в сторону. - В одиннадцать к коровнику подойдет машина. За сайгаками поедешь, понял?..
- Понял… - непонимающе глядя на нее, пробормотал Глеб.
- Чего смотришь? Не хочешь, что ли? Так и скажи! - Зинка повысила голос. - Мне эти сайгаки сто лет не нужны!..
- Хочу… - Глеб тупо смотрел в землю.
- Ну и все! - Зинка недоуменно взглянула на него и укатила сердитая.
…В интернате Егорыча не касались. Будто он и не помер. Васька тренькал на гитаре: хоть он уже и доходит, но Асадова поклялся выдолбить и каждый день хоть двадцать минут, но тренькал. Юля лежал на койке, не двигаясь. Каждый раз, когда доплетались до интерната, он залегал, не раздеваясь и не моясь, минут на сорок, лежал с закрытыми глазами и только потом рассупонивался, мылся, подлечивал руки - мазал, массировал…
Билов наконец написал письмо матери: мать заваливала его слезными письмами и даже прислала две телеграммы на имя Васи: что с ее сыном, почему не пишет.
- "Не пишет…" - бормотал Билов, заклеивая письмо. - Тут - еле ноги волочишь… Глеб, ты-то хоть не бухти, чего сопишь?..
- Пыжи забыл. - Глеб вывернул на постель мешочек с охотничьим припасом, ковырялся в нем и ворчал: - Надо-то всего ничего, а нет… А без пыжей как? И сделать-то, главное дело, не из чего, картонки нет… - Он сунул руку в рюкзак. - Реликвию раскурочить временно?.. - Он вытянул из рюкзака солидную синюю книгу в тисненом переплете, повертел ее в руках, прикинул толщину обложки. - Некрасиво, конечно, но чего ж теперь?..
Достав из охотничьего хлама специальный дырокол, Глеб заломил переплет, сунул его в машинку и даванул со злостью. Переплет хряпнул.
- Рехнулся?! - Билов потянулся к изуродованной книге.
На титуле изящным неторопливым почерком было написано: "Глебу Федоровичу Богдышеву, талантливому теоретику и зятю". Дата и фамилия знаменитого академика.
- На столе в кухне оставил… - переживал Глеб. - В целлофан склал, в суете забыл… Это разве пыж?! - Он вертел в руках синий кружочек из-под дырокола.
- Глеб, - сказал Билов, завороженно разглядывая надпись, - ты какое-нибудь открытие сделал?
- Он пулю изобрел. - Васька чуть заметно усмехнулся.
- …Это не охота с таким пыжом! Ну что это! Тьфу!
- Правда пулю? - не отставал Билов. - Какую?
- …Пуля как пуля… - бормотал Глеб. - Стрелять… для охоты. Ее украли временно… Дай книгу-то…
- Украли? - Билов протянул ему книгу.
- Ага… Я лет через пять журнал американский по охоте читал: там моя пуля, в журнале…
- Как же это?
- А кто знает… Я с американцами не выпивал, значит, не рассказывал. Может, сами доперли, а может, кто из наших проболтал, каким я говорил… А этот, кто ее запатентовал, небось миллион получил. Такая, главное дело, простая пуля… для охоты…
- А по науке-то ты открыл что-нибудь? - Билов никак не мог успокоиться.
- Открыл… - пробормотал Глеб. - Брату потом подарил. Он докторскую писал по твердому телу.
- Какое "тело"?
- Твердое…
- Ва-а-ась! - послышалось в темноте шипение Глеба.
- Ну-у? - тяжело отозвался Васька.
- Сайгак в кузове… Чего с ним?
Васька вздернулся.
- Билов! Глеб, пихни его. Подъем. Сайгака обдирать!..
- А? - очумело отозвался Билов и глубже зарылся в постель.
- Не буди, давай я, - дневным голосом сказал Юля и начал одеваться.
- А чего не спишь? - удивился Васька.
Юлька мрачно натягивал штаны.
- Сколько сайгаков? - спросил Васька.
- Один. Другие - ребятам: шофер и с фарой который… светил… Я это… постель смотаю, раз уж машиной… - Глеб смахнул с тумбочки ерунду на пол, кинул туда же сандалии, примял подушку и свернул тюфяк. - В коровнике постелюсь…
В кузове лежали три сайгака: два с рогами, один - без.
- Козлы, - Глеб показал на рогатых и стукнул по кабине. Машина дернулась. Глеб шлепнулся на куль с постелью. - Три выстрела - мертвобитые.
- Угу, - кивнул Юля.
Он молча глядел на сайгаков, мотавших рогатыми головами по доскам кузова.
- Двух сразу, а третьего долго искали… - Глеб закурил. - Эти уж припухли временно… - Сайгаки тряслись, из них выкатывались черные горошины помета. - Подсолить надо получше, чтоб не тронулись…
У коровника они скинули на землю сайгака, куль с постелью. Машина укатила, номер ее был тщательно заляпан грязью.
- Его надо за передние ноги повесить, - хлопотал Глеб, оглядываясь в проеме. - Веревки забыл!..
Юля снял с себя ремень.
- Точно! - Глеб полез под свитер за своим. - Маня то как теперь?.. Надо ей соболезнование… Помоги-ка… Ага…
- Кареев хочет, чтоб я объяснительную прислал, как он упал…
- Так ведь ты писал… Чего же опять…
- А Васька говорит: пиши… Понимаешь, он же поддатый был… - Юля с надеждой взглянул на Глеба.
- Похмеленный, а не поддатый, - уточнил Глеб.
- Васька говорит, тогда Кареев наряды нам закроет… Егорыча-то нет… какая разница?..
- Есть разница! - твердо сказал Глеб, надрезая шкуру на брюхе. - Один трясет, другой дразнится. То пьяный, а то, можно сказать, трезвый… Чего врать то, мол!..
- Так ведь не закроет наряды…
- Ну и хрен с ними! - равнодушно сказал Глеб, ковыряясь у сайгака в брюхе. - Тебе не закроют, зато Мане пенсию дадут!.. Не пиши. Бога побойся, как верующие говорят… На, зарой временно…
Глеб протянул Юле завернутые в целлофан сайгачьи внутренности.
- А Билов чего?
- Сначала, как ты, говорил: не пиши, а как Васька про наряды сказал, сразу - пиши.
- Понятно… Во, в шею!.. - Глеб протянул Юльке на ладони картечину. - И чисто!
- Маленькая…
- Хва-а-а-тит… А из головы чучелу сделаю для дома. Или в подарок кому… Сколько Кареев может дать?
- Васька говорит: тыщи полторы.
- Правильно говорит: на полторы наработали. Закури мне, только фильтру оборви. - Юля прикурил сигарету, всунул ему в рот. - Я бы не писал… Все пропито, кроме чести!..