Сад (переработанное) - Афанасий Коптелов 13 стр.


ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Заседание исполкома районного Совета закончилось в полночь. Векшина последней вышла на улицу.

В старом, теперь для нее просторном, черном пальто, в простенькой меховой шапочке она казалась ростом еще ниже, чем в строгой военной форме. Мягкий кротовый воротник приятно касался щек и подбородка. Ноги, после тесных офицерских сапог, отдыхали в теплых, тоже старых, валенках. В ее жизни все переменилось, только эта одежда хранила прежнюю теплоту.

На улице было пусто. Векшина шла медленно. Куда ей спешить в такой поздний час? Дома никто не ждет. Никто не согреет душу разговором о делах минувшего дня. Пусть на свежем воздухе немножко отдохнет голова.

Острый ветер ударил в лицо, кинул снежную крупу. Дарья Николаевна слегка приподняла воротник и пошла быстрее. Вспомнилась фронтовая ушанка. Пожалуй, завтра в поездку по району лучше надеть ее, - подвязанные наушники защитят от ветра и мороза.

Вот она и дошла… Пятиэтажный дом, построенный в начале первой пятилетки, выглядел бедновато и серо. У него были некрасивые квадратные окна. Но для Дарьи Николаевны он был самым дорогим и светлым. Здесь все напоминало о прошлом, о молодости. Вон из того окна на втором этаже они с мужем часто смотрели на заречную часть города, где, на месте черемуховых зарослей, все выше и выше вздымались корпуса заводов. Туда Артемий пришел рядовым инженером. Через год стал начальником цеха. Еще через год его избрали парторгом. Потом - в райком. Постепенно все привыкли к нему, как к партийному работнику, и забыли про его диплом инженера. Иначе не отпустили бы на фронт… Из этой двери по утрам выбегал непоседливый Саша. Размахивая сумкой, мчался в школу. Пионерский галстук колыхался на его груди… По вечерам сын ждал их с работы, спешил порадовать хорошей отметкой, рассказать школьные новости. А на столе уже стоял чайник, из носика струйкой подымался пар…

Сейчас ее никто не ждет. Темное окно едва заметно в ночном полумраке. Рядом два окна сияют ярким светом. Соседи еще не спят. Можно перемолвиться хоть одним словом…

Векшина поднялась по крутой лестнице, достала ключ и вошла в квартиру. В коридоре тотчас появилась соседка, седеющая, хлопотливая женщина - ленинградка, приехавшая во время войны.

- Вот хорошо, что ты не опоздала, - заговорила она. - Мой на собрании был и тоже только сейчас воротился. Раздевайся и проходи к нам чай пить.

Дарья Николаевна поблагодарила.

- Проходи, проходи, - настаивала соседка. - Я картошки поджарила…

- А у меня колбаса есть…

- Не надо, не надо. Возьмешь с собой в дорогу. Я уже селедочки почистила.

На душе у Дарьи Николаевны стало тепло. И было приятно отметить для себя, что в суровую осень 1941 года, передавая свою квартиру эвакуированным ленинградцам, она не ошиблась в людях.

После ужина Дарья Николаевна вошла в комнату, которая когда-то служила мужу кабинетом, и включила яркую лампу под простым - с белыми стеклянными подвесками - абажуром. С письменного стола на нее смотрели муж и сын. Сына она считала живым: приподняв карточку, прошептала:

- Спокойной ночи, мальчик… - И поставила на место.

Подошла к полке с книгами. Читать каждую ночь, как бы поздно ни вернулась домой, давно вошло в привычку. На фронте носила в полевой сумке, вместе с последними номерами газет, маленький томик Пушкина; преодолевая усталость, при мерцающем свете блиндажного светильника, сделанного из орудийной гильзы, прочитывала по нескольку страниц…

Дарья Николаевна взяла свежий номер "Нового мира" и направилась к кровати.

2

Забалуев проснулся, как всегда, задолго до рассвета, Матрену Анисимовну толкнул локтем в бок:

- Вставай. Сейчас заявится соседка…

- Ну, ошалеет она, что ли? Еще черти в кулачки не бьются…

- А вот увидишь. Я знаю характер Силантьевны: дятел долбит в одно место до тех пор, пока червяка не достанет, а она - пока своего не достигнет.

Этой зимой Фекла Скрипунова приходила к ним почти каждое утро; здороваясь, низко кланялась и начинала лебезящим голоском:

- Сам-то дома ли? Не убежал еще по колхозной домашности дела справлять? Вот хорошо, что я застала его. - Она садилась на широкую лавку, выкрашенную охрой, и, похлопывая рукой по коленям, громко рассказывала: - Слышала, соседушка, что про твоего гуторят в деревне? Хорошее! Только хорошее! В какую пору к председателю ни толкнешься - дома нет. Когда он спит - неизвестно. Раньше первых петухов встает. А по колхозу носится, как вихорь!..

- Ой, не говори, Силантьевна, - сокрушенно отзывалась Анисимовна. - Я уже стала забывать, какой он есть. Целыми днями не вижу его, матушка моя. В обед прибежит, быстренько наглотается - и опять след простыл. Ну, в его ли годы так здоровье растрясать!..

Заслышав разговор, Сергей Макарович вставал с постели и, сладко позевывая, появлялся на пороге горницы.

- Спозаранку языки чешете! - упрекал женщин, потирая волосатую грудь.

- А ты прислушайся, что добрые люди про тебя говорят, - советовала Анисимовна. - Маленько переменись…

- Меняться не привык. Какой есть, таким и жизнь проживу.

Забалуев шел к старому, оставшемуся от прадеда, чугунному умывальнику, подвешенному на ремешке над большой деревянной лоханью, набирал воды в широкие пригоршни и, поплескав на лицо, утирался полотенцем, висевшим тут же на деревянном крючке; круто повернувшись к соседке, спрашивал:

- Ну, полуночница, опять пришла про дочь балакать?

- Про нее. Про Лизаветушку, Макарыч, - отвечала Скрипунова и начинала убеждать, что нехорошо зимой девок на работе маять.

Сегодня Фекла завела разговор издалека:

- Ночь-то долгая, - думы в голове, вроде комариков, толкутся…

- О ком же ты полошилась, соседка? - спросил Сергей Макарович и улыбнулся. - Наверно, все о Лизавете?

- Обо всех растревожилась. Садовод на ум пал. Лежу и сама с собой разговариваю: "Председатель-то у нас об народе заботливый - пожалеет старика, вроде как своего человека…"

- А что такое? Стряслось что-нибудь?

- А то что - старость-то не радость: годы уходят - силушку уносят. К саду он, сам знаешь, как есть припаянный. И ты старику облегченье дай. Зачем дочку-то на конопле держишь? Она у него - одна. В садоводческих делах разбирается. И подружек научит. Перебрось девок в сад. Вера будет пособлять отцу!

- Ишь ты! Придумала что! - покрутил головой Сергей Макарович. - Нет, я семейственности не допущу!

- Она - девушка умная, - продолжала нахваливать Скрипунова.

- Ума у нее даже больше, чем надо, - разоткровенничался Сергей Макарович.

- А ты что, ейный ум на весах взвешивал? - упрекнула Анисимовна. - Помолчал бы об этом.

- Конечно, Веру, не то что мою Лизаветушку, пестовать было некому, - наговаривала соседка. - Без материнского-то глаза девка - что в огороде бурьян.

Потом Фекла, тронув локоть Забалуева, попросила:

- Переведи доченьку в сад, а то мы там - одни старухи. Молодого голоса не слышим…

- Серебряная бригада! - рассмеялся Сергей Макарович.

- Вот-вот. Эдак просмешники зовут, - обидчиво подтвердила Скрипунова. - Дай хоть одну молоденькую. Пусть песнями душу повеселит.

- В саду работа - для старух: рукам легко, воздух, как говорится, пользительный… - Забалуев почесал толстую, розоватую шею. - А для Лизы что-нибудь другое придумаем…

- Придумай, Макарыч, придумай. Дело соседское. Может, и мы когда сгодимся для вашей-то семьи…

В те годы во многих колхозах еще существовали звенья высокого урожая зерновых. Им отводили от пяти до десяти гектаров. Сергей Макарович также решил создать звено. Для того и распахали вблизи сада частицу коровьего выгона. Во главе звена ему хотелось поставить будущую сноху, но Вера не только не обрадовалась, а твердо заявила, что будет по-прежнему выращивать коноплю. Если упрямая девка окончательно откажется - Лиза Скрипунова может пригодиться. Дело нехитрое, при его помощи справится.

- Ты, Макарыч, не сумлевайся. Справится! Лизаветушка насчет грамоты вострее других девок. - В поисках поддержки, Фекла взглянула на хозяйку дома. - Анисимовна знает: по работе Лизавета - первая в деревне. Да и сам ты видишь, девка толстая, дородная, ростом бог не обидел…

- Она из всех приметная, - отозвалась Матрена Анисимовна.

- Приметная, милая. Правильные твои слова! - оживилась Скрипунова. - А вот… это… - Видимо, занятая какой-то новой мыслью, она на миг забыла о главной теме разговора. - Да! Вот я про что: под началом-то ей надоело ходить. Сама может руководствовать!

- Ладно, подумаю. Может, поставлю на звено, - пообещал Забалуев и начал одеваться.

3

На рассвете Вера, озираясь по сторонам, - как бы не заметил да не окликнул отец, - выбежала из двора, но за воротами, сделав несколько шагов, остановилась.

"Не бросить ли все затеи?.. И к Чеснокову больше - ни ногой…"

…В родном селе Всеволод Чесноков выглядел пришельцем. Лишь немногие из людей старшего поколения припоминали его, единственного сына отца Евстафия. Сиволод, как его звали сверстники, хромал на правую ногу, и старику в жестокий год смуты и борьбы удалось уберечь сына от зачисления в "дружину святого креста". Сам старый священник, отказавшийся служить молебен по случаю создания дружины, был за ослушание архиереем лишен поповского сана. Старик перебрался на каменный островок среди реки, где когда-то была поставлена часовенка для наезжавшего сюда архиерея, удалявшегося туда якобы для "беседы с богом", и пребывал там в посте и молитве. Когда белогвардейский отряд превратил церковь в свою крепость, Евстафий принял это за осквернение святыни. Целый год он провел в глубоком душевном смятении, а потом поместил в газете письмо, в котором религию назвал заблуждением, а ее служителей - сеятелями лжи и невежества. Сыну сказал: "Для твоей пользы, чадо мое". Вскоре Всеволод покинул Гляден, захватив рекомендацию от волревкома. Отцу писал сначала из Иркутска, потом - из Владивостока. Пробовал учиться на восточном отделении университета, но из-за малых лингвистических способностей был вынужден перевестись на агрономический факультет. Получив специальность, Чесноков работал участковым агрономом в Забайкалье, а в конце сорок первого года решил переехать в более безопасный и сытый край. Его потянуло туда, где прошли детство и юность. Так он снова оказался в Глядене, на только что открытом сортоиспытательном участке.

…После возвращения из луговатского сада Вера часто вспоминала про посев березки. Вася - опытник! А ведь она тоже может заняться опытами по раннему и позднему выращиванию конопли. Рядом с большой полосой она сделает несколько маленьких делянок. И посеет по-разному - погуще, пореже. Можно попробовать удобрения. Интересно: на какой делянке будет выше урожай семян, на какой - лучше волокно?.. Готовиться надо уже сейчас. А с чего же начинать?.. Это раздумье и привело Веру в лабораторию сортоиспытательного участка. Чесноков, выслушав ее, разгладил пальцами обеих рук мелкие складочки на своем узком лбу, сказал:

- С маленького начинайте - с проверки семян. Я, конечно, помогу. Ну, а вы мне кое в чем…

- Да я - с радостью! Если в моих силах…

И Вера стала его даровой помощницей: подсчитывала зерна в колосьях, взвешивала и записывала в тетради. Девушку так захватила эта работа, что она проводила за столом целые дни. Чесноков был в восторге от ее помощи.

Когда Вера принесла семена конопли, Чесноков рассказал ей, как проверять всхожесть и как следить за энергией прорастания. Все шло хорошо. И вдруг - статья в районной газете. Точно гром среди ясного неба. Начало высокопарное: "Наука - родная сестра суровой правды - не терпит выскочек. Не принимает торопливых выводов и случайных заключений…" А дальше… имя отца. Подпись - агроном В. Чесноков. Он будто бы испытал в своем садике летние прививки черенком, рекомендованные Дорогиным, и все они пропали…

Вера отбросила газету.

"И не стыдно ему? Назвал выскочкой! Да как же можно?.. Папа небось сто раз проверил…"

- Сам он торопыга! Неумеха! возмущался отец. - Не знает, как держать в руках садовый нож. А писать горазд. Бумага все стерпит, но совесть… Совесть не у каждого стерпит! Найдутся на него умные люди…

Сгоряча Вера дала себе слово: "Больше к Чеснокову - ни ногой". И три дня не была на сортоучастке. А вчера задумалась: "Семена уже проклюнулись. Надо сходить пересчитать… Может, последний раз…"

Опасалась, что отец остановит сердитым окриком: "Опять к тому умнику?.."

И вот она стоит посреди улицы в растерянности. Идти или вернуться домой?

Все-таки он - агроном. Единственный в селе. Пусть в садоводстве не разбирается - ему же хуже. Рано или поздно придется извиниться перед отцом. Но в полеводстве-то Чесноков понимает. Не зря же ему доверили государственное сортоиспытание! К его голосу прислушиваются несколько районов - сеют то, что он рекомендует.

Вера пошла в сторону сортоучастка. Едва она успела сделать несколько шагов, как встретилась с Сергеем Макаровичем. Тот обрадовался. Разулыбался. О чем-то хочет поговорить. Вероятно, будет спрашивать про письма от Семена: когда получила последнее? Что пишет? А ей не по душе будет разговор. Отчего бы это? Ведь скоро сама станет Забалуевой. Нет, у нее будет двойная фамилия. И впереди она поставит - Дорогина. Вера Трофимовна Дорогина-Забалуева. И жить они будут в отцовском доме… А разговаривать с Сергеем Макаровичем не хочется потому, что он не ладит с ее отцом. Попрекает то братом, то сыном. Нехорошо. Противно. И что это Семен не-урезонит папашу? Ведь много раз писала ему, просила… Вот эти летние прививки… Не потому ли Чесноков принялся "испытывать" их, что Сергей Макарович все время ворчит на отца за его опыты да при всяком случае высмеивает? Теперь - статья… Уж не сговорились ли они?..

Девушка беспокойно посмотрела в одну сторону, в другую, зайти к кому-либо во двор у нее не было предлога, и она, слегка опустив голову, пошла быстрым-быстрым шагом. Но Сергей Макарович, широко расставив ноги, загородил дорогу.

- Ишь как раненько встаешь! Хорошо! По-нашему!..

- На сортоучасток тороплюсь, - сухо сообщила Вера, поклонившись Забалуеву, и попыталась обойти его. - Всхожесть семян проверяю.

- Перенимай от Чеснокова все полезное для рекорда.

- Я свою коноплю испытываю.

- Погоди! - повернулся Забалуев, задерживая ее. - Разговор сурьезный. Добра тебе желаю. На коровьем выгоне, сама знаешь, участок для тебя берегу. Ставлю звеньевой! Пойдешь на рекорд - и никаких гвоздей!

Вера не выносила такого тона, сочла, что будущий свекор уже помыкает ею, и потому резко напомнила:

- Вы же сами ставили меня на коноплю…

- А теперь; подымаю на ступеньку выше. Цени! Гордись! Поверь моему слову, там без всяких мудростей пшеницу вырастишь всем на удивленье!

- А я хочу - с мудростями!

- Послушай, что тебе старшие говорят. И… гм-м… не чужие люди… За пшеницу награду получишь! Большую! Да и председателю, как говорится, что-нибудь перепадет?

- А через два-три года?

- Что через два года? Что через три? - сердито насторожился Забалуев. - Тоже пудов по сто схватим с этой земли!

- А дальше?

- Дальше… Да ты что, девка, в сибирских хлеборобов не веришь?

- Я в науку верю.

- А наука на каких подковках ходит? Практикой называются они. Вот как! Без подков-то она, понимаешь, сразу поскользнется, как жеребенок на гладком льду.

А по хлебу практики - мы!

- Но кузнецы плохие… Прошлый раз я в город поехала - Буян расковался…

- В родителя пошла - шутки-прибаутки любишь, - укорил Сергей Макарович. - Значит, не договорились?

- Нет.

Забалуев помрачнел, - ему не нравились строптивые ответы. Видать, девка совсем не приучена уважать старших: ей - слово, она - два. Такую норовистую не скоро уломаешь - намается Семен с ней. Ох, намается!

- Я о тебе, как говорится, по-родственному заботился, а ты - ноль внимания. - У Забалуева глаза стали холодными, как градины.

- А я не маленькая: сама о себе позабочусь.

- Смотри, девка, просчитаешься, Вместо тебя выдвину Лизу Скрипунову.

- Пожалуйста! - Вера шевельнула локтем, как бы отталкиваясь от навязчивого собеседника. - Хоть сегодня забирайте. Без нее обойдемся.

Разминувшись, они пошли в разные концы улицы…

Вера взбежала на крыльцо, будто за ней гнались, и, перешагнув порог, замерла. За столом сидел Чесноков. При ее появлении у него от неожиданности отвисла нижняя губа, словно у ребенка, которому за проказы сейчас дадут взбучку. Но уже. через секунду Всеволод Евстафьевич подобрал губу и, опершись кулаками в стол, поднялся, готовый к отпору.

Вера не могла скрыть, что расстроена и оскорблена несправедливой статьей об одном из удачных опытов отца.

- Извините… - проронила она и направилась к шкафу. - Я посмотреть коноплю…

- Да?! - обрадованно встрепенулся Чесноков и, прихрамывая, пошел к ней навстречу. - А я-то… Я, грешным делом, думал…

- Что я больше не буду помогать? Из-за вашей статьи? Напрасно так думали. Папа сам растолкует вам. И этой газете. Он сумеет! А мне разрешите по-прежнему!..

- Да я и не сомневался… Что вы, что вы… - смущенно забормотал Чесноков, обескураженный неожиданным великодушием девушки. - Я как раз собираюсь в город. Необходимо, знаете. Неотложная поездка. На два дня…

- Можете хоть на три. Я сделаю все, что скажете.

- Ладненько! Я надеялся на вас… Ладненько получилось! - Чесноков потирал руки, будто они озябли и он спешил отогреть их. - Ладненько!..

Назад Дальше