Годом раньше в Глядене скончался священник. На смену приехал молодой, невзрачный, с рыжеватой бородкой и красным носом, похожим на гусиный клюв. И фамилия совсем не поповская - Чесноков. Имя - Евстафий. В селе поговаривали, что первый приход у него был где-то на Волге, там он прославился пристрастием к крепким напиткам и за прегрешения был отправлен в далекую Сибирь. Батюшка не сетовал на это. Приход ему дали богатый. Целовальник открывал монопольку каждый день, кроме праздников. А прихожане умели варить такую крепкую медовуху, какую едва ли еще где-нибудь можно было бы сыскать…
Вот к нему-то и отправился в сумерки Трофим, прихватив с собой два мешка орехов, навьюченных на коня, да большой деревянный жбан с медовым пивом, которое мать сварила к воздвиженью - церковному празднику.
И на другой день Вера стала Дорогиной…
Зимой Трофим заготовил лес в верховьях реки. Ранней весной прогнал плот через Большой порог.
Новый дом построили по чертежу Веры Федоровны. Все деревенские плотники ходили смотреть необычный сруб. Каждую комнату молодая хозяйка называла незнакомыми словами: вместо кути у нее - кухня, вместо горницы- столовая, дальше - детская (видно, насовсем осталась в деревне - собирается детей рожать), для мужа придумала какой-то "кабинет".
В первый же год своей жизни в Глядене Вера Федоровна заронила в душу Трофима мечту о плодовом саде, вскоре эта мечта настолько завладела им, что начала оттеснять многие из хозяйственных забот.
Соседи предостерегали от напрасных затрат, напоминали о новоселах, которые привозили с собой из Курской, Самарской и других губерний саженцы яблони, садили садики, ухаживали с отменной заботой, а мороз не посчитался - все погубил.
- Пустая затея! В Сибири яблоко - картошка. Другого не дождешься.
Вера Федоровна возражала:
- Неправда! Человек захочет - до всего дойдет!
- Вот увидите! - подтверждал Трофим. - Вырастим яблоки!
Дорогины раздобыли адреса питомников и стали выписывать саженцы из поволжских и южных городов; большую часть огорода отвели под сад, там было уже посажено до десятка сортов, начиная с антоновки и кончая крымской яблоней Кандиль-Синап. На зиму их укутывали мягкой рогозой. Каждую весну тревожились - живы ли нежные деревца? Распустятся ли почки? Скоро ли покажутся, хоть на одной ветке, розоватые бутоны?..
С еще большей тревогой Трофим посматривал на жену; срок ее ссылки кончился, она может и поступиться своей любовью, о которой говорила в первые годы. Вот если бы появился у них ребенок, тогда можно бы и не тревожиться, не остынет любовь. Дети привяжут к нему Навсегда.
Вера Федоровна без слов понимала его и шутливо Успокаивала:
- Я к тебе - на вечное поселение. По доброй воле и велению сердца…
Но когда донеслись вести о первых баррикадных боях в больших городах, о красном знамени на броненосце "Князь Потемкин-Таврический", она стала собираться в дорогу.
- Не оставляй меня, - просил Трофим. - Завяну я один-то, как дерево без солнышка. А больше всего - за тебя боюсь…
- Не обижайся, Троша… Пойми: не могу я стоять в стороне, - говорила Вера Федоровна, целуя его на прощанье. - В такие дни не могу!..
- А вдруг сцапают? Угонят куда-нибудь в Туруханку... Дай знать - я сразу к тебе.
- Мы победим, родной. Непременно победим.
- Я знаю, верю… - Трофим всматривался в ее глаза. - Но тебя могут в городе оставить на большой работе…
- И в деревне работа тоже будет не маленькая. Ведь все-все надо переделывать, наново ставить. И мы будем вместе… Обязательно… Верь моему слову! Ни одной минутки не сомневайся! Слышишь?
- Нет, я лучше сразу с тобой…
- У тебя - земля. К ней твое сердце корнями приросло. Да и я не без боли отрываю свое… Но надо. Так надо сегодня. До свиданья, родной! - Вера Федоровна провела рукой по волосам мужа. - До чего же ты сердцу мил, лохматый мой! - Припала к его широкой груди. - Друг на всю жизнь!..
Полгода от нее не было вестей. Трофим потерял сон. Исхудал. Еле-еле управился с уборкой пшеницы. Миновала осень. Пала лютая зима. Всюду люди рассказывали о черных днях. На станциях железной дороги - виселицы… По ночам гремят залпы… Расстрелы без следствия и суда…
"Уцелела ли Вера? Жива ли?" - спрашивал себя Трофим. А что он мог ответить? Знал только одно - будет ждать и год, и два, и десять лет…
Она вернулась среди ночи. Едва живая, пришла пешком. Правая рука была на перевязи.
…Это случилось с ней в Томске. Черная сотня подожгла дом, в котором собрались революционеры. Пришлось выбрасываться в окна. А внизу поджидали верзилы с дубинами. Вера спрыгнула со второго этажа. И вот - перелом кости…
Он осторожно подхватил ее, легкую, бледную, с ввалившимися щеками и заострившимся подбородком, но еще более, чем прежде, милую и дорогую для него, и уложил в постель.
Зима была на редкость суровой: воробьи замерзали на лету и камушками падали в снег. А весна оказалась обманчивой: в конце марта зажурчали ручьи, но только на два дня, затем снова навалился мороз и заковал землю в лед.
До половины лета яблони стояли черные, будто обуглившиеся. Ни один листочек не развернулся. В саду застучал топор.
Соседи злорадствовали:
- Ну как, дошел?
- Дойдем! - упрямо повторял Дорогин, думая о Вере Федоровне. - Мы с женой дойдем! Из семян вырастим. Вот увидите!
Семена ему обещал прислать Мичурин из города Козлова. И еще обещал саженцы своей северной яблоньки под названием Ермак Тимофеевич.
- Уж коли Ермак двинулся через Урал - завоюет Сибирь!
Жена поправилась, и у Трофима прибавилось упорства. Он вырастит яблоки, узнает их вкус и соседей угостит!..
3
В большом шатровом доме, построенном одним из декабристов, сменилось несколько хозяев. В последней четверти прошлого века в нем поселился скупщик шерсти и бараньих овчин. Он застроил двор сараями и амбарами, дорогу к пристани замостил сосновыми брусьями.
Как грибы-мухоморы после дождика, выросли купеческие лавки; появилась паровая мельница; открылась контора Русско-Азиатского банка, и Гляден превратился в заштатный городок.
После смерти скупщика в шатровом доме поселились гололицые люди в шляпах с необъятными полями. Брюки они затягивали ремнями поверх клетчатых рубашек, обувались не в сапоги, а по-бабьи - в ботинки.
- Мериканцы! Из-за моря приехали, - говорили о них старожилы.
Над тесовыми воротами взгромоздилась вывеска с золотыми буквами: "Международная компания жатвенных машин в России".
Международной компания называлась только потому, что орудовала в чужом доме. Ее хозяевами были американские фирмы Мак-Кормик, Диринг, Осборн и другие. Эта компания раскинула свою сеть, как паутину. В одной Сибири было открыто двести пунктов. Старье, уже потерявшее спрос за океаном, здесь ловко превращалось в золотые слитки.
В Глядене, на просторном дворе, стояли жатки и сноповязалки. Под сараем возвышались горы мешков с клубками манильского шпагата. Бывая на складе, Дорогин засматривался на машины. Хорошо придуманы! На облегченье людям. Но не всем… На сноповязалку денег не накопишь…
Из окрестных деревень приезжали покупатели, бородатые мужики в сапогах, от которых пахло дегтем, в сатиновых рубахах, перехваченных гарусными поясами, и в черных войлочных шляпах. Они по нескольку раз приценивались к машинам.
Однажды в базарный день там собралась толпа. Дорогин зашел послушать разговор. Гарри Тэйлор, представитель компании, высокий, поджарый, с длинным жилистым лицом, на котором выделялся острый нос, нависший над выдвинутой вперед нижней челюстью, расхваливал машины и советовал больше сеять хлеба.
- Вы имеет много земля! - говорил Тэйлор, дымя сигарой. - Много такой маленькой дерьево растут, забыль, как их имья.
- Березник, - подсказал один из покупателей. - У нас разговор с ним короткий - топором под корень и вся недолга. А то, бывает, палы пустим…
- Что есть русско слово "палы"?
- Просто - огонь. Весной солнышко, припечет, мы, благословясь, сухую траву подпалим, и все кругом загорит, заполыхает. Глядеть весело. Осередь ночи на улицу выйдешь, в поле - светло, как днем. Огоньки бегут и бегут, траву, кусты, березки - все, как пилой, под корень режут. Которые березки потолще, те не сгорят, а только подсохнут: мы их - на дрова. Вырубим подчистую и начинаем плугом буровить землю-матушку.
- Гуд! Гуд! Пахать все! Один хозяин, другой хозяин, третий хозяин надо брать себе больше земля. Маленьки не надо. Та! Та! Пусть маленьки хозяин будет вам работник, много работник!
- Мы, господин Тэйлор, силу копим. И от землицы берем все, как сметану с молока снимаем. Лет пяток пройдет - бросим. Другую пашем…
- Делай ферма! Русски называется - хутор. Ваш министр господин Столыпин есть умный человек. Делай большая ферма! Это есть америкэн метод. Пахать, пахать, все пахать.
- До земли мы - как мухи до меду! Падкие!
- Вон есть земля! - мистер Тэйлор взметнул руку, указывая на степь, что раскинулась за рекой. - Много земля!
- Там кочуют люди. Туда с плугом не сунешься, - вздыхали покупатели.
- Ххы! Льюди?! Там дикарь живет!
Для Дорогина неправда - как нож в сердце. Среди кочевников, у него были дружки, - вместе ездили на охоту, на летних пастбищах пили кумыс, - и сейчас у него горели руки. Он раздвинул толпу бородачей, довольных разговором, и встал впереди, заложив тяжелые, будто налитые свинцом, кулаки за ремень.
Мистер Тэйлор покосился на босого соседа. Чего ему надо? Ходит, смотрит да слушает, прищурив недоверчивые глаза.
Жадно пососав-сигару и выпустив тучу дыма, Тэйлор продолжал:
- Вы, богатый сибиряки, бери себе вся земля! Пахать там, там, там. А америкэн льюди будут привозить машины. Много машин. Костюм будут привозить. Такой шляпа, - он подергал свою ковбойку за огромные поля. - Все привозить. Та! Та! Торговать. Делать хороший бизнес. Это есть америкэн метод!.. Берингов пролив знаешь? Оттуда построим железной дорога. Америка - Сибирь. О'кей! Мы сделаем порядок!
- Вроде здесь дом не ваш, - угрюмо заметил Дорогин, сдвинув колючие брови. - И земля не ваша. Есть у нее хозяева! И порядок без вас…
- Ну, ты, умник! Не раскрывай хайла - закричали покупатели машин. - А то до урядника недалеко…
- Не пугайте. В ссылку не закатают. В Сибири живем. И гнать нас некуда.
Дорогин даже босой был на голову выше всех, и драчуны опасались наскакивать на него. Не вынимая кулаков из-за ремня, он растолкал вправо и влево горластых крикунов и неторопливым шагом вышел со двора…
Покупатели все чаще и чаще приезжали за машинами, привозили мешочки, туго набитые золотыми монетами, подписывали обязательства о ежегодных платежах. Весь край был в долгу у "Международной компании".
На Чистой' гриве "справные мужики" захватывали все больше и больше общинной земли, - кто сколько успеет. Выжигались и вырубались березовые рощи, под ударами топоров падали сосны на песчаных холмах. Когда-то веселые речки, в которых водились щуки и налимы, язи и окуни, теперь превращались в жалкие ручьи. Из степи дули суховеи, наваливались на поля горячие песчаные бураны. В воскресные дни в церквах "подымали хоругви", и крестный ход отправлялся то на одну, то на другую гриву. Земля была сухая, на дорогах ее разбивали в мелкую пыль, а на полосах она спекалась в крепкие глыбы. Урожаи падали, и попы в церквах служили молебны "о даровании плодородия". Староверы в своих молитвенных домах били лбами Антипе-водополу, чтобы побольше пригнал полых весенних вод, молились Василию-землепару, чтобы получше запарил землю, молились Захарию-серповидцу, чтобы побольше дал работы серпам, а чаще всего просили Илью-пророка, чтобы запряг свою тройку в колесницу, промчался бы по небу да пригнал бы дождевые тучи. Но суховеи не унимались, и земля не становилась щедрее.
"Справные мужики", постепенно захватив по двести-триста десятин, богатели год от году. Бедняки, сеявшие хлеб по хлебу на своих маленьких полосках, в неурожайные годы окончательно разорялись. Поденщики становились годовыми работниками.
Гарри Тэйлор радовался: торговля машинами шла бойко.
На рубеже века в тридцати верстах прошла железная дорога и словно острой косой подкосила Гляден.
Возле железнодорожного моста через реку зародился новый город. Купцы, как на приманку, один за другим ринулись сюда; перевозили магазины и жилые дома. Переехало и агентство компании жатвенных машин. Будто водой смыло с берега пенистую накипь и перенесло на другое место.
А Гляден захирел, превратился в село…
В середине лета к Тейлору приехал гость из Америки. Невысокий, плотный, с маленьким клинышком как бы выцветшей бороды, с большими синими глазами и покатым светлым лбом, с мягким, медовым голосом, он казался добродушным, милым человеком. Его звали Томас Хилдрет. Торговцы машинами говорили о нем с гордостью:
- Америкэн профессор!..
Тэйлор привез его к Дорогину и сказал, что гость занимается изучением трав, кустарников и деревьев.
- Ботаник, значит? - переспросил Трофим, которому уже доводилось встречаться с профессорами Томского университета.
- О, да! - обрадованно подтвердил Хилдрет и стал рассказывать, что на его ферме собраны растения со всего света. Вот и сюда, в далекую Сибирь, он прибыл для того, чтобы увезти к себе в Америку семена, черенки и саженцы. О дерзаниях молодого садовода он многое слышал в губернском городе от основателя музея и хотел бы осмотреть сад.
- Милости просим, - пригласил Трофим. - Чем богат - все покажу; чего нет - не взыщите. У каждого, говорят, своя любовь. Мне вот яблоня в душу запала.
- О-о! Яблоня - корошо! У нас в Америке говорят: одно яблоко в день сохраняет тебя от врача!
- Мы здесь в садоводческом деле покамест - малые ребята. Только еще учимся ходить. А умные люди говорят: первый шаг шагнуть - все равно, что мир перевернуть. Однако и я от вас добрым словом попользуюсь.
Профессор взглянул на босые, покрытые пылью ноги садовода. Тот, учтиво улыбаясь в небольшую, но уже волнистую бородку, объяснил с добродушной крестьянской искренностью:
- Без обувки лучше: нога землю чует. И здоровье закаляется, как горячий топор в студеной воде. Нам без этого нельзя. Кто простуды боится, того яблонька испугается: хилый в пестуны не годен!
Он провел своих собеседников в сад, прямо к плодовым деревьям. На одной из молодых яблонек наливались круглые плоды. Подобно ягодам вишни, яблочки висели на длинных плодоножках и так густо, что крепкие ветви уже в июле гнулись к земле.
- Эта ранетка никаких морозов не боится. Она от всех отменная - красномясая!
Красная мякоть плодов особо заинтересовала Хилдрета, и он заговорил о черенках. Трофим ответил:
- Осенью можно нарезать. Берите. Пользуйтесь. Дома садоводам раздайте…
Потом он пригласил гостей "откушать хлеба-соли"…
Хилдрет искал ямщика для продолжительных поездок. Трофим в то лето не мог ехать и указал на Митрофана. Тот поджидал прибавления семейства, копил деньги на постройку домика и потому охотно нанялся в ямщики к богатому иностранцу.
Все лето они ездили по лугам и полям, не раз побывали в тайге, на склонах гор. Хилдрет всюду рассматривал травы и кустарники, образцы укладывал между листов бумаги и сушил; собирал семена, отмечал то, что осенью можно выкопать с корнем.
Митрофан рассказывал брату и снохе о находках профессора. Тут были многочисленные разновидности смородины, облепихи, ежевики. Были травы: душистый донник, желтая люцерна, розовый тысячелистник и многое другое, что могло пригодиться для полей, садов и цветников. Профессор заверял, что все это он улучшит. Ягоды будут крупнее и слаще, цветы - красивее и душистее.
Более всего Хилдрет интересовался дикой сибирской яблоней, что росла в низинах ущелий и поймах горных рек. Деревья крепкие, высокие. Глянешь на вершину - шляпа сваливается. А Митрофан с легкостью кошки взбирался на них и кидал вниз ветки с плодиками, похожими на ягодки калины. Семена их профессор упаковывал в отдельные мешочки. Восторгаясь богатой землей, упрекал сибиряков за то, что они не умеют вести хозяйство. Хилдрет хвалил Америку, называл страной свободы и благоденствия, а своих соотечественников - предприимчивыми людьми сильной воли.
Так было каждый день, и Митрофан поверил, что лучше Соединенных Штатов нет ничего на свете.
5
В тот год на семью Дорогиных навалились несчастья: весной похоронили мать, в сентябре умерла от родов жена Митрофана. Вдовец ходил черный, как туча.
- Не давайтесь грусти, - успокаивал его Томас Хилдрет. - Вы есть молодой человек!.. .
Он беспокоился о благополучной доставке большого груза живых растений и начал уговаривать Митрофана поехать с ним за океан; уверял, что там нетрудно скопить деньги и для начала приобрести маленькую ферму, А когда будет ферма - будет и жена. Он, Томас Хилдрет, обещает помощь и содействие…
Митрофан объявил семье:
- Охота мне поглядеть, как люди за морем живут.
- Живи дома, на своей земле, - твердо, как большак, осадил его Трофим. - Нечего по свету бродяжить…
- У меня не семеро по лавкам. Чего мне здесь? А в Америке, может, разбогатею. Профессор говорит - там все богатые…
- А ты сказкам веришь!
- Там, говорит, слобода…
- Для кого - свобода, а для кого и слезы.
Вера Федоровна дала прочесть рассказ Короленко "Без языка", но Митрофан не стал читать. Зачем понапрасну убивать время? Его всему научит профессор, мягкий и добрый человек.
- Кто мягко стелет, у того жестко спать, - сказала Вера Федоровна.
- Ну-у, нет, профессор не такой. Видно же человека…
- Смотри, Митроха, - сердито предупредил Трофим. - Там тебе, однако, намнут бока и синяков наставят.
Но через день младший брат показал деньги:
- Вот задаток! Глядите, сколько!
Никто из родных не взглянул на хрустящие радужные бумажки. Митрофан спрятал их в карман и залихватски тряхнул головой:
- Попытаю счастья!..
Трофим хмуро шевельнул бровями.
- Ежели хватишь горького до слез - приезжай назад: место в доме всегда найдется…
- А может, вы ко мне прикатите. Может, там и вправду лучше…
- Нет, спасибо. Без корня, говорят, и полынь не растет. А наш корень врос в свою землю. И к солнышку мы привыкли - своему…
Митрофан сбрил бороду и усы; щеголял в старом костюме Хилдрета.
Мальчишки показывали пальцами:
- Глядите - мериканец идет! Ггы!..
Вера Федоровна еще долго отговаривала Митрофана от поездки, но все было бесполезно. И она стала собирать его в дальнюю дорогу за океан.