Девушка беспокойно посмотрела в одну сторону, в другую, зайти к кому-либо во двор у неё не было предлога, и она, слегка опустив голову, пошла быстрым-быстрым шагом. Но Сергей Макарович, широко расставив ноги, загородил дорогу.
- Ишь, как раненько встаёшь! Хорошо! По-нашему!
- В сортоучасток тороплюсь, - сухо сообщила Вера, поклонившись Забалуеву, и попыталась обойти его. - Семена проверяю.
- Перенимай от Чеснокова всё полезное для рекорда.
- Я свою коноплю испытываю.
- Погоди! - повернулся Забалуев, задерживая её. - Разговор сурьёзный. Добра тебе желаю. На коровьем выгоне, сама знаешь, участок для тебя берегу. Ставлю звеньевой! Пойдёшь на рекорд, и никаких гвоздей!
Вера не выносила такого тона, сочла, что будущий свёкор уже помыкает ею, и потому резко напомнила:
- Вы же сами ставили меня на коноплю…
- А теперь подымаю на ступеньку выше. Цени! Гордись! Поверь моему слову, там без всяких мудростей пшеницу вырастишь всем на удивленье!
- А я хочу - с мудростями!
- Послушай, что тебе старшие говорят. И… гм-м… не чужие люди… За пшеницу награду получишь! Большую! Да и председателю, как говорится, что-нибудь перепадёт!
- А через два-три года?
- Что через два года? Что через три? - сердито насторожился Забалуев. - Тоже пудов по сто схватим с этой земли!
- А дальше?
- Дальше… Да ты что, девка, в сибирских хлеборобов не веришь?
- Я в науку верю.
- А наука на каких подковках ходит? Практикой называются они. Вот как! Без подков-то она, понимаешь, сразу поскользнётся, как жеребёнок на гладком льду. А по хлебу практики - мы!
- Но кузнецы плохие… Прошлый раз я в город поехала - Буян расковался…
- В родителя пошла - шутки-прибаутки любишь, - укорил Сергей Макарович. - Значит, не договорились?
- Нет.
Забалуев помрачнел, - ему не правились строптивые ответы. Видать, девка совсем не приучена уважать старших: ей - слово, она - два на сдачу. Такой норов не скоро уломаешь - намается Семён с ней Ох, намается!
- Я о тебе, как говорится, по-родственному заботился, а ты - ноль внимания. - У Забалуева глаза стали холодными, как градины.
- А я не маленькая: сама о себе позабочусь.
- Смотри, девка, просчитаешься На звено высокого урожая я могу выдвинуть Лизу Скрипунову.
- Пожалуйста! - Вера шевельнула локтем, как бы отталкиваясь от навязчивого собеседника. - Хоть сегодня забирайте. Без неё обойдёмся.
Разминувшись, они пошли в разные концы улицы…
Запыхавшись, Вера взбежала на крыльцо, будто за ней гнались, и, перешагнув порог, замерла. За столом сидел Чесноков. При её появлении у него от неожиданности отвисла нижняя губа, словно у ребёнка, которому за проказы сейчас дадут взбучку. Но уже через секунду Всеволод Евстафьевич подобрал губу и, опершись кулаками в стол, поднялся, готовый отстаивать свою правоту.
Вера дала себе слово не говорить о статье, но не могла скрыть, что расстроена и оскорблена несправедливыми строчками об одном из удачных опытов отца.
- Извините… - проронила она и направилась к шкафу. - Я только посмотреть коноплю…
- Да?! - обрадованно встрепенулся Чесноков и, прихрамывая, пошёл к ней навстречу. - А я-то… Я, грешным делом, думал…
- Что я больше не буду помогать вам? Напрасно так думали.
Обескураженный неожиданным великодушием, Чесноков смущённо забормотал:
- Я, как раз, собираюсь в город. Необходимо, знаете. Неотложная поездка. На два дня…
- Можете, хоть на три. Я сделаю всё, что скажете.
- Ладненько!.. Я надеялся на вас… Ладненько получилось! - Чесноков потирал руки, будто они озябли, и он спешил отогреть их, - Ладненько!..
4
Бухгалтер Данила Облучков, маленький, коротконогий, похожий на бочонок, искал Забалуева по всему колхозу. В скотном дворе и свинарнике, в кошаре и конюшне, в кладовой и пимокатной - всюду ему отвечали:
- Сейчас был здесь. А куда умчался - никто не знал.
Застав председателя на мельнице, он сказал - в село приехала Векшина. Люди видели - пошла в школу.
"Отправилась секретаря расспрашивать, - задумался Сергей Макарович, вспомнив о предстоящем партийном собрании. - Приехала на день раньше - это не к добру. Везде побывает. В сельсовет пойдёт. А там наговорят! "Красный партизан" нахвалят."
Облучков поспешил успокоить его:
- У меня итоги подбиты. Цифры на листочке выписаны…
- А что мне твой листок?!. Я так помню всё, только при людях не говорю. Коровёнки, язви их, подвели: к молоку тугие. А курчонки дали по шестнадцать яичек на голову! Но ведь крысы потаскали, вороны…
- Можно сделать… - Облучков поводил рукой над счётами и, решившись на что-то отчаянное, щёлкнул костяшками. - И никто не подкопается…
- Прибавить?! - Забалуев погрозил тяжёлым кулаком - Я тебе прибавлю! Тятю с мамой забудешь!.. Правду я почитаю за родную сестру. Запомни!..
Забежав домой, Забалуев сказал жене: "Готовь пельмени", и направился в школу.
Ему повезло: Векшина не успела уйти в "Красный партизан". Она сидела в маленькой комнатке директора, недавно сменившего фронтовую гимнастёрку на темносиний пиджак, и выслушивала короткие сообщения о работе каждого из девяти коммунистов партийной организации села. Забалуев, поздоровавшись, сел на стул против неё.
Сергей Макарович любил угостить всех, кто приезжал в колхоз. Для этого в зимнюю пору у него всегда были в запасе пельмени. Он пригласил к себе Софью Борисовну, но оказалось, что та уже позавтракала у знакомой учительницы.
- У колхозников тоже есть где жить, - сказал Забалуев. - За столом поговорить бы можно…
- Успеем ещё.
- Уйдёшь в "Красный партизан", а для нас времени не останется.
- Не волнуйся. Поговорим обо всём.
- А где тебя искать?
- Приду в контору. Вот так.
Сергей Макарович не трогался с места.
Векшина, помолчав, спросила:
- Ты к собранию приготовился?
- Мне что готовиться? Про свой колхоз я в любое время дня и ночи могу всё отрапортовать.
- Не хвались. Подожди, когда другие похвалят.
Изменилась она за войну: к каждому шагу - замечания да поучения. Строгости у неё прибавилось.
Обычно шумный, Забалуев молча слушал Софью Борисовну.
- Загляни в будущее, - советовала она. - Поговори с членами правления, с активом. Хозяйство у вас большое, надо каждую отрасль двинуть вперёд. И дальше той черты, которая намечена в годовом производственном плане. Вот так.
5
Из школы Векшина направилась в сортоиспытательный участок. Шла по улице и не узнавала Глядена: исчезли ограды, избы походили на стога сена в поле, - вокруг них гулял ветер, и ничто не останавливало его. У встречной женщины спросила:
- Что же это у вас дома стоят, как раздетые?
- Топиться, матушка, в войну нечем было, - ответила та. - В бор-то не пускают с топорами. А эти, - как их? - кизяки-то делать не умеем. Вот и спалили дворы. Остались, почитай, только у председателя, у Микиты Огнева да у Трофима Тимофеевича…
Но женщина обсчиталась. Сохранился ещё один двор - у сортоучастка, для которого колхоз отвёл пятистенный дом с двумя крылечками. Левое вело в квартиру агронома Чеснокова, правое - в лабораторию. Чтобы попасть туда, надо было обойти сарайчики и клетушки для коровы, овец, свиней и кур. Миновав эти хозяйственные постройки, Векшина поднялась на крыльцо и вошла в комнату, где углы были заполнены снопиками пшеницы и овса, проса и гречихи. Возле стен стояли шкафы. Одни из них были заняты мешочками с сортовым зерном, другие - фарфоровыми растильнями для проверки всхожести семян. Над маленькой растильней, выставленной на стол, как над блюдцем, склонилась девушка с пинцетом и подсчитывала те семечки конопли, у которых успели проклюнуться ростки. Обернувшись на стук двери, она присмотрелась к неожиданной посетительнице и всплеснула руками:
- Ой, Софья Борисовна!.. Проходите, проходите!.. - Подвинула стул, - Вот сюда…
- Верочка! - воскликнула Векшина. - Тебя нелегко узнать. Если бы не эти голубые глаза да светлые косы… Но тогда косы были покороче. Да и сама ты была поменьше…
- В восьмом классе училась…
- Я слышала - в институт не пошла. Война помешала?
- Нет… Не могла оставить папу…
Они сели одна против другой. Векшина расспрашивала девушку о жизни и работе, о планах и намерениях и всё подводила к тому, что ей надо учиться. Вера сказала, что учится заочно. В сельхозинституте. Пока на первом курсе. Да, она любит садоводство. Любит лес. Особенно в весеннюю пору, когда молодые листочки походят на зелёных мотыльков. Дело, начатое отцом, для неё дорого. Он уже старик, а многие выведенные им гибриды ещё не плодоносят. Может, на некоторых деревьях… и не увидит яблок. Кому-то придётся продолжать… Сейчас работает она в поле, на конопле. Сама пожелала туда. И понять это совсем нетрудно. Сергей Макарович на каждом собрании подчёркивает, что в саду место только для старух. Не могла же она, комсомолка, проситься на работу, которая заведомо считается лёгкой, да ещё к отцу в бригаду. Нет, нет, разговаривать с Сергеем Макаровичем не надо. Она попрежнему будет выращивать коноплю, собирается опыты поставить - сеять в разные сроки. Хочется даже посеять деляночку осенью, под снег.
- Сей. Обязательно, сей. - Софья Борисовна положила руку ей на плечо. - Испытывай всё. Не удастся - не отчаивайся, отыскивай причину неудачи и начинай по-другому. Ведь это увлекательное, живое дело. Опытничество, Верочка, откроет перед тобой путь в науку. Вот так.
Вера слышала, что где-то возле Новосибирска есть опорный пункт института лубяных культур. Там вывели новый сорт высокоурожайной конопли: говорят, вырастает высотой в три метра! Выше тальника на островах! Вот бы достать семян!
- Дадим командировку, - пообещала Векшина. - Съезди, посмотри…
До сих пор Вера в своих робких начинаниях находила поддержку только у отца и всё объясняла семейными интересами, родственным чувством. Этого ей было мало. Хотелось рассказать ещё какому-нибудь близкому, отзывчивому человеку, который выслушал бы без усмешки, без ехидной мысли: "Вон куда хватила!" - а, наоборот, подбодрил бы и добавил бы уверенности в сердце. И она всё чаще и чаще вспоминала Васю Бабкина… А сейчас, нежданно-негаданно, появилась Векшина и заговорила о том, о чём она, Вера, не отваживалась думать: оказывается, её намерение завести опытные делянки достойно поддержки!
Векшина спросила, где агроном Вера ответила - уехал в город и вернётся только завтра.
- Отчёт повёз или - ещё какие дела?
Вера замялась.
- Без особой надобности? Да? - вызывала Софья Борисовна на откровенный разговор.
- Сказать правду - за жмыхом отправился. Нынче третьего кабана откармливает!
- У Чеснокова что же - выходной?
- Нет, просто так… Меня попросил присмотреть за всем.
Вера открыла шкаф, где стояли фарфоровые растильни с пшеницей и овсом.
- Завтра подоспеют к проверке.
Они поговорили о сортах пшеницы, с которыми Вера прошлым летом успела познакомиться на опытных делянках Чеснокова, а зимой здесь, в его лаборатории, и Софья Борисовна стала прощаться.
- Приходите к нам обедать, - пригласила Вера, - Правда, приходите. С папой повидаетесь. Он часто вспоминает вас.
- Не знаю, успею ли… Ну, а как дядя? Забыла его имя. Не вернулся из Америки?
- Ох, не поминайте! Папа всё ещё переживает. Говорит: "Вовек не прощу себе, что не удержал".
Софья Борисовна задумалась, а потом, как бы очнувшись, участливо молвила:
- Я слышала о вашем горе… об утрате… У тебя остался один брат?
- Да… У Гриши была броня. А Толя… - Вера помолчала. - Не вернулся…
- Известно о нём? Точно?
- Похоронная… С Курской дуги…
- Обязательно приду… - Векшина крепко сжала руку девушки. - У меня ведь тоже нет сына со мной… И все годы… все эти годы ничего не слышала о нём…
Она быстро повернулась и, надвинув на брови ушанку, вышла на улицу.
6
Дорогин встретил Векшину в прихожей.
- Проходите, Софья Борисовна. Раздевайтесь.
Она спросила о здоровье, о новинках в саду. Наверно, много молодых гибридов? Хороши ли они?
- Для меня они, как родные дети, - могу перехвалить. Весной приедете - сами посмотрите.
Перед войной Векшина приезжала в сад чуть ли ни каждую неделю - то с председателями колхозов, то с секретарями партийных организаций, то с преподавателями сельских школ; всем говорила; "Заводите у себя сады". И вскоре в газетах начали писать: "Район сплошного садоводства". Теперь под плодовыми деревьями и ягодниками - свыше тысячи гектаров. Яблони, посаженные по её настоянию, уже дают плоды. Знает ли она об этом?
- Мало мы садили в те годы. - сказала Софья Борисовна. - Надо навёрстывать. На вас надежда, на вашу помощь. Мы соберём здесь у вас по одному человеку из каждого колхоза - поделитесь опытом. Вы это умеете делать.
Дорогин провёл гостью в кабинет. Векшина остановилась перед портретом парня в шинели, в шапке-ушанке с пятиконечной звездой и, помолчав, вздохнула.
- Ровесник моему Саше…
Повернувшись к Трофиму Тимофеевичу, спросила:
- Место могилы знаете? Съездите. Сердцу будет легче.
- Собираюсь… Яблоньку хочу там посадить… Анатолий любил её, однако, больше всех деревьев…
Дорогин вышел в кухню. Софья Борисовна снова взглянула на портрет и припомнила Анатолия мальчуганом. В груди шевельнулась такая острая боль, какую знают только матери. Она прошлась по комнате из угла в угол и, чтобы успокоиться, остановилась перед полкой с книгами. Теперь их стало больше, чем было раньше. Они выглядели по-разному: одни, крепкие и строгие, как солдаты в строю, другие измяты и истрепаны, переплёты поломались, листы пообтрепались и обмякли. На многих книгах- мелкая, глубоко въевшаяся пыль десятилетий. Видно, они были читаны не только в комнате за столом, но и в саду возле грядки, и в поле у вечернего костра. Софья Борисовна взяла одну из таких книг, - без переплёта, без титульной страницы, - и начала медленно перелистывать. То и дело мелькали подчёркнутые строчки. На полях встречались надписи: "Зри", "Это я проверил", "Не согласен".
Книга отвлекла от тяжёлого раздумья, и Векшина начала вчитываться в строки. Вот подчёркнут весь абзац: "Дерево, воспитанное смолоду рационально, будет успешно расти, куда бы его ни пересадили. Не только в ближайших окрестностях своего местопроисхождения, не только в тесных границах своей отчизны, но и далеко за пределами последней, в чужих странах". А на полях - сердитое возражение: "Ложь".
Кто же автор книги? С кем из учёных спорит Трофим Тимофеевич?
Перекинув несколько листков, Софья Борисовна снова увидела подчёркнутые строки:
"Что же касается крестьян, то они разводят по преимуществу плодовые деревья, требующие менее ухода или произрастающие в данной полосе без влияния с их стороны забот".
На полях книги Дорогин возражал с ещё большей резкостью и убеждённостью:
"Врёт. Таких деревьев нет в садах".
Софье Борисовне всё больше и больше нравился этот упрямый спор сибирского крестьянина с неизвестным автором толстой книги. Для неё было ясно, что каждое слово, написанное на полях, явилось результатом долгих испытаний плодовых деревьев в условиях Сибири, и она, позабыв обо всём, читала пометку за пометкой.
Вошёл Дорогин. Векшина взглянула на него, и он понял - интересуется фамилией автора.
- Это Гоше. У меня с ним старый спор, с начала столетия, - сказал сердито, будто спор ещё не был закончен. - Напутал да наврал этот немец с три короба.
А ему, можно сказать, поклонялись, пока Мичурин не опрокинул с дороги всех акклиматизаторов.
- Вам бы, Трофим Тимофеевич, надо самому книгу написать. Честное слово, - заговорила Векшина с особой оживлённостью, - Вы даже обязаны написать о всех своих опытах. Могу подсказать название - "Пятьдесят лет в сибирском саду". Это будет здорово! Все садоводы прочтут. Все, кто любит природу. И нам, партийным работникам, вы дадите в руки сильное оружие: в старой каторжной Сибири - ковыль да лесная глухомань, на обновлённой советской земле - цветущие сады! Подчеркните: северное садоводство - детище колхозного строя! Договорились?
- Какой из меня писатель. На словах рассказывать вроде научился, а на бумаге всё выходит как-то нескладно. Даже письма и то пишу коряво.
- Нет, нет, - за вами книга. Мы подскажем издательству, чтобы включили в план, и будем с вас требовать рукопись. Вот так.
- С Шарова требуйте, с Павла Прохоровича. Я нынче, однако, всю жизнь ему пересказал.
- Пересказ останется пересказом. А надо написать с душой, с волнением.
- Пусть Верунька берётся. Она дело знает. Может и про волнения написать.
- Ой, что ты, папа! - замахала руками Вера, появившаяся в дверях. - Не справиться мне.
- Вдвоем-то уж наверняка справитесь. Принимайтесь в добрый час! Вот так.
Векшина поставила Гоше на место и перенесла взгляд на соседнюю полку. Там она увидела книги Энгельса и обрадовалась встрече с ними. По измятым переплётам было видно, что к ним обращались часто. Сам Трофим Тимофеевич или дочь-студентка? Пометки на полях сделаны его рукой, но почерк уже не тот - старческий, и содержание иное, чем на полях книги Гоше, - изменилась лексика садовода: "Смотри", "Верно", "Чудесно!" Кто привил ему любовь к этим книгам? Покойная Вера Фёдоровна?
- Однако, больше Мичурин, - ответил Дорогин. - Сам Иван Владимирович. Он писал - ему книги классиков марксизма помогали мыслить и действовать диалектически.
- Да? Это ценное признание!..
Вера сказала, что обед готов, и Трофим Тимофеевич пригласил гостью к столу, но та, желая закончить деловой разговор, спросила об отношениях с Забалуевым. Она слышала, что в сорок втором Сергей Макарович под горячую руку хотел перевести старика на смолокурню. Пусть, дескать, там поработает! Члены правления поддержали, завистники горланили: "Хватит Дорогину богатеть! Каждый год получает дополнительную оплату - по возу яблок! А собирать их - каждый может…" Дело дошло до крайкома… Но, говорят, Забалуев не унимается. Есть жалоба. Нелады между ними. Правда ли?
- Случается, спорим. Жизнь-то ведь не гладкая доска, - с защепинами да зазубринами. А спор, бывает, как фуганок, стружку снимет, и, глядишь, защепина исчезнет. Опять вперёд.
- За экспериментальную работу председатель поругивает, да?
- А я не поддаюсь. Меня словами с пути сбить нельзя…
Софья Борисовна поинтересовалась, посещает ли Дорогин партийные собрания.
- Когда двери открыты - захожу, - ответил старик. - Но редковато их распахивают. Да и не у себя в колхозе собираются наши коммунисты, а где-то там… Иной раз, говорят, в школе, иной - в сельсовете. Не близко…