5
Большой треугольный лемех от старой сохи был подвешен рядом с фонарём, к перекладине между двумя столбами. Ночной сторож конного двора Игнат Скрипунов, приземистый старичок в жёлтом тулупчике, в громоздкой бараньей шапке, бил тяжёлым тележным курком по лемеху.
Двор был расположен на окраине села, куда стекались дороги с полей, и старик не удивился, когда в двух шагах от себя увидел лошадиную голову.
- Нашёл? - спросил нетерпеливо. Ему не ответили, и он рассердился. - Оглох ты, что ли?
Как бы проломив темноту, перед ним появился незнакомый высокий человек в длинном тулупе и тронул рукой шапку, облепленную снегом:
- Добрый вечер, земляк!
- К чёрту с таким добром! К дьяволу! - ругался Игнат, помахивая уставшей рукой. - Ты отколь взялся? Кто такой?
- А куда я приехал? - в свою очередь спросил Шаров. - Какая ваша деревня?
- Говори: девок видал?
- Каких?
- Наших, понятно. Целое звено. Утром ушли и не воротились. Дочь моя Лизавета с ними… С самых сумерек сполох бьём. Все мужики ищут…
Приезжий достал лопату из саней и подал звонарю.
- Вот поднял в поле… Возле снежных валков…
Игнат выхватил лопату, глянул на неё и застонал:
- Наша… Сам строгал черенок… Беда стряслась!.. Беда, беда!..
- Выйдут на звон, - стал успокаивать Шаров. - Вот я услышал… Далеко-далеко… Так же и они…
Старик снова принялся бить в лемех.
Из темноты показалась голова второй лошади, и тотчас же подошёл усатый человек в обмёрзшей армейской шапке, в полушубке, подпоясанном широким офицерским ремнём.
Скрипунов бросился к нему:
- Ну?.. Пустой воротился?..
- Даже следов не видно.
- А вон человек поднял лопату в поле: Лизаветину!.. Мать узнает - с горя умрёт. Пропали девки. Пропали… Беда, беда!.. - снова застонал Игнат, покачиваясь из стороны в сторону. - Упреждал я: "Кости ломит - не ходите". Не послушались. Закопёрщица ихняя смехом ответила: "На печке сидеть непривычные!" У нас, говорит, насчёт бурана своя смекалка. Он, говорит, нам на пользу: наметёт на полосе большие сугробы… Вот и досмекались!.. На погибель девок сманила… В беду, как в омут, бросились…
Усатый шагнул к Шарову:
- Где лопату нашли? Сами-то откуда? - И с одного слова оживился. - A-a, слышал про вас, товарищ Шаров! До войны многое слышал и жалел, что встретиться не довелось. - Сдёрнул с правой руки пёструю собачью мохнашку. - Здравствуйте! Я - полевой бригадир. Огнев. Никита Родионович Огнев. А вы, значит, в свою Луговатку вернулись?
- А как же?.. Ехал вот в город, да закружился в поле.
- Погостите у нас.
- Да я и собирался наведаться к вам. Дело есть.
Они распрягли коней и ввели в конюшню. Мешок с овсом, что лежал в санях Шарова, Никита Родионович отнёс куда-то в угол.
- После скажу конюху. Накормит и напоит коня…
По узкому переулку они пошли в село. Между двух высоких плетней снегу не было, и ноги скользили по ледяной корке. Ветер плотными тумаками подталкивал в спину, гость и бригадир, чтобы не упасть, поддерживали друг друга.
- Ну, бьёт! - удивлялся Шаров. - Я вам скажу, не помню такого дикого бурана!..
- У нас часто падера дурит! - отозвался Никита Родионович. - Солдатки рассказывают - в прошлую зиму одного проезжего возле самых огородов захлестала. Вот так же, как вы, в город ехал да с пути сбился. Конь в сугробе утонул - ни вперёд, ни назад. Засыпало. Утром слышат - колокольчик позванивает. Пошли на звон. Глядят: горбик дуги чернеется, ветер в колокольчик играет… Откопали: конь был ещё тёпленький, а человек в санях заледенел… Вот мы и боимся за девчат. Весь колхоз на ноги подняли. А что сделаешь? Сами видели: в поле коня с ног сбивает…
Они повернули за угол и вскоре оказались во дворе. На крыльце обмели снег друг с друга и через тёмные сени прошли в дом.
- Девки отыскались? - тревожно спросила полная женщина в синем платке, повязанном по ушам.
Огнев махнул рукой.
- Вот Павел Прохорович на звон выбрался. Его тоже в поле буран закружил…
- Проходите, разболокайтесь. Милости просим. - Домна Потаповна поклонилась гостю. - Сейчас самоварчик согрею.
Никита Родионович сиял со стены двустволку и патронташ.
- Побегу за огороды, стрельбой знак подам. Может, пальбу услышат…
6
Вере казалось, что со всей степи ветер содрал снежный покров и тяжёлым валом катит по бесконечным полям. Ещё секунда, и эта лавина сомнёт их всех, как былинки, вырванные с корнем. Девушки теснее прижимались одна к другой и уже не тормошили Васю, не приставали с разговорами. Он шёл молча, время от времени останавливался и сосредоточенно подставлял ветру то одну, то другую щёку, будто это могло ответить на тревожные вопросы: где они находятся? Не сбились ли с пути? Выйдут ли к жилью?..
Под ногами было всё то же ровное поле. И ни одной берёзки, ни кустика не встретилось им. Может, они кружатся по какой-нибудь большой полосе?.. Может, только для успокоения охотник сказал, что ему знаком каждый метр этой бескрайней равнины? Потому и молчит, что сам не знает - куда завёл.
Но вот Вася предупредил:
- Осторожнее. Сейчас спустимся в подгорье.
И девушки почувствовали - начинается склон, который приведёт их в долину.
А спустя полчаса охотник так же по-домашнему просто объявил:
- Подходим, куда надо.
Все закричали от радости. Вера попросила:
- Тихо, девчонки! Слышите? Шумит! Бор шумит - нас встречает!
- Нам - направо, - сказал Вася, и все гурьбой пошли возле бора. Но вскоре попали в такой мягкий сугроб, что даже высокая Лиза утонула по пояс.
Протоптав тропу, охотник привёл девушек к избушке, взял веник, связанный из мелкой полынки, и стал обметать Веру, оказавшуюся ближе всех к нему. К тонкому запаху свежего снега примешался приятный аромат полынки.
- Домом пахнет!.. У нас в сенях всегда такие веники… - Вера ловко выхватила веник и, смеясь, начала быстро-быстро обметать парню спину. - Да на тебе ничего и нет… - Повернулась к подругам, - Кто на очереди?..
Охотник распахнул дверь и, войдя в избушку, в углу на полочке нащупал спички; засветив маленькую лампу без стекла, с одной нижней частью горелки, поставил на стол; ружьё и добычу повесил на большой деревянный крюк, вбитый в стену.
Девушки вошли в жильё. Осмотрелись. Слева - высокая деревянная кровать, справа - русская печь, впереди, на широкой лавке - опрокинутый котёл, возле него - деревянные чашки, потемневшие от времени.
- Ого, чай пить будем! - Вера хлопнула в ладоши. - Правильно, хозяин?
Вася уже гремел заслонкой. Откинув её, он поджёг спичкой сухую бересту под заботливо приготовленными дровами, потом повернулся к Вере, чтобы ответить ей, но, встретившись с задорным взглядом её открытых, голубых, как весеннее небо, глаз, всё позабыл. Стоял и смотрел. Над её высоким лбом колыхалась выбившаяся из-под шали тонкая прядь удивительно светлых волос, влажных от таявшего снега. Отблески трепетного пламени согрели её лицо, и без того раскалённое румянцем. Парню стало жарко, точно летом в солнечный день, и он смахнул с головы капюшон и шапку.
Видя, что ответа не дождаться, Вера шутливо крикнула ему в ухо:
- Чай, говорю, пить, хозяин, будем?
Улыбнувшись, Вася бросился к стене, схватил зайца и положил на шесток:
- Варить будем!.. И чай вскипятим. У нас есть другой котёл.
Взглянув на светлосерую шубку огромного русака, Вера всплеснула руками:
- Батюшки мои!.. Да ты "культурного" зайца ухлопал!..
- Нынче разрешили стрелять.
- Давно пора. Я ещё, помню, в третьем классе училась, когда их привезли к нам в клетках. Для расплода. Вся деревня сбежалась смотреть - какие бывают "культурные" зайцы. Вывезли их в поле, выпустили, а они ночью - к огородам.
- У нас - тоже. Зимой даже под крыльцо прятались. Да, да. Я сам выгонял. Провожу за огород и махну рукой: "Живи, серый!.."
- А у нас - не под крыльцо, - хуже, - продолжала Вера, - зимой забрался к папе в колхозный сад и молодые яблоньки посек…
Разговаривая с парнем, Вера отмечала: на подбородке у него ямочка; глаза серые, по-птичьи зоркие; на правой щеке - мелкие синие брызги. "Это от пороха… - догадалась она. - Оплошал при зарядке патронов…" Ей хотелось подробно расспросить, как это случилось, но она постеснялась. "Хорошо, что глаз не задело…"
В избушке стало тепло. Девушки сняли шали и повесили на верёвку, протянутую перед печью, а стёганки и полушубки бросили на кровать; гребёнками расчёсывали волосы. Вера тронула длинные светлые косы, ребром ладони ударила по концам, чтобы они распушились, и закинула за спину.
Глядя на неё, Вася вспомнил, как мать говорила сестрёнке Оле: "Коса - девичья краса".
"А чья же она? - задумался он. - Про сад разговаривает, садоводом отца называет… Неужели самого Дорогина дочка?.."
Девушка повернулась в его сторону, и он, смутившись, быстро вышел. Под сараем наощупь набрал дров и прямо через сугроб побрёл к двери. Той порой Вера выбежала с котлом в руках - зачерпнуть снега. Вася не заметил её и толкнул плечом. От неожиданности выронил дрова. Девушка захохотала:
- Ночью ходит-бродит домовой!.. Ничего, не расстраивайся, я помогу домовому…
Она склонилась над сугробом. Ветер перекинул косы и хлестнул ими парня по лицу. Он увидел, что девушка не одета, и стал оттеснять её к двери.
- В такую падеру - без шубы?! Враз прохватит!..
- Не продует. Привычная…
- Раз я - домовой, надо слушаться! Домовым не перечат.
- Вон ты какой! А я хочу тебе помочь, - упорствовала девушка и кидала поленья парню на руки. - Неси.
Вслед за ним она вбежала в избушку, поставила к пылающим дровам котёл, полный снега, а сама села на скамью перед печью и протянула к теплу красные, мокрые пальцы. Спохватившись, она подвинулась:
- Садись, Домовой, грейся… - Взглянула на парня и рассмеялась. - А может под шесток полезешь?..
- Ничего, тут не тесно…
Вася сел рядом, коснулся плечом её плеча. Она с ним одинакового роста…
Снег в котле быстро таял, и в избушке пахло весной.
- Люблю берёзовые дрова! - встрепенулась Вера. - Горят весело, жарко: огонь как солнышко!..
- У нас дома всегда - берёзовые, - сказал Вася. - В тайге рубим, по реке сплавляем…
Заметив на подоконнике большое, как брюква, ребристое яблоко с мутнокрасным, будто размытым румянцем, Тася взяла его и, подбежав к звеньевой, повертела перед её глазами: в саду живём! Вера выхватила яблоко; покачивая на ладони, усмехнулась:
- Шаропай? Про него говорят: велика Федора да дура! Вроде твёрдой деревяшки. И кислее его ничего нет.
- А вот неправда! Зимой и Шаропай хорош! - Вася достал из деревянных ножен острый охотничий нож, разрезал, вернее раздробил яблоко на несколько частей. - Пробуйте!
Девушки грызли мёрзлое яблоко и. подзадоривая Веру, наперебой хвалили. Она шаловливо морщилась, а когда проглотила последнюю крошку, сдалась:
- Есть можно. Ещё бы столько да полстолька и четверть столька. Давайте искать!
Яблок в избушке больше не было, но поиски дали новую находку: из-под лавки Вера достала коричневую лесную губу, из тех, что растут на трухлявых пнях. Волнистая! С белым узором!
- Девчонки, посмотрите! Какая красивая! Домой бы такую! Подаришь? - Подождала, пока парень кивнул головой. - Люблю разговаривать со щедрыми.
Вася начал свежевать зайца. Он подвесил его к деревянному крюку и, держа нож тремя пальцами (указательного и среднего на правой руке у него не было), бережливо снимал шкурку. Вера, взяв лампу, подошла посветить.
"Давно потерял пальцы, - подумала она. - Уже наловчился работать тремя…"
Пока девушки за её спиной балагурили и оглушительно хохотали, Вера вполголоса разговаривала с парнем:
- На наше счастье ты сегодня отправился на охоту.
- Я пришёл берёзу сеять, да ветер помешал.
- Берёзу?! - Вера посмотрела широко раскрытыми глазами. - Зимой сеять?!
- Да, по снегу… Хочу вырастить саженцы для защитных лесных полос.
- Вот интересно! Никогда не слышала про такую посевную… - И вдруг у неё вырвался беспокойный вопрос. - А тебя домашние не потеряют?
- Нет… Мама привыкла к моим отлучкам.
- Ма-ма… - беззвучно повторила Вера, а потом сказала вслух. - Отцы, наверно, тревожатся меньше…
- Может быть…
Они разрезали тушку зайца на мелкие части и положили в котёл. Вера залила мясо водой, посолила и поставила в печь. Тем временем подружки умолкли. Лиза прохаживалась, прихрамывая, и вздыхала. Гутя подтолкнула её к печи:
- Погрейся, а то у тебя все слова смёрзлись - молчишь.
Лизу усадили перед шестком. Подруги сели по обе стороны и обнялись. Им было хорошо в этой тёплой избушке, хорошо оттого, что о них заботился молодой охотник, и они позабыли об усталости и о том, что дома тревожатся родные. Катя запела высоким чистым голосом:
Я любила воду пить,
Любила по воду ходить…
Подруги отозвались:
Мимо дома милого
Ходьба моя любимая.
И все посмотрели на Веру. Та, качнув головой, поспешила ответить песней:
Много звёздочек на небе.
Но одна светлее всех…
Голос дрогнул. В душе она упрекнула себя - зачем, зачем необдуманно запела эту частушку? Лучше бы другую. Но подруги дружно подхватили, и Вера, вскинув голову, продолжала петь:
Много мальчиков на свете,
Но один милее всех.
Катя, наверно ради забавы, громко выкрикнула;
А Семён милее всех!
Вера шлёпнула её по плечу. Катя, смеясь, сказала:
- Я могу и другое… Что твоей душеньке угодно… И запела:
В поле рожь, в поле рожь
Девушка посеяла…
Вера поморщилась - опять не то поют. А подруги той порой закончили частушку дружным озорноватым всплеском голосов:
Разнесчастную любовь
Девушка затеяла.
В этот вечер всё шло как-то необычно. Необычным было и то, что Вера ни разу не вспомнила Семёна Забалуева, а когда упомянули о нём - даже рассердилась. Отчего бы это? Уж не оттого ли, что молодой охотник из дальней деревни услышал о её тайне? Да и какая тут тайна, - в колхозе все знают, что Семён - её жених. Свой колхоз - свой дом. Дома, конечно, могут знать, но эти болтливые девчонки готовы раньше времени на весь район разблаговестить.
Гутя не привыкла видеть грусть и растерянность в глазах подруги и, чтобы развеселить её, схватила заслонку и ударила четырьмя пальцами:
Ой, девки, беда,
Балалайка худа.
Надо денег накопить,
Балалайку купить.
Вера вскочила, притопнула и, помахивая рукой, закружилась по избушке.
Вася глянул на неё, и у него выпала заячья шкурка. Ударив в ладоши, он пошёл вприсядку по неровному шаткому полу.
Избушка дрожала, казалось, не столько от задорной пляски, сколько от дружных и громких песен:
По заветной тропочке
Износил подмёточки.
Только новые купил -
Кто-то милую отбил.
Распрямившись, Вася притопывал и гулко бил в ладоши.
- Пимы расхлещешь! - крикнула Тася.
Он, не останавливаясь, махнул рукой.
Подогреваемая быстрым темпом "музыки", Вера, гибкая, как талинка, кружилась легко, временами едва касаясь щербатого пола. Лиза исподлобья следила за ней и сетовала на ушибленную ногу и на то, что не может выйти на круг. Её зеленоватые глаза постепенно становились тёмными, как те тихие омута, в которых, по народной молве, водятся черти. А Гутя, озорновато посмеиваясь, всё чаще и чаще ударяла пальцами о заслонку и постукивала пяткой о пол. Она смотрела на парня, теперь кружившегося на одной ноге, и с удовольствием отмечала, что пышные пряди волос уже начали прилипать к взмокшему лбу.
- Мало, соли ел! - рассмеялась она, - Нашу Верку ещё никто не переплясывал.
Огонёк в лампе метнулся в сторону и погас. Лиза обрадовалась, - уж теперь-то Верка остановится. Но девушка продолжала кружиться по избушке, лишь слегка освещённой пламенем, игравшим в глубине печи. И парень не уступал ей, хотя и натыкался то на стол, то на кровать. А девушки ждали - вот-вот он сойдёт с круга. Им будет над чем посмеяться!
Подзадоривая Веру, Катя запела с шутливой требовательностью:
Отдавай, подруга, друга.
Отдавай, красавица!..
И Вера закружилась быстрее прежнего. Никогда она не плясала с таким огоньком и с такой удивительной лёгкостью и плавностью, как сейчас. И подруги смотрели на неё восторженными глазами: перепляшет парня! Вот уже скоро. Вот ещё немного. Ещё…
Но в это время, заглянув в печь, Лиза крикнула истошным голосом, чтобы переполошить всех:
- Ой!.. Варево-то поплыло!..
Гутя пропустила такт, ударила невпопад и бросила заслонку на лавку.
- Всю обедню испортила! - упрекнула подругу. - Вася в своей деревне с ребятами будет смеяться: "В "Колоске" худые плясуньи!.."
Катя, держа ухват, подбежала к печи. Вера, недовольная тем, что ей не дали наплясаться, уколола Скрипунову недоброй усмешкой.
- Я думала, тебе мышонка за кофту сунули! Гаркнула во всё горло! Не надорвалась, случаем?
- За тебя боялась - как бы сердечушко не зашлось да не лопнуло.
- Зря помешала! Верка упарила бы Васю, как миленького! Сошёл бы с круга, запросил бы пить.
- Закаялся бы с нами плясать… Уж это факт!
- На всю бы жизнь, небось, запомнил.
Засветив лампу, девушки накрывали стол. Вася, отойдя в сторонку, следил за Верой. Тесноватый синий свитер плотно прилегал к её груди, обтягивая покатые плечи, красивую белую шею. Его мать любит таких, быстрых на ногу, весёлых и хлопотливых…
Чашек не хватило. Васе с Гутей и Верой пришлось хлебать из одной. Все трое сидели на короткой скамье: девушки по краям, парень - в середине. Вася не замечал случайных прикосновений Гути. Зато приятная теплота плеча второй соседки пробуждала в его груди жаркий трепет, и он, забывая обо всём, не поддерживал разговора, на вопросы отвечал невпопад.
Ему наперебой подвигали хлеб. Он брал маленькие ломтики то от одного калача, то от другого, но жевал нехотя: этот кислый, а этот пресный. Верин хлеб вкусней всего! Белый, в меру уквашенный, мягкий, как пух, корочка тонкая, слегка похрустывает… Никогда не ел такого!
Кто его стряпал? Может, она сама? Конечно. Успела всему научиться по домашности…
Все хвалили мясо зайца, смеялись, - не зря косого прозвали "культурным"!
Вдруг Лиза шумно вздохнула:
- А нас ведь давно ищут!.. Наверно, всю деревню всполошили. Твой-то отец, Верка, больше всех панику бьёт. И свёкор тоже с ума сходит…
"У неё… кто-то есть?!. - Отстранившись, Вася присмотрелся к своей соседке. - А косы девичьи… Как же так?.."
Вера злилась на подруг. Языки у них чешутся, что ли?
- Вот новость - у девки свёкра сыскали! - мотнула она головой. - Смешные!..
- Дома подумают, что мы на полевой стан ушли, и успокоятся, - сказала Гутя, спеша отвести разговор от Веры.