- Я покорнейше служу Непобедимому Властелину и выполняю волю его. Сойди с коня и склони голову пониже, чтобы мне легче было снести ее!
Ланселот захохотал, его конь, услышав это, вскинулся на дыбы и передними ногами ударил солдата в бедро. Свистнул, сверкнул меч Ланселотов - и один "пес" Дракона распростерся в пыли.
Ланселот, сойдя с коня внимательно рассмотрел недавнего своего противника.
- Эй, человек, - окликнул Ланселот, повернувшись к лесу, и голос его был низок и глух, - Ты нужен мне. Вылезай же! Где два остальных?
- Господин мой… ты уже сотворил такое… не довольно ль тебе?
- Чепуха! Веди дальше!
- Они убьют нас! И детей моих тоже!
- Тебе не нужно показываться. Подбрось на коня эту тварь! - Ланселотов скакун вскинул вдруг голову, уставился на хозяина. Рыцарь засмеялся. - Ну, ну! Ишь, чего удумал! На тебя-то я сам сяду!
Старый знакомый Ланселота - пока еще мы не решаемся назвать его "соратником" - подкинул труп на ленивую солдатскую лошадь, и немного времени спустя прибыли они в поселение, которое скорей напоминало поле, изрытое кротами, чем людское жилье. Людей нигде не было видно, но среди хижин полыхал костер.
- Там они!
- Теперь держись сзади!
Ланселот подскакал к костру, подле которого сидели два "пса". Внезапно, темной тенью налетел он из темноты, хотя день всегда любил больше, и, держа в поводу лошадь слуги Дракона, оглядел двух вскочивших на ноги "псов".
- Приехал, Сигус?
- Да, - вымолвил Ланселот и сбросил к ногам их убитого "пса". - Вот он я. - В темноте те двое не различали его лица, только слышали голос. - Скажите той твари, кою вы именуете Непобедимым Властелином, что прибыл рыцарь Артура, дабы прикончить его. Можете отправляться и передать слова мои, да прихватите эту падаль. Мол, посылаю ему вместо рыцарской моей перчатки. Для него и это сойдет. Ну, живо!
Ошеломленные, растерянные и перепуганные "псы" бросились к своим лошадям, вскочили в седла и ускакали, пренебрегши как возможностью сразиться, так и надеждою отомстить.
- Господин мой! - крикнул Дарк откуда-то из тьмы; он приближался, шумно ступая, и наконец вышел на свет. - Господин рыцарь! Я уже смею… нет, ты послушай! Я уже смею спрашивать, слышишь?!
- Слышу, - отозвался медленно отъезжавший и уже погружавшийся во тьму Ланселот. - Что ты хочешь спросить?
- Погоди! Не уезжай еще! О, ведь я уже смею задать вопрос! Кто ты, господин рыцарь?!
- Мое имя Ланселот. Я сын той Вивианы, которую бросили в озеро… Я вернулся, чтобы отомстить за нее.
В описаниях драк и потоками льющейся крови лишь те находят усладу, кто никогда этого не испытал. Опыт жизни подсказывает мне, что настоящий человек, чем чаще вынужден прибегать к оружию, тем с меньшей охотой это делает и вовсе не рад, когда иного выхода не остается. Мне, по склонностям моим, более всего хотелось бы на этом месте хроники поставить точку, ибо, описывая то, что за сим последовало - то есть последует, - Я принужден буду то и дело употреблять выражения вроде "и он пустил ему кровь", "он убил его", "он его изничтожил", хотя подобные слова мутят мне душу и оскорбляют мой вкус. Но вкус и истина - две разные вещи, и, уж если приходится выбирать из них что-то одно, я без сомненья выбрал бы факты, истину, и ни в коем случае - вкус. Ибо вкус нередко выворачивает наизнанку и весьма порядочных с виду людей, которые, предпочтя безжалостной оголенности истины тепленькую уютность вкуса, неизбежно и закономерно становятся лгунами. И, что самое опасное, лгут не только другим, но даже себе. Пожалуй, себе прежде всего. И тем теряют кого-то того, кем были.
Эти несколько слов предпослал я дальнейшему, дабы пояснить: повествование о приключениях и битвах Ланселота было мне в радость, так как до сих пор, насколько могу я судить, было в жизни его немало привлекательного и немало побед - иными словами, и вкусу и истине все в ней отвечало. Однако же с той минуты, как Ланселот, подчиняясь склонности своей и призванию, не только признал врагов врагами, но сам разыскал их, натравил на себя и вызвал на бой, история эта становится мрачной, ибо не ведает она ни упоительного победного завершенья, ни конечного счастья и прочего в этом роде, ибо даже самый верный Ланселотов товарищ - его долгогривый скакун - испытает невзгоды плена, будет брести по колено в крови и грязи, нередко вовсе меж тем забывая, как весело подталкивал некогда спину безмятежно шагавшего перед ним Ланселота, как дрался за него и с ним вместе и как бывал счастлив, когда Ланселот, успокаивая, клал руку свою ему на холку. Судьба Ланселота стала горько-суровой, и хотя это закалило его характер, но развеяло радость жизни. Вот почему, озорное жизнелюбие утерявши, он вел свои последние битвы с угрюмой и несокрушимой силой, а поскольку и в мыслях не имел заботиться о вкусе и чувствах, то считанные те существа, что оставались с ним в этот период его жизни, тоже стали печальны, хотя - в похвалу ли, в укор ли мои слова Ланселоту, - словно безумцы, держались с ним до конца.
Увы, я опять лишь умножаю слова вместо точного описания событий, но делал я это, да послужит сие мне в оправдание, не в интересах Ланселота, а ради истинности самой истории.
Памятуя о преступлениях и зверствах Дракона, нельзя сказать, будто Ланселот слишком был жесток или кровожаден. Его то грех больше. Заслуживающим всяческого порицания образом рыцарь перенял стиль Дракона: у него хватило бесстыдства послать вызов "Непобедимому Властелину", отправляя ему не рыцарскую свою перчатку, а труп его убитого приспешника, - и Дракон, конечно, не мог проглотить такое. Признаюсь: волнение охватывает меня, когда готовлюсь я описать личную встречу Дракона и Ланселота, ибо сошлись здесь два могучих, во всем противоположных и тем не менее схожих характера, а подобное сопряжение рождает лишь молнии. Однако ж и события, непосредственно сей встрече предшествовавшие, не должны быть опущены.
Дарк, кому дерзкое геройство Ланселота медленно, но неудержимо возвращало память о том, что и он - человек, толь одушевился, что попросился к нему в оруженосцы, готовый последовать за храбрым воителем сквозь огонь и воду, выкинуть из головы былые свои страхи и, само собой разумеется, детей и жену также. Но время, а главное скитания и последние приключения кое-чему Ланселота научили, и посему пылкие речи Дарка, клявшегося в верности, он оценил по истинному их достоинству.
- Ладно, Дарк. Сейчас я поеду дальше один, а ты отправляйся домой. Расскажи - но только тем, кому доверяешь, - что бродит в здешних краях Ланселот. Когда же я позову, спешите ко мне все скопом. Понимаешь ли, Дарк?
- Не понимаю, господин Ланселот! - покачал головой обретший себя человек, - Но будет так, как ты желаешь.
- Довольно и этого. Ступай же домой!
В беседе их заключается некая странность: Дарк в первую минуту ужасно был разочарован, однако, возвращаясь домой, с каждым шагом все больше радовался, что ему покуда не нужно идти с Ланселотом; Ланселот хотел просто избавиться от Дарка, чтобы тот не мешался у него под ногами, к тому же он полагал, что обретший себя человек уже сыграл свою роль, - он тоже не знал, что настанет час и Дарк, только что мычавший, как вол, потом робко блеявший что-то и, наконец, заговоривший ясно, ликующе, - именно Дарк победит вместо него. Или ради него. А уж почему оно так, судить одному только спасителю нашему, если будет на то его воля.
Итак, расскажу, лишних слов не тратя: вскоре после того, как отвадил Ланселот от себя Дарка, - и дня не прошло - в отменно удобном для засады мелколесье набросились на него псы Драконовы, а было их, должно быть, с десяток; видя, что конь Ланселота сражается как сам сатана, они, тотчас распознали ему цену и губить не стали. Дело же свое сладили проще, багром сдернули Ланселота с седла. И вот тут, первый раз в жизни (я постыдился бы писать про это и, может, не написал бы, если б окончилась стычка та не тем, чем окончилась), Ланселот бежал. Спасал жизнь свою. Бежал, показал спину врагу, потому что хоть и был меч у него в руке, да запутался наш герой в рыцарском плаще своем, от Артура полученном, мешал ему плащ - ни повернуться в нем, ни двинуться, ни удар отразить, ни пробиться, коротко говоря, рыцарство мешало рыцарю Ланселоту, так как биться-то пришлось с бандитами. Вот и побежал он - затем, чтобы освободиться от плаща своего. А следом за ним неслись, гогоча, псы Драконовы, виделся им весь этот цирк неким гоном охотничьим, и развевающийся плащ Ланселота и ноги его, что мелькали впереди куда как споро, их смешили донельзя. И как тут рассказать, как описать, одной только силе самих слов доверясь, что испытывал в эти минуты Ланселот! Его преследовали, и он спасался, бежал позорно, и от кованых его сапог разлетались во все стороны песок да вода из застарелых луж. А следом гнались, улюлюкая, Драконовы приспешники. Нет, не в оправдание Ланселоту скажу, но просто: что же ему было делать? Только спасаться, чтоб не убили! Меч спрятать в ножны - он еще пригодится, - избавиться от плаща. А свора-то тявкает, гогочет, наступает на пятки!.. Наконец разорвал он золотую застежку, обернулся и швырнул свой рыцарский плащ прямо в морду первым скакавшего пса, зашедшегося в лае. И вот уже в правой его руке сверкнул меч, а в левой - кинжал, коим рыцарь с рыцарем не дерутся, только удар милосердия им наносят. Но здесь-то рыцарей не было. И взревел тут Ланселот так, что преследователи его невольно отпрянули:
- Вот он, конец света!
И ринулся на псов. Это был короткий бой, и не хрипом и стонами, не диким хохотом Ланселота был он ужасен, а тем, что перебил рыцарь всех.
В демонической этой схватке несколько раз звучало: "Пощады!", но обезумевший Ланселот рявкал в ответ:
- Вы видели мою спину! Никому сегодня не будет пощады!
И тогда из-за дубов на коне своем - который конем был не более, чем хозяин его человеком, - выступил сам Дракон.
С этой минуты становлюсь я пристрастен, и моя речь - до сей поры внятная, как я надеюсь, - начнет спотыкаться. Потому что положение сложилось претрудное. Дракон должен был появиться, а не то и не был бы ОН - Драконом. Ланселот должен был с ним встретиться, ибо, повернись колесо Судьбы иначе, не быть бы ему Ланселотом. Да только от века трудны подобные сретенья поскольку противоестественны.
- Это ты?
- Добро пожаловать! - Чешуйчатое недвижимое лицо в упор глядело на Ланселота, - Оботри клинки свои и переведи дух. После того побеседуем.
- Идет. Вода есть при тебе?
Дракон долго смотрел на Ланселота и, если бы позволила чешуя, пожалуй, рассмеялся бы или возмутился: чтобы тот, кто сейчас вот только что, уничтожил целый отряд его, у него же просил воды…
- Есть. Можешь пить спокойно.
Дракон сошел с коня и протянул бурдюк с водою. Ланселот выпил все до капли.
- Ясное дело, выпью, - спокойно сказал он, отдуваясь, - коли пить хочется. Чего ж тут беспокоиться?
- Н-ну… вода бы могла, например, быть отравлена.
- Чушь, - махнул рукой Ланселот, - не отравить меня ты желаешь.
Дракон был в затруднении; он-то рассчитывал, что и Ланселот, как некогда Артур, от одного его вида бросится наутек. Или, как сэр Галахад, заговорит с ним высокомерно, ни на какие соглашения не пойдет, будет прямо стремиться к цели. А Ланселот сидит себе на большом валуне и отдыхает. Вообще-то говоря, Ланселоту тоже было не по себе - да и как, в самом деле, держаться человеку, который явился к кому-то, перебил его слуг, выпил его воду и хочет еще, что ясно им обоим, лишить жизни его самого.
- Сразу и начнем или дашь мне передохнуть немного?
Дракон, уже имевший несколько встреч такого рода, был относительно спокоен и на вопрос Ланселоту не ответил.
Когда же как следует пригляделся, то лишних вопросов задавать не рискнул, а сразу перешел к сути.
- Вид мой тебе не жуток?
Сидя на камне, Ланселот думал о вставших дыбом от гнева огненных волосах королевы Гиневры, о человеке, с мычаньем опустившемся на четвереньки, о жене Дарка.
- Что верно, то верно… вид у тебя довольно паскудный, ну да бывает же на свете и что-то еще безобразнее.
- Оно так, - Для Дракона теперь уже его безобразие становилось вопросом престижа. - Но ты взгляни, ведь на мне чешуя и пальцев у меня всего по четыре. Не человек я, или не понимаешь?
- Не в том суть, - отмахнулся Ланселот, - Ты не человек, а Дракон, какой есть, такой есть, и дело с концом, - Он качнул головой, указав на свежую, еще парующую гору трупов, - Эти что, люди?
- Что мне до них?
- Напали-то они на меня по твоему приказу. А теперь мертвы. Надо последний долг выполнить.
Дракон рассмеялся и пожал плечами.
- Вот еще!
- Сложим костер или могилу выкопаем? Ну?!
- Ланселот, сие сделают вместо нас грифы. А псы эти имели еще для меня какую-то цену, пока были живы. Но ведь они не сгубили тебя, приказа моего не выполнили - пускай гниют теперь. Здесь же, на месте! Они псы, и только. Пощады у них не проси, зато они-то просить мастера…
Ланселот, отдышавшись за это время, встал.
- А ты?..
- Я никогда не прошу пощады. И не даю.
- Быть посему, приятель.
Приходится мне сейчас - ненадолго - прервать их беседу затем, что и всякую напряженную позицию можно удержать лишь на короткое время. Я добросовестно изложил первую встречу Дракона с Ланселотом, а также их речи. Обоим не к чести послужило бы, перескажи я ту беседу дословно. Правда, я взялся быть хронистом важного события, решающей, наверное, битвы эпохи но, по мере того как, нанизывая букву за буквой, я продвигаюсь вперед в событиях и во времени, представляется мне все отчетливей, что плох тот хронист, который тщится дословно пересказывать все, происходившее между двумя выдающимися существами или идеями. Конечно, такие существа могут разозлить или заставить обливаться слезами Гиневру, могут безмерно потрясти сэра Галахада Безупречного, могут припугнуть и воодушевить Артура, но дать почувствовать самую суть и мрачную красоту истины они вряд ли способны. Ведь разговор между Драконом и Ланселотом - не стоит преувеличивать, называя его любезным, - был, несомненно, практический разговор о том, где состояться их решающему поединку. Дракон предлагал сразиться здесь же, на месте, и тотчас, но Ланселот лишь смеялся: ему-то прежде всего не Дракон был нужен, а Мерлин, он хотел попасть к Мерлину. И Дракон прекрасно понимал это. Вот только не знал Ланселот вещи весьма очевидной, не знал, какое величайшее оскорбление - не испугаться того, кто сам себя престрашным существом почитает, и какое неслыханное нахальство - попросить напиться воды у смертельного врага нашего. Именно этим раздразнил Ланселот Дракона, именно таким образом смертельно его оскорбил, сам об этом даже не подозревая. Посылая Дракону приспешника его, да еще передав через двух других, насмерть перепуганных слуг решительный свой вызов, славный сей рыцарь полагал, что Дракон, пусть по-своему, проникнется к нему уважением. Он и не подозревал, что Дракон лишь тогда почуял, сколь Ланселот опасен, когда увидел: рыцарь желает сперва передохнуть и освежиться, а уж потом ужасаться - если вообще способен на это - нечеловеческому обличью Дракона.
Кровь мертвых псов уже свернулась, тела их остыли, и пар не подымался над ними. Те двое подошли к лошадям своим.
- Точно ли ты желаешь увидеть Мерлина?
- Давай уж с этим покончим, - твердо сказал Ланселот, - Я приехал сюда из-за Мерлина. Эти вот, - указал он на трупы, - просто стояли между нами. Как и ты - стоишь между нами, только и всего. Я хочу ехать к нему!
- Подумай, Ланселот! Тело Мерлина - в моем замке… в его, то есть, замке, и я наместник его. Ты собираешься войти туда?
- Ну, видишь ли… если с этими я расправился в довольно короткой стычке… справлюсь как-нибудь и там.
- Вероятно, так, - задумчиво произнес Дракон, и они мирно поехали рядом, - Ну, а если я отведу тебя к катафалку Мерлина и он не восстанет на твой зов?.. Тогда что будет с тобой?
- Не знаю… Тогда мне конец…
- Ты глуп, Ланселот. Единственное разочарование, единственная неудача… могут тебя уничтожить?
- Этого тебе не понять… - Ланселот говорил прерывисто. - Если не восстанет Мерлин на мой зов… даже не пошевельнется… чего тогда стоит жизнь?
- Мерлин совсем не красив.
- Что мне до этого! Пускай в телесном своем обличье он всего-навсего старый хмырь, с длинной белой бородой и тоненькими ножками. Не вид Мерлина важен… а то, что он собой означает.
- И что же он означает?
- Означает, - сказал Ланселот, весьма поразив тем в общем неплохо осведомленного Дракона, - что дети не станут пожирать глазами поданное гостю блюдо, потому что не будут голодны, а Герде не придется больше варить похлебку из крыс.
- Как я слышал и насколько знаю…
- Что ты знаешь, а чего не знаешь, дело десятое. Веди меня в замок Мерлина! То есть, - улыбнулся Ланселот с тою неосведомленностью, от которой кровь закипает в жилах, - веди меня в свой замок и прямо к Мерлину.
- А если я откажусь?
- Ты не можешь этого сделать. Мне известно от Артура, что твоя обязанность - ради чего ты только и существуешь на свете - сторожить сон Мерлина, отваживать от него недостойных и допустить к нему Избранного Рыцаря.
- И рыцарь этот, разумеется, ты.
- Этого я не могу знать, - пожал плечами Ланселот. - Ради Мерлина я осмелился на большее, чем кто бы то ни было до меня. И хочу воскресить его.
Дракон сохранял спокойствие, и тон его был по-прежнему высокомерен, однако уверенность в себе он утерял, ибо все было истинной правдою: и то, что Ланселот победил псов его, что готов он бестрепетно вступить в замок и ему даже в голову не приходит убояться Грозного Непобедимого Властелина. А поскольку никакой мистической силы, от бога или дьявола полученной - да детскими сказочками возвеличенной, - у Дракона не было, то, раздумавшись о Ланселоте, и почувствовал он неуверенность: его вывел из себя спокойно шагавший рядом с ним рыцарь. Что же будет, если Мерлин и в самом деле ожидает лишь зова юнца этого?! Вот и старался Дракон, исполнившись тревоги, щель найти в панцире пути Ланселотовой - рыцарь-то вполне мог думать, что Дракон его высмеивает, он же всего-навсего себя успокоить старался.
- Как я вижу, воинской доблести у тебя довольно. Но ведь у Избранного Рыцаря и руки должны быть чисты и суждения здравы.
- Может… может быть, таков я и есть.
- Да и этого недостаточно. Потребны еще смирение, скромность.
Ланселот вскинул голову, вот теперь-то в глазах его метнулся ужас. Дракон же возрадовался.
- Я помолюсь спасителю, - неуверенно пробормотал испытуемый. - И он поможет мне стать достойным…
- А еще нужно следовать завету Иисусову: если бросят в тебя камень, хлебом воздай тому, если ударят тебя по одной щеке, подставь и другую! Ну, что скажешь, Ланселот?
Ланселот молчал, понурив голову. Горько ему было и, не поняв дешевой уловки, колебнулся он в вере своей.
- Много грехов отягчает мне душу, это верно. Думаю, что горд я и мстителен, и если кто оскорбит меня, того убиваю. И крови немало пристало к рукам моим, я же воин и не раз уже следовал за стягом Артуровым в кровавых битвах.
- А еще девственником быть должно. - Ланселот молчал, - Так чего же ты хочешь, ты, исполненный греха и неправды? Поворачивай назад, покинь страну мою!